29.09.2008

Жил на свете рыцарь бедный

28 сентября на 80-м году жизни умер один из старейших российских фантастов Владимир Дмитриевич Михайлов.

К сожалению, это имя, наверное, мало что скажет даже не рядовому читателю, но и молодым любителям фантастики. Общественная память – тот еще Боливар, больше одного выносит крайне неохотно. Под лейблом «советские фантасты» утвердилось непозволительно малое количество имен: Александр Беляев, Иван Ефремов, братья Стругацкие – вот, пожалуй, и все, что положено знать обывателю.

Но их было много – тех, чьими усилиями наша фантастика все больше отходила от проблем строительства звездолетов и любимых лунных тракторов к проблемам обычных людей, таких же, как мы с вами, только (фантастика же!) поставленных в необычные обстоятельства.

Почти все они ушли и ушли незаметно, Владимир Михайлов оставался едва ли не последним из той когорты, что делала из фантастики литературу.

Биография Владимира Дмитриевича проста и незамысловата. Официально она, наверное, выглядела бы так: родился в 1929 году в Москве, потом перебрался в Прибалтику. Окончил юридический факультет Рижского университета им. П. Стучки, работал следователем в прокуратуре, служил в армии, был на партийной работе. В 1958 году ушел на литературную работу, работал в Риге в редакциях и писательских организациях. В фантастике дебютировал в 1962 году повестью «Особая необходимость». Выпустил множество книг. До конца 80-х годов жил в Латвии, затем переехал в Москву. Писал до последнего дня. Все.

Вот только в эти строчки не поместилось очень многое.

Нет там, например, о том, что именно благодаря Владимиру Дмитриевичу увидела свет повесть Стругацких «Гадкие лебеди». Михайлов, работавший тогда в журнале «Даугава», выпросил экземпляр рукописи у Аркадия Натановича, и в 1987 году эта, как все заверяли, «непубликуемая» и потому ходившая в «самиздате» повесть была напечатана там под названием «Время дождя». Нет там и о поистине бесценном вкладе Владимира Дмитриевича в становление нового поколения фантастов – он много лет вёл семинар молодых фантастов в Дубултах, был одним из руководителей Малеевского. Не случайно нынешние властители дум отвечали ему искренней любовью: на его смерть откликнулись едва ли не все наши популярные фантасты – Андрей Лазарчук, Павел Амнуэль, Вадим Панов – перечислять можно долго.

Сергей Лукьяненко, сам прошедший школу «Малеевки», написал у себя в дневнике: «Он никогда не основывал «школ», не создавал «направлений», он просто писал замечательные книги, которые легли в золотой фонд советской фантастики.

Он был удивительно скромным и светлым человеком. Он по-настоящему любил фантастику – всю свою жизнь. Покойтесь с миром, Владимир Дмитриевич. Светлая Вам память...».

Ему вторит и один из лидеров нашей фантастики Александр Громов: «Только что узнал – умер Владимир Михайлов. Я подавлен. У меня очень мало слов. Наверное, они найдутся потом, а сейчас просто скажу: сохранить в 79 лет ясный ум и работоспособность, не позволить болячкам одержать верх над замечательным характером – не каждому дано.

Он не нажил златых гор, даже кочки златой не нажил, но был настоящим рыцарем фантастики.

Прощайте, Владимир Дмитриевич!»

Столь искренняя любовь объясняется, естественно, не только многолетним наставничеством.

И даже не тем, что Владимир Дмитриевич, несмотря на возраст, до последнего дня оставался абсолютно адекватным человеком, не растерявшим ни ясности ума, ни силы таланта, ни даже определенного авантюризма. В этом году, например, Михайлов принял участие в необычном проекте «Убить чужого»/«Спасти чужого», где сначала 13 популярных фантастов писали рассказы о зловредных инопланетянах («Убей чужого»), а затем («Спасти чужого») должны были написать продолжение, но не своего рассказа, а произведения своего коллеги. Написать так, чтобы вывернуть обрисованную предшественником ситуацию наизнанку и спасти инопланетный разум. Владимир Дмитриевич справился, по общему мнению, блестяще, отыграв в паре с фантастами, годящимися ему в дети (Василий Головачев) и внуки (Алексей Пехов).

Но дело, разумеется, не в забавах, и помнить Владимира Дмитриевича будут совсем по другим причинам. Сейчас уже сложно объяснить, чем были книги Владимира Михайлова в 70–80-е годы, почему за ними бегали, доставали всеми возможными способами и бережно переплетали выдранные из какого-нибудь «Вокруг света» страницы.

Помню собственное потрясение, когда в начале 80-х я прочел «Сторож брату моему» – роман, который просто не мог, не имел права появиться в середине 70-х годов в Советском Союзе.

И помню, насколько меня перепахала эта история полета космического корабля с невообразимым экипажем. Не приключениями, конечно, и не экзотикой, а тем, насколько захватывающе интересно можно рассказывать о невообразимо сложных проблемах. А таких книг у него было не две и не три – «Дверь с другой стороны», «Ручей на Япете», «Стебелек и два листка»…

И поэтому – стыдно признаться, да – но где-то в глубине души я и сегодня верю: когда-нибудь Владимир Дмитриевич Михайлов опять напишет строки, которыми начинался «Сторож»: «День своих похорон я помню плохо, но день смерти до сих пор стоит перед глазами...»

Источники:

1. Газета.Ru