ПАРАБАСА

Корифей

Так иди же с весельем на радость! А мы отдадим на хранение слугам

Нашу  утварь,   кирки  и   веревки.   Народ  непутевый  толпится у сцены.

Здесь воришек не счесть.  Так и шарят они, что стащить бы и чем поживиться.

В оба глаза добро караульте! А мы обратимся: к собравшимся с речью,

Скажем зрителям все,  что пришло нам на ум,  и пройдемся дорогами мыслей.

Надзирателям палками следует бить комедийных поэтов,  что смеют,

Выходя, пред театром себя восхвалять в анапестах и хвастать бесстыдно.

Но когда справедливо, о Зевсова дочь, превосходного славить поэта,

Кто соперников всех в комедийной игре одолел, став любимцем народа, 

То тогда наш учитель считает,  что он и хвалы и награды достоин.

Из поэтов один он противников всех  уничтожил,  кропателей жалких,

Кто  над  рубищем  грязным смеяться  привык,   кто  со  вшами отважно воюет,

И  с  разинутой пастью  Гераклов  прогнал,  вечно  жрущих  и вечно   голодных. 

Он с бесчестием выкинул их,  от беды  он избавил: рабов горемычных,

Суетящихся,  строящих  плутни  везде,   а  в  конце  избиваемых палкой,

Выходящих обычно из дома  в слезах и затем только автору нужных,

Чтобы раб-сотоварищ их  мог  поддразнить,   над побоями  зло насмехаясь:

«Ах, бедняк, это кто ж изукрасил тебя? Или с тылу с. Великою ратью

На тебя, навалилась трехвостка?   Иль ты  к лесорубам  попал в переделку?»

Наш поэт устранил эту грубую брань, шутовство балаганное это,

И  большое  искусство  он  создал  для   нас  и   высокую  башню построил

Из   возвышенных  мыслей,   из   лажных   речей,   из   тончайших, но рыночных, шуток. 

Не на мелкую  сошку,  ничтожных  людей,  ополчился  поэт, но на женщин, 

Но с Геракловым мужеством: в гневной душе он  восстал на великих  и сильных

Он прошел через страшный кожевенный смрад,  через злости вонючей  угрозу. 

Да,  без трепета с первых шагов поднялся он па   чудище с пастью зубастой,

Чьи глаза,  как у Киины  распутной,  огнем,  словно плошки, свирепо горели, 

А вокруг головы его лижущих сто языкон,  сто льстецов извивались.

Его голос ревет, как в горах водопад, громыхающий, гибель несущий,

Он вонюч, словно морж, он задаст, как верблюд, как немытая Ламия, грязей.

Я взглянул на него, не дрожа, не страшась, я вступил с ним в смертельную битву.

Ради вас, ради всех островов я в борьбу с ним вступил. И  за это сегодня

Вы должны благодарностью мне  заплатить и  старинную дружбу припомнить.

Я и в прежние годы, в счастливые дни, никогда но палестрам не шлялся,

Соблазняя  красивеньких  мальчиков.   Нет, я домой убежать торопился.

Огорчал вас немного, и много смешил, и всегда надлежащее делал.

Потому-то должны вы друзьями мне быть, 

Старики,  и мужчины,  и мальчики все, 

А вдвойне и особо плешивых прошу 

Посодействовать мне и в победе помочь. 

А   когда  победить  мне  удастся  сейчас, 

На пирах, на попойках кричать будут все: 

«Дать плешивому это, плешивому то, 

И сластей и орехов! Не жаль ничего 

Для того, кто хоть лысиной равен ему, 

Благороднейшему из поэтов!»

Ода

Первое   полухорие

Муза, забудь про войну,

К дружку своему подойди,

Пропляши со мною!

Свадьбы бессмертных, героев пиры,

Игры блаженных прославь!

Это удел твой, Муза.

Если ж попросит тебя Каркин

С его сыновьями сплясать,

Не поддавайся, не верь,

Льстивой не слушай просьбы!

Все они - помни твердо - Пигалицы, плясуны-головастики, 

Карлики, козий помет, мастера на дурацкие штуки.

 Сам их родитель признался, что вечером

Драму, рожденную в муках,

Утащила кошка.

Антода

Второе   полухорие

Пышноволосых Харит 

Заветную песнь заведет Песенник искусный.

Пусть он споет нам весною, когда

Ласточка лепит гнездо

И Морсима не слышно.

Да и Меланфий тогда молчит.

(Морсим, Меланфий - плохие поэты-трагики, сыновья Филокла, племянника и неумелого подражателя Эсхила.)

Как мерзок мне  голос его!

В хоре трагическом шел

Он и почтенный братец,

Оба с Горгоньим зубом, 

Лакомки, гарпии, жрущие камбалу, 

Хахали гнусных старух, как козлы, оба брата вонючи. 

В рожу густою им плюнь блевотиною,

Муза-богиня! Со мною

В пляс пустись веселый!