Предисловие

Книга "История зарубежной литературы. Средние века. Возрождение" принадлежит перу крупнейших советских ученых - академика М. П. Алексеева (1896-1981), академика В. М. Жирмунского (1891 - 1971), профессора С. С. Мокульского (1896-1960) и профессора А. А. Смирнова (1883-1962): Каждый из них обладал яркой индивидуальностью.

М. П. Алексеев и В. М. Жирмунский известны как основоположники сравнительного литературоведения в советской науке. Многочисленные труды Михаила Павловича Алексеева посвящены взаимодействию европейских и русской литератур, литератур Западной Европы и славянских народов. Однако особый интерес в своей научной жизни он проявлял к английской литературе, будучи вплоть до начала 40-х годов едва ли не единственным знатоком литературы английского средневековья в нашей стране, автором многих работ о Шекспире, английских просветителях, романтиках и т. д.

Виктор Максимович Жирмунский тоже много трудов посвятил сравнительно-историческому и типологическому изучению литератур, в частности литератур Запада и Востока. Вместе с тем он приобрел мировую известность своими работами о героическом эпосе, книгами и статьями по различным аспектам немецкой литературы.

Александр Александрович Смирнов был основателем советской кельтологии; он подготовил, в частности, великолепный перевод ирландских саг и сопроводил его всесторонней научной характеристикой кельтского эпоса. С годами он стал авторитетнейшим истолкователем литературы французского средневековья и Возрождения, творчества Шекспира и английских драматургов его эпохи, испанской средневековой и ренессансной литературы.

Стефану Стефановичу Мокульскому принадлежали важные исследования в области западноевропейского театра, капитальные труды о Мольере и французском классицизме, а также об итальянской литературе Возрождения и Просвещения.

Признанные авторитеты в избранной каждым из них сфере изучения западноевропейской культуры, эти ученые были единомышленниками. Люди энциклопедически образованные, они до последних дней своей жизни не переставали углублять познания в области своих интересов. Прекрасное знание многих современных и древних языков, а также культуры разных народов обеспечило тот широчайший научный кругозор, который поражает каждого, кто обращается к трудам этих выдающихся деятелей советской филологической науки, и который позволил им с одинаковой глубиной писать о древних эпохах и новейших периодах развития литератур, проводить широкие параллели между различными культурами. Прочно овладев марксистско-ленинской методологией, они на этой основе сформулировали новую концепцию литературного процесса в Западной Европе от средневековья до наших дней. Не случайно им принадлежали не только первые советские программы преподавания общего курса истории западноевропейских литератур в университетах страны, но и созданный еще в конце 1930-х годов, в содружестве с другими сотрудниками Западного отдела Института литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР, первый в нашей стране план многотомной истории западноевропейских литератур. Они приняли активное участие и в написании первых томов создававшихся по этому плану академических историй французской и английской литератур, появившихся сразу после войны.

Разностороннюю научную деятельность ученые совмещали с преподавательской. В течение многих лет в стенах Ленинградского университета и других высших учебных заведений они читали лекции по различным разделам курса истории зарубежной литературы. В постоянных контактах со студентами и возник замысел предлагаемой читателю книги. Первое ее издание вышло в 1947 г. под названием "История западноевропейской литературы. Раннее средневековье и Возрождение". Это издание, как и второе, опубликованное с некоторыми сокращениями и поправками под названием "История зарубежной литературы. Раннее средневековье и Возрождение" (1959), вышло в свет под редакцией академика В. М. Жирмунского. Третье издание - "История зарубежной литературы. Средние века. Возрождение" (1978) - было подготовлено к печати академиком М. П. Алексеевым, единственным оставшимся в живых автором книги, а также Н. А. Жирмунской и З. И. Плавскиным, учениками создателей книги и их младшими коллегами по кафедре истории зарубежных литератур Ленинградского университета. По сравнению с предшествующим изданием в книгу были внесены изменения преимущественно редакционного характера: уточнены название книги и названия разделов, изменены отдельные формулировки, внесена стилистическая правка, в ряде случаев заменены на более новые переводы из стихотворных и прозаических произведений, цитируемых в книге. В связи с изменением программы курса "История зарубежной литературы" исключена глава "Испанское барокко и Кальдерон", материал которой изучается в разделе курса истории зарубежной литературы, посвященном XVII в. Настоящее, четвертое издание, подготовленное Н. А. Жирмунской и З. И. Плавскиным, не претерпело никаких существенных изменений во всем, что касается текста книги.

Авторы разделов: Алексеев М. П. - гл. 2(3), 13(6), 39-43, 45; Жирмунский В. М. - "Введение" (1, совместно с А. А. Смирновым), гл. 2 (1, 2), гл. 3, гл. 8, 10, 11 (о немецком рыцарском романе), 14 (о мейстерзингерах и о народной песне), 15 (о фастнахтшпилях), 25-28; Мокульский С. С. - гл. 16-24; Смирнов А. А. - "Введение", гл. 1, 4-7, 9, 11 - 15, 29-38, 44.

Появление в печати в конце 1940-х годов этого учебника стало весьма заметной вехой в истории советской филологической науки. Книга, созданная М. П. Алексеевым, В. М. Жирмунским, С. С. Мокульским и А. А. Смирновым, была результатом огромного исследовательского труда и преподавательского опыта. В ней собран и приведен в стройную систему богатый фактический материал. Осмысление его подчинено историко-литературной концепции, основанной на принципах марксистско-ленинской методологии. В учебнике обобщены частные исследования и подведены итоги изучению литератур западноевропейского средневековья и Возрождения не только в нашей стране, то и в прогрессивной науке Запада. Неоднократно учебник переводился на другие языки: армянский (Ереван, 1950), эстонский (Таллин, 1967), латышский (Рига, 1968), литовский (Вильнюс, 1972) - в нашей стране, сербскохорватский (Белград, 1956) - за рубежом. Войдя в золотой фонд советского литературоведения, книга стала своего рода классическим пособием.

Учебник выдержал испытание временем. Истолкование общественной сущности, исторической и художественной значимости литератур средних веков и Возрождения, данное в книге, сохраняет и поныне в основных и принципиальных положениях свою научную ценность; учебник может служить надежным подспорьем для преподавателей и студентов филологических специальностей университетов и педагогических институтов, всех тех, кто интересуется ранними этапами истории зарубежных литератур.

Вместе с тем научная мысль за десятилетия, прошедшие со времени написания учебника, конечно, не стояла на месте. Наука накопила за это время много новых и важных фактов и материалов; были уточнены и претерпели изменения некоторые оценки; внимание ученых привлекли к себе такие стороны литературного процесса изучаемой эпохи, иногда весьма существенные, которые ранее находились в тени или вообще не были предметом исследования. Поэтому в четвертое издание учебника включен список рекомендуемой литературы на русском языке, составленный редакторами книги. В нем представлены не только важнейшие публикации художественных текстов западноевропейских писателей средних веков и Возрождения, но и обзоры, и монографические труды (преимущественно последних десятилетий), в которых излагаются результаты новейших исследований зарубежной литературы соответствующего периода. Некоторые, наиболее принципиальные и важные аспекты изучения средневековых и ренессансных литератур Западной Европы редакторы сочли необходимым кратко охарактеризовать в предисловии.

Среди трудов, посвященных культуре Западной Европы, вышедших за последние десятилетия, едва ли не самой значительной и известной можно считать книгу М. М. Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" (1965). В ней талантливый советский исследователь не только по-новому раскрыл суть творчества Рабле и определил его место в истории западноевропейской культуры, но и, обратившись к изучению истоков мировоззрения и художественного метода французского писателя, впервые с большой глубиной раскрыл значение народно-смеховой, карнавальной культуры в истории средневековья. Советские ученые, в том числе авторы учебника, и до этой книги не раз фиксировали внимание на многообразных проявлениях народной культуры в средневековом обществе, значении народного начала в средневековой культуре. Однако работа М. М. Бахтина явила собой решающий поворот в изучении этой культуры, ибо продемонстрировала сложность и многозначность мировоззрения средневековой эпохи, универсальность и всенародность карнавально-смеховой культуры, главным образом на позднем этапе средневековья - в условиях развития городов, и на заре Возрождения. По мысли Бахтина, смеховая народная культура, носящая амбивалентный, двойственный характер одновременно и отрицания и утверждения, выражала особый "смеховой аспект мира", который составлял существенно важную, неотъемлемую сторону средневекового мировоззрения и противостоял официальной религиозной системе жизни и мышления.

Последующие работы, в частности книга А. Я. Гуревича "Проблемы средневековой народной культуры" (1981), показали, что противостояние карнавальной и официальной систем не исчерпывает всей сложности взаимодействия между ними. "Диалогичность средневековой культуры,- пишет А. Я. Гуревич,- нужно мыслить не как спор между двумя метафизически противопоставленными цельностями... а как присутствие одной культуры в мысли, в мире другой, и наоборот" (с. 277). Соответственно и гротеск, который М. М. Бахтин склонен рассматривать как преимущественное свойство народной культуры средневековья, может оцениваться и как органически присущий людям той эпохи стиль мышления, "существенное качество средневекового миросозерцания, столь же неотъемлемая черта отношения человека к действительности, как и тяга к священному" (с. 323). Очень важна мысль А. Я. Гуревича о том, что "средневековый гротеск коренился в двумирности мировосприятия, которое сводило лицом к лицу мир земной с миром горним, сталкивало эти диаметральные противоположности, максимально сближало несближаемое, сохраняло вместе то, что невозможно было помыслить себе единым и, вопреки всему, то и дело представляло взору человека на мгновение слитым в невероятный, но в высшем смысле реальный синтез" (с. 283). Подобное истолкование гротеска особенно важно для понимания художественного метода средневековой культуры, ибо оно означало "признание того, что за самыми обыденными, заурядными и повседневно встречающимися явлениями жизни неизменно кроется нечто сверхъестественное" (с. 300).

Проблема художественного метода культуры средневековья, конечно, получила отражение на страницах учебника, но и до сих пор это одна из наименее разработанных проблем в науке. Нередко и в учебнике, и в трудах последних лет речь идет о том, что в эту эпоху рождаются "реалистические тенденции", что в искусстве средневековья заключены "истоки реализма". Между тем в дискуссиях о реализме, прошедших в конце 1950-х годов и позднее, большинство советских ученых пришли к выводу, что реализм как художественный метод познания и пересоздания мира рождается позже, видимо в эпоху Возрождения^*. В средневековой же литературе вырабатывается специфический художественный метод, связанный с господством в средние века теории двух реальностей, т. е. с вытекавшим из христианской идеологии признанием земной реальности лишь жалким и бледным отражением истинно прекрасного потустороннего мира.

^* (См.: Проблемы реализма в мировой литературе: Материалы дискуссии о реализме в мировой литературе. 12-18 апреля 1957 г. М., 1959.)

Видимое и материальное в образе реального мира мыслились в средние века как отражение идеального. Художественное восприятие мира сближалось с религиозным; символы приобретали вещественную форму, оставаясь символами. Образ в средневековой литературе - всегда знак, несущий символическое значение. Отсюда и важнейшие особенности художественного метода средневековой литературы: аллегоризм художественного мышления, пронизывающая его символика.

Ценностная иерархия в художественном методе средневековой культуры получает выражение в строгом разграничении и регламентации жанров, подчинении художественного мира предустановленным "правилам" и "моделям", в "этикетности" (выражение академика Д. С. Лихачева) и "формульном стиле" языка художественной литературы, располагавшего для любой темы набором лексических, синтаксических, риторических клише, и т. д.

В средневековой концепции мира личность не выделяется из сословия. Соответственно в художественном методе литературы средних веков вырабатываются специфические формы типизации: художественное сознание ориентирует я на постижение человека как представителя определенного общественного сословия, игнорируя индивидуальные черты. Человек предстает либо в максимальном приближении к идеалу, либо в качестве представителя замкнутой в себе кастовой группы.

М. М. Бахтину принадлежит инициатива и в разработке проблемы художественного времени и пространства в литературах средневековья и Возрождения, проблем, в последние десятилетия привлекающих внимание многих видных ученых и имеющих первостепенное значение для понимания глубинных процессов художественного познания мира. Когда речь идет о художественном времени в произведениях искусства, то имеется в виду не только грамматическое время, как оно представлено в литературном произведении, и не только философское понимание времени писателем, но и то, как время воспроизводится в творчестве писателя, какие его аспекты (биологическое время жизни, психологическое время, авторское время и т. п.) привлекают внимание автора. Точно так же и художественное пространство - это не просто географические координаты, в пределах которых развертываются описываемые в книге события, но и вся та материальная и духовная среда, в которой движется во времени повествование.

В основе художественного времени и пространства средневековой литературы лежит уже упоминавшаяся теория двух реальностей, присущее средневековому сознанию двоемирие. "...Средневековой образ мира членится во времени и в пространстве на две части, и части эти неравны по своему достоинству; их отношение иерархично,- писал С. С. Аверинцев.- У времени два яруса: "подлунный мир" и превосходящий его "занебесный мир"^*. Согласно этому иерархическому представлению, время и пространство земной жизни человека и всего человечества являются лишь тенью безграничного "небесного мира" и вечности "будущего века", и потому замкнуты в самих себе, ограничены. М. М. Бахтин иерархию пространственно-временных отношений выразил как вертикаль, на которой время индивидуального человеческого существования и время жизни всего человечества лишь мгновения, в первом случае - от момента рождения до кончины, во втором - между актом творения и "страшным судом" точно так же реальное земное пространство лишь точка по сравнению с беспредельным пространством "занебесного мира".

^* (Аверинцев С. С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья//Античность и Византия. М., 1975. С. 280.)

Человек - наименее значительный элемент пространственно-временной вертикали: отведенные ему время и пространство иллюзорны, он не способен понять смысл ни своей судьбы, ни судеб окружающего мира, которые представляются ему нагромождением случайностей, являясь выражением неведомого провидения. В "подлунном мире" нет причинно-следственных связей, ибо каждое движение санкционировано свыше: все в руках господа, а божья воля, согласно убеждению ортодоксального христианина, неисповедима^*.

^* (О художественном времени и пространстве средневековой литературы см.: Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе//Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972; Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979.)

Культура эпохи Возрождения - новый качественный скачок по сравнению со средневековой культурой, в том числе и в пространственно-временных представлениях искусства, и в методе художественного познания действительности. Возрождение означало существенный шаг по пути освобождения человека от идеи двоемирия. Глазам человека открылась величайшая красота окружающего земного пространства и ценность реального времени его земной жизни. На смену теоцентрическим представлениям о мире, ставящим в центр мироздания бога, приходит идея антропоцентризма, согласно которой человек объявляется центром Вселенной и "венцом творения". "Сей век" и "будущий век" сливаются, ибо человек осознает себя остающимся жить и после смерти - в своих потомках, в человечестве. Средневековую вертикаль сменяет горизонталь, знаменующая безграничность земных просторов и вечное существование человеческого рода. Пафос освоения земных пространств сочетается с осознанием великой ценности времени человеческого бытия, т. е. с пафосом человеческого деяния, в котором, по выражению М. М. Бахтина, концентрируется "продуктивная устремленность" времени в будущее.

В пределах ренессансной культуры развивались и взаимодействовали между собой различные художественные направления. Это нашло отражение, в частности, в истолковании принципа подражания искусства природе, сформулированного некогда Аристотелем и ставшего центральным в эстетической мысли Ренессанса. Если для одних деятелей ренессансной культуры принцип подражания природе означал признание способности искусства адекватно воссоздавать действительность в ее наиболее существенных сторонах, то для других подражание природе неразрывно связано с созиданием красоты-истины. Это нередко нарушало реальные пропорции между прекрасным и безобразным в искусстве, приводило к преувеличению роли прекрасного и идеального в жизни, к недооценке внутренней противоречивости окружающего мира. В связи с этим в многочисленных поэтиках ренессансной поры появляется учение о двух истинах: истине повседневно наблюдаемой действительности ("правда истории", по определению Сервантеса) и истине мечты (у Сервантеса - "правда поэзии"), в которой торжествуют разум, справедливость и гармония. В результате многие ренессансные художники приходили к выводу о необходимости изображения действительности в произведениях искусства не только такой, какова она есть, но и такой, какой она должна быть.

Подобные идеализирующие тенденции ограничивали художественный метод ренессансной культуры, в котором происходило формирование реалистических принципов. Не довольствуясь правдивым воссозданием реальности, деятели искусства Возрождения выявляют глубинную сущность изображаемого, в том числе его социальные корни. Однако взаимосвязи между человеком и социально-историческим временем и социальным пространством (общественной средой), изображение действительности во всех ее трагических противоречиях и сложных связях оказывается возможным лишь в позднем Возрождении (в творчестве Сервантеса, Шекспира), когда ренессансное искусство вступает в период кризиса и обнаруживаются глубокие противоречия ренессансного мировоззрения, а гуманизм окрашивается в трагические тона^*.

^* (О реализме эпохи Возрождения см.: Пинский Л. Реализм эпохи Возрождения. М., 1961.)

Одна из сложнейших проблем, возникающих при изучении культуры Возрождения,- проблема ренессансного гуманизма. Споры начинаются с толкования самого термина. Некоторые исследователи вслед за деятелями Возрождения термину "гуманисты" придают узкий смысл, обозначая им ученых и писателей, занимавшихся изучением античности, специалистов в области гуманитарных наук. Однако большинство советских ученых рассматривают гуманизм как своеобразную идеологию, составляющую смысл и определяющую основную направленность ренессансной культуры - стремление создать светскую культуру с человеком в центре ее. Эту точку зрения разделяют и авторы учебника. Общей особенностью ренессансного гуманизма является восприятие человеческой личности прежде всего в ее связях с природой, как части природы. Но многие деятели Возрождения не ограничивались этим, они выдвигали требование общественной активности личности, подчеркивали необходимость гармонии между человеком и обществом. Индивидуалистический гуманизм Ренессанса здесь дополняется гражданским гуманизмом, направленным против общественной несправедливости и тирании^*.

^* (О гражданском гуманизме на примере Италии см: Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. М., 1977.)

Среди многообразия конкретных форм ренессансного гуманизма в последние десятилетия особое внимание советских ученых привлек так называемый "христианский гуманизм", разработка проблем которого важна для характеристики раннего гуманизма в Италии (неоплатоническая академия Марсилио Фичино), Германии и Англии (в особенности учения Эразма Роттердамского и Томаса Мора).

Один из советских исследователей Мора И. Н. Осиновский определяет "христианский гуманизм" как идейное движение, характеризующее религиозно-этическую концепцию гуманистов круга Эразма перед Реформацией. Это была концепция оппозиционная по отношению к официальному богословию и католической догматике; она, несомненно, подготовила и отчасти предвосхитила последующее реформационное движение. Однако в противовес сторонникам Реформации "христианские гуманисты" не порывали с католицизмом, а выдвигали утопический идеал возвращения к демократической и свободной от пышного культа и церковной иерархии раннехристианской религиозной доктрине. И. Н. Осиновский считает, что для "христианского гуманизма" как одной из форм гуманистического свободомыслия характерны "стремление дать гуманистическое истолкование христианству, попытка, преодолев догматизм и схоластицизм, превратить христианское вероучение в действенное орудие преобразования общества на разумных началах"^*. Характеристику "христианского гуманизма" на примере религиозного и политического учения Эразма Роттердамского содержит книга М. М. Смирина^**. Эти книги, как и другие работы о "христианском гуманизме", не противоречат соответствующим характеристикам в учебнике, но углубляют и уточняют их.

^* (Осиновский И. Н. Томас Мор. Утопический коммунизм, гуманизм, реформация. М., 1978. С. 37.)

^** (См.: Смирин М. М. Эразм Роттердамский и реформационное движение в Германии: Очерки из истории гуманистической и реформационной мысли. М., 1978.)

То же можно было бы сказать и о других, менее значительных коррективах, которые внесла современная наука в созданный много лет назад учебник. Подготавливая учебник к четвертому изданию, редакторы исходили из глубокого убеждения, что книга еще долгие годы будет служить надежным и верным помощником каждого, кто приступает к изучению истории зарубежной литературы средних веков и Возрождения.

Доцент Н. А. Жирмунская, профессор З. И. Плавскин