Наг я на землю, пришел, и нагим же сойду я под землю.
Стоит ли стольких трудов этот конец мой нагой?
"Всякая женщина — зло..."
Всякая женщина — зло. Но дважды бывает хорошей:
Или на ложе любви, или на смертном одре.
Ипатии
Когда ты предо мной и слышу речь твою,
Благоговейно взор в обитель чистых звезд
Я возношу,— так все в тебе, Ипатия,
Небесно — и дела, и красота речей,
И чистый, как звезда, науки мудрой свет.
На статую Геракла, опрокинутую христианами
Медного Зевсова сына, которому прежде молились,
Видел поверженным я на перекрестке путей
И в изумленье сказал: "О трехлунный, защитник
от бедствий,
Непобедимый досель, в прахе лежишь ты теперь!"
Ночью явился мне бог и в ответ произнес, улыбаясь:
"Времени силу и мне, богу, пришлось испытать".
На статуи богов, перенесенные для христианского культа в дом некоей Марины
Став христианами, боги, владельцы чертогов Олимпа,
Здесь обитают теперь невредимыми, ибо отныне
Не предают их сожженью плавильня и мех поддувальный.
Грекам
1
Мне кажется, давно мы, греки, умерли,
Давно живем, как призраки несчастные,
И сон свой принимаем за действительность.
А может быть, мы живы, только жизнь мертва?
2
О, худшее из зол — зло зависти, вражда
К любимцам божеетва, счастливым меж людьми!
Безумцы, ею так ослеплены мы все,
Так в рабство глупости спешим отдать себя!
Мы, эллины, лежим, во прах повержены
И возложив свои надежды мертвые
На мертвецов. Так все извращено теперь.
На Грамматику
1
Книги, орудия муз, причинившие столько мучении,
Распродаю я, решив переменить ремесло.
Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться
с тобою, -
Иначе синтаксис твой скоро уморит меня.
2
Целый пентастих проклятый грамматике служит началом:
В первом стихе его гнев; гибельный гнев — во втором,
Где говорится еще и о тысячах бедствий ахейцев;
Многие души в Аид сводятся — в третьем стихе;
Пищей становятся псов плотоядных герои — в четвертом;
В пятом стихе — наконец — птицы и гневный Кронид.
Как же грамматику тут, после всех этих страшных проклятий,
После пяти падежей, бедствий больших не иметь?
3
С гибельным гневом связался, несчастный, я брачным
союзом;
С гнева начало ведет также наука моя. Горе мне, горе!
Терплю от двойной неизбежности гнева -
И от грамматики я, и от сварливой жены.
"Зевс отплатил нам огнем за огонь..."
Зевс отплатил нам огнем за огонь, дав нам в спутники
женщин,
Лучше бы не было их вовсе — ни жен, ни огня!
Пламя хоть гасится скоро, а женщина — неугасимый,
Жгучий, дающий всегда новые вспышки огонь.
"Чужд я надежде, не грежу о счастье..."
Чужд я надежде, не грежу о счастье; последний остаток
Самообмана исчез. В пристань вошел я давно.
Беден мой дом, но свобода под кровом моим обитает,
И от богатства обид бедность не терпит моя.
"Солнце — наш бог лучезарный..."
Солнце — наш бог лучезарный. Но если б лучами своими
Нас оскорбляло оно, я бы не принял лучей.
"Полон опасностей путь нашей жизни..."
Полон опасностей путь нашей жизни. Застигнуты бурей,
Часто крушение в нем терпим мы хуже пловцов.
Случай — наш кормчий, и в жизни, его произволу
подвластны,
Мы, как по морю, плывем, сами не зная куда.
Ветром попутным одни, а другие противным гонимы,
Все мы одну, наконец, пристань находим — в земле.
"С плачем родился я..."
С плачем родился я, с плачем умру; и в течение целой
Жизни своей я встречал слезы на каждом шагу.
О, человеческий род многослезный, бессильный и жалкий,
Властно влекомый к земле и обращаемый в прах!
"Сцена и шутка вся жизнь..."
Сцена и шутка вся жизнь. Потому — иль умей веселиться,
Бремя заботы стряхнув, или печали неси.
"Много тяжелых мучений несет ожидание смерти..."
Много тяжелых мучений несет ожидание смерти;
Смерть же, напротив, дает освобожденье от мук;
А потому не печалься о том, кто уходит от жизни, —
Не существует болей, переживающих смерть.
"Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя..."
Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя,
Страшно тебя не иметь; горе — тобой обладать.
"Злого и свиньи кусают, — гласит поговорка..."
"Злого и свиньи кусают", — гласит поговорка, однако
Правильней, кажется мне, было б иначе сказать:
Добрых и тихих людей даже свиньи кусают, а злого,
Верь, не укусит и змей — сам он боится его.
"Мне кажется порой и бог философом..."
Мне кажется порой и бог философом,
Который не сейчас казнит хулителей,
А медлит, но больней зато впоследствии
Наказывает их, несчастных, за грехи.
"Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца..."
Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца;
Но, появившись во сне, ночью Серапис ему
В предупрежденье сказал: "Где лежишь ты, несчастный?
Немедля
Встань и другое себе место найди для спанья".
Спавший проснулся, скорей отбежал от стены, и тотчас же,
Ветхая, наземь она с треском упала за ним.
Радостно утром принес в благодарность он жертву
бессмертным,
Думая: видно, и нас, грешников, милует бог.
Ночью, однако, опять ему снился Серапис и молвил:
"Воображаешь, глупец, будто пекусь я о злых?
Не дал тебе я вчера умереть безболезненной смертью,
Но через это, злодей, ты не минуешь креста".
На скупого
В сутки обедают раз. Но когда Саламин угощает,
Мы, возвратившись домой, снова садимся за стол.
На хирурга
Лучше на суд гегемону, казнящему смертью злодеев,
Отданным быть, чем тебе в руки, Геннадий, попасть:
Тот, по закону карая, разбойникам головы рубит,
Ты же, невинных губя, с них еще плату берешь.
На актеров
1
Мемфис курносый играл в пантомиме Ниобу и Дафну,
Деревом Дафна его, камнем Ниоба была.
2
Комику Павлу приснился Менандр и сказал: "Никакого
Зла я не сделал тебе. Что ж ты бесславишь меня?"
На монахов
Если зовутся они "одинокими", что ж их так много?
Где одиночество тут, в этой огромной толпе?
"Эта любовь твоя — ложь..."
Эта любовь твоя — ложь, да и любишь-то ты поневоле.
Большей неверности нет, нежели так полюбить.
"Нику печальную некто вчера в нашем городе видя..."
Нику печальную некто вчера в нашем городе видя,
Молвил: "Богиня, скажи, что приключилось
с тобой?"
Сетуя громко, она, и судей кляня, отвечала:
"Ныне Патрикию я — ты лишь не знал — отдана".
Ника и та загрустила: ее против правил Патрикий
Взял на лету, как моряк ветер попутный берет.