Вернувшись в Айодхью, поведал царю колесничий,
Что стала держава обширная горя добычей.
«Поникли деревья прекрасные, полные неги, -
Сказал он, - увяла листва, и цветы, и побеги,
О раджа, везде пересохли пруды и озера,
И в дебрях не видно животных, приятных для взора.
Не бродят стадами слоны трубногласные в чаще,
Немой и пустынной, как будто о Раме скорбящей.
Сомкнулись душистые лотосы, грязным налетом
Подернута влага речная и пахнет болотом.
Не видно ни рыбок, ни птиц, умиляющих душу,
Весельем своим оживляющих воды и сушу.
Густые деревья, что были цветеньем богаты,
Теперь оскудели, утратив свои ароматы.
Где ветви клонились, плодами душистыми славясь,
Там вянущий цвет не сменяет упругая завязь!
О бык среди Ману потомков, при въезде в столицу,
Встречая пустую, без Рамы, твою колесницу,
Никто не приветствовал нынче Сумантру-возницу!
На Царском Пути я услышал толпы многолюдной
Рыданья о Раме, свершающем путь многотрудный.
И жены у башенных окон, сдержаться не в силе,
Стонали и слезы из глаз неподкрашенных лили.
И, Рамы не видя, прекрасные эти, в печали,
Сквозь горькие слезы, друг дружку едва различали.
В стеченье народа, где плакали все без изъятья,
Друзей от врагов распознать не хватало понятья.
Почуя людскую разладицу и неустройство,
Слоны ездовые и кони пришли в беспокойство.
О раджа великоблестящий, подобна отныне
Столица твоя Каушалье, скорбящей о сыне».
И слово супруге сказал наделенный всевластьем,
Правитель Айодхьи, своим сокрушенный злосчастьем:
«Без Рамы - тонуть в океане кручины остался!
С невесткой - что с берегом бурной пучины расстался!
Мои воздыханья, - сказал он, - как волн колыханье.
Воздетые руки, - сказал он, - как рыб трепыханье.
Горючие слезы, - сказал он, - морские теченья.
И пряди седые, - сказал, - водяные растенья.
Горбуньи коварная речь - крокодилов обилье.
Кайкейи - врата в преисподнюю, морда кобылья!»
Изнывающий от горя и тоски отчаявшийся Дашаратха вспоминает проступок своей юности.
Как-то однажды он отправился на охоту. Ночью они притаился в лесных зарослях на прибрежье Сарайю, куда приходили на водопой буйволы, тигры и слоны. Дашаратха был отменным лучником, он умел подстрелить зверя по одному только звуку, не видя цели. И вот ему послышалось, что булькает вода в хоботе слона, утоляющего жажду. Он выстрелил. Раздался жалобный крик. Оказалось, что попал он в юношу отшельника, что спустился к реке наполнить кувшин водою. Меткая стрела пробила ему грудь. Он умер на руках Дашаратхи. Перед смертью он попросил царевича, чтобы тот поведал обо всем его родителям: ведь слепые, дряхлые старики ждут сына, который пошел за водой, и ни о чем не подозревают. Дашаратха пришел в пустынную хижину и рассказал осиротевшим отшельникам о гибели сына. Отец юноши проклял Дашаратху: «Как мы умираем от горя по сыну, до времени от нас ушедшему, - сказал он, - так ты изойдешь тоскою по сыну, с тобой разлученному!»
Отец и мать юноши совершили поминальные обряды и взошли на погребальный костер.
Дашаратха рассказывает об этом Каушалье. «Ныне сбывается провещание пустынника: я умираю в тоске по милому сыну», - говорит царь. При этих словах жизнь оставляет его.
Айодхья, великий город, охвачен скорбью. Рама и Лакшмана - в изгнанье, Бхарата с Шатругхной гостят у царя кекайев Ашвапати, родного дяди Бхараты. Некому предать тело царя сожжению! Придворные помещают его тело в чан с маслом и посылают гонцов за Бхаратой, новым царем Кошалы.