[АРДЖУНА СРАЖАЕТСЯ С БХИШМОЙ, ПРИКРЫВАЯСЬ ШИКХАНДИНОМ]

 «Построилось войско Юдхиштхиры к бою 
 Поставив Шикхандина перед собою, 

 Напали пандавы на Бхишму седого, 
 Разили воителя снова и снова 

 Секирой, и палицей, и булавою, 
 И дротиками, и стрелой боевою. 

 Вот эта стрела - с золотым опереньем, 
 Вот эта - страшна своим мощным пареньем, 

 А эти похожи на зубы теленка, 
 А эти, пылая, несутся вдогонку, 

 А эти - всех прочих острее, длиннее, 
 Ты скажешь: то кожу сменившие змеи! 

 Но, кровью облитый, страдая от боли, 
 Сын Ганги не бросил военное поле. 

 Зажглись его стрелы, как молний зарницы, 
 И громом был грохот его колесницы, 

 А лук - словно огнь, в бранной сече добытый: 
 Служил ему топливом каждый убитый, 

 Как вихрь, раздувающий пламя, - секира, 
 А сам он - как пламя в день гибели мира! 

 Он гнал колесницы врага, всемогущий, 
 И вдруг появлялся в их скачущей гуще. 

 Казалось, как ветер сейчас он взовьется! 
 Он вражеских войск обошел полководца 

 И вторгся, стремительный, в их середину, 
 И громом колес он наполнил равнину, 

 И воины в страхе на Бхишму глядели, 
 И волосы дыбом вздымались на теле. 

 Иль то небожители, гордо нагрянув, 
 Теснят ошалелую рать великанов? 

 Шикхандин метнул в него острые стрелы, - 
 И лук потерял богатырь поседелый, 

 Упали при новом воинственном кличе 
 И знамя его, и его колесничий. 

 Лук, более мощный, схватил он, великий 
 Сын Ганги, но Арджуна Багряноликий 

 Метнул три стрелы, запылавших багрово. 
 Тут Бхишма лишился и лука второго. 

 Сын Ганги все время менял свои луки, 
 Но Арджуна, этот Левша Сильнорукий, 

 Исполненный силы и удали ратной, 
 Оружье его разбивал многократно. 

 А Бхишма, сражением тем изнуренный, 
 Облизывал рта уголки, разъяренный. 

 Он дротик схватил, что сразил бы и скалы, 
 Метнул его в Арджуну воин усталый. 

 Сверкал, словно молния, дротик летучий, 
 Но Арджуны стрелы нахлынули тучей, - 

 Сильнейшего из венценосных потомков 
 Пять стрел полетело, и на пять обломков 

 Был дротик разбит. Иль сквозь тучи пробилась - 
 И молния на пять частей раздробилась? 

 Держав покоритель, чьи подвиги громки, 
 Разгневанный Бхишма взглянул на обломки, 

 Подумал: «В душе моей горечь и мука, 
 Но я бы сразил из единого лука 

 Всех братьев-пандавов стрелой своей скорой, 
 Не сделайся Кришна пандавам опорой! 

 На них не пойду я отныне войною, 
 Подвигнут на это причиной двойною: 

 Отважных пандавов убить невозможно, 
 К тому же обличье Шикхандина ложно, - 

 Хотя он считается доблестным мужем, 
 Мы женскую сущность его обнаружим! 

 Когда-то Сатьявати, дочь рыболова, 
 Взял в жены Шантану - и молвил мне слово: 

 «Ты сам изберешь себе, сын мой, кончину, 
 Ты сам своей смерти назначишь годину». 

 Как видно, в сей жизни достиг я предела, 
 И смерти моей, видно, время приспело». 

 От стрел не искал уже Бхишма защиты, 
 Сквозь щит и броню многократно пробитый. 

 Шикхандин, порывистый в схватках и спорах, 
 В грудь Бхишмы метнул девять стрел златоперых, 

 Но Бхишма не дрогнул: спокойна вершина, 
 Хотя у подножья трясется равнина! 

 С усмешкою Арджуна, в битвах счастливый, 
 Из лука метнул двадцать стрел, из Гандивы, 

 В противнике двадцать пробил он отверстий, 
 Но Бхишма не дрогнул, исполненный чести, 

 Не дрогнул, хоть хлынула кровь из отверстий, 
 И стрел оперенных вошло в него двести! 

 Обрушило полчище воинов стрелы, 
 Но Бхишма, израненный и ослабелый, 

 Стоял, не колеблясь, как мира основа. 
 И Арджуна, яростью движимый, снова 

 Шикхандина перед собою поставил, 
 Стрелу в престарелого Бхишму направил, 

 Разбил его лук, удивлявший величьем, 
 Свалил его знамя совместно с возничим. 

 Почувствовал Бхишма погибели холод, 
 Лук более мощный схватил, но расколот 

 И этот был острой стрелой на три части... 
 Потребно ли Бхишме военное счастье? 

 Не луков, а жертв он свершал приношенье, 
 От Арджуны не защищаясь в сраженье! 

 Надел новый щит, новый меч обнажил он. 
 «Победу иль смерть обрету!» - порешил он. 

 Но стрелы взлетели, и щит раскололи, 
 И выбили меч из десницы: дотоле 

 Еще не знавал он позора такого! 
 И вздрогнуло войско пандавов от рева 

 Юдхиштхиры: «Смело, с бесстрашным стараньем, 
 На старого Бхишму всем войском нагрянем!» 

 Низверглись на Бхишму, как ливень великий, 
 Трезубцы и копья, секиры и пики, 

 И стрелы взвивались крылато и звонко 
 И в старца вонзались, как зубы теленка. 

 Оглохла равнина от львиного рыка: 
 Пандавы рычали, как львы, о владыка, 

 Рычали твои сыновья-кауравы, 
 И Бхишме желали победы и славы. 

 Так двигалась битва на утре десятом. 
 Был родичу родич тогда супостатом, 

 Была водоверть, - будто Ганга святая 
 Ревела, в нутро Океана впадая. 

 На землю нахлынули крови потоки, 
 В которых и близкий тонул, и далекий. 

 Теряя колеса, и оси, и дышла, 
 Сшибались в бою колесницы; и пришлый 

 И здешний в предсмертных мученьях терзались. 
 Слоны в гущу всадников грозно врезались, 

 Топча лошадей, колесницы и конных, 
 И стрелы впивались в слонов разъяренных, 

 И падали грузно слоны друг на друга, 
 И воплями их оглашалась округа, 

 И долы тряслись, и вершины дрожали, 
 И люди стонали, и лошади ржали. 

 Пандавы на Бхишму, исполнены гнева, 
 Напали со стрелами справа и слева. 

 «Хватай! Опрокидывай! Бей в поясницу!» - 
 Кричали бойцы, окружив колесницу. 

 И места не стало у Бхишмы на теле, 
 Где б стрелы, как струи дождя, не блестели, 

 Торча, словно иглы, средь крови и грязи, 
 Как на ощетинившемся дикобразе! 

 Так Бхишма упал на глазах твоей рати, 
 Упал с колесницы, о царь, на закате, 

 К востоку упал головой, грозноликий, - 
 Бессмертных и смертных послышались крики. 

 Упал он - и наши сердца с ним упали. 
 Он землю заставил заплакать в печали, 

 Упал он, как Индры поникшее знамя, 
 И ливнями небо заплакало с нами. 

 Упал, придавил богатырь престарелый 
 Не землю, а в теле застрявшие стрелы».