Вечером за стол садится Лазарь,
Ужинает царь с царицей сербов.
Говорит Милица государю:
"Царь наш милый, повелитель сербов,
Золотая сербская корона!
Ты уходишь на Косово завтра,
За тобой - воеводы и слуги.
Никого со мной не остается.
Нет мужчин во дворе моем белом,
Кто бы мог мое письмо доставить,
С Косова ко мне назад вернуться.
Ты с собой моих уводишь братьев,
Девять братьев - Юговичей милых.
Брата хоть единого оставь мне,
Чтоб могла его именем клясться".
Лазарь так царице отвечает:
"Госпожа и царица Милица,
Ты кого хотела бы из братьев
На подворье на моем оставить?"
"Ты оставь мне Юговича Бошка".
Сербский князь Милице отвечает:
"Госпожа и царица Милица!
Над землей лишь белый день настанет,
Только в небе солнце засияет,
И как только ворота откроют, -
Выходи ты к городским воротам.
Проходить там будет наше войско
На конях и с копьями стальными.
Впереди их милый брат твой Бошко,
А в его руках хоругвь с крестами;
Пусть он даст, кому захочет, знамя,
Ты скажи ему, что я позволил.
Пусть с тобой во дворце остается".
А как утро в небе засияло,
Вышла рано к воротам Милица.
У ворот она остановилась.
Вот и войско выступает строем,
На конях и с копьями стальными.
Перед ними брат царицы Бошко.
На коне гнедом он выезжает.
Золотом украшены доспехи.
Осеняет Юговича знамя -
До седла концы его спадают;
Яблоко на знамени златое,
Крест златой над яблоком сияет.
От креста висят златые кисти,
По плечам раскинулися Бошка.
Бросилась к его коню царица
И схватила узду золотую.
Обняла она брата за шею,
Говорить начала ему тихо:
"Бошко Югович, мой брат любимый,
Царь тебя мне подарил, оставил.
Не иди ты на Косово поле.
Лазарь-царь тебе, мой брат, позволил -
Передай, кому захочешь, знамя.
В Крушевце со мною оставайся,
Чтобы брат хоть один мне остался,
Чтоб могла его именем клясться".
Но Милице Бошко отвечает:
"Уходи, сестра, в свой белый терем,
Я назад с тобой не ворочуся
И хоругвь не передам другому,
Если б царь мне дал за то Крушевац.
Не хочу, чтоб дружина сказала -
Бошко Югович трус и предатель!
Не поехал на Косово поле,
Чтобы кровь пролить достойно в битве,
Умереть за веру и за правду".
И погнал он в ворота гнедого.
Следом едет Юг-Богдан могучий,
А за ним семь Юговичей храбрых.
На Милицу никто и не смотрит.
Воин Югович тут появился.
Запасных коней царя ведет он.
Чепраки их золотом расшиты.
К Юговичу бросилась Милица,
За узду буланого схватила,
Обняла рукою и сказала:
"Воин Югович, мой брат родимый,
Царь тебя мне подарил, оставил.
Можешь ты отдать коней любому
И остаться в Крушевце со мною,
Чтобы брат хоть один мне остался,
Чтобы мне его именем клясться".
Так Милице Воин отвечает:
"Воротись, сестра, в свой белый терем,
Я назад с тобой не ворочуся
И коней не передам другому,
Если б даже знал я, что погибну.
Я иду на Косово, Милица,
Кровь свою пролить за нашу веру,
С братьями за крест честной сражаться"
И погнал буланого в ворота.
Это слыша, упала Милица
На студеный камень без сознанья.
Вот к воротам Лазарь подъезжает.
Он увидел госпожу царицу,
Залился горючими слезами.
Посмотрел он направо, налево.
Подозвал он слугу Голубана:
"Слушай, Голубан, слуга мой верный!
Ты с коня сойди, возьми царицу,
Отнеси ее в высокий терем.
Бог тебе простит, и я прощаю, -
Не поедешь на Косово биться,
Во дворе останешься с царицей".
Эти речи Голубан услышал,
Облился горючими слезами
И отнес ее в высокий терем.
Но он сердце одолеть не может -
Рвется сердце на Косово поле.
Он бежит во двор, коня седлает;
Быстро скачет на Косово поле.
Рано утром при восходе солнца
Прилетели два ворона черных
И спустились на белую башню.
Каркает один, другой же молвит:
"Эта ль башня сербского владыки,
Князя Лазаря терем высокий?
Что же в нем души живой не видно?"
Воронов никто не слышал в доме,
Лишь одна царица услыхала,
Появилась пред белою башней,
Обратилася к воронам черным:
"Мне скажите, два ворона-врана,
Ради бога вышнего, скажите,
Вы сюда откуда прилетели?
Не летите ль вы с Косова поля?
Не видали ль там две сильных рати?
Между ними было ли сраженье?
И какое войско победило?"
Отвечают два ворона черных:
"О Милица, сербская царица,
Прилетели мы с Косова поля.
Там два войска мы видели сильных,
А вчера они утром сразились,
И погибли оба государя.
Там не много турок уцелело.
А в живых оставшиеся сербы
Тяжко ранены, кровью исходят".
Не успели речь окончить птицы,
Подоспел к двору слуга Милутин:
В левой держит он правую руку,
А на нем семнадцать ран зияют;
Весь в крови его конь богатырский.
Говорит Милутину царица:
"Что случилось с тобою, несчастный?
Иль на Косове царя ты предал?"
Отвечает ей слуга Милутин:
"Помоги мне слезть с коня на землю,
Освежи меня водой студеной
И залей вином на теле раны:
Я от тяжких ран изнемогаю".
Слезть царица помогла юнаку,
Милутина омыла водою,
Залила вином на теле раны.
А когда в себя пришел Милутин,
Начала расспрашивать Милица:
"Что случилось на Косовом поле,
Где царь Лазарь погиб, мне поведай,
Где погиб Юг-Богдан престарелый?
Девять Юговичей где погибли?
Где погиб наш воевода Милош,
Где погиб Бук Бранкович, скажи мне,
Где погиб наш Банович Страхиня?"
Отвечает ей слуга Милутин:
"Все они на Косове погибли.
Там, где Лазарь-князь погиб в сраженье,
Много копий сломано турецких
И немало сербских длинных копий,
Все же больше сербских, чем турецких.
Защищали сербы государя,
Госпожа моя, дрались до смерти.
Старый Юг убит в начале битвы.
И погибли Юговичи вместе.
Брат не выдал брата в тяжкой битве.
До последнего они рубились.
Храбрый Бошко был убит последним.
Он с хоругвью по полю носился,
Разгонял турецкие отряды, -
Голубей так сокол разгоняет.
Где стояло крови по колено,
Там убит был Банович Страхиня,
А погиб наш воевода Милош
У Ситницы, у реки студеной.
Там немало перебил он турок:
Милош поразил царя Мурата
И еще двенадцать тысяч турок.
Бог его родителей помилуй!
Будут сербы вспоминать юнака,
Будут сказывать о нем сказанья,
Сербы Милоша не позабудут,
Сербы Косова не позабудут.
А зачем о Вуке ты спросила?
На родителях его проклятье,
Будь он проклят и все его племя!
Изменил он на Косове князю
И увел с собой двенадцать тысяч
Лютых латников с поля сраженья".
Византийское войско. Болгарский князь Крум и византийский император Никифор. Миниатюра из болгарского списка 'Хроники Манассии' (середина XVI в.).