Вараручи. Влюбленные

Бхана

В пьесе действуют сутрадхара и вита, которого зовут Вайшикачала, а он упоминает о героях - Куберадатте, сыне купца Сагарадатты, о Сахакарике, слуге Куберадатты, о сыне чиновника Нагадатте, о купце Самудрадатте, сыне Дханадатты, о царском зяте Рамасене, о купце Дханамитре, сыне Партхаки, и еще об одном Рамасене, об учителе игры на вине Вишвавасудатте и еще об одном купце, которого зовут Дханика, а также о героинях - самой главной из них Нараянадатте, о служанке ее Канакалате, о Маданасене, о дочери Чаранадаси - Анангадатте, Мадхавасене, дочери Вишнудатты, о мнимой подвижнице Виласакаундини, о Рамасене, матери Чаранадаси и бабке Анангадатты, о гермафродите Сукумарике, о Ратисене, дочери еще одной Рамасены, о танцовщице Приянгусене и ее сопернице Девадатте и о Ратилатике, а также о том, что случилось с ними в славном городе Кусумапуре.

После чтения нанди входит сутрадхара.

Сутрадхара.

"Кто я тебе? Мы - чужие! Не вцепляйся, негодный
               в одежду мою!
               Ишь глаза растаращил! 
Знаться с тобой не желаю! Вот, вот, на бесстыжем обличье -
               зубов соперницы след! 
К той самой красотке, что сердце пленила твое,
               за ласками бегай, распутник!" - 
Пусть женщина, лучшая в мире,
               любовью и гневом пылая, нам говорит.

Вот о чем я хочу рассказать почтенным... Досада, только я собрался начать уведомление, как слышится какой-то шум. Пойду взгляну.

Голос за сценой

С весны приходом древо лодхра 
Не обрело одежд зеленых 
И выглядит, как бедный вита, 
Ходатай по делам влюбленных.

Сутрадхара уходит. Затем входит вита.

Вита

Время весны упоительно! Кокиля стоны, 
Манго с ашокой в цвету, и вино, и качели 
Каму свели бы с ума красотою и негой, 
Если б он мастером не был на это и сам!

Влюбленные терпят друг от друга взаимные упреки, посланницы любви спешат с велениями, перед которыми не устоишь! Ах, как прекрасно это время! Ведь все становится милее - кораллы и жемчуга, пояса и шелка, тончайшие наряды и ожерелья, сандаловые умащения и узоры на руках! Вот как раз в это-то время, сводящее весь мир и всех людей с ума, и случилась непонятная ссора между Куберадаттой, сыном купца Сагарадатты, и красавицей Нараянадаттой. Из-за этой ссоры Куберадатта послал ко мне своего слугу Сахакараку с такой просьбой: "В храме благодатного Нараяны Маданасена устроила полное различных раса представление для умилостивления Маданы, и она танцевала. Когда и я пришел туда, то милая Нараянадатта, заподозрив меня в том, что поражен я из-за нее, то есть Маданасены, страстью Маданы, разгневалась и, крикнув мне: "Так ты ее славишь?!" - и даже не взглянув на меня, павшего к ее стопам, ушла к себе. Так чтобы для меня, чье сердце измучено страстью Маданы, не обратилась эта ночь в тысячу тоскливых ночей, молю я достойнейшего Вайшикачалу, кто для нашего города во все времена года служит истинным Маданой, чтобы он примирил меня с любимой!"

Послание я выслушал и поразмыслил над ним, но лишь только начал действовать, понимая, как нестерпимы мучения любви, меня задержала жена: она не верила моим доводам. Ведь обо всем она все еще думает так, как юная девица, и всегда готова заподозрить меня в чем-то эдаком.

Ну, что ж, пообещав утихомирить гнев прелестной Нараянадатты, примусь за дело. А впрочем, что мне здесь обещать?! Ведь

Сладострастные кокиля стоны, 
Опьяненного манговым соком, 
В ход пускает весна, как средство 
К примиренью влюбленной четы.

Да к тому же:

Лучше весны не дано примирить никому 
Деву с возлюбленным, если он статен, прекрасен, 
Если он людям приятен своим обхожденьем, 
Юностью, щедростью и красноречьем своим.

(Прохаживаясь.) До чего хороша главная улица Кусумапура! Смотрите-ка, она выметена и полита, всячески украшена цветами и выглядит словно любовно убранная спальня среди других покоев. Ворота главного базара восхищают взор обилием разных богатых товаров и множеством людей, продающих и покупающих. Ряды домов и дворцов гудят пением вед и спорами мудрецов, звуками музыки и трепетом тетивы, - словно беседуют друг с другом подобные ликам Десятиглавого Раваны, искусного во всех таких делах. Куда ни глянь, в открытых окнах дворцов виднеются лица прелестниц, блистающих своей красотой, как молнии среди облаков, точь-в-точь апсары на горе Кайласе. А вот главнейшие из чиновников, потрясая великолепьем, кто на конях, кто на слонах, а кто на колесницах, спешат туда и сюда. Торопятся посланницы любви, способные посрамить красотою лучших красавиц небесных обдуманно небрежно брошенным украшением, кокетливостью своей и особенно тем, что могут похищать сердца и взоры молодых людей. Красавицы, чьи лотосы-лица своей красотой влекут пчел взоров всех мужчин упиться их соком, прогуливаются по главной улице, словно желая покорить ее.

На челе земли - Кусумапура благосветлым тилаком сияет, 
Как небесная столица Индры. Высшими достоинствами блещут 
Жители ее, не зная страха, дивными каменьями, венками 
Украшаясь, радостям любви предаваясь. Их занятье - праздник!

(Поворачиваясь.) Э, да вот идет сюда дочь Чаранадаси. Зовут ее Анангадаттой. Сладка она для мужских глаз, словно амрита. Вы только посмотрите, как она изящно и осторожно ставит ножки! Мне кажется, что утомленной выглядит она - разбита от трудов игры любовной! Верно, этой ночью любовник любил ее безжалостно. Ведь

Не дали очам сомкнуться ласки!
След зубов на нижней губке виден.
В беспорядке, на прекрасных бедрах,
Опоясок спутанный остался.

Ну, уже сам вид ее - предвестие успеха! Эге, да она прошла, меня и не заметив. Заговорю с ней сам. Обернулась! (Подходя.) Что ж это ты со мной не здороваешься? Что ты говоришь? "Не сразу вас узнала. Почтенному привет и уважение". Ну, ладно, коли так - тогда послушай-ка мое благословенье:

Чтоб возлюбленный тебе достался 
Щедрый, ласковый, в любви искусный
Пусть он будет молод, независим, 
Обходителен, красив, богат!

Пусть исполнятся твои желания, прелестная.

Богиня Лакшми средь наложниц! 
Да будет Кама благосклонен 
К тому, с кем нынешнею ночью 
Делила наслажденье ты!

Что говоришь? "Иду из дома Нагадатты, сына великого советника". Голубушка, да ведь его богатство - дело прошлое. Твоей матери это, конечно, не по вкусу. Как же это, милая, то прячешь от стыда лицо, то улыбаешься через силу? Что, правильно я догадался?! Ну, не стыдись, не стыдись же, красавица! Ведь,

Алчность матери презрев и закон любви продажной 
Позабыв, хоть он завидный урожай тебе сулит, 
В дом возлюбленного вступишь ты для таинств нежной
                                            страсти 
И гетер корыстолюбье посрамишь красой души.

А, вижу я, что стыд уместен твой. Что пользы в проклятиях? Зайду к себе домой, а потом загляну к твоей матери. Конечно же, ты нарушила правила своего ремесла. Ступай, почтенная. Что ты сказала? "До свидания!" Так вот тебе, счастливица, напутствие:

Слов не найду, 
Восхваляя твои добродетели! 
Юности этой чарующей - 
Длиться века!

Ушла она. Пойдем теперь и мы. (Собираясь уходить.) А, это, конечно, спешит дочь Вишнудатты - зовут ее Мадхавасеной. Бежит она сторонкой, чтобы не заметили ее, словно юная козуля, испугавшаяся крадущегося за нею по пятам тигра, торопливо, осторожно ставит ножки и направляется сюда. Нынче из-за материнской алчности пришлось, видно, сойтись с немилым ей. Как может быть иначе, когда

Ее лица усталость не коснулась.
         Затейливая красота прически 
Нетронута, и свежи в ней цветы.
         С грудей объятьями не стерта пудра. 
А если бы любовник упивался
         нектаром, был бы след на нижней губке. 
Целехонек и опоясок чудный:
         не пострадал он от усилий страсти!

Ну, вот, удрученная соитьем с нежеланным, она прошла, меня не замечая. Да пусть ее! Все ж последую за ней. Любопытно знать, в чем причина невнимания ко мне! Ого, да она сама возвращается. Что ты говоришь? "Почтенного я не заметила". Это не беда, красавица! Чьи ум и сердце озабочены бедою, нередко бывают забывчивы. Что ты молчишь? "Кланяюсь почтенному". Прими мое благословенье:

Любой, кто мил тебе, - богатым будь! 
Пусть нищим будет каждый ненавистный, 
Чтоб матери не вздумалось корыстной 
Тебя в постель к немилому толкнуть!

Откуда ты, прелестная, идешь? Что говоришь? "Иду от Самудрадатты, сына богатого купца Дханадатты". Ого, вот это удача! Вот кто воистину Вайшравана от века и до века! Но что это? Бутон ее нижней губы трепещет от долгих и горячих вздохов, глаза сощурились, и брови надломились, лотос лица исказился! Ага! Я, видно, недалек от истины. Ведь

Ты сердце скрепя
            подставляла румяные губы. 
Шепча с придыханьем притворным любовные речи,
            смеялась безрадостно и обнимала бесстрастно. 
На ложе легла с отвращеньем,
            искусственный выказав пыл. 
Прическу заботливо ночь напролет берегла
            и жаждала Сурьи восхода!

Ну, ну, красавица, не надо убиваться. Ведь даже урод годится, говорят, коль он богат!

Твой долг - и с милым, и с немилым тоже 
Делить, как повелит вам шастра, ложе! 
Тем более что не приятства ради 
Так поступают, но богатства ради!

Что ты сказала? "Почтенный то же самое говорит, что мне велит и моя матушка". Есть тому причина. Ступай, милая. Я приду к тебе домой и научу как следует шастре. Вот, вот, из-за недостатка в наставниках даже ушла, не попрощавшись! Воистину, подвижница! А пока и мы пойдем потрудимся! (Собирается уходить.) Эге, да вот и странница Виласакаундини! Величаво, плавно выступая и разливая в глаза встречным амриту красоты, приближается она сюда. От запаха ее изодранного одеяния обезумевшие пчелы покидают побеги манго и обращаются в подобных ей странниц. Дай-ка я заговорю с ней, утолю любопытство моих ушей и глаз. Почтенная, тебя приветствую я, Вайшикачала. Что говоришь ты? "Нам нужен не Вайшикачала, а Вайшешикачала". О, вот в чем причина твоего невнимания!

Рассеянно скользит прелестный взор.
                    Отмечено лицо трудами страсти. 
Усталое, с припухшей нижней губкой,
                    оно сдается очень миловидным! 
В походке разлита истома - память
                    о празднике любви, прошедшем бурно. 
Во всех тебе подробностях, богиня,
                    счастливцы излагали страсти смысл!

Что ты говоришь? "А, раб по-рабски рассуждает".

К стопам, как лотос, нежным, припадают 
Рабы твои, счастливцы! Разве счастье 
Такое может привалить бедняге, 
Чьих добродетелей запас иссяк?

Что ты изволила сказать?

"Наставники нам запрещают споры с теми, кто не понимает шести категорий". Что ж, почтенная, это только справедливо, ибо:

О бесподобная, чье тело - сущность,
                  красоты - качества, а молодость -
                                        всеобщность! 
Красавцы юные хвалу тебе поют,
                  превознося твои деянья хором. 
Они с тобой соединенья жаждут,
                  прельщенные спецификой твоей. 
Соединенье с милыми творя,
                  ты от немилых ищешь избавленья.

Да она лишь смеется в ответ на мои доводы! Значит, они справедливы. Что еще? "Знакома я и с санкхьей - ведь человек алепака, ниргупа и кшетраджня".

Да, что уж тут говорить! Но пока мы беседуем, мне кажется, почтенная, что ты кого-то высматриваешь! Не следует мне быть препоной для страсти молодых людей. Да преуспеет почтенная! Вот и ушла. Пойдем и мы покуда! (Собирается уходить.) О! Никак, пожаловать сюда изволит сама матушка Чаранадаси, зовут-то ее Рамасена, обилье наслажденья. В годах преклонных, а все еще и изяществом, и взором, и походкой, и смешками изображает юную игривость. Ну, как не подивиться ей!

Изведавшая множество услад,
        любовника не одного в плену 
Державшая у прелестей своих,
        дабы прибрать к рукам его казну, - 
Она предметом распрей для юнцов
        была, а нынче - что греха таить? - 
По городу вечернему спешит -
        возлюбленного дочери доить!

Прекрасно! Насладимся же неистребимым кокетством этой прелестницы, воплощенной пагубы волокит. Слава тебе, Великая Дыба любовников! Прелестная Рамасена, счастливо превзошедшая юностью дочь, почтеннейшая, ты, верно, идешь извлекать родовое богатство какого-нибудь простофили? Сам вид твой и твои проклятья для нас уже ответ.

Что ты говоришь? "Твоя природа сама оплевывает тебя". Да стоит ли об этом много говорить? Скажи-ка лучше мне, куда спешишь? Что говоришь? "Вчера еще Чаранадаси, моя дочурка, ушла в дом к Дханике, а я туда иду, чтобы ее на представленье пригласить".

Какова, однако, беззаботность Чаранадаси! А?! Даже приходясь тебе дочерью, тебе, столь умелой в извлечении имущества у любовников и не менее искусной в забвении их, когда из них все уже выкачано, как это пренебрегает она, подвижница, поучениями шастр? Как это,

Заполучив красавца, обобрав его до нитки, убедясь вполне, 
Что впал он в нищету и взятки гладки с него, - 
Никак она не сбудет с рук любовника, пылающего страстью! 
Иль шастра для нее лишь звук пустой?

Что ты сказала? "Я приведу ее домой под предлогом представления. И ты пожаловал бы к нам, чтобы наставить в законе мою дочь".

Пусть так и будет. Но только есть просьба друга, которую я должен выполнить помедля, а после улажу я и твое дело. Ступай себе, почтенная, и я пойду. Ох, не доверяйтесь сердцам гетер - ведь

Пылкость ласк, объятий сладость
                   расточая всем без меры, 
Обирают их, - на радость,
                   не себе, другим, - гетеры. 
Тело отчуждать - их дело;
                   но у них и тело злата 
Отнято - продажей тела
                   завоеванная плата!

Истинно, матери гетер - непоправимое несчастье для влюбленных! Пускай повсюду будут счастливы влюбленные! Пусть сгинут матери гетер, искусные в разорении любовников и изощренные в обращении своих дочерей в оружие, без промаха сражающее! (Собираясь уходить.)

Ох, вот идет сюда Зло главной улицы, существо, которое ни мужем, ни женой не назовешь, а зовут его Сукумарика. Недобрый глаз у нее. Пронеси господи! Попробую пройти, не заговорив, и ускользнуть, укрывшись полой одежды. (Делая так.) Ох, да она за мной бежит! Куда же мне деться? Да, всемогуща Смерть, но я попробую, польстив ей, выбраться из тигриной пасти. Что ты произнесла? "Приветствую тебя". Милая, да будешь ты многодетна, и да минует тебя беда вдовства! Ведь

Игривостью бровей, блистаньем взора,
             прельстительной походкой, гибким
                                          телом, 
Улыбками и негой пылких ласк
            и ягодиц роскошных широтой, 
В истерзанном, измятом опояске,
            соперниц посрамившая, ответь, 
Откуда вышла ты с тяжелым сердцем,
            неупоенная трудами страсти?

Что говоришь ты? "Иду я из дворца царского шурина Рамасены". О, сколь плодотворна жизнь его! Но, счастливица, из-за чего настала разлука, горестная, как разлука чакравак?

Что ты произнесла? "Когда мы были в покоях царских, то Ратитилака, прислужница гетер, искусными и сладостными улыбками и жестами, исполненными страсти, игривыми, исполненными любви взорами и слезами усиленно орошала душу Рамасены, и он воспылал к ней страстью Маданы, о чем мне рассказали волоски на его теле, вздыбившиеся от вожделения, и он наклоном головы дал согласье на то, чтобы разделить с нею страсть Маданы.

Не в силах снести столь явную измену, я прогнала его. Он пал мне в ноги, но я, исполненная гнева, не сжалилась. Тогда силой он затащил меня в свой дом, бросил на тахту и немало потрудился, а потом, ночью, одолеваемый страстью Маданы, меня, истомленную порывами бурной любви покинул, а сам ушел к ней и не возвращается вот уж сколько дней домой. Поэтому-то не поверила я его раскаяниям и, томимая отвращением, пришла к почтенному, чтобы ты меня как-нибудь утешил. Ты, почтенный, должен восстановить мой союз с ним, дорогим мне, как сама жизнь!" Милочка, да Рамасена ужасно просчитался! Ведь

В чреве твоем невозможно свершиться зачатью,
                   свежести и миловидности юной во вред.
Плоские груди твои - не помеха объятью.
                   Страсти препон у тебя ежемесячных нет.
Если он деву покинул
                   с такой восхитительной статью -
Праздник любви он отринул,
                   разумному чуждый понятью!

Но пусть так! Подожди меня, гневная, в его доме, а я тем временем поспешу покончить с делом, о котором просил друг. После того как с ним, делом то есть, покончу, заставлю я болвана, чванящегося удачей, выпавшей на долю сестры, смеющего пренебрегать чувствами, переполняющими нежные сердца красавиц, подобных тебе, вернуться домой и пасть к твоим ногам. Ступай же, нежная! Ушла она. Пойду и я! Ох, и трудно же было избавиться от этого существа. Теперь смогу я, наконец, заняться делом. (Собирается уйти.)

Вот досада. Снова меня кто-то приветствует. Да сопутствует вам благоденствие! Давно не встречал я тебя. Почтенный, верно, Дханамитра, сын купца Партхаки? Как это случилось, что на тебя, на полную луну, взошедшую на небо Кусумапуры и заставляющую раскрываться лилии сердец юных жен, разгоняющую мрак нищеты друзей, всех, кто в нужде, и слуг, обрушилась такая беда? Уж не напали ли на тебя разбойники по пути в другую страну, когда ты, в погоне за прибылью, шел с караваном, груженным товарами, стоившими состояния всей семьи? Или, быть может, царь отобрал все твое добро за злые умыслы? А может, проиграл все в кости, способные за один бросок погубить богатства самого Подателя богатств? Да,

Волосы не стрижены твои,
               ногти отрасли и тело грязно, 
Исхудалый, побледневший лик
               омрачен тревогой неотвязной,
И одежда ветхая твоя
               нищеты отмечена печатью. 
Иль обязан злополучьем ты
               старца богомудрого проклятью?

"Когда дочь Рамасены Ратисена ко мне воспылала страстью Маданы, то и я ответил ей тем же. Да все это почтенному известно. Увы, не ведал я о злобной алчности ее матери и думал, что не покинет меня красавица, и, не поверив советам друзей, предостерегавших меня, я все богатство моего рода поверг к ее ногам. Прошло всего немного дней, и однажды под предлогом купанья велела она мне раздеться и, войдя со мною в засаженный деревьями ашока сад, закрыла дверь, а стражники в саду, которым был известен ее подлый умысел, выпихнули меня оттуда через какую-то дыру. "Как мне влачить в нищете бессчетные дни в том самом городе, где жил я прежде богато?!" - вот так подумав, я отправился в лес, да по пути тебя увидел. Сохрани, почтенный, в тайне все, что я тебе рассказал. Все ведомо почтенному, а я теперь навеки опозорен!"

Ох уж, безмерна алчность гетер! Как гнусна их порода! Дай обойму тебя, любезный. Счастье, что ты еще жив! И то:

При встрече с бешеным слоном - беги!
                 Ужаленный змеей - противоядье 
Из трав целебных ней. Спасайся вплавь,
                 когда исчадье океанской бездны 
Чудовищную разевает пасть.
                 Но если изрыгает рот гетеры 
Подводный пламень светопреставленья -
                 мир обречен! Спасенья не ищи!

Так ведомо ли тебе, любезный, кто причина твоей беды? Сама Ратисена? Да нет, наверное, ее родительница! Что говоришь ты? "Зачем мне лгать? Ведь Ратисена воистину меня любит. Все это случилось по вине ее матери. Когда б почтенный попытался устроить мне хоть на мгновенье встречу с милой без ведома ее родительницы, то снова жизнь возвратилась бы ко мне". Знаю я о твоей любви к ней, да и от других об этом слышал. Смотрите, он рыдает. Ну, ну, не надо так убиваться! Есть у меня поручение друга, которое немедля выполнить следует. Как только я с ним покончу, вернусь и распутаю твою беду. Ступай, почтенный. Ох, уж эти хитрости гетер!

Среди сановников злодействам своим виновников искать -
Уловка гнусная царей.
Своих любовников умеют гетеры по миру пускать, 
Вину свалив на матерей.

Наконец-то он ушел, бедняга - нынче, а прежде - глава всех шалопаев! Пойдем и мы! (Собираясь уходить.)

Ой, кто-то произнес мое имя ласковым и сладким голоском, подобным зову кукушки из весеннего леса?! (Приглядываясь.) О, да это Приянгусена. Спешу, спешу к тебе, Приянгусена! Что ты изволишь молвить? "Тебе я кланяюсь приветно". Соблаговоли, прелестная, принять мое благословение:

Нежными ногами, кулачками 
Отбиваясь от чрезмерной страсти, 
Бедра сжав, любимому противясь, 
Да вкусишь блаженство ты на ложе!

Какую ты честь, несравненная, оказываешь притиранью, благоухающему всеми благовониями, умащая им свои бедра, утомленные любовными забавами! Милоликая, напрасно тот живет, кто не видит сверкающего совершенства твоего прекрасного тела, когда сняты с него все украшения, как не узрит великолепия выезда царя на слоне, когда с него убирают колокольцы, нашейные украшения и налобник. Ибо:

Дивное тело твое увидав без украшений, сандалом натертое, со
                                   следами безудержных ласк, 
Улыбку, слегка покрасневшие очи, округлые груди, что юного
                                                пыла полны, 
Тонкую ткань одежд, соскользнувших к лодыжкам, и плавную
                     бедер окружность, от опояска свободных, 
Божественный Кама - и тот не в силах с собой совладать.

Что говоришь ты? "Приятны мне ваши слова". Ну, а что же за дело у тебя? Не смущайся. Раз уж окликнула, так говори. Что ты говоришь? "Соблаговолите слушать". Милая, да я весь внимание. Что говоришь? "Во дворце Пурандары, могучего царя, правящего Кусумапурой, чьи веления не терпят возражений, будет устроено представление с музыкой и танцами "Победа Пурандары", исполненное соответствующих рас, а я побилась с Девадаттой об заклад, что танцевать я буду лучше. Ты станешь средством, которое доставит мне успех".

Нет, нет, уволь! Что за нужда в светильнике в ночь, озаренную сияющей луной? И нет нужды в толпе помощников тому, кто и так силен! Ты сама себе средство. Меня просил о помощи тебе сам Рамасена, чье сердце переполнено любовью к тебе.

Вот улыбается она, обернувши к слугам лотос своего лица, с трепещущими губами, с чуть-чуть прищуренными глазами, бровями, взметнувшимися вверх, щеками рдеющими, - все это выдает вспыхнувшую в ее душе радость. Что ж, Рамасена за усердие вознагражден наверняка! А Девадатта просто глупа, если хочет соперничать с тобой! С тобой, обладающей красотой, богатством, юностью, сверкающей прелестью, совершенством в четырех видах представлений, тридцати двух разновидностях движений рук, восемнадцати разновидностях взоров, шести позах, трех походках, восьми расах, трех музыкальных темпах, - все они украшены тобою изобильно! И вижу я, что ты способна и в этом простом наряде превзойти сонмы небесных дев, способных очаровывать сердца и очи богов, асуров и великих мудрецов. Да ведь

Телодвижений прелестью и негой 
Плясать заставишь ты сердца и взоры! 
Да что о танце говорить? С избытком 
Хватило б одного очарованья!

Э, она смутилась! Раз она надела украшенье смущения, я свободен. Ну, что ж, пойду себе! (Собирается уйти.)

А вот спешит красоточка с упругими грудями, присыпанными пудрой, с затейливой прической, убранной цветами, и от чего-то радостно ее лицо, а торопливая походка полна сладострастья, - зовут ее Канакалата, она - служанка Нараянадатты. Я поболтаю с ней. О, да она ко мне подходит и приветствует меня. Что ты щебечешь, милочка? "Почтительно тебя приветствую".

Будь всегда мила для милого. Чего ради, почтенная, осчастливила улицу шагами своих лотосоподобных ножек? Что ты лепечешь? "Наверно, господин мне льстит". Нет, милая, это совсем не лесть! Что говоришь? "Я вас благодарю". Пусть так, пусть так! Но почему же разлучилась ныне чета чакравак?

Что ты говоришь? "С сердцем, исполненным ревностью, позабыв об омовениях, о постели, о еде и украшениях, пошла она в рощу из дерев ашока и на прохладный камень села, осененный юными побегами. Но ее мученья стали горше от южного ветра, наполненного звенящим пеньем надоедливых пчел и благоуханьем весенних цветов, казавшимся зловонием, от лунного круга с его мертвящим светом. А пока подруги нежными словами утешали ее, в ту рощицу пришел некий человек и словно бы по повеленью Мадапы заставил вину рокотать и напевать стихи в размерах вактра и апаравактра, - такой:

Богатство, юность, красота 
Не принесут плодов тому, 
Кто, вместе с милой, не сумел 
Отпраздновать весны приход.

И вот такой:

Останется бесплодной жизнь мужчины,
Того, что, кокиля внимая пенью
И видя в небе лик луны невинный,
С возлюбленной не склонен к примиренью.

Потом, как видно, услышав это пенье, свой гнев наша госпожа смирила и, даже не дождавшись прихода того, по ком страдает, позвала меня и направила свои стопы в дом к нашему красавцу. Бот точно так же и наш красавец, чье упрямство оказалось смягчено приходом весны, с кем-то вместе пошел за моей госпожой, и они столкнулись как раз у дверей дома учителя игры на вине Вишвавасудатты. Тогда тот как бы случайно вышел и, видя, что растерялись они и смутились, увел к себе домой. А нынче утром она мне велела: "Сыщи почтенного Вайшикачалу и приведи сюда". Так соблаговолите пожаловать!"

Ах, милочка, ты наполнила счастьем мне уши! Как мне тебя отблагодарить за такую весть? Прими хотя бы благословенье.

Будь юности твоей цветенье - вечным! 
Будь ваше упоенье - обоюдным! 
Возлюбленному будь милее всех, 
Да не пребудет жизнь его бесплодной!

Ступай вперед, веди меня. (Собираясь идти.) Что ты сказала, Канакалата? "Войди в этот дом". Что ж, давай войдем. (Войдя.) Не тревожьтесь, не тревожьтесь. А вы, влюбленные, сидите.

Сегодня влюбленных чету примирил благодетель, 
Прекрасный Васанта, - безмерна его добродетель! 
Пускай время года любое таким же радетелем 
Им будет, коль скоро окажется ссоры свидетелем.

А как обманут я Васантой, богом весны, возгордившимся своей добродетелью! И встреча-то ваша обошлась без меня! Ну, что мне теперь сказать?! Хотя - ведь в этом и весна не виновата! И правда:

Лунные ночи, благоуханье садов, звуки волшебные вины,
                                           приятность бесед, 
Щебет веселый девушек-вестниц и прелесть годичного
                                    круговращенья природы, -
В этом, быть может, источник тяги взаимной влюбленных? Нет!
                                      Восхищенье друг другом 
Двух добродетельных душ, пылкой любовью объятых, - вот
                                            коренная причина!

Потому-то уж если и был я кем-нибудь обманут, то лишь любовью, - и вас обоих друг к другу, и каждого из вас, - любовью, порожденной добродетелью, столь редкой у других и составляющей подлинную суть Маданатантры и истинную славу Кусумапура.

Что говоришь? "Благодарю тебя, почтенный, мы соединились! Как можем мы, с нашими бедными словами, превзойти того, чьей высокоизящной речью восторгается весь Кусумапур?!" Однако влюбленным, истомленным страстью, следует избегать всякой затяжки в любовных делах из-за долгих разговоров. Так что хочу я, с вашего позволения, уйти.

Бхаратавакья

Вам довелось глядеть на юный лик,
                   раскрывшегося лотоса двойник, 
Чей блеск усугублен отрадой страсти.
                   Всеобщую любовь да обретет 
Наш государь, лаская эту землю,
                   чьи груди - горы Виндхья и Сумеру, 
Чьи житницы полны зерном обильным,
                   чье лоно омывает океан.

Вита уходит.

На этом кончается бхана под названием "Влюбленные", написанная достойнейшим мудрецом Вараручи.