Новости

Библиотека

Словарь


Карта сайта

Ссылки






Литературоведение

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Отрывки из путешествия Онегина

Предисловие было предпослано автором отдельному изданию восьмой главы (1832), которая появилась с пометой: «Последняя глава "Евгения Онегина"». В издании романа в 1833 г. П, помещая после «Примечаний к Евгению Онегину» специальное добавление: «Отрывки из путешествия Онегина», перенес текст предисловия в начало этого раздела.

В «Путешествие» включены строфы, написанные в разное время: описание Одессы было создано в 1825 г. в период работы над четвертой главой. Начало опубликованного текста «Путешествия» писалось осенью 1829 г., последние строфы закончены 18 сентября 1830 г. во время пребывания П в Болдине. В какой мере «Путешествие» было закончено — неясно. В предисловии П сообщает, что ему пришлось исключить уже готовый и законченный текст всей главы («Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России» — VI, 197). Добавляя, что ему пришлось «пожертвовать одною из окончательных строф», он закрепляет в читателе мысль, что текст был написан полностью, вплоть до последнего стиха. Однако как изучение рукописей, так и рассмотрение самих сохранившихся строф не позволяет подтвердить это. Видимо, у П был какой-то обширный, но вряд ли завершенный окончательно текст главы, когда он отказался от мысли о ее полном включении и прекратил работу над ней.

Прежде всего, не ясен до конца маршрут путешествия. Сам П подчеркнул, что речь идет о путешествии по России. О том же писал и А. И. Тургенев, видимо, слушавший какие-то фрагменты текста. Однако не исключено, что в некоторые моменты работы П предполагал описать заграничное путешествие. На это указывает, во-первых, хронология странствий Онегина: герой романа, «убив на поединке друга» (VIII, XII, 9), оставил деревню зимой 1821 г.; 3 июля 1821 г. он отправился в путешествие. В Петербург Онегин возвратился осенью 1824 г. Таким образом, путешествие его длилось около трех с половиной лет. Учитывая, что сохранившиеся строфы «Путешествия» рисуют его как безостановочное бегство от тоски и постоянную и быструю «перемену мест», срок в три с половиной года кажется слишком длительным для путешествия по России. Летом 1823 г. Онегин встретился с П в Одессе. Где был он в последующее время? Во-вторых, в восьмой главе возвращение Онегина сравнивается с приездом на родину Чацкого и употребляется формула: «С корабля на бал» (VIII, XIII, 14). Чацкий вернулся в Россию из-за границы, морем прибыв в Петербург и оттуда прискакав в Москву. Он «хотел объехать целый свет, И не объехал сотой доли» (д. I, явл. 9). «Горе от ума» приходилось неоднократно упоминать в связи с ЕО . До сих пор это было обусловлено параллелизмом в изображении московского общества и построении сатирических образов. Не следует, однако, забывать, что Чацкий был единственным в современной ЕО литературе героем, который мог быть сопоставлен с Онегиным. Параллелизм сюжетной ситуации: «возвращение из путешествия — влюбленность — объяснение — крах надежд» — вряд ли ускользнул от внимания автора ЕО . Если же П чувствовал эту параллель, то упоминание о том, что Онегин возвратился «как Чацкий» и попал с корабля на бал, может служить основанием и для некоторых суждений о маршруте героя. Онегин, который еще в первой главе был «готов <...> увидеть чуждые страны» (I, LI, 1—2), мог отплыть из Одессы, чтобы через год с лишним вернуться в Петербург. Однако даже если такого рода замыслы и имелись у П, от них не осталось следов. «Путешествие Онегина» фрагментарно и в пространстве, и во времени — нам остается лишь комментировать наличный текст и реконструировать те пропуски, которые имели не сознательно-художественный, а вынужденно-цензурный характер.

К последним в первую очередь относится эпизод посещения Онегиным военных поселений. О существовании его узнаем от авторитетного свидетеля — П. А. Катенина, который имел возможность ознакомиться с рукописным текстом и, как видно из пушкинского предисловия, обсуждал его с автором. В ответ на запрос Анненкова Катенин в письме от 24 апреля 1853 г. писал: «Об осьмой главе Онегина слышал я от покойного в 1832-м году, что сверх Нижегородской ярмонки и Одесской пристани, Евгений видел военные поселения, заведенные Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для обнародования, и потому он рассудил за благо предать их вечному забвению, и вместе выкинуть из повести всю главу, без них слишком короткую и как бы оскудевшую» (Попов П. А. Новые материалы о жизни и творчестве А. С. Пушкина. Литературный критик. 1940. № 7—8. С. 231). Естественно возникает вопрос: в какой момент путешествия Онегин посещал военные поселения? Традиционно эпизод этот ассоциируют с отрывком, посвященным Новгороду, и, таким образом, с него начинается странствие героя по России. Однако А. И. Гербстман высказал предположение, что Онегин должен был посетить Одесские поселения генерала И. О. Витта, с которым П был знаком в Одессе и в любовницу которого, Каролину Собаньскую, он был влюблен (см.: Гербстман А. И. Вопросы творческой истории и образной системы романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин» (в связи с проблемой реализма). Автореф. дис. на соиск. учен. степени доктора филолол. наук. Л., 1961. С. 13).

Одесские поселения привлекали внимание южных декабристов: Пестель намеревался даже жениться на дочери Витта и поступить в Одесские военные поселения начальником штаба, чтобы получить ключи от того порохового погреба, которым они, по его мнению, являлись. Даже в 1825 г., когда обнаружилась провокационная роль Витта как главной пружины в раскрытии Южного общества, Пестель все еще предлагал в случае восстания «броситься в поселения», надеясь, что поселенцы взбунтуются, а Витт может «пристать» (см.: Нечкина М. В. Движение декабристов. М., 1955. Т. 2. С. 206). П мог знать о военных поселениях под Одессой из многочисленных источников. Если принять «одесскую» версию, то посещение поселений заключало бы путешествие Онегина по России и, может быть, стимулировало начало заграничного странствования. Однако для определенного решения этого вопроса материалов нет.

Чтобы понять, что означало введение в роман эпизода посещения Онегиным военных поселений, следует, с одной стороны, вспомнить непрекращающееся возмущение в обществе этой мерой правительства, слухи, постоянное обсуждение проблемы военных поселений в кругах членов тайных обществ, а с другой — атмосферу строгой секретности, которую создавало правительство вокруг районов поселенных войск. Последнее ярко характеризуется письмом Александра I Аракчееву, из которого видно, что сам император осуществлял мелочную слежку, тщательно просматривая по ведомостям, кто выехал из столицы в сторону новгородских военных поселений Александр I писал: «Обращая бдительное внимание на все, что относится до наших военных поселений, глаза мои ныне прилежно просматривают записки о приезжающих. Все выезжающие в Старую Руссу делаются мне замечательны. 2 марта отправились в Старую Руссу отставной генерал-майор Веригин, 47 егерского полка полковник Аклечеев, служащий в Департаменте государственных имуществ форшмейстер 14 класса Рейнгартен для описи лесов, инженерного корпуса штаба капитан Кроль. Может быть они поехали и по своим делам, но в нынешнем веке осторожность небесполезна. Если сей Веригин есть тот самый, которого я знаю. Т. е. брат Плещеевой и Диноуровой, то в нем веры больше не имею, человек весьма надменный. Но он в вчерашнем рапорте показан уже воротившимся из Старой Руссы, что довольно странно и время коротко было, что кажется ему нельзя было успеть и туда доехать, то воротился ли он с дороги или какая другая причина проявила сию странность — остается загадкою. Полковник Аклечеев довольно заметен. Он служил в Финляндском гвардейском полку и перешел в гвардейский Волынский в Варшаву. Там за содействие с другими офицерами в некоторой неуважительности к начальству своему братом был отставлен и шатался здесь по Петербургу. Полицией он был замечен между либералистами во время происшествий Семеновских в 1820 г. После просился на службу и по общему совещанию с братом написал его в Литовский корпус. Ныне здесь в отпуску. Может он помещик того уезда, но от него станется, что он из любопытства поехал в Старую Руссу посмотреть, что там будет <...> Вообще прикажи Морковникову и военному начальству обратить бдительное и обдуманное внимание на приезжающих из Петербурга в ваш край (цит.: Окунь С. Б. История СССР, 1796—1825. Л., 1948. С. 348—349). Онегин «из любопытства» посетил военные поселения, чем должен был обратить на себя «бдительное и обдуманное внимание».

«Путешествие Онегина» не могло не вызывать в сознании автора и читателей, если бы они могли ознакомиться с ним в сколь-либо полном виде, ассоциаций с «Паломничеством Чайльд-Гарольда». Интерес П к этому произведению не затухал, и еще в середине 1830-х гг. он пытался переводить его текст (см.: «Рукою Пушкина»). Однако приходится скорее говорить о различии этих «Путешествий». Рассказ об онегинском путешествии отличается сжатостью, исключительной сдержанностью тона, освобожденного от каких-либо авторских отступлений, до строфы 16 (по условному подсчету номеров в черновой рукописи), то есть до прибытия Онегина в Крым. Это, видимо, связано с тем, что маршрут, избранный автором для Онегина, пролегал между Москвой и Кавказом, в местах, лично П в это время не известных и ни с чем для него не связанных. Тем более заметно, что П повез Онегина по местам, вызывающим у него не личные, а исторические воспоминания. Этим, вероятно, раскрывается и общий замысел «Путешествия»: сопоставление героического прошлого России и ее жалкого настоящего.

Печатный текст «Путешествия» начинается с неполной строфы, посвященной Нижнему Новгороду. В рукописном варианте ей предшествовали четыре строфы, которые затем в несколько измененном виде вошли в восьмую главу как X, XI, XII строфы (одна была сокращена). Далее шел текст:

   <5>
 Наскуча или слыть Мельмотом 
 Иль маской щеголять иной 
 Проснулся раз он патриотом 
 Дождливой, скучною порой 
 Россия, господа, мгновенно 
 Ему понравилась отменно 
 И решено. Уж он влюблен 
 Уж Русью только бредит он 
 Уж он Европу ненавидит 
 С ее политикой сухой, 
 С ее развратной суетой 
 Онегин едет; он увидит 
 Святую Русь: ее поля, 
 Пустыни, грады и моря 

   <6>
 Он собрался и слава богу 
 Июля 3 числа 
 Коляска легкая в дорогу 
 Его по почте понесла. 
 Среди равнины полудикой 
 Он видит Новгород-великой 
 Смирились площади — средь них 
 Мятежный колокол утих, 
 Не бродят тени великанов: 
 Завоеватель скандинав, 
 Законодатель Ярослав 
 С четою грозных Иоанов 
 И вкруг поникнувших церквей 
 Кипит народ минувших дней 

   <7>
 Тоска, тоска! спешит Евгений 
 Скорее далее: теперь 
 Мелькают мельком будто тени 
 Пред ним Валдай, Торжок и Тверь 
 Тут у привязчивых крестьянок 
 Берет 3 связки он баранок 
 Здесь покупает туфли — там 
 По гордым Волжским берегам 
 Он скачет сонный — Кони мчатся 
 То по горам, то вдоль реки — 
 Мелькают версты, ямщики 
 Поют, и свищут, и бранятся — 
 Пыль вьется — Вот Евгений мой 
 В Москве проснулся на Тверской 

   <8>
 Москва Онегина встречает 
 Своей спесивой суетой 
 Своими девами прельщает 
 Стерляжей подчует ухой — 
 В палате Анг<лийского> Клоба 
 (Народных заседаний проба) 
 Безмолвно в думу погружен 
 О кашах пренья слышит он 
 Замечен он. Об нем толкует 
 Разноречивая Молва 
 Им занимается Москва 
 Его шпионом именует 
 Слагает в честь его стихи 
 И производит в женихи 

(VI, 496—497).

Поверхностный характер скороспелого патриотизма Онегина в черновиках был подчеркнут резче: «Проснулся раз он Патриотом в Hotel de Londres что в Морской» (VI, 476) и «Июля 3 числа Коляска венская в дорогу Его по почте понесла» (VI, 476). Сочетание патриотизма с Hotel de Londres и венской коляской (ср.: «Изделье легкое Европы» — VII, XXXIV, 12) производило бы слишком прямолинейный комический эффект, и автор смягчил иронию. Hotel de Londres (Лондонская гостиница) — находился на углу Невского и Малой Морской.

Предположения о том, что патриотические настроения Онегина — реакция на предшествовавшее путешествие по Западной Европе и, следовательно, европейская поездка должна была предшествовать путешествию по России (изложение подобного взгляда и возможных возражений см.: Набоков. Т. 3. С. 255—259), малоубедительны.

В описания пути Онегина из Петербурга в Москву сказались личные впечатления П от поездки весной 1829 г. Стих «Его шпионом именует» объясняется сплетней, распространенной о Пушкине в это время его приятелем А. П. Полторацким. В черновом письме Вяземскому П жаловался, что Полторацкий «сбол<тнул> в Твери<?>, что я шпион, получаю за то 2500 в месяц<?> (которые очень бы мне пригодились благодаря крепсу) и ко мне уже являются трою<ро>дн<ые> братцы за местами<?> и за милостями<?> царскими<?>» — XIV, 266 (шпион, в употреблении той поры, — полицейский агент, доносчик; крепс — карточная игра).

Путешествие Онегина между Петербургом и Крымом длилось более двух лет (см. выше). Тем более заметны лаконичность пушкинского описания и полное отсутствие пейзажных зарисовок или сюжетных подробностей. Географические названия «мелькают мельком». Путешествие из Петербурга в Москву умещается в две строфы. Одна из них посвящена Новгороду-Великому. «Новгородская строфа» является ключевой для всего «Путешествия»: в ней и задано противопоставление героического прошлого и ничтожного настоящего. Завоеватель скандинав — легендарный варяжский князь Рюрик, один из трех братьев варягов, прибывших на Русь (879 г.). Назвав Рюрика завоевателем, П присоединился к мнению о насильственном «призвании варягов». Вопрос этот имел длительную историю. Карамзин решительно высказался в пользу добровольности призвания варягов: Новгородцы «лобызали ноги» Рюрика, «который примирил внутренние раздоры <...>, проклинали гибельную вольность и благословляли спасительную власть единого» (Карамзин-2. Т. 1. С. 683); «Скандинавия <...> дала нашему отечеству первых Государей, добровольно принятых Славянскими и Чудскими племенами, обитавшими на берегах Ильмена, Бела-озера и реки Великой» (Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб., 1914. С. 1—2). В противоположность ему декабристы утверждали насильственный характер этого акта: «...сказку о добровольном подданстве многие поддерживают и в наше время, для выгод правительства...» (Лунин М. С. Письма из Сибири. М., 1988. С. 63). Вопрос этот привлекал широкое внимание декабристов. Он вызывал в памяти образ Вадима, имевший обширную литературную традицию от Княжнина до Рылеева. П в Кишиневе работал над поэмой «Вадим», посвященной восстанию новгородцев против Рюрика, а публикация отрывков из этой поэмы в альманахе «Памятник отечественных муз на 1827 г.» (СПб., 1827) явилась, возможно, замаскированным откликом на 14 декабря (VI, 477). Законодатель Ярослав — Ярослав I Владимирович (978—1054). Политическая биография его была тесно связана с Новгородом, куда его «посадил» его отец Владимир. Ярослав отказался посылать в Киев дань и, хотя имел с новгородцами кровавые столкновения, в дальнейшем с их помощью победил брата Святополка и в благодарность вернул Новгороду его прежние вольности. «Законодателем» он назван потому, что ему приписывалось создание «Русской правды». С четою грозных Иоанов — Иоанн III Васильевич (1440—1505), великий князь Всея Руси, в 1471 г. в битве на Шелони разбил новгородцев и заставил Новгород подписать мир, который положил начало ликвидации независимости Новгорода; Иоанн IV Васильевич (Грозный) — (1530—1584) царь Всея Руси, в 1570 г. учинил страшный погром Новгорода, перебив значительную часть жителей.

«Московская строфа» первоначально также резко противопоставляла настоящее прошедшему. На фоне исторических воспоминаний резко выступали «о кашах прения» в Английском клубе.

VI, 198 — Макарьев... — Ежегодная нижегородская ярмарка, которая первоначально происходила у стен Макарьевского монастыря под Нижним Новгородом, а потом была перенесена в самый город, но сохранила свое название. «С барабанным боем 15 июля ярманка была открыта; но никого почти еще не было, и купцы только-что начинали раскладывать свои товары.

Прежде, бывало, оканчивалась она 25-го числа в день святого Макария, а с перенесением ее в Нижний Новгород каждый год опаздывают с ее открытием, так что 25 июля едва начинается она, а торг продолжается весь август» (Вигель. Т. 2. С. 141). Переезд из Петербурга в Москву занимал три-четыре дня. Следовательно, в Москве Онегин был 6 июля. В Нижний Новгород он приехал не позже августа, если застал ярмарку. «Суета всякого рода, общее стремление к торговле, движение огромных капиталов, утонченный обман в оборотах, заготовление всего на всю Россию, словом, центр всех купеческих расчетов. Вот что такое Макарьевская ярмонка. Если вы хотите купить кстати и выгодно, что вам по хозяйству необходимо, приезжайте сюда, бросайте деньги и увозите с собой разные товары. Сюда Сибирь, Астрахань, Таврида, Польша, Архангельск и Киев привозят свои приобретения» (Долгорукий И. М. Журнал путешествия из Москвы в Нижний 1813 года. М., 1870. С. 23). Столкновение фальши и лжи (повторение слов «поддельны», «бракованные», сочетаний — «услужливые кости», «спелые дочери», «прошлогодни моды») с ожиданием увидеть «отчизну Минина» (VI, 498) служит объяснением повторяющегося рефрена: «Тоска!».

Минин-Сухорук Кузьма Миныч (ум. 1616) — «выборный человек от Всея Русской земли», организатор нижегородского ополчения 1612 г. В 1830 г. П писал: «Имена Минина и Ломоносова вдвоем перевесят, м<ожет> б<ыть>, все наши старинные родословные» (XI, 162).

Меркантильный дух... — дух торговли.

В печатном тексте две строфы, посвященные поездке Онегина по Волге, заменены единственным словом: «Тоска!». В рукописном тексте имеются следующие строфы:

    <10>
 Тоска! Евг<ений> ждет погоды 
 Уж Волга рек озер краса 
 Его зовет на пышны воды 
 Под полотняны паруса — 
 Взманить охотника нетрудно 
 Наняв купеческое судно 
 Поплыл он быстро вниз реки 
 Надулась Волга — бурлаки 
 Опершись на багры стальные 
 Унывным голосом поют 
 Про тот разбойничий приют 
 Про те разъезды удалые 
 Как Ст<енька> Раз<ин> в старину 
 Кровавил Волжскую волну 
    <11>
 Поют про тех гостей незваных 
 Что жгли да резали — Но вот 
 Среди степей своих песчаных 
 На берегу соленых вод 
 Торговый Астрахань открылся 
 Онег<ин> только углубился 
 В воспоминан<ья> прошлых дней 
 Как жар полуденных лучей 
 И комаров нахальных тучи 
 Пища, жужжа со всех сторон 
 Его встречают — и взбешон 
 Каспийских вод брега сыпучи 
 Он оставляет тот же час 
 Тоска! — он едет на Кавказ 

(VI, 498—499).

Рек озер краса — цитата из стихотворения И. И. Дмитриева «К Волге»: «О Волга! рек, озер краса, Глава, царица, честь и слава...» (Дмитриев-1. С. 87). Обращение П к этому стихотворению Дмитриева не случайно: в нем затронуты те же темы (восстание Разина и «воспоминанья прошлых дней»), которые волновали П и заставили его привести своего героя на Волгу:

 Там кормчий, руку простирая 
 Чрез лес дремучий на курган, 
 Вещал, сопутников сзывая: 
 «Здесь Разинов был, други, стан!» 
 Вещал и в думу погрузился; 
 Холодный пот по нем разлился, 
 И перст на воздухе дрожал. 

(Дмитриев-1. С. 88)

Тема восстания под руководством Степана Разина П очень интересовала. Еще в ноябре 1824 г. он просил у брата «историческое, сухое известие о Стеньке Разине, единственном поэтическом лице рус<ской> ист<ории»> (ХIII, 121). Разинская тема в стихотворении Дмитриева отчетливо связана с воспоминаниями о восстании Пугачева. Именно этим объясняется стих «Холодный пот по нем разлился» (пугачевская тема была запретной, и в цензурное стихотворение даже резко негативная оценка могла быть введена только намеком). Связь Разина и Пугачева была устойчивой; Бенкендорф, мотивируя в письме П недопустимость «Песен о Стеньке Разине» к публикации, писал: «...церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева» (XIII, 336). Очевидно сплетение этих имен и в сознании П: они не только связываются в ряде мест «Истории Пугачева», но и прямо сопоставлены в письме А. И. Тургеневу: «Симбирск в 1671 году устоял противу Стеньки Разина, Пугачева того времени» (XV, 189).

Интерес П к личности Степана Разина был возбужден беседами с Языковым в Тригорском. В дальнейшем он ознакомился со свидетельством голландца Яна Стрюйса по публикации А. О. Корниловича (Путешествие Яна Стрюйса. Северный архив. 1824. Ч. X). В последующие годы П проявил большой интерес к этой книге, приобрел ее французский перевод и брал в библиотеке А. С. Норова редкий оригинал XVII в. (см.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. Пушкин и его современники. СПб., 1910. Вып. IX—X. С. 344; письмо Норову — XV, 94).

Унывным голосом поют... — Песни о Стеньке Разине П записывал со слов Арины Родионовны, а также знал тексты из сборника Чулкова. В 1836 г. П включил две песни о Степане Разине в прозаические французские переводы русских народных песен, выполненные им по просьбе Леве-Веймара (Рукою Пушкина. С. 615—616). Мысль об «унылом» характере русских песен высказывалась П несколько раз:

 Мы все поем уныло. Грустный вой 
 Песнь русская. Известная примета!

(V, 87)

«Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный» (XI, 255). Ср.: «Грусть есть мотив нашей поэзии — и народной и художественной» (В. Г. Белинский). Анализ связи этого положения с пушкинской концепцией см.: Мордовченко Н. Белинский и русская литература его времени. М.-Л., 1950. С. 184. «Воспоминанья прошлых дней», в которые погружается Онегин, имеют весьма ясную целенаправленность: вольность и падение Новгорода — памятники смуты в Москве (башня Годунова) — Минин в Нижнем Новгороде — Степан Разин (с проекцией на Пугачева) на Волге. Что же касается исторических воспоминаний в Астрахани, то это вряд ли было взятие города Иваном IV (в этом случае уместнее было бы привести героя в Казань) — скорее, речь шла о взятии Астрахани Разиным, событии, которому П посвятил специальную песню в разинском цикле. Где-то в истоке или в конце этой цепи должны были поместиться описания военных поселений.

В печатном тексте «Путешествия», как и в сводной рукописи предполагавшейся восьмой главы, Онегин после Астрахани попадает на Северный Кавказ — на пятигорские воды. Однако в черновике этому, видимо, предшествовал переезд через Дарьяльское ущелье в Грузию, что разрешило бы некоторые хронологические трудности, возникающие при истолковании нынешнего текста (см. VI, 483). Картинам дикой и величественной природы Кавказа противопоставлено «водяное общество».

VI, 199 — Кто жертва чести боевой, Кто Почечуя, кто Киприды... — Почечуй — геморрой; написанный с заглавной буквы и поставленный в один ряд с Кипридой (см. выше), здесь олицетворяющей венерические заболевания, он превращается в некоторый символический образ патронального божества канцелярского образа жизни.

Зачем не чувствую в плече Хоть ревматизма? — Ревматизм в плече — болезнь денди; ср.: «Разве я последние полгода не страдал ревматизмом в левом плече и лихорадкой в мизинце? Так ли уж вам необходимо открыть это гнусное окно и одним ударом оборвать нить моей несчастной жизни?» (Бульвер-Литтон. С. 169).

С Атридом спорил там Пилад... — Идеальные друзья древнегреч. мифа Орест (Атрид) и Пилад, занесенные к берегам Тавриды и обреченные на смерть, великодушно спорили друг с другом, кого следует принести в жертву для спасения жизни другого. Храм Артемиды, с которым связан миф об Ифигении, Оресте и Пиладе, по преданию, находился около Георгиевского монастыря на южном берегу Крыма. С развалинами храма — «камнем, дружбой освященным» — у П связались мысли о Чаадаеве (см.: «К чему холодные сомненья...» — II, 364).

Там закололся Митридат — Митридат Великий — понтийский царь с 123 по 63 г. до н. э. Судьба его была известна П, в частности по одноименной трагедии Расина.

Там пел Мицкевич вдохновенный... — Мицкевич Адам (1798—1855) — польский поэт. Высланный из пределов Царства Польского, Мицкевич осенью 1825 г. путешествовал по южному берегу Крыма. Плодом путешествия явились «Крымские сонеты», опубликованные в 1826 г. в Москве. Об отношении П и Мицкевича в связи с «Крымскими сонетами» см.: Измайлов Н. В. Мицкевич в стихах Пушкина. (К интерпретации стихотворения «В прохладе сладостных фонтанов»). Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975. С. 125—173.

Свою Литву воспоминал... — Литва вместо Польша — архаизм, сделавшийся в стиле П поэтизмом (синекдоха). Однако Мицкевич, учившийся в Вильно, проживавший до ссылки в Ковно, был биографически тесно связан с Литвой. Здесь: обычная для зрелого П стилистическая структура — условный поэтизм, заполняемый исключительно точным семантическим содержанием.

«Путешествие Онегина» до прибытия его в Крым определенно связывается с сюжетами будущих, только формировавшихся в сознании П произведений: с Волгой связан цикл размышлений над проблемой «джентльмен и разбойник» (Онегин и Степан Разин; два облика Дубровского; Пелымов и Ф. Орлов в планах «Русского Пелама», Гринев и Пугачев; напомним связь Онегина в сне Татьяны с разбойником из «Жениха» и Разиным из «Песен о Стеньке Разине» — все они «погубители» красы девицы, все «хозяева» того страшного мира, который влечет любопытство героини); с Кавказом — мысли о столкновении, с одной стороны, мира Кавказа с ничтожеством светской жизни («Роман на Кавказских водах»), с другой — с подлинной цивилизацией («Тазит»). Таким образом, весь этот отрезок «Путешествия» можно считать своеобразным заповедником пушкинских творческих замыслов.

С момента появления Онегина в Крыму ситуация меняется: повествование, естественно, обращается к предшествующему творчеству поэта — крымским элегиям и «Бахчисарайскому фонтану». Такое столкновение творческих периодов делало уместным включение в роман трех строф, декларативно сопоставляющих романтическое и реалистическое направления в творчестве П. Сопоставление ведется в трех планах.

1. Идеал природы как: необычный, экзотический↔обыденный, простой; далекий↔близкий; восточный, южный↔русский, северный:

 В ту пору мне казались нужны 
 Пустыни, волн края жемчужны, 
 И моря шум, и груды скал <...> 
 Иные нужны мне картины: 
 Люблю песчаный косогор, 
 Перед избушкой две рябины, 
 Калитку, сломанный забор, 
 На небе серенькие тучи...

(VI, 200)

2. Идеал женщины как: неземной↔реальный; возвышенный↔находящийся на земле; связанный с безграничным романтическим пространством (буря, скалы, море)↔связанный с уютным и замкнутым миром дома, тепла и личной независимости:

 И гордой девы идеал... 
 (ср.: «У моря на граните скал» — I, XXXII, 14) 
 Мой идеал теперь — хозяйка... (VI, 200—201)

См.: Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1830—1833). Л., 1974. С. 24.

3. Идеал собственной личности и собственного поведения: счастье↔покой и воля; создание условной «поэтической» биографии автора↔простота и истинность поведения, биографическая точность поэтической личности:

 И безыменные страданья... 
 Мои желания — покой, 
 Да щей горшок, да сам большой

(VI, 200—201).

VI, 200 — Безыменные страданья... — Речь идет о романтическом культе «утаенной» и «безнадежной» любви, который входил в обязательный канон поведения романтического поэта. В период южной ссылки П энергично окружал свою личность романтической мифологией, создавая легенду об «утаенной», а иногда и «преступной» любви. Намеки, разбросанные в романтических произведениях южного периода, а также «признания», рассеянные в письмах и имевшие целью создание вокруг личности поэта атмосферы любовной легенды, — явление, типичное для бытового поведения романтика, — ввели в заблуждение пушкинистов и породили псевдопроблему «утаенной любви» П.

«Утаенную любовь» «к NN, неведомой красе» уже Лермонтов воспринимал как пошлый романтический штамп («И страшно надоели все»). В этой же связи должно отметить, что не следует придавать серьезного значения появлению NN в пресловутом «Донжуанском списке» Пушкина (см.: Рукою Пушкина. С. 629—630), хотя П. Г. Антокольский и посвятил ей поэтические строки (см.: Новый мир. 1977. № 6. С. 128). Следует учитывать, что этот документ — результат игры, создавался, видимо, с хохотом и той бравадой, в результате которой П бывал «Вампиром именован». Такая обстановка допускала игру в романтические загадки, но исключала серьезные лирические признания. Считать, что П в такой форме изливал перед барышнями тайны своей души (которые у него, как у всякого человека, конечно, были) — значит слишком невысоко ставить его культуру чувства.

Литература об «утаенной любви» обширна (см.: Гершензон М. Мудрость Пушкина. М., 1919. С. 155—184; Щеголев П. Е. Из жизни и творчества Пушкина. М.-Л., 1931; Тынянов Ю. Н. Безыменная любовь. Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968). Попытку поставить под сомнение самый факт существования «утаенной любви» см. Лотман Ю. М. Посвящение "Полтавы".

VI, 201 — Да щей горшок, да сам большой. — Цитата из пятой сатиры Кантемира «На человеческое злонравие вообще. Сатир и Периерг»:

Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома... 

(Кантемир А. Собр. стихотворений. Л., 1956. С. 137)

Стихи эти обрисовывают идеал «воли», независимости человека в его собственном доме — одну из существенных тем лирики позднего П.

VI, 201. Фламандской школы пестрый сор! — Речь идет о фламандской живописи бытового, «жанрового» направления.

Описание Одессы было создано П непосредственно после окончания четвертой главы. Строфы эти были опубликованы в 1827 г. в «Московском вестнике» как предназначенные для седьмой главы романа. Только в 1830 г. в Болдине они были перенесены в «Путешествие».

Написанные в другое время, нежели все остальные строфы «Путешествия», «одесские» строфы выдержаны в иной художественной манере: лаконизму и сухости первой половины странствия здесь противопоставлен яркий местный колорит и обилие характерных подробностей.

Корсар в отставке, Морали. — Морали (Maure Ali, франц. — мавр Али) — «этот мавр, родом из Туниса, был капитаном. Т. е. шкипером коммерческого или своего судна, человек очень веселого характера лет тридцати пяти» (Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний. Русский архив. 1866. № 7. Стб. 1471). «Подозревали, что он нажил состояние будто бы ремеслом пирата. Ходил он в Африканском своем костюме с толстой железной палкой в руке...» (Бутурлин. С. 16). «Одежда его состояла из красной рубахи, поверх которой набрасывалась красная суконная куртка, роскошно вышитая золотом. Короткие шаровары были подвязаны богатою турецкою шалью, служившею поясом; из ее многочисленных складок выглядывали пистолеты» (Из прошлого Одессы. Одесса, 1894. С. 359). Между Али и П существовала тесная дружба (см.: Пушкин: Статьи и материалы. Одесса, 1927. Вып. III. С. 24).

VI, 202 — Одессу звучными стихами Наш друг Туманский описал... — Туманский Василий Иванович (1800—1860) — поэт, чиновник при М. С. Воронцове, одесский приятель П.

Сады одесские прославил. — Имеются в виду стихи Туманского «Одесса»:

 Под легкой сению вечерних облаков 
 Здесь упоительно дыхание садов.

(Поэты 1820—1830-х. С. 272)

...степь нагая там кругом... Давать насильственную тень. — Ср.: «Всем известен этот клочок земли, обсаженный акациями, который величают садом герцога» (Смирнова-Россет. С. 35).

VI, 203 — Без пошлины привезено. — В Одессе существовало порто-франко, беспошлинная торговля.

VI, 204 — ...услужливым Отоном. — Оттон Цезарь — хозяин ресторана и гостиницы на Дерибасовской, в которой некоторое время жил П.

...легкое вино Из погребов принесено... — Оттон свидетельствовал, что П предпочитал шампанское Сен-Пере (Пушкин: Статьи и материалы. Одесса, 1927. Вып. III. С. 72).

...упоительный Россини... — Россини Иоахим (1792—1868) — итальянский композитор. П познакомился с музыкой Россини в Одессе, где выступала итальянская группа. В 1823 г. П писал Дельвигу, что «Россини и итальянская опера» — «это представители рая небесного» (XIII, 75), и Вяземскому: «Твои письма <...> точно оживляют меня, как умный разговор, как музыка Россини» (XIII, 210).

VI, 205 — Негоциантка молодая... — Вероятно, А. Ризнич (см. выше).

...фора закричит... — Фора — от итал. fuora — «наружу!» (вызов артиста на сцену). В ЕО — «чета одесского couleur local. В итальянизированный город оно зашло из "Италии златой", а уже из Одессы перешло на север, и то довольно поздно» (Лернер. С. 113).

Сыны Авзонии счастливой... — Авзония — древнее наименование Италии.

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© LITENA.RU, 2001-2021
При использовании материалов активная ссылка обязательна:
http://litena.ru/ 'Литературное наследие'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь