21.09.2008

Как Кафку сделать былью

Франц Кафка в исполнении биографа Клода Давида чем-то напоминает героя собственного творчества. В его жизни, страданиях и странностях много общего с созданными им персонажами. Но как одно появилось из другого – книга умалчивает.

Клод Давид в подборе фактов и подробностей жизни Кафки педантичен. В их изложении – сух и академичен. Сухость и академизм помогают держать дистанцию с тем, чья жизнь подлежит воссозданию. При всей симпатии и сочувствии к герою биографу это вполне удается. Плата за объективность достаточно высока. Голос повествователя, отчуждаясь от персонажа, всю жизнь жившего под давлением реальных или придуманных им требований, укоров и упреков, тут же оказывается на стороне тех, кто укоряет и упрекает. Это биография не от тех, кого превращают в узника и насекомого.

Она от тех, кто превращает.

Автор книги о Кафке дистанцируется от попыток иных биографов установить прямые связи, отзеркаливая реальные события, отношения и переживания писателя в созданную им литературу. Он излагает факты жизни Франца Кафки иногда с почасовой подробностью. Ссылки же на параллельные или очень похожие места в им написанном – слишком общи и размыты. Фантазировать и придумывать предлагается читателю.

Позиция, достойная уважения, но слабая и обреченная. Слишком велик соблазн попытаться установить связь одного с другим. Клод, при всей решимости, искушения преодолеть не может. А помня о собственных запретах, делает это робко, отрывочно, с намеком, точно совершая преступление. В результате подробности и детали, и в самом деле позволяющие проследить эволюцию фактов в образы и фантазии, кажутся весьма сомнительными и ничего не объясняющими.

А связи – надуманными и поверхностными.

Ну что из того, что Кафка стыдился своего высокого роста и худобы, считал свою фигуру нелепой и часто сравнивал себя с каким-то мерзким гигантским насекомым? Это ли ощущение привело к превращению Грегора Замзы в знаменитой новелле в огромную жужелицу? Можно ли утверждать, что сюжет и взаимоотношения отца и сына в «Приговоре» выросли из отношений Кафки со своим взбалмошным, крикливым, грубым, способным только на осуждение родителем? И уж когда Клод Давид, забыв об установленных себе ограничениях, предполагает, что роман «Процесс» вырос из некоей сцены морального суда над Кафкой с участием его невесты Фелиции Бауэр и поверенной в сердечных делах Греты Блох, – это уж совсем кажется натяжкой.

Тем не менее, запрет на толкование творчества писателя и перечитывание его произведений через факты биографии, дневники, свидетельства близких Клодом Давидом по возможности соблюдается и дает совершенно неожиданный эффект. Характер и отношения Кафки с собой и окружающим миром предстают перед нами безо всяких отвлечений. И надо признать, что жизнь эта, с точки зрения обычного человека, трудно объяснима.

Например, якобы угнетавшая писателя чиновничья служба в страховой компании, отбиравшая у него все время, иссушавшая мозг, подрывавшая духовные и физические силы, что якобы и стало основным мотивом его творчества. На самом деле такой службы у Кафки не было. Работал он по полдня. Потом обедал, читал газеты, спал, отправлялся на прогулку. В сущности, вполне комфортное по обывательским меркам существование. Отец Кафки был груб, самовлюблен, ограничен. Но никаким таким тираном и деспотом он, судя по всему, не был. Мучения из-за невозможности найти угол для нормального существования и работу – явно преувеличены.

Одна из квартир писателя, например, находилась во дворце.

Постоянные страдания Кафки от обычной, в общем-то, и не самой неустроенной жизни могут быть объяснены только в координатах его литературного мира. Франц Кафка в ряду его близких, друзей и женщин, измученных его капризами (шараханье от уничтожающей любви с мольбами непременно выйти за него замуж и мгновенным охлаждением при приближении дня бракосочетания) – просто не самый приятный и здоровый психически человек. В ряду же кафкианских сюжетов и образов его жизнь не требует объяснений в обычных житейских представлениях об успехе и неуспехе, удачах и провалах, смысле и бессмыслице, норме и безумии. Смысл этой жизни в ее необъяснимости, как необъяснимо превращение разъездного торговца Замзы в жука, осуждение на смерть вне преступления Йозефа К. и самоубийство молодого коммерсанта Георга Бендемана, к которому приговаривает его отец, не согласный с планами сына на женитьбу в «Приговоре».

Жизнь Франца Кафки вне рациональных объяснений, как и жизнь его героев, – такой вот вывод напрашивается по итогам чтения очередного академического труда. И потому не понимания ее следует искать в биографии, написанной Клодом Давидом (равно как и в любых других осуществленных или предстоящих попытках биографий) а ощущения ее подлинности в мире, абсурдном для Кафки и всех, кто наделен способностью видеть и ощущать этот мир, как он.

Кем бы ни была написана эта жизнь, прочитана и осмыслена она может быть только как абсурдистский фантастический вполне кафкианский сюжет.

И «Франц Кафка» Клода Давида – не худший вариант такого чтения, рассчитанный на любителей и ценителей творчества писателя, которое в России по-прежнему продолжают день изо дня (и небезуспешно) делать былью.

Источники:

1. Газета.Ru