Послесловие. А. Усачева

Книга "Любовь в жизни Льва Толстого" была литературным дебютом Владимира Александровича Жданова (1898-1971), талантливого литературоведа и ученого, видного текстолога, знатока рукописей Толстого, его художественного и эпистолярного наследия.

Более полувека В. А. Жданов отдал работе в Государственном музее Л. Н. Толстого. Поступив в 1916 году в Московский университет, В. А. Жданов знакомится с В. Ф. Булгаковым, хранителем Толстовского музея, одним из личных секретарей писателя. Дружба с ним привела будущего исследователя в 1920 году в Толстовский музей. Вместе с В. Ф. Булгаковым В. А. Жданов участвовал также в возрождении хамовнического дома и организации там Музея-усадьбы Л. Н. Толстого. Воссоздавая внутреннее убранство дома, сотрудники музея обращались за советами к лицам, бывавшим там при Толстых. В. А. Жданов познакомился с детьми Толстого - Сергеем Львовичем и Татьяной Львовной.

Заботы о доме в Хамовниках шли одновременно с хлопотами по устройству Толстовского музея на новом месте - на Пречистенке, который был открыт в десятую годовщину со дня смерти Толстого в 1920 году.

Еще до работы в Толстовском музее В. А. Жданов познакомился с ближайшим другом Л. Н. Толстого, его фактическим "душеприказчиком" - В. Г. Чертковым, когда тот приступил к подготовке издания полного собрания "писаний" (слова Черткова) Толстого. Владимир Григорьевич пригласил В. А. Жданова к сотрудничеству в качестве секретаря редколлегии, созданной на общественных началах. Впоследствии Владимир Александрович подготовил к печати шесть томов писем (1889-1909) для "Полного собрания сочинений" Л. Н. Толстого (М.; Л., 1928-1958).

Основная деятельность В. А. Жданова была связана с отделом рукописей Толстовского музея. Он был одним из первых сотрудников этого отдела, а с 1939 по 1959 годы - его заведующим. Жданов принимал деятельное участие в собирании, хранении, систематизации и изучении рукописей Толстого, мемуаров его современников и других архивных материалов. Во время Великой Отечественной войны ему было поручено эвакуировать и хранить рукописи Толстого, Пушкина, Гоголя и другие музейные ценности, которые затем были возвращены в Москву и Ясную Поляну в полной сохранности. О своей работе, связанной с публикацией и комментированием писем Толстого, об истории рукописного отдела музея В. А. Жданов рассказал в статье "Рукописи Толстого", опубликованной в "Яснополянском сборнике" (Тула, 1968).

Многие годы посвятил Владимир Александрович изучению писательской лаборатории Толстого. Прочесть текст - значило для В. А. Жданова расшифровать сам процесс творчества. Он -автор многих работ, посвященных историям создания произведений Толстого, таких, как "Анна Каренина", "Воскресение", "Крейцерова соната", "Отец Сергий", "Хозяин и работник", "Живой труп", "Хаджи-Мурат" и других.

Среди его работ -- многочисленные публикации эпистолярных и мемуарных материалов, связанных с жизнью и творчеством Толстого, Чайковского, Танеева, Репина, Стасова и других деятелей русской литературы и искусства. В. А. Жданову принадлежит научная публикация, редакция и комментарии к "Мертвым душам" Н. В. Гоголя.

Широта его творческих интересов, преданность главной теме, высокая требовательность к работе являют пример исследователя-труженика, раскрывшего многие новые страницы в русской классической литературе, в русской культуре.

Книга "Любовь в жизни Льва Толстого" (М., 1928) состоит из трех частей: "Молодость", "Семейное счастье", "Семейный разлад". Рассказ о периоде холостой жизни и ранних увлечениях Толстого носит вспомогательный характера основной теме - описанию сложной истории сорокавосьмилетних отношений писателя и его жены.

Обращаясь к одной из наименее изученных проблем в биографии Л. Н. Толстого, автор старался вести изложение не от своего имени, а словами действующих лиц, широко привлекая письма, дневниковые записи, мемуары. Вдумчивый, лишенный всякой предвзятости анализ документов позволили ему показать любовную привязанность Толстого к жене не только в первые годы "безмерного" (слова Толстого) семейного счастья, но и в последующий период тяжкого "семейного разлада".

События семейной жизни Л. Н. Толстого, отраженные в книге В. А. Жданова, завершены 1909 годом. Описание же того, что произошло в 1910 году, по обещанию автора, должно было составить тему третьей книги. Но В. А. Жданов не написал о событиях и страданиях 1910 года.

Год спустя после выхода книги Татьяна Львовна Толстая написала автору; "Только что прочла два первые тома Вашей книги "Любовь в жизни Л. Толстого". Я Вам признаюсь, что, когда я получила эти книги, просмотрела их и увидела в них упоминания о таких тяжелых переживаниях в нашей семье, я отложила их и не могла опять решиться за них приняться. Теперь, прочтя их на досуге под чистым синим небом Италии, я нашла, что они написаны в очень благородном тоне, вполне беспристрастно и правдиво. Нужно ли было вообще трогать эти стороны жизни отца и матери, это вопрос; но я ничего не могу сказать против того, как они затронуты".

Возможно, похвальный отзыв о книге не снял для автора мучительного вопроса о том, "нужно ли было вообще трогать эти стороны жизни" в доме Толстых, и это в какой-то мере объясняет действительную причину, в силу которой третий том так-таки и не появился на свет.

Однако материалы второй части книги дают ясное представление о причинах "семейного разлада" и позволяют понять трагедию 1910 года, завершившуюся уходом Толстого, его болезнью и кончиной. Вероятно, здесь есть необходимость уделить внимание этим последним событиям в жизни великого писателя, не нашедшим отражения в книге.

Уход Толстого из Ясной Поляны был вызван переплетением причин социальных и личных, где семейный разлад сыграл большую роль. Основой; раздора в семье были противоположные взгляды писателя и его жены на многое в жизни и невозможность для Софьи Андреевны понять внутренний мир мужа. В письме к матери 2 августа 1910 года Татьяна Львовна пишет: "...Вы... окружаете его материальную жизнь всевозможной заботой, а то, что ему дороже всего, как-то упускается Вами из вида. Как он был бы тронут и как быг воздал за это сторицей, если бы Вы также заботливо отнеслись к его внутренней жизни".

"Жалею и жалею ее и радуюсь, что временами без усилия люблю ее. Так было вчера ночью, когда Она пришла покаянная и начала заботиться о том, чтобы согреть мою комнату и, несмотря на измученность и слабость, толкала. ставеньки, заставляла, окна, возилась, хлопотала о моем... телесном покое. Что ж делать, если есть люди, для которых (и то, я думаю, до времени) недоступна реальность духовной жизни"... Это слова Толстого из письма к Черткову 17 октября 1910 года. Неспособность понять Толстого была для Софьи Андреевны "больше ее несчастьем, чем ее виной. И это несчастье ее сломило", - написала впоследствии Т. Л. Сухотина-Толстая.

Особым обстоятельством, осложнившим жизнь яснополянского дома в 1910 году, было составление Толстым официального завещания. В. Г. Чертков полагал, что С. А. Толстая и младшие сыновья, заинтересованные в получении доходов с изданий, будут препятствовать выполнению воли Толстого о передаче литературного наследия во всеобщее пользование, и он убедил писателя придать завещанию юридический характер. Формально наследницей отца назначалась младшая дочь Александра, но "Сопроводительная записка" к завещанию передавала дело редактирования и издания литературного наследия Толстого и все его рукописи в руки В. Г. Черткова, который в свою очередь должен был передать право издания на общую пользу. Толстой верил в Черткова. В прощальном письме к старшим детям он писал: "Чертков... находится в исключительном по отношению ко мне положении. Он посвятил свою жизнь на служение тому делу, которому и я служил последние 40 лет моей жизни. Дело это не столько мне дорого, сколько я признаю - ошибаюсь или нет - его важность для всех людей, и для вас в том числе".

Признавая тот факт, что В. Г. Чертков "сыграл большую - и хорошую и плохую - роль при отце", Татьяна Львовна (по воспоминаниям В. А. Жданова) говорила: "Несмотря на отрицательные свойства Владимира Григорьевича, надо помнить, что тш создал лабораторию (ее точное выражение), в которой разрабатывались и распространялись самые дорогие мысли Толстого, - поэтому-де он и был самым близким отцу человеком". "Лаборатория" эта была расположена поблизости от Ясной Поляны - в Телятенках. Там составлялся "Свод мыслей Толстого", в котором использовались отрывки из дневников и частной переписки писателя, туда посылались копии вновь написанных произведений.

Софья Андреевна ревниво относилась к деятельности Черткова, считала, что он занял ее место. Ей было обидно, что она не знает содержания дневников Толстого последних лет, хранящихся в Телятенках. Софья Андреевна упреками, угрозой самоубийства заставляет Толстого пойти на уступки: он забирает дневники у Черткова, помещает их на хранение в Тульский банк и отказывается от встреч с Владимиром Григорьевичем.

Чертков в письме от 24 сентября 1910 года упрекает Толстого за это, считает, что Толстой допустил постороннее вмешательство в их взаимоотношения и "тем самым дал себя "втянуть" в двусмысленное и даже не вполне правдивое положение".

В "Дневнике для одного себя" в этот день Толстой записывает: "После обеда начались упреки... Я молчал... Мне тяжело. От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти от всех".

Отвечая на письмо В. Г. Черткова, Толстой пишет ему: "Все это представляется мне в гораздо более сложном и трудно разрешимом виде, чем оно может представиться даже самому близкому, как Вы, другу. Решать это дело должен я один в своей душе, перед Богом, и я пытаюсь это делать, всякое же чужое участие затрудняет эту работу..."

Но Толстому не представилось возможности решать свои дела "одному в своей душе, перед" Богом". Жизнь в Ясной Поляне, его отношения с женой были предметом обсуждений, переписки* дневниковых записей многих лиц. Они старались передать ему всякое слово Софьи Андреевны, сказанное в пылу полемики, сгоряча. Находясь у своей дочери в Кочетах, Толстой записывает в "Дневнике для одного себя" 16 сентября 1910 (после получения писем из Ясной Поляны): "Тяжело то, что в числе ее безумных мыслей есть и мысль о том, чтобы выставить меня ослабевшим умом и потому сделать недействительным мое завещание, если есть таковое". Но он относится к жене как к больной, ему "жалко ее от души". Противники же Софьи Андреевны не считают ее больной обвиняют в притворстве. Такого мнения придерживались В. Г. Чертков, его жена Анна Константиновна, А. Б. Гольденвейзер, даже доктор Д. П. Маковицкий. Толстому приходилось защищать жену от своих друзей. В письме к В. Г Черткову 14 августа 1910 года он пишет: "Знаю, что все это нынешнее, особенно болезненное состояние может казаться притворным, умышленно вызванным (отчасти это и есть), но главное в этом все-таки болезнь, совершенно очевидная болезнь, лишающая ее воли, власти над собой. Если сказать, что в этой распущенной воле, - в потворстве эгоизму, начавшихся давно, виновата она сама, то вина эта прежняя, давнишняя, теперь же она совершенно невменяема, и нельзя испытывать к ней ничего, кроме жалости... В то же, что решительное отстаивание моих решений, противных ее желанию, могло бы быть полезно ей, я не верю, а если бы и верил, все-таки не мог бы этого делать. Главное же, кроме того, что думаю, что я должен так поступать, я по опыту знаю, что, когда я настаиваю, мне мучительно, когда же уступаю, мне не только легко, но даже радостно..."

Среди лиц, советовавших Толстому проявлять по отношению к Софье Андреевне твердость, была и младшая дочь - Александра Львовна. Толстой передает ей записочку (11 июля 1910 года): "Ради Бога, никто не упрекайте мама и будьте с ней добры и кротки".

Позднее Александра Львовна признала: "Горе "мое было в том, что я не V жалела, а сердилась... А насколько было бы легче отцу, если бы мы, его близкие, жалея мать, (могли "со смирением и любовью" отнестись к ней... Я была слишком молода, чтобы это понять".

В середине октября 1910 года Софья Андреевна нашла первый "Дневник для одного себя" и прочитала там запись о сделанном Толстым каком-то распоряжении на случай смерти. Прочитала она и запись Толстого по поводу завещания: "Чертков вовлек меня в борьбу. И эта борьба очень и тяжела и противна мне".

Предположение о существовании завещания переходит в уверенность, усиливая ее болезненное состояние. Она выражает желание быть всегда рядом с Толстым, следует за ним к дочери в Кочеты, желает знать, что пишет он в дневнике, постоянногищет завещание. На прямо поставленный ею вопрос о завещании Толстой отказывается отвечать, тем усугубляя ее и свое положение. Преследования яснополянских крестьян за порубки и потраву со стороны жены доставляют дополнительные мучения Толстому, и он все чаще думает об уходе.

Он жалуется на "несвободу", Софья Андреевна считает его желание быть свободным "idee fixe"... "Чем он не свободен, кроме общения с Чертковым. .." - пишет она в дневнике 16 октября; а ранее, в письме к нему от 11 сентября, обещает в благодарность за отказ от общения с Чертковым сделать все от нее зависящее, чтобы "мирно, заботливо и радостно окружить (!)" его "духовную (!) и всякую жизнь".

Обсуждая проблему "ухода" с М. П. Новиковым, Толстой,.говоря о яснот Полянском доме, заметил: "Здесь и моим временем хотели располагать по-своему".

Но Софья Андреевна покушалась не только на время своего мужа, она хотела слышать каждый его вздох и требовала оставлять на ночь двери их комнат открытыми. И вот, в ночь на 28 октября, услышав шум в кабинете и полагая, что Софья Андреевна что-то ищет у него на столе, Толстой принимает решение уехать и покидает Ясную Поляну в сопровождении доктора Д. П. Маковицкого, оставив Софье Андреевне прощальное письмо. "Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни. Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную, 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, также как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь, что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому. Лев Толстой".

Толстой заболевает в пути, и внимание всего мира приковывается к маленькой железнодорожной станции Астапово. Рядом были друзья и дети: Александра, Татьяна и Сергей. По совету докторов родные приняли решение не допускать свидания Софьи Андреевны с Толстым до тех пор, пока он сам ее не позовет. Но Толстой полагал, что она всё еще в Ясной Поляне и очень интересовался ее самочувствием. Когда Татьяна Львовна заметила, что может быть разговор о матери его волнует, он сказал: "Говори, говори, что может быть для меня важнее? И он продолжал меня о ней расспрашивать долго и подробно", - вспоминает она.

Софья Андреевна простилась с мужем, когда он был уже без сознания. "Драма становится только тогда подлинной драмой, когда у нее нет виновных, но обстоятельства заводят в тупик. Наша семья очутилась действительно в трагическом положении, из которого не было выхода", - пишет старшая дочь Толстого.

В. А. Жданов в воспоминаниях о Татьяне Львовне приводит такое суждение: "Как-то коснулись астаповской драмы. В семье писателя она отражалась особенным образом. Весь мир взбудоражен, следят за каждым вздохом больного, за всяким движением родных. И вот представить только: болезнь кончилась. Толстому разрешено выйти из дома! Куда направиться? Под руку с Софьей Андреевной двинуться к поезду, а им будут сопутствовать киносъем-щикй, армия фотографов и репортеров со всего света? И так до самой Ясной Поляны? А как жить дальше в Ясной Поляне после всего происшедшего? Наконец самое невероятное: Лев Николаевич продолжает бегство. Что же, распростившись с Софьей Андреевной на астаповском вокзале, он уезжает куда-то на юг, а семья возвращается в Ясную!?"

Событиям 1910 года посвящены многие мемуарные свидетельства, они зафиксированы в письмах современников. Дневники и записки писали Лев Николаевич, Софья Андреевна, Александра Львовна, В. Г. Чертков, А. Б. Гольденвейзер, В. М. Феокритова, Д. П. Маковицкий, В. Ф. Булгаков и другие. Этой теме посвящены главы в "Биографии Л. Н. Толстого" П. И. Бирюкова, "Очерках былого" С. Л. Толстого, в воспоминаниях И. Л. Толстого, а также многие страницы воспоминаний посетителей Ясной Поляны 1910 года.

Книга В. А. Жданова получила высокую оценку семьи Толстых, И. А. Бунина и литературной критики. Несомненное достоинство книги Жданова состоит в тщательной подготовке текста, в удачной форме отсылок, где указываются даты документов, а не печатный источник, что позволяет использовать любое издание в случае опубликования документа.

Написанная на основании архивных материалов, в значительной части и сегодня не изданных, книга представляет интерес не только для широкого круга читателей, но и для исследователей наследия Толстого.

А. Усачева