«О Рама!» - взывала, рыдая, царевна Видехи,
Но Равана в небо ее уносил без помехи.
И нежные члены, сквозь желтого шелка убранство,
Мерцали расплавом златым, озаряя пространство.
И Равану пламенем желтым ее одеянье
Объяло, как темную гору - пожара сиянье.
Царевна сверкала, как молния; черною тучей
Казался, добычу к бедру прижимая, Могучий.
Был Десятиглавый осыпан цветов лепестками:
Красавица шею и стан обвивала венками.
Гирлянды, из благоухающих лотосов свиты,
Дождем лепестков осыпали мучителя Ситы.
И облаком красным клубился в закатном сиянье
Блистающий царственным золотом шелк одеянья.
Владыка летел, на бедре необъятном колебля
Головку ее, как цветок, отделенный от стебля.
И лик обольстительный, ракшасом к боку прижатый,
Без Рамы поблек, словно лотос, от стебля отъятый.
Губами пунцовыми, дивным челом и глазами,
И девственной свежестью щек, увлажненных слезами,
Пленяла она, и зубов белизной небывалой,
И сходством с луной, разрывающей туч покрывало.
Без милого Рамы красавица с ликом плачевным,
Глядела светилом ночным в небосводе полдневном.
На Раваны лядвее темной, дрожа от испуга,
Блистала она, златокожая Рамы подруга,
Точь-в-точь как на темном слоне - золотая подпруга.
Подобная желтому лотосу, эта царевна,
Сверкая, как молния, тучу пронзавшая гневно,
Под звон золотых украшений, казалась влекома
По воздуху облаком, полным сиянья и грома.
И сыпался ливень цветочный на брата Куберы
С гирлянд благовонных царевны, прекрасной сверх меры.
Казался, в цветах утопающий, Равана грозный
Священной горой, что гирляндой увенчана звездной.
И без передышки летел похититель коварный.
У Ситы свалился с лодыжки браслет огнезарный.
Был Равана древу подобен, а Джанаки дева -
Налившейся розовой почке иль отпрыску древа.
На Раваны ляжке блистала чужая супруга,
Точь-в-точь как на темном слоне - золотая подпруга.
По небу влекомая братом Куберы бездушным,
Она излучала сиянье в просторе воздушном.
Звеня, раскололись, как звезды, в немыслимом блеске
О камни земные запястья ее и подвески.
Небесною Гангой низверглось ее ожерелье.
Как месяц, блистало жемчужное это изделье!
«Не бойся!» - похищенной деве шептали в печали
Деревья, что птичьи пристанища тихо качали.
Во влаге дремотной, скорбя по ушедшей подруге,
Меж вянущих лотосов рыбки сновали в испуге.
Охвачены яростью, звери покинули чащи
И долго бежали за тенью царевны летящей.
В слезах-водопадах - вершин каменистые лики,
Утесы - как руки, воздетые в горестном крике,
И солнце без блеска, подобное тусклому кругу, -
Оплакивали благородного Рамы супругу.
«Ни чести, ни совести в мире: мы видим воочью,
Как Ситу уносит владыка Летающих Ночью!»
И дети зверей, запрокинув мохнатые лица,
Глядели, как в небо уходит его колесница.
И все разноокие духи, живущие в чаще,
О деве скорбели, глаза боязливо тараща.
«О Рама! О Лакшмана!» - Сита взывала в печали.
Ее, сладкогласную, кони зеленые мчали.
Все дальше на юг уносилась волшебная колесница. Рыдания Ситы пробудили престарелого царя ястребов, Джатайю, некогда водившего дружбу с Дашаратхой. Доблестный Джатайю вступился за супругу Рамы, грозными ударами клюва сразил коней и возницу Раваны, изломал когтями его лук и щит, разбил небесную колесницу. Ракшас, однако, пронзил Джатайю бесчисленными стрелами, так что он стал похож на дикобраза, мечом отрубил царю ястребов ноги и крылья.
Оставив умирать Джатайю, истекающего кровью, Равана подхватил Ситу и полетел с ней на Ланку. Обломки златокованой небесной колесницы были разбросаны по земле.
Увлекаемая Раваной в поднебесье беззащитная царевна Митхилы приметила пять могучих обезьян, стоящих на вершине горы. «Быть может, передадут они весть Раме», - подумала Сита и, оторвав от своего платья желтый шелковый лоскут, бросила его обезьянам.
Примчав Ситу на Ланку, Равана поместил ее в ашоковой роще под неусыпным надзором отвратительных с виду, злобных ракшаси.
* * *
Не найдя в лесной хижине царевны Видехи, Рама предается глубокому отчаянью. Он горько упрекает брата Лакшману, оставившего несчастную Ситу в одиночестве. Рыдая, сетуя, мечется он вокруг хижины, подобно человеку, утратившему рассудок.
«О дерево кадамба, не видало ли ты моей любимой? О розовая бильва, не знаешь ли, где прекрасная Сита?» - горестно восклицает царевич Кошалы. Тщетно обращается он ко всем обитателям леса. Молчит и река Годавари, страшась грозного Раваны. Только олени, пришедшие к ней на водопой, зачем-то побежали к югу и возвратились назад. Это повторялось трижды, покуда Лакшмана не догадался, что олени указывают путь ему и Раме. Вняв безмолвному совету лесных оленей, сыновья Дашаратхи направились к югу. Вскоре увидали они обломки золотой колесницы, расколотый надвое лук, обильно украшенный жемчугами, и разбитые золотые доспехи, щедро усыпанные изумрудами.
«О Лакшмана, - вскричал Рама, - чье это снаряженье, блистающее, как солнце в зените? Кому принадлежат зеленые кони, лежащие на земле? Чей возничий, лишенный признаков жизни, покоится среди обломков золотой колесницы?»
Об этом узнали сыновья Дашаратхи, когда набрели на умирающего царя ястребов, Джатайю. Он поведал Раме и Лакшмане о похищении царевны Видехи. «Властитель ракшасов унес ее на юг... Не отчаивайся, ты найдешь Ситу и соединишься с ней, убив Равану на поединке», - успел сказать Раме престарелый царь ястребов. Это были его последние слова. Тело Джатайю братья-царевичи предали огню со всеми почестями, подобающими доблестному воителю и верному другу.
Пробираясь далее на юг, Рама и Лакшмана совершили подвиг, освободив от заклятья безголовое чудовище, ракшаса Кабандху, который в прежнем своем рождении был полубогом. По просьбе Кабандхи, царевичи сожгли его на костре. Из пламени костра поднялся юный и прекрасный полубог. Прежде чем вознестись на небо в колеснице, запряженной белыми лебедями, он посоветовал сыновьям Дашаратхи отправиться на западный берег озера Пампа: там, в пещере горы Ришьямукха, скрывается повелитель обезьян Сугрива, утративший свое царство. Он призван, по словам Кабандхи, помочь Раме и Лакшмане отыскать Ситу.
Братья пустились в путь и по прошествии нескольких дней достигли дивного озера Пампа. Ранняя весна придавала ему невыразимое очарование.