Затем появляются они в ролях Камандаки и Авалокиты, облаченные в шафранно-красные одежды.
Камандаки. Доченька Авалокита.
Авалокита. Да повелит почтенная!
Камандаки. Должно быть, все-таки состоится давно задуманный союз Малати и Мадхавы, детей блистательных министров Бхуривасу и Девараты.
(Изображая подергивание левой брови, с радостью.)
Левое дрогнуло веко!
Это к добру, несомненно.
Левое веко сегодня
Дрожью сулит ликованье.
Авалокита. Душа почтенной преисполнена тревогой за их союз! И вот что еще удивительно, что сам Бхуривасу обратился за помощью к тебе, носящей эту ветхую рясу, страннице, питающейся лишь тем, что бросят ей в плошку. Удивительно и то, что ты, избавившись от уз земных, препятствующих спасенью, так близко к сердцу приняла это дело.
Камандаки. Не надо, не надо так говорить, милая.
Это дело мне вверено другом достойнейшим,
И была бы я жизнью готова пожертвовать,
Лишь бы только сбылось наше давнее чаянье
И была бы достигнута цель долгожданная.
Да ведь ты, наверное, не знаешь, что мы, живущие ныне в разных странах, учились вместе. Однажды Бхуривасу и Деварата при мне и Саудамини поклялись: "Непременно мы детей наших свяжем брачными узами!" Хорошо поступил достойный Деварата, министр царя Видарбхи, что послал своего сына Мадхаву из Кундинапура сюда, в Падмавати, учиться логике.
О клятве напомнить он другу решил.
Поэтому сына послал он сюда.
Достойному юноше тоже пора
На мир посмотреть и себя показать.
Авалокита. Но почему же Бхуривасу не выдаст Малати за Мадхаву, а вмешивает достойнейшую в затею с тайной свадьбой?
Камандаки
Ласкатель царёв, государев любимец,
Устами царёвыми Нандана просит красавицу в жены.
Отказом разгневать недолго владыку.
Избрали мы путь безопасный, сулящий нам благо.
Авалокита. Но как же не удивляться! Бхуривасу так невозмутим, как будто ему неведомо и имя Мадхавы!
Камандала. А это, милая, одно притворство. Ведь
Малати чувства не скроет,
Мадхава неосторожен,
И не открыл Бхуривасу
Юным свой замысел тайный.
И еще потому, что
Этой любовью взаимной
Вызваны разные слухи.
Это нам на руку тоже:
Перехитрим государя!
Сама посуди:
Себя не уронит разумный, достойно ведет он себя;
Скрывая свои помышленья, таит он стремленья свои;
В своем равнодушье притворном соперника перехитрит,
И, как полагается, молча достигнет он цели своей.
Авалокита. Как ты и велела, я под всякими предлогами заставляла Мадхаву прогуливаться по той царской дороге, что проходит прямо под окнами дворца Бхуривасу.
Камандаки. Лавангика, кормилица Малати, уже мне рассказала:
Из окна с высоты посмотрела на улицу Малати,
И увидела дева: гуляет по улице Мадхава.
Так, наверное, Рати глядела на Каму воскресшего.
И, любовь затаив, истомилась прекрасная Малати.
Авалокита. Все это точно так. Она даже нарисовала себе в утешение портрет Мадхавы, а сегодня Лавангика взяла этот портрет и отдала Мандарике.
Камандаки (подумав). Умно поступила Лавангика - ведь слуга Мадхавы Калахамсака влюблен в Мандарину, монастырскую служанку. Лавангика хочет, чтобы портрет дошел до Мадхавы и еще пуще разжег бы огонь любви.
Авалокита. Разжегши любопытство Мадхавы, я побудила юношу пойти в сад Маданы, сладостного бога, - ведь сегодня начинается праздник во славу Маданы. Непременно пойдет туда и Малати - пусть они там встретятся.
Камандаки. Хорошо, милая, хорошо! Своим усердием к моим начинаниям ты словно бы моя прежняя ученица Саудамини.
Авалокита. Это та, что обрела дивную волшебную силу и теперь на горе Шрипарвата блюдет обет капалики?
Камандаки. Откуда такая весть?
Авалокита. Есть в нашем городе обширное кладбище, а там высится капище Чамунды, которой поклоняются здесь под именем Каралы.
Камандаки. Рассказывают смельчаки, что в жертву ей приносят живых существ - людей, животных и прочих.
Авалокита. Там живет могущественная ученица украшенного черепами Агхорагханты, жаждущего овладеть с помощью заклятий верховной властью. Явился он с горы Шрипарваты и поселился, бодрствующий по ночам, в роще неподалеку от кладбища. Вот откуда эта весть.
Камандаки. Да, с Саудамини случиться может всякое.
Авалокита. Вот и всё об этом. А если бы еще Макаранда, с младенческих лет друг Мадхавы, женился бы на Мадаянтике, сестре Нанданы, то Мадхаве это было бы приятно.
Камандаки. За этим присмотреть я поручила Буддхаракшите, ее милой подруге.
Авалокита. Прекрасно поступила достойнейшая.
Камандаки (подумав). Теперь пойдем, - узнав о Мадхаве, посмотрим, чем занята Малати.
Обе встают.
(Как бы размышляя.) Весьма высокого рождения Малати, и потому, коль я взялась за это дело, надо нам его искусно осуществить.
Да будет он счастлив, да будет красавица счастлива с ним!
Так лотос холодною ночью луна поцелуем целит.
Да будет оно плодоносно, искусство благое творца!
Да сбудется все, что мне сердце всеведущее предрекло!
Обе уходят.
Конец вишкхамбаки.
Входит Калахамсака с портретом Мадхавы, посланным Малати в подарок возлюбленному.
Калахамсака. Где бы мне разыскать благодетеля Мадхаву, смутившего душу Малати красой, заставившей померкнуть красоту самого бога любви? (Сделав несколько шагов.) Отдохну-ка я в этом саду, а уж потом разыщу благодетеля Мадхаву, усладу Макаранды. (Садится.)
Макаранда. Мне Авалокита сказала, будто Мадхава направился в сад Маданы. Ну, что ж, зайду сюда и я. (Входит, осматривается.) О, благодарение судьбе - сюда идет мой друг. Но что за вид у него!
(Изображая.)
Медленно шествует он; увядает он, мрачный и скорбный.
Он беспрестанно вздыхает, неведомым горем томимый.
Всюду любовь, и страдает везде беззащитная юность.
Нежный и пылкий пропал: уязвимых казнит Камадева.
Увидала душа ненаглядную Малати,
И воспрянула, как бы амритой омытая,
А потом разболелась душа моя скорбная,
Сжалась, будто потрогала уголь пылающий.
Макаранда (направляясь к нему). Сюда, сюда, Мадхава!
Мадхава (подходя). Как оказался здесь мой друг Макаранда?
Макаранда. Солнце беспощадно палит! Давай зайдем в этот сад и посидим немного.
Мадхава. Если хочешь!
Калахамсака (наблюдая встречу Мадхавы и Макаранды). Вот и сам благодетель Мадхава вместе с Макарандой украсили собою сад, полный юных деревьев бакула. Теперь я покажу Мадхаве его подобие, доставляющее счастье взору Малати, истерзанной страданиями любви. Хотя... пусть пока насладится отдыхом.
Макаранда. Присядем здесь, под канчапарой, напоившей сад свежительным благоуханием своих цветов.
Оба усаживаются.
Друг мой Мадхава, вижу, что ты, благодетель мой, стал каким-то другим с тех пор, как вернулся с прогулки в сад Камы, бога любви, где все еще длится радостный праздник в его честь, собравший красавиц со всего города. Уж не задела ли тебя слегка стрела Разжигающего страсть?
Мадхава смущенно потупляет голову.
(Улыбаясь.) Что ж ты стоишь, склонив сладчайший лотос твоего лица? Ты ведь знаешь, что
Бог, рожденный в душе, поражает безжалостно
Всех, кто мраком и светом объят в мироздании.
Он, творца не помиловав, ранит всевышнего,
И, поверь мне, стыдиться влюбленному нечего.
Мадхава. Почему бы, друг мой, не рассказать тебе об этом? Что ж, слушай, что случилось. Пошел я в храм бога любви после того, как Авалокита разожгла мое любопытство. Вдоволь нагулявшись и насмотревшись, я устал и остановился подле рощицы юных бакула, росших на берегу пруда - прекрасном месте для прогулок - осыпанной, словно драгоценными украшениями, гроздьями бутонов, покрытых роями пчел, привлеченных сладостно-хмельным благоуханием. Собрав с земли опавшие полураскрытые бутоны, начал я сплетать венок с затейливым узором. Вскоре из храма вышла какая-то красавица благородного облика, окруженная множеством слуг. И была она словно стяг, украшенный рыбой, - знамя бога любви, возглашающее победу его над миром, меж тем одежды и наряды ее говорили о девичестве.
Как богиня, царит она в мире чарующем.
Бог любви, создавая такую красавицу,
Перевил волоконцами тонкими лотоса
Лунный свет, напоенный амритой живительной.
Когда же преданные ей служанки, страстно желавшие развлечься собиранием цветов, упросили ее позволить им эту забаву, она направилась к подножью дерева бакула. Тогда-то я заметил, что она, как показалось мне, уже изнемогла от причиненных ей Камой и тщетно скрываемых терзаний любви к какому-то счастливо рожденному юноше. Ведь
В истоме клонилась она, словно сломанный лотос,
Внимала подругам рассеянно и безучастно.
Ланиты светились прозрачною бледностью лунной,
Как светится бивень слоновый на свежем изломе.
И стоило только мне ее увидеть, как глаз моих будто коснулась кисть, смоченная в амрите, порождающей беспредельную радость, и красота ее неотвратимо-властно увлекла меня, как внутренняя сила неуклонно влечет кусок железа к магниту. Что мне тебе сказать? Обреченное, к ней мое сердце привязано.
Впереди вереница скорбей нескончаемых.
Мне страдать госпожою судьбою поведено.
Осчастливить могла бы меня полновластная.
Макаранда. Уж такова любовь, друг Мадхава, - в ней и надежда, в ней и отчаянье. Ты видишь:
Всё в мире сплетенье причин потаенных и явных,
От века на свете одна лишь любовь беспричинна;
В сиянии солнечном лотосу время раскрыться,
А в лунном сиянии лунному камню померкнуть.
А что же было потом?
Мадхава. А потом:
"Вот он!" Быстрые взоры служанок догадливых
На меня показали движеньем стремительным.
С недомолвками дружные, взоры лукавые
Усладительным смехом, казалось, насыщены.
Макаранда (про себя). Уж как тут не узнать!
Мадхава. По пути домой они игриво и шумно переговаривались, хлопая лотосоподобными ладонями, заставляли звенеть ряды браслетов на руках. В такт их изящной походке, подобной поступи гусей, охваченных страстью и внезапно вспугнутых, звенели сладкозвучные браслеты на ногах, и им откликались бубенцы на опояске. Девушки, указывая на меня пальцами, подобными побегам нежным лотоса, твердили при этом: "Мы счастливы, дочь Повелителя! Кажется, кто-то здесь нужен кому-то!"
Макаранда (в сторону). О, вот и проявление народившейся любви.
Калахамсака (вслушиваясь). Да это же и чувствительный и приятный разговор о красавицах.
Макаранда. Но дальше, дальше!
Мадхава. И тогда
В ней сказалось веленье Манматхи могучего,
Победившего разум своим обаянием;
И от этой победы смятенье душевное,
И в мечтанье податливом речи бессвязные.
А потом:
Лианы бровей не скрывали застенчивых взоров,
Которые льнули ко мне, расцветая, взлетая,
От взоров ответных спасаясь в бутонах укромных:
В глубоких очах, от волнения полузакрытых.
И теми
Призывными взорами в этом восторге пугливом,
Упорными, робкими, нежными в сумраке смутном,
Очами под сенью густою ресниц беспокойных
Похищено, вырвано, выпито скорбное сердце.
Столь щедрое цветение чувств смутило мне душу - оно шепнуло о том, что, может быть, прелестная почувствовала любовь ко мне, и я был покорен. Растерянный, я все же пытался окончить начатый венок из цветов бакула. Тем временем она, окруженная свитой евнухов, вооруженных бамбуковыми палками, поднялась на слониху и озарила ведущую в город дорогу лунным сиянием своего лица.
И проехала мимо подобная лотосу,
Уязвив мое сердце своими ресницами,
Опалив мое сердце отравой погибельной,
Упоив мое сердце отрадой целительной.
Недуг непостижный постиг меня, смысл потеряли слова,
И я не испытывал, кажется, сроду напастей таких.
Я, ввергнутый в бездну смятенья, рассудком оставлен моим.
То жар меня жжет нестерпимый, то в холод бросает меня.
И еще к тому же:
Знакомых вещей распознать я не в силах сегодня вблизи.
Как марево, мир повседневный сегодня морочит меня.
Студеного озера мало горячке моей при луне.
Потерянное, заблудилось в отчаянье сердце мое.
Калахамсака. Конечно! Он не только душой, но и телом уже похищен. Кем? А, верно, Малати.
Макаранда (про себя). Вот сила любовной напасти! Как бы мне избавить друга от нее? Впрочем,
"Бог, рожденный в душе! Не казни беззащитного!"
"Страсть нечистая! Не затуманивай разума!"
Заклинанья подобные вовсе бессмысленны
Там, где бог ненасытный сопутствует юности.
(Вслух.) А известно другу моему, какого она рода и как ее имя? Мадхава. Послушай, друг, что я тебе поведаю. В то время, как она садилась на слониху, красавица из цветника ее подруг, собирая цветы юной бакулы, приблизилась ко мне и заговорила со мной о венке: "Как хорошо, достойнейший, подобраны цветы и как красив рисунок, в котором цвет каждого цветка в лад другому! Нашей госпоже поправился венок. Никогда не видела она столь искусно подобранных цветов. Да увенчается успехом твое искусство! Да будет плодотворна прелесть творения творца! И да украсит этот со вкусом сделанный венок шею нашей повелительницы!"
Макаранда. Речь ее искусна!
Мадхава. Когда же спросил я о роде и имени ее госпожи, то красавица сказала: "Она дочь министра Бхуривасу, а зовут ее Малати. Что ж до меня, то я ее молочная сестра, и имя мне Лавангика".
Калахамсака (радостно). Так ее зовут Малати! Воистину, могуч наш цветолукий бог! Победа нынче - наша!
Макаранда (в сторону). Так она дочь высокочтимого министра Бхуривасу! Та, которой восхищается достойная Камандаки. Да, что еще? Болтают всюду, будто сам царь сватает ее за Нандану.
Мадхава. И по ее просьбе покорно снял я с шеи гирлянду из цветов бакулы и отдал ей. Хотя из-за того, что смотрел я на Малати, руки мои со счета сбились, и с одной стороны гирлянда оказалась неровной, Лавангика расхвалила мою работу и, принимая гирлянду, молвила: "Вот истинно великая милость!" Когда же она исчезла среди сумятицы шествия, ушел оттуда и я.
Макаранда. Все хорошо, мой друг. Ведь Малати раскрыла свою любовь к тебе. По многим признакам, таким, как бледность ее щек, и прочим, ясно, что уже давно ее томит недуг любовный, и ты тому виной. Лишь одного я не пойму, где ж она могла тебя прежде увидеть? Да, столь благородные девушки, когда они полюбят, то на других и смотреть не станут. Об этом говорят
Быстрые взгляды смышленых подружек,
Распознающих влюбленного сразу,
И в недомолвках шутливых намеки:
"Кажется, кто-то здесь нужен кому-то!"
Мадхава. А что еще?
Макаранда. Да речь Лавангики, ее молочной сестры, полная намеков.
Калахамсака (подходит). И вот это. (Показывает портрет.)
Макаранда. Калахамсака, кто нарисовал портрет Мадхавы?
Калахамсака. Та, кто похитила его сердце.
Макаранда. Так это Малати!
Калахамсака. А кто же еще?!
Мадхава. Твоя догадка почти верна, друг Макаранда.
Макаранда. Как он попал к тебе, Калахамсака?
Калахамсака. Ко мне? Из рук Мандарики. А к ней - от Лавангики.
Макаранда. Скажи-ка нам, не говорила ли Мандарика, зачем Малати нарисовала Мадхаву?
Калахамсака. Затем, наверное, чтобы тоску утишить.
Макаранда. Успокойся, Мадхава.
Та, в которой ты видишь сияние лунное,
Несомненно, счастливец, тобой очарована.
Единение ваше судьбой предначертано,
Счастью вашему явно способствует Мадана.
Прекрасен ее облик, так поразивший тебя, - возьми и нарисуй ее.
Мадхава. Как пожелает друг. Дай мне дощечку и резец.
Макаранда приносит.
(Рисуя.) Друг Макаранда,
Слезы взор застилают, как только я вспомню прекрасную;
Каменеет злосчастная плоть, весь в поту содрогаюсь я;
Содрогаются пальцы, противятся всякому замыслу.
Что мне делать? Подобный рисунок едва ли под силу мне.
Но все-таки я попытаюсь кончить. (Продолжает рисовать и наконец показывает.)
Макаранда (наслаждаясь рисунком). Сколь совершенно выражена здесь твоя любовь! (Удивленно.) Как! Ты успел и шлоку сочинить и записать ее?!
(Читает.)
Много прекрасного в мире. Прекрасное многообразно.
Праздник, единственный в жизни моей, наступает, великий,
Лишь засияет она, как луна, в благосклонной прохладе,
Взор зачарованно-пристальный светом своим услаждая.
Внезапно появляется Мандарика.
Мандарика. Что это ты так занят разглядыванием своих ног? (Заметив Мадхаву и Макаранду, смущенно.) Как, здесь и эти благородные господа? (Подбегая к ним.) Склоняюсь перед вами!
Мандарика. Послушай, Калахамсака, кто и зачем нарисовал здесь Малати?
Калахамсака. Наверное, тот, кого изобразила Малати, и с той же целью.
Мандарика. Благодарение судьбе! Вот плод премудрости творца, того, кто все это задумал.
Макаранда. Мандарика, скажи, правда ли то, что говорит твой милый?
Мандарика. А что, благородный?
Макаранда. Где Малати могла увидеть Мадхаву?
Мандарика. Когда смотрела на улицу из окна - так болтает Лавангика.
Макаранда. И правда, друг. Ведь мы же часто ходили по дороге, идущей мимо дворца Бхуривасу. Так и должно было случиться.
Мандарика. Да позволят мне благородные - я поспешу все рассказать моей милой подруге Лавангике о добром деле, совершенном благостным богом Маданой!
Макаранда. Для этого самое подходящее время.
Мандарика уходит, унося портрет.
Мой друг, Властитель тысячи лучей, палящих беспощадно, уже достиг вершины дня. Пойдем-ка мы домой. (Подымается, собравшись уходить.)
Мадхава. Вот что я думаю:
Жгучая, жаркая влага
Блещет у ней на ланитах.
Утром служанки напрасно
Их расписали шафраном.
А ветер, -
Блуждающий всюду, насыщенный духом жасминным,
Настигнув красавицу вдруг, чьи тяжелые груди
Ей стан тяготят и трепещет во взорах разлука,
Настиг меня ветер теперь, не дает мне покоя.
Макаранда
(в сторону)
Камадева жестокий разит беспощадно.
Нежный Мадхава, сам на себя не похожий,
Лихорадкой сражен. Так в лесах изнывает
Юный слон, пораженный смертельным недугом.
Что ж, нам остается уповать на достойнейшую Камандаки.
Мадхава (в сторону). Не удивительно ли?!
Впереди, позади, вдалеке и поблизости,
Вне меня и во мне днем и ночью мне видится
Дивный лик, золотое подобие лотоса,
Очи в блеске томительном, в беге стремительном.
(Вслух.)
Не ведаю, друг, что такое со мною творится.
Недугом пронизано тело, душа в лихорадке;
Мешаются мысли, тоска сотрясает мне душу,
Любовь неизбывная заживо сердце сжигает.
Все уходят.
Так кончается первое действие, называющееся "Дорога, усаженная бакулой".
В короткой правешаке ко второму действию служанки сплетничают о новостях, уже известных зрителю и читателю. Одна из них сообщает, что минувшим утром царь сватал Малати за своего любимца Нандану, а Бхуривасу ответил царю, что он - хозяин его дочери. Но так сильна любовь Малати к Мадхаве, что она навечно останется копьем, пронзившим ее сердце. "Что ж, - отвечает на это другая, - теперь почтенная Камандаки должна будет явить свои сверхчеловеческие силы!"
А после этого само второе действие открывается тем, что Лавангика отдает Малати плетеницу, сплетенную Мадхавой, рассказывает, как он терзается любовью, и показывает нарисованный им портрет Малати. Малати читает строфу, написанную Мадхавой на портрете, и выражает надежду, что он будет счастлив в жизни. Но ее собственная страсть к нему терзает ее еще больше, и она изливает Лавангике свои страдания. Та советует ей соединиться с Мадхавой в браке по любви. Малати отвергает даже саму мысль об этом и говорит, что ей лучше умереть, чем совершить поступок, недостойный девушки благородного происхождения.
Тем временем приходит Камандаки, сопровождаемая ее ученицей Авалокитой, повидать Малати. Камандаки встревожена, видя девушку в смятении, порожденном любовными страданиями. Малати горестно шепчет: "Как случилось, что отец принес меня в жертву желаниям царя? Утехи властителя моему отцу дороже дочери!"
Камандаки же, беседуя с Авалокитой и Лавангикой в присутствии Малати, рассказывает о том, что у Девараты, министра царя Видарбхи, есть сын, обладающий множеством всяческих достоинств, и что зовут его Мадхава. Рассказ ее наполнен тонкими намеками, рассчитанными на то, чтобы еще пуще разжечь страсть девушки и подготовить встречу влюбленных.
В правешаке к третьему действию другая ученица Камандаки, Буддхаракшита, обменивается с Авалокитой репликами, из которых выясняется, что, по желанию их наставницы, они содействовали предстоящей встрече Малати и Мадхавы у храма Шанкары в четырнадцатую ночь темной половины месяца. Кроме этого, становится ясно, что наставнице не безразличен успех Макаранды, друга Мадхавы, влюбленного в Мадаянтику, подругу Малати. Буддхаракшита делает все, чтобы в сердце Мадаянтики укрепилось чувство любви к Макаранде и жажда встречи с ним.
После этого в саду при дворце Бхуривасу сама Камандаки открывает третье действие словами о том, как повлияла она на Малати. Приходят в сад и Малати с Лавангикой и начинают собирать цветы. Незаметно для них в сад приходит Мадхава - для его влюбленных очей Малати кажется еще более прекрасной, чем прежде, ее красота разжигает пожар в душе юноши, и она же исцеляет его глаза.
Камандаки просит Малати остановиться и не собирать больше цветов, так как это утомительное занятие может повредить ее здоровью. Когда монахиня и девушки усаживаются, Камандаки в весьма возвышенном стиле рассказывает Малати о любовных терзаниях Мадхавы. Ей возражает Лавангика, не менее возвышенно описывающая бедственное состояние влюбленной Малати. Камандаки выражает тревогу по поводу судьбы Мадхавы.
Беседа прерывается голосом из-за кулис, вещающим о смятении в городе из-за того, что тигр вырвался из клетки, и предупреждающим горожан о том, чтобы каждый позаботился о спасении своей жизни. Вбегает Буддхаракшита с мольбой о спасении Мадаянтики, на которую напал тигр. Все кидаются на помощь, но видят, что их опередил Макаранда. Их радость сменяется печалью - от ран, причиненных когтями тигра, Макаранда падает без памяти. Мадхава, видя это, тоже теряет сознание.
В четвертом же действии оба приходят в себя, и мало-помалу беседа возобновляется. Появляется скороход и, обращаясь к Мадаянтике, произносит: "Сам Нандана, министр, твой старший брат, тебе шлет весть, что ныне царь пожаловать изволил во дворец к нему и, изъявив доверье к Бхуривасу и к нам благоволенье, объявил, что Малати нам в жены отдает. Скорее возвращайся, чтобы разделить восторг и ликованье с нами".
Отчаяние охватывает Малати и Мадхаву, а Камандаки пытается утешить их, поясняя, что, когда Бхуривасу говорил царю, что тот - хозяин его дочери, министр имел в виду, что царь хозяин своей дочери. Монахиня уверяет Мадхаву, что устроит его свадьбу с Малати, даже если ей самой это будет стоить жизни. Камандаки зовут к царице, и она вместе с Малати спешит на зов.
Мадхава, сетуя на судьбу, угрожающую погубить его любовь к Малати, обменивается взорами с Малати, шепчущей про себя: "О благородный, свет моих очей, тебя я вижу в последний раз!" Мадхава в отчаянии решает стать продавцом человеческого мяса, на кладбище, то есть тем самым обратиться к самым крайним средствам, к помощи злых духов, чтобы достичь желанной цели.