Памятный день (Валентин Федоров)

В трубке неторопливо звучит глуховатый голос:

- Приезжайте, пожалуйста, приезжайте!.. Жду.

Узнав в редакции газеты "Уральский рабочий" номер телефона писателя П. П. Бажова, я позвонил, но, откровенно говоря, не особенно рассчитывал на прием. И вдруг - "приезжайте". Минут пять объяснял, как доехать и узнать его дом.

...Идя на встречу с Павлом Петровичем, я был настроен на сказочный лад. Вспоминал "Малахитовую шкатулку". Думал: с кем из его героев можно сравнить Бажова? Мне он представлялся сказочным персонажем, владеющим "тайной силой", высшим существом, повелевающим недрами и стихиями, вроде всесильного сибирского Горного Батюшки (из легенд, записанных А. А. Мисюрёвым).

...Дверь открыл Павел Петрович. Невысокого роста. Сутуловат. Большая лысоватая голова. Доброжелательный взгляд блестящих серых глаз.

- Бажов.

Поздоровался, сжав ладонь тонкими, изящными пальцами. Выразил сожаление, что я сильно промок под проливным дождем. Словно он взаправду был мудрым кудесником, а силы и хляби небесные, вдруг выйдя из его повиновения, сыграли злую шутку с его гостем.

Неширокая, длинная, темноватая прихожая. По сторонам белые высокие закрытые двери. Справа старинная деревянная вешалка для одежды и обуви. Снимаю фуражку, плащ. С них ручейками стекает вода.

Как недавно демобилизованный по тяжелому ранению, был я в военной форме - гимнастерке с четырьмя нашивками за ранения и контузию и с медалями "За отвагу" и "За оборону Сталинграда".

Сразу за вешалкой - дверь в кабинет. Длинная, темноватая - из-за дождя - комната. Павел Петрович гостеприимным жестом предложил сесть на стул. И сам сел за письменный стол, в деревянное, с подлокотниками кресло. Пододвинул несколько пачек разных сортов, на выбор, папирос - "Уральских", "Казбек" и других. Улыбнувшись, сказал:

- Закурим для разбега!..

Пожалев, что я не курю, Павел Петрович сворачивает толстую, в палец, самокрутку и, вздохнув, как мне показалось, явно сочувственно, закуривает. И я опять смотрю на его одухотворенные, нежные руки и пальцы, которые как-то совсем не вяжутся с его мужиковатой бородой.

Курит, глубоко затягиваясь. Дым крепкого самосада пускает в сторону от меня и даже рукой помахивает, отгоняя дым.

Внимательный, пронизывающий взгляд из-под густых нависших бровей. Глаза в сетке глубоких морщин. Под глазами мешки тяжело больного человека. Кажется, что ему немалого труда стоит поднять веки, открыть глаза. Но если уж откроет, насквозь проглянет светлым взглядом. Все увидит сквозь горы, сквозь толщу земли и "пустую породу": и след Великого Полоза - золотые жилы в кварце, и искры самоцветов, и причудливые изгибы узоров малахита и яшмы...

Рабочий кабинет. Справа, по бокам от печи, два книжных шкафа. В правом, ближе к окну, политическая и справочная литература, двадцатитомная дореволюционная Большая энциклопедия, книги по истории России и Урала. В шкафу слева, за его спиной, художественная литература. Чехов, Мамин-Сибиряк...

Письменный стол, по краям стопки книг и журналов с закладками, газеты. Мраморный чернильный прибор. Настольные часы. Старинная оригинальная металлическая электролампа с наклоняемым абажуром. Кристаллы горного хрусталя - неокрашенного и дымчатого раухтопаза. Отполированные куски малахита и "пейзажной" яшмы. Медный колчедан и пирит. Серый полевской мрамор... Большая раковина - пепельница. Очки с толстыми, выпуклыми стеклами. Четырехугольная лупа для чтения.

Между окнами с белыми тюлевыми занавесками, в простенке, - большой портрет П. П. Бажова с дарственными надписями, поднесенный писателю к шестидесятилетию. Здесь же, чуть левее и пониже, черная тарелка громкоговорителя "Рекорд". Между окнами маленький столик, на нем небольшая пишущая машинка с заложенным листом бумаги. У левой стены старинная кровать из гнутых железных прутьев.

- А теперь расскажите о себе. Где родились и откуда родом ваши родители? - спрашивает Павел Петрович.

- Родился в Камышлове в декабре 1923 года. Отец был командиром роты частей особого назначения, а комбатом был Пульников...

- С Пульниковым я знаком и отца вашего мог видеть...

- Мама родилась в Екатеринбурге, а ее родители - из Сысерти. Числились крестьянами, но земли не имели. Дед скорняжничал...

- Обычная история для Сысертского горного округа. Там заводским крестьянам, прикрепленным к заводам, земли не давали для пахоты... Так мы, стало быть, с вами земляки по вашим старикам - по Сысерти и по Камышлову...

- Вскоре родители переехали в Каменск-Уральский. Здесь мы жили до самой смерти отца (1930 год), а затем переехали в Свердловск. Учился в школе. С 3 июня 1942 года курсант Свердловского пехотного училища. В сентябре уже воевал в Сталинграде, в 62-й армии генерала В. И. Чуйкова. Затем бои на Северном Донце, под Запорожьем, Кривым Рогом, Новым Бугом... Прошел от Волги до Южного Буга... Лежа в бакинском эвакогоспитале после третьего, тяжелого ранения, по памяти исписал три тетрадки фронтовых пословиц, поговорок и песен, которые и представляю на ваш суд.

И я стал на память читать и напевать, лишь изредка заглядывая в тетрадь. Вначале песни безымянных авторов - солдат, связанные со Сталинградской битвой.

Спел я и госпитальный "Беленький халатик".

Павла Петровича особенно заинтересовали фронтовые рассказы о "катюше".

- Где вы впервые увидели "катюшу"? - спросил Бажов.

- Вечером 27 сентября 1942 года - перед переправой через Волгу в горящий Сталинград...

- Почему она "катюшей" названа, а не как-нибудь иначе?

- Никто не знает почему, - ответил я. - Впрочем, на разных фронтах и в разное время ее по-разному называли. Например, осенью 1941 года на Южном фронте гвардейские минометы называли "машками". Об этом мне как-то рассказывал майор-артиллерист. Другие говорили, что гвардейские минометы названы-де по имени жены генерала Костикова, изобретателя "катюши". Но это не более чем предположение. Скорее всего "катюша" названа так из-за популярной в народе песни Блантера:

Говорят, - продолжал я, - что осенью сорок первого года где-то на Западном фронте при попытке форсирования гитлеровцами реки гвардейские минометы вышли на берег и дали такой сокрушительный залп, что фашисты побежали. Здесь бойцы любовно и назвали это грозное оружие "катюшами", отсюда меткое название пошло по всем фронтам Великой Отечественной...

"Катюша" интересовала Бажова, видимо, не случайно. Вероятно, он видел в ней сюжет для сказа. Фронтовой фольклор, в том числе и о "катюше", Бажов хорошо знал. Чувствовалось, что ему уже неоднократно доводилось беседовать о фольклоре с фронтовиками в госпиталях. А в госпиталях Павел Петрович частенько бывал в годы войны.

Наклонив голову, задумавшись, Бажов сказал:

- Хорошо, что вы сразу же, по свежей памяти, еще в госпитале, записали фронтовой фольклор. Сбор его нужно продолжить, беседуя с бывшими фронтовиками. Далее надлежит разобраться в собранном материале и подумать, что можно из него сделать. Чем вы, демобилизовавшись, собираетесь заниматься?

- Пока работаю военруком в ремесленном училище № 18. Думаю поступать в университет, на факультет журналистики или на исторический...

- Я тоже в молодости мечтал и готовился поступить в Томский университет, но из этого ничего не вышло... И не по моей вине. А сейчас перед вами все дороги открыты. Какая история вас интересует?

- Больше - русская, XVIII век, преимущественно история Урала в эпоху Петра I и его преемников..

- А что вы читали об этом времени?

- "Екатеринбург - Свердловск" и "В Долматовской вотчине" Н. Поповой, "Молотобойцы" В. Яна, "Демидовы" Е. Федорова, "Урал медный", "Народы Северного Урала", "Светлое озеро" и другие книги из "Уральской библиотеки занимательного краеведения". Но особенно мне понравились книги Александра Бармина "Рудознатцы", а также "Охота за камнями" и "Сокровища Каменного пояса". Читал также Мамина-Сибиряка и Решетникова. Читал эти книги перед войной еще школьником...

- Для школьника немало. Вы прочли почти все доступное, что было опубликовано. Со всеми этими писателями я хорошо знаком...

Павел Петрович разъяснял, что недостаточно обладать даже богатым материалом, например, фольклорными записями или другими сведениями и фактами. Недостаточно иметь способности, талант. Нужно много, очень много и упорно работать. Без этого книгу не напишешь. Следует засесть сначала за историческую литературу, познакомиться со сборниками документальных материалов. Затем в архиве изучить еще не известные историкам и писателям новые материалы. Особое внимание необходимо обратить не столько на официальные описания и инструкции, составленные по указанию Геннина и Татищева, сколько на поиски первичной, так сказать, документации - отчетов о труде работных людей (в то время почти поголовно "неписьменных"). Необходимо показать непосредственных творческих исполнителей: рудоискателей, кузнецов, литейщиков, углежогов - рядовых работных людей, подмастерьев и мастеров, некогда знаменитых, но которые в "запись" - в официальные чиновничьи документы - "не попали".

Бажов поинтересовался:

- Кто вам из героев прочитанных книг особенно запомнился?

- Особенно понравился капитан Татищев, запомнились жестокие и деловые первые Демидовы, Никита его сын Акинфий, заинтересовал Невьянский завод его таинственная "падающая" башня...

Я рассказал Павлу Петровичу, что еще до войны нал "Малахитовую шкатулку" и раза два смотрел инсценировку его сказов в нашем Дворце пионеров.

- И еще была у меня встреча с вашим сказом конце 1943 года на Третьем Украинском фронте, в районе Большой Белозерки, невдалеке от Мелитополя. Один из бойцов нашего взвода управления минометного полка, кажется, Окатиев, подавая мне "Правду", сказал: "Читай, Федоров, здесь про Урал написано".

В газете был сказ "Живинка в деле". Прочел, и вспомнился такой далекий отсюда, с Украины, и такой близкий и родной Урал. Газета ходила по рукам. Ее прочел весь взвод. И наш старшина Клопот после этого чтения стал частенько приговаривать: "А ну, хлопцы, с "живинкой в деле" натяните "нитку" - телефонную линию от НП до огневой позиции минометов полка".

Павел Петрович, склонив голову, слушал с видимым удовольствием о том, что его "живинка в деле" и на фронте помогала солдатам бить врага.

Вдруг, словно решившись, Павел Петрович с застенчивой гордостью достает из шкафа книгу и, нежно, как любимое дитя, держа в руках, бережно подает ее мне.

На обложке иллюстрация: Танюша, дочь Степана, сидит, наклонившись, перед большой малахитовой шкатулкой - любуется, надела на себя драгоценный, из самоцветных каменьев, наголовник и примеривает бусы, серьги, кольца и прочий "женский прибор".

Новое издание "Шкатулки"! На английском языке. Печаталось одновременно в Лондоне, Нью-Йорке и Мельбурне в 1944 году.

- Гляжу на страницы и не понимаю, так как "аглицкому" не обучен, стало быть, вроде и не совсем моей стала эта книга...

И улыбнулся с некоторым задором, как дедушка Слышко. Мол, "знай наших! Тонко, да звонко..."

- Читали ли вы, - спросил Бажов, - "Амурские сказки" Нагишкина?

- Не читал.

- Непременно прочтите. Прелестная книжечка. К тому же Нагишкин не только писатель хороший, но и художник хороший. Счастливый! Он сам оформил свою книгу. А кто лучше может проиллюстрировать свою, книгу, чем сам автор! И какой художник лучше поймет замысел книги, чем сам автор, если к тому же он сам художник. А я вот ни рисовать, ни стихов писать, ни петь не могу, к великому сожалению. Хотя я все эти виды искусства люблю, но совершенно в них беспомощен.

- Павел Петрович, кто вам нравится из художников-иллюстраторов "Малахитовой шкатулки"?

- Лучше всего, наиболее выразительно и наиболее близко, подошел к моему замыслу художник Кузнецов. Но он, к сожалению, успел проиллюстрировать только одно московское издание 1942 года, в "Советском писателе". Умер во время войны. Хороши рисунки Баюскина, а из наших местных художников - свердловчанина Александра Антоновича Кудрина, первого иллюстратора книги, - он интересен преимущественно как бытовик.

Побеседовав со мною, Павел Петрович пригласил пить чай. Через прихожую прошли в столовую - проходную светлую комнату в два окна.

За большим столом у поющего горячего самовара чаевничают женщины. Подвижная, энергичная черноволосая (мелькнула мысль: "Вот с кого Бажов писал Хозяйку Медной горы!"), в светлом платье Валентина Александровна, ее старшая сестра Наталья Александровна, домработница и приходящая помогать ей старушка.

Павел Петрович радушно угощал меня. То и дело брал мою чашку, подливал из самовара кипятку, наливал чаю ("Какой любите? Крепкий?") и, подкладывая на блюдце пирожки и булочки, приговаривал:

- Кушайте, кушайте! Все это свое, домашнее.

...Этот день, 24 июня 1945 года, для меня памятен вдвойне. Начиная с двенадцати часов радиорепродукторы доносили из столицы громы маршей сводного оркестра под управлением генерала Чернецкого. По брусчатке Красной площади церемониальным маршем проходили сводные полки фронтов во главе с командующими. Под грозную дробь барабанов советские чудо-богатыри бросали к подножью Ленинского Мавзолея фашистские штандарты... В Москве шел Парад Победы.

Свердловск, 1945 - 1976