«Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» Виктора Пелевина убедительно свидетельствуют о том, что в своем фиаско автор не повинен.
Первая неделя с новой пелевинской книгой прошла именно так, как должна была пройти. Фанаты прокричали свое «ура!», проницательные критики задались вопросом «ах, зачем он нас опять не удивил», те, кто ждал разочарования, разочаровались даже сильнее, чем рассчитывали. Блогеров и прессу куда больше самого сборника интересует скандал с утечкой сюжетов на стадии печатной подготовки, и это тоже очень по-пелевински. Какую роль в этой истории сыграл лично Виктор Пелевин – придумал ли сам так морочить публику или просто оказался в заложниках у своих не в меру рьяных почитателей – неясно до сих пор.
Это действительно очень пелевинская книга.
И дело, конечно, не в фирменных каламбурах, на которые в последнее время принято смотреть едва ли не как на главное доказательство того, что к созданию текста причастен лично Пелевин. Каламбуры имеются (лучшие из них заслуживают цитирования – вроде поговорки «попасть, как кур в шевель»), но здесь, как и везде, они скорее не приманка для читателя, а производная авторского стиля. Налицо главная составляющая пелевинского письма – «голое» слово, речь самой действительности, принципиально далекая от многозначности и метафорики. Это слово претендует на то, чтобы не отсылать к реальности, а в буквальном смысле стать самой реальностью в пределах книжного текста. По своему назначению оно ближе к пророческому, чем к традиционно описательному, – отсюда и фонетические игры, каламбуры, всевозможные практики мистического заигрывания с реальностью через язык (в «Последних песнях» на эту тему имеется даже специальная декларация – эпизод не самый удачный в книге, но по-пелевински очень показательный).
Дефицит литературности на уровне языка пелевинский текст восполняет обычно за счет откровенно литературных сюжетов и образов. «П5» и в этом смысле не исключение.
Перед нами не просто несколько повестей, случайно оказавшихся под одной обложкой, но именно сборник.
Причем весьма дидактичный: все пять «прощальных песен» – это истории о неправедно нажитом богатстве и незаслуженной власти («политическое пигмейство» на пелевинском языке), за которые непременно следует расплата. Разнообразит главный тезис автор тоже сугубо литературными способами, то подсовывая героям древнюю рукопись для объяснения сегодняшних событий («Кормление крокодила Хуфу»), то преподнося историю очередного пигмея глазами нормального человека («Зал поющих кариатид»), то переводя действие в плоскость притчи («Ассасин»). Самая изобретательная повесть сборника «Некромент» строится как буквальная реализация метафоры «лежачий полицейский», самая лаконичная «Пространство Фридмана» – как пародия на научную фантастику образца 1960–1970-х.
Неизменно одно: каждый пигмей в финале обязательно будет наказан – если не смертью, то таким отвращением к жизни, на фоне которого смерть покажется только избавлением.
Можно сказать, что Пелевин в очередной раз написал басни, и басня – тоже не впервые – сыграла с ним дольно злую шутку. Загвоздка в самих пигмеях – всех этих зажравшихся, опустившихся, обнаглевших, отупевших, готовых лопнуть от собственной безнаказанности старых и новых хозяевах жизни. Их басенный потенциал невелик – не сравнить со Стрекозой и Муравьем, Чапаевым или копирайтером Татарским.
Единственное интересное, что с ними можно сделать, – это убить, история каждого должна закончиться смертью, пшиком, потому что ни на что большее такой герой не способен.
На этой накладке автор и подставляется: с одной стороны, убрать пигмеев нужно, потому что этого требует мораль басен-песен, с другой – убить требуется, потому что ничего более существенного в рамках сюжета с ними произойти не может. Есть подозрение, что Пелевин если и виноват, то ничуть не больше прототипов своих пигмеев: за столько лет наши новые богачи в самом деле могли скопить какой-никакой литературный капитал.