Красавица гетера

- У западных ворот храма Киёмидзу слышится песня под звуки сямисэна:

 "Как печален этот мир, 
 Как грустна моя судьба! 
 Жизни мне не жаль моей, 
 Стану капелькой росы". 

Эту песенку поет нежным голосом нищенка. Летом на ней халат на вате, зимой тонкое рубище... Теперь ей негде укрыться от налетевшего с окрестных гор пронзительного ветра, но спросите у нее: кем она была в минувшие времена? Когда веселый квартал находился еще в Рокудзё, она была знаменитой таю по прозвищу Вторая Кацураги, и вот каков ее конец в этом мире, где все непрочно. Осенью на празднестве любования багровой листвой сакура я бессердечно смеялась в толпе женщин, показывая пальцем на нищенку, но кому дано предугадать свою будущую судьбу?

Родители мои впали в беду. Мой отец необдуманно поручился за одного человека в торговом деле, а тот скрылся. Заимодавец потребовал долг - целых пятьдесят рё, и пришлось отцу продать меня в веселый дом Камбаяси в Симабара. Так выпала мне нежданная судьба стать дзёро всего в шестнадцать лет. "Луна в шестнадцатую ночь не может сравниться с тобой, даже здесь, в столице, где полно красавиц", - говорил в восторге хозяин дома, суля мне блестящий успех.

Обычно девочки-кабуро, начиная прислуживать дзёро с самых юных лет, постепенно входят в тайны ремесла. Их не приходится ничему обучать, все ухищрения постигаются сами собой.

Но я сразу стала законодательницей мод, как настоящая прославленная гетера. Затмив своими выдумками столичных щеголих, я сбрила брови на лбу и густо навела две черты черной тушью. Сделала высокую прическу, не подложив обычного деревянного валика, и связывала волосы узкой лентой так искусно, что ее совсем не было видно и ни одна прядь сзади не выбивалась. Завела себе щегольские рукава длиной в два сяку и пять сун. Платье вокруг пояса не подбивала ватой, широкий подол веером ложился вокруг. Тонкий пояс, без прокладки внутри, был всегда заботливо повязан. Шнурок для мино я укрепляла выше, чем другие. Носила с несравненной границей три кимоно, одно поверх другого. Босоногая, я скользила плывущей походкой. В веселый дом впорхну быстрым шагом, в покои для гостей войду тихим шагом, на лестницу взбегу торопливым шагом.

Правда, я незаметно носила соломенные сандалии, встречным дороги не уступала, оглядывалась на незнакомых людей даже на перекрестке, думая, что они бросают на меня страстные взгляды, и всех считала влюбленными в себя. По вечерам я караулила прохожих у входа в веселый дом и, лишь покажется издалека кто-нибудь знакомый, сейчас же начну строить ему глазки. Если никого не видно, усядусь без церемонии на пороге и любезничаю на худой конец хоть с простым шутом.

Тут, бывало, имеешь случай похвалить гербы на платье ухаживателя, искусную прическу, модный веер, все красивое в наряде:

"Ах, жестокий погубитель! И кто только научил тебя так причесываться!" - хлопнешь его разок, точно всерьез, и бегом прочь. Самый искушенный мужчина не устоит.

Когда ж он начинает пылко молить о свидании, тогда, убедившись в искренности его любви, уже не требуешь от него подарков. От богатого гостя приходится скрывать свои тайные шашни, зато если про девушку пройдет дурная слава, тут уж возлюбленный стоит за нее, не жалея себя.

Можно просто и без всякого убытка порадовать мужчину, стоит изорвать у него на глазах в клочки и выбросить ненужные любовные письма, но гетера поглупее никогда до этого не додумается.

Бывает, что девушка, не хуже других наружностью, устав от любви, требует от хозяина даже в самый день момби, чтобы ее отпустили за собственный счет. Придя в тайный дом для свиданий, она делает вид, что ждет не дождется дружка, но хозяева там, догадываясь в чем дело, встречают ее неприветливо. Забившись подальше в уголок, она ест холодный рис, на приправу ей подают только соленые баклажаны да плохое сёю. Ей даже столика не придвинут. Она все терпит, лишь бы ничей посторонний глаз не заметил. Вернувшись к себе в дом, девушка украдкой поглядывает, какое выражение лица у ее хозяйки, и даже девочку-кабуро просит принести воды для мытья тихим, робким голосом. В доме у нее одни неприятности.

Да, пренебрегать денежными гостями очень неразумно. Это значит причинять убыток хозяину и вред самой себе.

Если случится в компании за выпивкой торговаться насчет платы, то дзёро следует, высказав разумные доводы, держаться чинно, с достоинством и не говорить лишних слов. Опытного гостя не проведешь, а вот новичок, разыгрывающий бывалого кутилу, смутится и оробеет. Даже в постели он будет бояться лишний раз шевельнуться, а если рискнет раскрыть рот, то голос у него задрожит от смущения. Словом, он почувствует себя так же неловко, как человек, не имеющий понятия о чайной церемонии, которому в качестве главного гостя вдруг предложили бы судить о всех ее тонкостях.

Но мы на неопытного новичка не очень сердились. Конечно, вначале, когда он разыгрывает бывалого знатока, его нет-нет да и подденешь. Принимаешь его с церемонной вежливостью, будто даже пояс при нем неловко развязать. Потом прикинешься спящей. Он к тебе прильнет, ногу на тебя закинет, а ты не откликаешься. Взглянуть на него, так просто смех берет! Корчится весь в поту. А рядом на постели такое творится! То ли там старый дружок, то ли с первого раза гостя так ловко расшевелили...

Слышится голос дзёро: "О, вы не такой тощий, как можно подумать". Мужчина, не церемонясь ни с ширмами, ни с подушками, расходится все более. Девушка невольно всплакнет по-настоящему. Летят подушки... Раздается хруст сломанного гребня... В комнате наверху шуршат бумагой ханагами: "Вот до чего, смотрите-ка!"

На другом ложе начинают щекотать сладко разоспавшегося мужчину: "Уже скоро рассветет, пора расставаться". Мужчина спросонок отзывается: "Прости, пожалуйста! Я больше не могу... " "Вы о чем? О вине?" А он нижний пояс распускает. Вот любвеобильный мужчина! Это для нас, дзёро, настоящее счастье! Кругом все радостно проводят время.

Неудачливый новичок, который еще глаз не сомкнул, торопится разбудить свою подругу: "Нельзя ли нам встретиться в День хризантем в девятом месяце? До него уже недолго, может быть, ты с кем-нибудь сговорилась?" - задает он вопрос с прозрачной Целью. "Ой, нет, не могу, я уже приглашена и на День хризантем и на Новый год", - отказывается она наотрез, как и ожидалось.

Больше он не заговаривает о новой встрече, но напускает на себя вид победителя, не хуже других. Волосы его растрепаны, он то и дело поправляет на себе пояс. В душе он, правда, страшно зол на свою подругу и твердо решает: "Следующий раз ее не приглашу! Позову другую девушку, буду с ней гулять дней пять-семь и щедро одарю. Пусть эта негодяйка пожалеет, что упустила такого гостя! Или еще лучше: сюда больше ни ногой, буду водиться с мальчиками".

Он поспешно зовет своих приятелей, которым ночь казалась слишком коротка, и торопит их уходить. Но средство есть удержать и такого разобиженного гостя.

Надо на глазах у его приятелей, приглаживая его растрепанные волосы, тихо сказать ему будто на ухо: "Ах, бессердечный! Уходит, и хоть бы словечко!"

Стукнешь его по спине и бегом на кухню. Все, конечно, это заметят. Приятели ахают: "С первой встречи так увлечь женщину! Каково!"

А он и обрадуется!

"Да я у нее самый любимый дружок! Вчера вечером она не знала, чем мне угодить, даже больное плечо разминала. И за что только она в меня так врезалась, сам не понимаю! Наверно, вы ей наболтали, что я первый богач? Ах, нет, нет, я знаю, от продажных женщин не жди искренней любви, в них сильна только страсть к наживе... Но как она мила, как трудно ее позабыть!"

Вот таким путем вскружишь ему голову, и он станет твоим покорным рабом. Уж если так удастся опутать мужчину после неудачной ночи, где уж ему устоять против более приветливой девушки.

Если у мужчины нет какого-нибудь противного недостатка, то девушка не сторонится его при первой встрече. Однако бывает, что, пригласив в первый раз таю, гость до того перед ней оробеет, что сдаст в нужную минуту и, охладев, встает и уходит.

Продажная гетера не может любить кого хочет. Если она прослышит, что в Киото есть такой-то богач, то ей все равно, старик он или монах. Конечно, если мужчина молод летами, щедрого нрава и притом хорош собой, то ни о чем лучшем и мечтать нельзя, но такое счастье выпадает не часто!

В наши дни щеголь, любитель гетер, одевается по следующей моде: носит поверх платья ярко-желтого цвета в узкую полоску другую одежду с короткими полами из черного атласа, украшенную гербами; пояс из шелка рюмон светло-оранжевого цвета, хао-ри коричневого цвета с красным отливом. Подол и рукава подбиты чесучой хатидзё того же тона, что и верхнее платье. Соломенные сандалии обувает на босу ногу один только раз, а потом бросает. В парадных покоях такой повеса держится развязно, кинжал у него неплотно задвинут в ножны. Машет он веером так, чтобы ветерок задувал в отверстия рукавов. Посидев немного, встает облегчиться. Спрашивает воду для умывания и, хотя каменная ваза полна воды, требует свежей и без стеснения прополаскивает рот. Приказывает девочке-служанке подать ему табак в обертке из душистой белой бумаги и бесцеремонно закуривает. Кладет возле колен листки ханагами и после употребления небрежно бросает куда попало. Подзывает прислужницу: "Пойди-ка сюда на минутку", - и заставляет ее потереть на плече шрам от прижигания моксой. Певицам заказывает модную песню Кагабуси, а когда они начнут ее исполнять, теряет интерес и не дослушивает. Посреди песни заводит разговор с шутом: "Как вчера замечательно играл актер-ваки в пьесе "Сбор водорослей". Сам Такаясу не сравнится с ним... ".

"Насчет того, кому принадлежат слова исполнявшейся на днях старинной песни, пробовали спрашивать у самого первого министра, но, как я слышал, автор ее Аривара Мотоката... ".

Расскажет две-три новости из жизни высшего света...

Этот гость, который с самого начала держится невозмутимо, с полным спокойствием, заставляет даже таю присмиреть от смущения. Его манеры кажутся им верхом совершенства. Они перестают корчить из себя важных дам и лебезят перед ним.

Вообще же дзёро пользуется почетом в зависимости от щедрости гостя. В самую цветущую пору веселого квартала в городе Эдо один старый любезник по имени Сакакура дарил своим вниманием таю Титосэ. Она очень любила вино, а на закуску предпочитала всему соленых крабов, что водятся в реке Могами на востоке. Сакакура велел одному художнику школы Кано написать золотой краской на маленьких скорлупках крабов герб с листьями бамбука. За каждую надпись он платил серебряную монету и круглый год посылал Титосэ крабов с такой надписью.

А в Киото один кутила по имени Исико, полюбив гетеру Нокадзэ, посылал ей первой раньше всех новинки моды и всякие редкости. Он придумывал ей небывалые наряды, например, покрасил ее осенние косодэ в "дозволенные цвета" и выжег на них круглые отверстия, чтобы сквозь них сквозила алая набивка. Что только он не изобретал для нее! Тратил на одно платье по три тысячи моммэ серебром.

И в Осака тоже один человек, но прозвищу "Нисан", купив на время гетеру Дэва из дома Нагаеакия, решил потешить свою возлюбленную и развлечь веселых девиц с улицы Кюкэн, скучавших оттого, что у них по случаю осени было мало гостей.

В саду цвел куст хаги, днем роса на его ветках просыхала, так его обрызгивали водой, чтоб она блестела на кончиках листьев, точно капельки росы. Дэва была глубоко взволнована...

"Ах, если б под сенью этих цветов нашел убежище олень, стонущий в тоске по своей подруге... Я бы не устрашилась его рогов. Как бы мне хотелось на него поглядеть воочию!" - "Что может быть легче!" - воскликнул Нисан и приказал немедленно снести заднюю половину дома и посадить тысячу кустов хаги, так что сад обратился в цветущий луг. Всю ночь напролет жители гор в Тамба ловили по его приказу оленей и ланей. На другое утро он показал их Дэва, а после дом был отстроен заново.

И так безумно поступают люди благородного происхождения, лишенные тех добродетелей, какие должны быть им особенно присущи! Но когда-нибудь кара небесная их настигнет.

А я, принужденная отдавать себя за деньги мужчинам, которые были мне не по сердцу, все же не отдавала им себя до конца. Я прослыла жестокосердной, строптивой, и гости покинули меня. Я всегда оставалась в одиночестве и неприметно опустилась, уже не походила на таю и только вздыхала о своем былом блеске.

Отворачиваться от гостей хорошо, когда ты в моде и все тобой восторгаются. А когда посетителей не станет, то, кажется, любому обрадуешься: слуге, нищему, "заячьей губе"... Да, нет ничего на свете печальней, чем ремесло гетеры!