Предисловие

 Оконченная летунья. 
 Эпиграмма-хохотунья, 
 Эпиграмма-егоза 
 Трется, вьется средь народа, 
 И завидит лишь урода - 
 Разом вцепится в глаза.

Баратынский

Настоящий сборник - опыт свода лучших русских эпиграмм XVIII-XIX веков, хотя он и не претендует на сколько-нибудь исчерпывающую полноту. В рукописных и печатных антологиях, в альманахах и журналах, изданных и неизданных дневниках и воспоминаниях сохранилось множество эпиграмм русских поэтов, и понадобился бы большой том, чтобы собрать их воедино.

Специальных работ по поэтике и истории эпиграммы почти нет, этот своеобразный лирический жанр недостаточно исследован нашими отечественными и зарубежными литературоведами.

В современном понимании эпиграмма представляет короткое сатирическое стихотворение (от двух до восьми стихов, редко больше), направленное против какого-нибудь лица или общественного явления. Особенно характерны для композиции эпиграммы стремительное развитие темы и неожиданная, острая концовка; эту заключительную остроту обычно принято обозначать французским термином point. Будучи своеобразной словесной карикатурой, эпиграмма часто подчеркивает, заостряет те или иные черты разоблачаемого лица или явления. Как во всякой сатире, в эпиграмме, за небольшими исключениями, отчетливо выражается общественно-политическая позиция автора, его симпатии и антипатии. Вот почему большая часть известных нам эпиграмм является фактом литературно-общественной, часто остро политической борьбы. В этом смысле эпиграмма, при всей своей субъективности, в лучшем смысле этого слова общественно-тенденциозна.

Как один из наиболее оперативных сатирических жанров эпиграмма - незаменимое оружие в борьбе за новое против косного, отжившего, консервативного. Эта прогрессивная роль эпиграммы отчетливо видна в истории русской литературы. Эпиграммы Пушкина, молодого Вяземского, Баратынского, Соболевского были ярче, острее, талантливее эпиграмм их противников, литературных староверов. Показательно также, что подавляющее большинство лучших эпиграмм 1860-х годов было создано поэтами революционно-демократического лагеря и стало в их руках грозным политическим оружием в борьбе с реакцией, тогда как даже мастерски написанные эпиграммы Н. Щербины, при всей их едкости, не сыграли большой роли в литературно-общественной борьбе эпохи.

Для правильного понимания эпиграммы, всегда полной скрытых намеков, необходимо иметь отчетливое представление о тех условиях, в которых она возникла, о литературно-политической позиции автора, о конкретном поводе, вызвавшем эпиграмму.

Наиболее злободневные, язвительные эпиграммы попадают в печать, когда уже теряют свою политическую или личную остроту. Чаще всего такие эпиграммы распространяются устно, фиксируются в памяти или в списках. Все это позволяет сблизить распространение эпиграммы с жизнью фольклора. Текст эпиграммы неизбежно варьируется, искажается. Отсюда вполне естественно возникают многочисленные случаи спорного авторства. Одна и та же эпиграмма приписывается двум-трем авторам. Часто эпиграммы, принадлежащие малоизвестному лицу, молва относит к имени наиболее значительного поэта. В течение нескольких десятилетий, например, с легкой руки Е. А. Сушковой-Хвосто-вой приписывалась Лермонтову и включалась в собрание его сочинений эпиграмма:

 Три грации считались в древнем мире,
 Родились вы... всё три, а не четыре.

Однако, как теперь установлено, эта эпиграмма бытовала в русской литературе задолго до Лермонтова, а мотив "трех и четырех граций" восходит к греческой и римской литературе.

Множество эпиграмм ходило под именем Пушкина.

Бывают случаи, когда эпиграмма в процессе своей общественной жизни меняет адрес, т. е приспосабливается к иным событиям и лицам, совсем не тем, по поводу которых возникла первоначально.

1

При своем возникновении эпиграмма не носила комического или сатирического характера. Самое слово "эпиграмма" (επι - над + γραμμα - письмо) по-гречески означает надпись. В древней Греции так называли стихотворные надписи, которые делали на надгробном памятнике (в этих случаях эпиграмма совпадает с эпитафией), на постаменте статуи, на чаше, на каком-нибудь предмете, принесенном в дар божеству. Обычно античная эпиграмма составлялась в форме элегического дистиха, т. е. двустишия, в котором первый стих гекзаметр, а второй - пентаметр.

Позже эпиграммой стали называть всякое лирическое стихотворение, написанное элегическим дистихом. В III веке н. э., в период расцвета александрийской поэтической школы, окончательно определился жанр так называемой антологической эпиграммы - короткого, чаще всего описательного или философского стихотворения, сочиненного в элегическом размере. Многочисленные антологии ("цветники", сборники стихотворений) заполнялись эпиграммами Асклепиада Самосского, поэтесс Аниты, Носсиды и др. Постепенно форма надписи становится необязательной. Стихотворение фиксирует момент, ситуацию, настроение, иногда представляет собою только афоризм. Вот, например, антологическая эпиграмма Асклепиада:

 Долгая ночь, середина зимы, и заходят Плеяды.
 Я у порога дрожу, вымокший весь под дождем,
 Раненный жгучею страстью к обманщице этой... Киприда
 Бросила мне не любовь - злую стрелу из огня.

В начале XIX века, когда в России обострился интерес к античной культуре и искусствам, антологическая эпиграмма, переводная, подражательная, а затем и оригинальная, появляется в русской поэзии. Первые образцы русской антологической эпиграммы были созданы в 1806 году А. X. Востоковым. Хотя в обиход русской поэзии к этому времени прочно вошла эпиграмма сатирическая, антологическая эпиграмма также привилась на русской почве; к ней с успехом обращались Жуковский, Гнедич, Пушкин, Дельвиг, позднее А. Майков и др.

Однако с самого же начала антологическая эпиграмма воспринималась русскими поэтами как жанр совершенно особый, отличный и по форме и по содержанию от боевой и острой сатирической эпиграммы. Интересно в этом отношении определение, которое дано антологической эпиграмме в брошюре К. Н. Батюшкова и С. С. Уварова "О греческой антологии" (1820):

"Ей все служит предметом: она то поучает, то шутит, и почти всегда дышит любовью. Часто она не что иное, как мгновенная мысль или быстрое чувство, рожденное красотами природы или памятниками художества. Иногда греческая эпиграмма полна и совершенна, иногда небрежна и неоконченна... как звук, вдали исчезающий. Она почти никогда не заключается разительною острою мыслью, и чем древнее, тем проще; этот род поэзии украшал и пиры, и гробницы".

На протяжении XIX века оба жанра существуют в русской литературе совершенно самостоятельно, причем главное место и значение принадлежит эпиграмме сатирической.

Если и наличествует некоторое влияние одного жанра на другой, то оно обычно чисто формальное. Так, например, М. Л. Михайлов в своих сатирических эпиграммах использовал форму элегического дистиха, которым обычно писались антологические эпиграммы.

Такого рода формальное воздействие на сатирическую эпиграмму мы наблюдаем также со стороны других родственных ей жанров - эпитафии, басни, пародии, мадригала.

Комическая, насмешливая или остро сатирическая эпиграмма в общераспространенном и современном понимании этого жанра берет свое начало от эллинистических эпиграмм - сжатых лирических стихотворений с неожиданной остроумной концовкой. Но насмешливый характер,

неожиданный поворот мысли, все то, что мы связываем теперь с жанром эпиграммы, окончательно утвердилось и получило свое блистательное развитие только в римской литературе. Именно у римских поэтов - Марциала, Катулла и др. - стремление к точеным сентенциям и антитезам придало эпиграмме ту заостренность, которая позднее стала связываться с этим термином.

Особенно широко распространился жанр сатирической эпиграммы во французской литературе XVII-XVIII веков, в творчестве Буало, Лафонтена, Маро, Ж. -Б. Руссо, Пирона, Вольтера, Лебрева л др., а также в нещщкрй литературе XVIII и начала XIX веков (Лессинг, Гёте и Шиллер).

В России эпиграмма появляется впервые еще в конце XVII века (Симеон Полоцкий), постепенно завоевывая себе значительное место среди сатирических жанров. Успехи эпиграммы на русской почве возбудили стремление дать теоретическое обоснование этому жанру. А. П. Сумароков в "Эпистоле о стихотворстве" (1748) первый в России сформулировал требования, которые должно предъявлять к эпиграмме:

 Рассмотрим свойства мы и силу эпиграмм:
 Они тогда живут красой своей богаты,
 Когда сочинены остры и узловаты;
 Быть должны коротки, и сила их вся в том,
 Чтоб нечто вымолвить с издевкою о ком.

Краткие определения жанра эпиграммы в различных русских учебниках по теории поэзии во второй половине XVIII века и в начале XIX века по существу не представляют ничего нового по сравнению со стихотворной формулировкой А. П. Сумарокова.

Более полное раскрытие жанра эпиграммы было дано в статье "Из словаря древния и новыя поэзии, составленного Н. Остолоповым". Впервые эта статья была напечатана в 1817 году в "Трудах Общества любителей российской словесности". "Эпиграмма есть небольшая поэма, или краткое сочинение в стихах, - писал Остолопов, - имеющее один только предмет и оканчивающееся острою мыслию..."

"Другие определяют эпиграмму острою мыслию, изображенною в немногих словах. Такое определение заключает в себе разные роды эпиграмм, бывших в употреблении у древних и новых писателей".

После краткой исторической справки Н. Остолопов отмечает, что "эпиграмма описывает и высокое и низкое; она показывает гнусность пороков и осмеивает смешное".

Интересны замечания Остолопова о композиции эпиграммы: "Две части составляют новейшую эпиграмму. Одна заключает предложение предмета или вещи, произведшей мысль; другая - самую мысль, или, так сказать, острое слово, что вместе можно назвать, как и в других поэмах, узлом и развязкою. Предложение должно быть просто, ясно и представлено с легкостию; должно возбудить внимание и любопытство читателя; а острая мысль чем кратче будет выражена, тем лучше".

Хорошим примером служит эпиграмма неизвестного автора "Эпитафия скупому": в ней первая строка заключает "узел", а вторая - "развязку":

 Что исчезаю я, в том нет большой мне траты,
 Я не дал ведь за то, что я родился, платы.

Н. Ф. Остолопов дает психологический анализ жанра эпиграммы, а также перечисляет некоторые основные ее формальные признаки: "Эпиграмма более понравится, когда принимает вид важный, желая быть шутливою; вид простоты, желая быть замысловатою; вид кротости, желая быть язвительною..."

"Эпиграмма пишется стихами и вольными, и одномерными. Слог ее должен быть выработан с особливым рачением; ибо погрешность, скрывающаяся в большом сочинении, в эпиграмме делается всякому приметною..."

"Иногда предложение и развязка эпиграммы состоят просто в рассказе; иногда предложение заключается в вопросе, а развязка в ответе, которые автор делает, говоря сам с собою, или вводит лицо постороннее; иногда же предложение бывает в рассказе, а развязка в обращении к тому лицу, которое служит предметом насмешки, и пр."

Приведем несколько примеров, поясняющих определение Н. Ф. Остолопова. Вот эпиграмма неизвестного автора на перевод трагедии Расина "Андромаха" Д. И. Хвостовым; здесь и предложение и развязка состоят в рассказе:

 Не все породисты собаки,
 Не всяк в отца боярский сын,
 И переводчик "Андромахи"
 Еще далеко не Расин.

Примером эпиграммы, в которой предложение заключается в вопросе, а развязка в ответе, может служить эпиграмма А. П. Бенитцкого:

 "Я слышал, ваш жених (чего не скажет свет!)
 Уж будто бы рогат?" - "Ах, право, еще нет".

Разновидностью подобного рода эпиграмм являются эпиграммы-диалоги. Таковы, например, некоторые эпиграммы И. И. Дмитриева. Вот одна из них, представляющая перевод эпиграммы французского поэта Лебрена:

 - Я разорился от воров! 
 -	Жалею о твоем я горе. 
 -	Украли пук моих стихов! 
 - Жалею я об воре.

Образцом эпиграммы, у которой предложение заключено в рассказе, а развязка в обращении к лицу, являющемуся адресатом эпиграммы, может служить эпиграмма А. С. Пушкина на А. А. Давыдову "Иной имел мою Аглаю..."

Определение эпиграмматического жанра, данное Остолоповым, при всей свой четкости, не может уже вполне удовлетворить нас, потому что оно характеризует только внешние, формальные признаки эпиграммы.

Как уже отмечено выше, в эпиграмме почти всегда ясно выражаются симпатии или антипатии ее автора; эпиграмма является острым орудием литературной, политической, классовой борьбы. Именно эта активная общественная роль эпиграммы обусловила распространение и развитие этого жанра на протяжении XVIII и XIX веков и сохранила его как живое явление вплоть до наших дней.

2

Заимствовав самый жанр эпиграммы из чужеземных литератур, передовые русские поэты сразу же приспособили эпиграмму к задачам и интересам национального развития. Новый жанр быстро получил в русской литературе права гражданства. Источником эпиграмматического творчества наших поэтов XVIII века становится русская действительность, причем на содержании эпиграммы сказалось и мощное влияние предшествующей отечественной литературы и фольклорной традиции. Эпиграмма XVIII века продолжает, например, народную сатирическую традицию в обличении духовенства (Кантемир, Ломоносов) и в разработке тем житейской морали (А. П. Сумароков, М. И. Попов и др.).

Бытовая эпиграмма XVIII века осмеивала не только супружескую неверность и семейные неурядицы, но и вообще различные людские пороки (скупость, эгоизм, лицемерие, глупость, пьянство и т. д.). Причем определенные недостатки отдельных людей часто объяснялись их принадлежностью к той или иной социальной среде (дворяне-тунеядцы, чиновники-взяточники, корыстное духовенство), и тогда бытовая эпиграмма, разоблачая типичные пороки, приобретала черты общественной сатиры. Обличению дворян-взяточников, например, посвящена эпиграмма А. П. Сумарокова "Судьи приказных дел у нас не помечали... "Стяжательство и воровство военных интендантов рисуется в эпиграмме И. И. Хемницера ("На провиантского"). О лихоимстве судей писал и М. М. Херасков. Под сатирический обстрел попадают не только злоупотребления, но и социальное неравенство, жестокость крепостников.

В конце XVIII века появляется немало острых политических эпиграмм. Чаще всего анонимные авторы смело обличают придворных фаворитов. Такова, например, эпиграмма-эпитафия на всесильного любимца Екатерины II. князя Г. А. Потемкина: "Прохожий, помоли всевышнего творца..." К последнему десятилетию XVIII века относятся анонимные эпиграммы на отца фаворитки Павла I П. В. Лопухина, а также эпиграммы на самого Павла I. Конечно, политические эпиграммы не печатались в журналах, а распространялись в рукописных списках. Если случайно обнаруживался автор подобной эпиграммы, то он подвергался тягчайшим наказаниям. Так было, например, при Павле I с капитан-лейтенантом Акимовым, которому было вменено в вину сочинение эпиграммы на достройку Исаакиевского собора.

Уже в XVIII веке получают значительное развитие эпиграммы литературные, связанные с борьбой различных литературных течений. М. В. Ломоносов преследует эпиграммами своих литературных противников А. П. Сумарокова и В. К. Тредиаковского; А. П. Сумароков, в свою очередь, пишет эпиграммы на М. В. Ломоносова. В защиту Ломоносова выступает Державин, эпиграмма которого "Терентий здесь живет Облаевич Цербер..." в своей заключительной части очень удачно пародирует эпиграмму Сумарокова на Ломоносова.

Эпиграмма становится привычным оружием в литературной полемике. Торжественно-напыщенный стиль В. П. Петрова, и в частности его перевод первой песни "Энеиды" Вергилия, вызывает лаконичную и меткую эпиграмму В. И. Майкова - "Коль сила велика российского языка!.." В свою очередь, И. И. Хемницер пишет эпиграмму на В. И. Майкова. Порицая "низкий штиль" автора ирои-комической поэмы "Елисей, или Раздраженный Вакх", И. И. Хемницер считает, "что Майков никогда, писав, не упадал", ибо "он сколько ни писал, нигде не возвышался". У Державина, помимо эпиграммы на А. П. Сумарокова, мы встречаем эпиграммы на Е. И. Кострова, на Н. Ф. Эмина и печально знаменитого графа Д. И. Хвостова, над неудачным и многолетним писательским трудом которого не уставали потешаться три поколения русских эпиграмматистов.

Среди эпиграмм XVIII века встречаются и автоэпиграммы (А. Д. Кантемира, В. В. Капниста, Г. Р. Державина).

Русская эпиграмма в XVIII веке сыграла заметную роль не только в качестве острого оружия идейно-литературной борьбы, но и как жанр, которому присущи особые поэтические свойства. Ее развитие, так же как и комедии, басни, способствовало укреплению в русской поэзии XVIII века бытового просторечия. Именно в этих "низких" жанрах всего заметнее сдвиги, сыгравшие свою роль в формировании языка и стиля русской реалистической поэзии XIX века.

Наступил XIX век с наполеоновскими войнами, тайными обществами, подъемом общественного движения. Новые литературные течения - сентиментализм, романтизм, а затем и реализм - пришли на смену искусству классицизма.

В XIX веке значительно повышается удельный вес литературы в жизни русского общества. Заметно увеличивается число и объем выходящих журналов, расширяется русский книжный рынок. Ускоренный процесс развития литературы и быстрая смена литературных течений в России в первой половине XIX века значительно усложнили вопросы литературной полемики и предопределили существенное отличие в битвах между представителями старого и нового "покроя" в литературе на Западе и у нас. Такое положение в литературе и, прежде всего, оживление общественно-политической мысли в 1812- 1825 годах не могли не сказаться на развитии русской эпиграммы. Первая треть XIX века - это период наибольшего расцвета русской эпиграммы. В эти годы политическая эпиграмма становится агитационным средством борьбы дворян-революционеров против русского самодержавия. Эпиграммы молодого Пушкина входят в общий фонд нелегальной пропагандистской литературы декабристов. Пушкинские политические эпиграммы беспощадны: то они высмеивают реакционного публициста, ревностного поборника Священного союза А. С. Стурдзу, попутно задевая и Александра I, то с убийственной иронией обрушиваются на грозного временщика Аракчеева. Министр народного просвещения А. К. Разумовский, министр духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицын, архимандрит Фотий и его покровительница графиня Орлова-Чесменская, цензоры Тимковский, Бируков и Красовский, генерал-губернатор Новороссии М. С. Воронцов и, наконец, сам Александр I - вот в кого метили и вот кого настигали политические эпиграммы Пушкина.

Эпиграммы на Аракчеева писал не только Пушкин. Не менее была известна эпиграмма на Аракчеева "Отчизны враг, слуга царя...", написанная Е. А. Баратынским. Эта эпиграмма заканчивается сравнением Аракчеева с Вельзевулом:

 Не нужно имени: у всех оно в устах,
 Как имя страшное владыки преисподней.

П. А. Вяземский изобличал в эпиграммах реакционного деятеля конца царствования Александра I M. Л. Магницкого. Друга Магницкого, архимандрита Фотия, осмеянного уже Пушкиным, клеймил в хлесткой сатирической эпиграмме анонимный автор, называя Фотия русским великим инквизитором, русским Торквемадой. Поэт-декабрист К. Ф. Рылеев написал эпиграмму на австрийского императора Франца I.

Раскаленная политическая атмосфера первой трети XIX века весьма заметно подогрела литературную борьбу.

Полемика между членами "Беседы любителей русского слова" и "Арзамасом", война между эпигонами классицизма и сторонниками различных течений романтизма, выступления Пушкина и Вяземского против беспринципных журналистов коммерческого направления - Булгарина, Греча и Сенковского, столкновения дворянских писателей с писателями-разночинцами, нападки прогрессивной молодежи начала 40-х годов на славянофилов и многие другие события литературной жизни тех лет получили свое яркое выражение в русской эпиграмме.

Шестьдесят с лишним лет писал эпиграммы П. А. Вяземский. Первые его эпиграммы осмеивают членов "Беседы любителей русского слова". Молодой Вяземский осмеивает ретроградов и бездарных поэтов - Д. И. Хвостова, П. И.Шаликова, П. И. Голенищева-Кутузова, А. Н. Грузинцева, С. С. Боброва, А, А. Шаховского, А. С. Шишкова, М. Т. Каченовского, П. П. Свиньина, М. А. Дмитриева, А. И. Писарева. Наиболее значительные литературные эпиграммы Вяземского были вместе с тем и политическими. Такова, например, эпиграмма на П. П. Свиньина, в которой высмеивается прислужничество этого журналиста перед всесильным временщиком Аракчеевым. Разногласия внутри лагеря русских романтиков отражены в эпиграммах Вяземского на П. А. Катенина и Н. А. Полевого. После смерти Пушкина и бурных событий 40-х годов (революция 1848 г. на Западе) Вяземский сам переходит на консервативные позиции и пишет эпиграммы на Белинского и Герцена.

Большим мастером эпиграммы был Е. А. Баратынский. Его эпиграммы на Д. И. Хвостова, Ф. В. Булгарина, М. Т. Каченовского, В. И. Панаева, А. Н. Муравьева и других реакционных литераторов пользовались заслуженной известностью.

Среди эпиграмм поэта-декабриста А. А. Бестужева-Марлинского наиболее интересна его эпиграмма на В. А. Жуковского "Из савана оделся он в ливрею...", в которой осмеивается мечтательный характер "небесного" романтизма Жуковского, а также его близость ко двору.

Писал эпиграммы и А. С. Грибоедов. К сожалению, большая часть его эпиграмм не сохранилась, или, вернее, не обнаружена до сих пор. В настоящем сборнике публикуется недавно найденная эпиграмма Грибоедова на М. А. Дмитриева, в статье которого "Горе от ума" подверглось резкой и несправедливой критике.

В 20-е годы XIX века и позднее широкую известность в литературных кругах получили эпиграммы близкого друга Пушкина С. А. Соболевского. Долгое время они сохранялись только в рукописных списках и лишь посмертно были собраны и напечатаны. Во время яростной литературной полемики вокруг комедии "Горе от ума" между Грибоедовым и Вяземским с одной стороны и М. А. Дмитриевым и А. И. Писаревым с другой стороны Соболевский полностью стал на сторону Грибоедова и его друзей.

Широкое распространение в это время получают дружеские шутливые эпиграммы. К ним принадлежат эпиграммы Пушкина на Кюхельбекера, Баратынского на Вяземского и т. д.

Еще в XVIII, а особенно в первой трети XIX века в литературном быту, в комедийном и эпиграмматическом жанрах были широко приняты. литературные клички и прозвища. Известные из классического прошлого имена - Мевий, Фабий, Бавий, Фирс, Друз - становятся нарицательными, обозначая всякого бездарного поэта. Некоторые клички прочно закрепляются за определенными лицами. Графа Д. И. Хвостова в многочисленных эпиграммах обычно именуют Свистовым или Графовым; Грибоедова - Грибусом; С. С. Боброва - Безрифминым и т. д.

Сознавая значительную роль эпиграммы в литературной и общественной жизни своего времени, Пушкин, по сообщению Соболевского, собирался даже издать особую книжку эпиграмм. Предисловием к ней должно было служить его стихотворение "О муза пламенной сатиры..."

Во второй половине XIX века все более возрастает роль прозы и соответственно уменьшается удельный вес поэзии в русской литературе. Это объясняется, конечно, не отсутствием поэтических талантов (в это время пишут такие поэты, как Некрасов, Тютчев, Фет, Курочгшн, А. Майков, Плещеев, Полонский), а тем, что магистральная линия развития русской литературы (критический реализм) способствовала исключительно быстрому расцвету прозаических жанров.

Изменение общего соотношения между поэзией и прозой в русской литературе второй половины XIX века и в начале XX века непосредственно отразилось и на жанре эпиграммы. Из десятилетия в десятилетие поэтическая сатира все более оттеснялась на задний план сатирой в прозе. Достаточно вспомнить творчество великого русского сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина, чтобы ясно представить себе явную гегемонию прозы и в области сатиры. Однако необходимо иметь в виду, что процесс вытеснения поэзии прозой шел постепенно и что в середине XIX века поэтическая сатира (здесь в первую очередь следует упомянуть сатиру Некрасова), и в частности эпиграмма, имела еще большое значение. Обзор русской эпиграммы второй половины XIX века по праву следует начать с творчества Н. П. Огарева. Пламенный демократ-революционер, соратник А. И. Герцена, Н. П. Огарев был талантливым поэтом; его эпиграммы обличают врагов истинного прогресса России. Он выступает как против заядлых реакционеров (М. Н. Каткова, Б. Н. Чичерина, Я. И. Ростовцева, П. М. Леонтьева и др.), так и против близоруких доктринеров, сектантов, мешающих развитию освободительного движения:

 Я не люблю попов, ни наших, ни чужих, - 
 Не в них нуждаются народы.
 Попы ли церкви, иль попы свободы -
 Все подлецы! Всех к черту! Что нам в них? 
 Наместо этих иноков бесплодных
 Давайте просто нам - людей свободных.

Следующим заметным этапом в развитии русской эпиграммы было творчество поэтов "Искры" В. С. Курочкина и Д. Д. Минаева, а также поэта-революционера М. Л. Михайлова.

Поэты "Искры" высмеивают реакционных журналистов М. Н. Каткова, Аскоченского, поборника самодержавия юриста и историка Б. Н. Чичерина, изобличают П. А. Вяземского, который примкнул к консервативному лагерю. Д. Д. Минаев язвительно полемизирует с теми общественными деятелями, которые славословили куцые реформы 60-х годов ("Не верьте клевете, что мы стоим на месте...").

Подобную же оценку правительственных реформ 60-х годов мы встречаем и в эпиграмме А. М. Жемчужникова "Нашему прогрессу":

 Он рос так честен, так умен, 
 Он так радел о меньших братьях, 
 Что был Россией задушен 
 В ее признательных объятьях.

Поэт-революционер М. Л. Михайлов резко бичует лицемерие Александра II в эпиграмме - "Деспоту", которую следует, по всей вероятности, датировать 1863 годом - временем жестокого подавления польского восстания.

Творчество поэтов "Искры" и М. Л. Михайлова было последней значительной вехой а истории русской эпиграммы прошлого века. В последние десятилетия XIX века наступает измельчание печатной русской эпиграммы. Правда, бесталанные эпиграммы попадались и ранее. Но теперь их стало неизмеримо больше, страницы сатирических журналов буквально наводняются сотнями плохих эпиграмм. Содержание подобных эпиграмм - мелкие бытовые вопросы, гастроли какой-нибудь малоизвестной актрисы, постановка малозначительной пьесы третьестепенного литератора, выход в свет какой-нибудь никчемной книжицы и т. д. Образцом - и, надо сказать, отнюдь не худшим образцом печатной эпиграммы конца XIX века является хотя бы эпиграмма А. И. Гомолицкого, напечатанная в 1896 году в журнале "Будильник":

 Увы! Действительность сурова,
 Она не может нас привлечь...
 Никто не держит ныне слова,
 Но все держать готовы... речь.

На банальном обыгрывании созвучия слов "гурия" и "фурия" построена эпиграмма анонимного автора "Разница в одной букве", опубликованная в 1896 году в том же журнале:

 До венца иная дева 
 Гурия. После свадьбы справа, слева - 
 Фурия...

И в начале XX века подобные низкопробные эпиграммы непрестанно мелькают на страницах сатирических журналов.

Падение русской эпиграммы в конце XIX и в начале XX века объясняется, в первую очередь, жестоким цензурным режимом. Политическая эпиграмма уходит в подполье, и мы напрасно бы пытались отыскать ее в легальной печати. Но по рукам все же ходят - чаще всего анонимные - эпиграммы на министров и на высокопоставленных царских сановников - Победоносцева, Д. Толстого, Плеве, Дурново, Горемыкина, Трепова.

Некоторое оживление печатной эпиграммы наступило во время революции 1905-1907 годов. Осмеянию царской династии посвящена остроумная анонимная эпиграмма "Писателю Самозванову":

 Сочинена тобою, Самозванов,
 Романов целая семья;
 Но молвлю, правды не тая:
 Я не люблю твоей семьи романов.

Интересна эпиграмма "Чем хочешь, будь себе свободно...", в которой неизвестный автор высмеивает меньшевиков. Обличению меньшевиков посвящена и эпиграмма Демьяна Бедного "Что верно, то верно..." Острые политические эпиграммы Демьяна Бедного клеймили то кадетскую газету "Речь", то царскую цензуру, запрещавшую большевистскую газету "Правду", то меньшевиков, призывавших рабочих воевать до победного конца. С особой страстностью и энергией откликнулся Демьян Бедный на арест министров Временного правительства.

 "Власть" тосковала по "твердыне",
 "Твердыня" плакала по "власти".
 К довольству общему - отныне
 В одно слилися обе части.
 Всяк справедливостью утешен:
 "Власть" в подходящей обстановке.
 Какое зрелище: повешен
 Палач на собственной веревке!

Несмотря на отдельные достижения в области эпиграмматического жанра, в поэзии конца XIX - начала XX века, в легальной и подпольной марксистской печати дореволюционных лет, политическая эпиграмма занимает весьма скромное место. По своим жанровым качествам эпиграмма уже не могла в достаточной мере служить решению усложнившихся задач идейно-политической борьбы. Самый размах этой борьбы, ставшей движением широких народных масс, напряженность исторического момента - эпоха пролетарских революций, - все это находило отражение прежде всего в героической революционной песне, в боевом марше, в острой социальной сатире. В этих условиях эпиграмма, касавшаяся, как правило, частных явлений, естественно отходила на второй план.

Однако до наших дней эпиграмма сохранилась как живой и жизнеспособный жанр. В советское время наблюдается заметное оживление этого раздела стихотворной сатиры. Помимо Демьяна Бедного и В. Маяковского, советские поэты насчитывают в своих рядах таких талантливых эпиграмматистов, как С. Маршак, А. Безыменский, А. Архангельский, С. Михалков, Эмиль Кроткий и другие. Надеемся, что наша небольшая антология, рисующая в общих чертах историю русской эпиграммы, может оказаться небесполезной и при решении актуальных задач современного литературного развития.

В. Мануйлов