Из третьего действия. Странствие по дороге сновидений

Эй, Ёсаку из Тамба! 
Ты погонщиком был, 
А теперь от погони 
Сам бежишь, словно конь, 
Озираясь пугливо 
Средь далеких лугов!

Средь далеких лугов
Звучало
Имя твое - Ёсаку, Ёсаку из Тамба!
Там, бывало,
Про тебя пели птицы,
А теперь...
Даже маленькая трясогузка,
Любви обучившая богов,
В мертвой траве,
В осенней траве
Замолчала.

Сквозь ночной осенний мрак 
Погоняй коня, Ёсаку, 
Колокольцами звеня! 
Но-о!.. Корэ-корэ!.. 
"Только вспомню тебя, Ёсаку, 
На луга туман упадет".

О, не твои ли слезы, Коман, 
Пролились печальным дождем?

Но-о!.. Корэ-корэ!..
Путь не близкий.
Надо коня покормить.
Мы оставим сухую траву
И камыш
С кровли хижины низкой
Про запас,
На прокорм коню...
Пусть не знает
Он голода утром,
В час,
Когда нас не будет на свете...
Ах, как скоро вянет трава!

Как эта трава луговая, 
Мы увянуть должны 
На рассвете,
Под звон осенних цикад. 
И под звон осенних цикад 
Погоняет коня Ёсаку 
Под гору вниз.

- О Коман, погляди, погляди!
Вниз по склону холма
Торопится всадник
На усталом, вьючном коне...
Где найдет он ночлег - в Ёккаити?

И нам
Надо спешить.
И нас ожидает ночлег
И покой долгожданный,
Но раньше
Семь раз по семь
Дней и ночей
Мы будем блуждать
В преддверии ада,
Покорно,
Как стадо овец бредет... бредет...

Но-о!.. Корэ-корэ!..

Вниз - под гору. 
Вверх - по горе. 
Скорей, скорей! 
О, горе!..
Он дергает повод,
Понукая коня.
Но конь упрямится,
Замедляет шаг,
Словно чуя скорый конец
Коман и Ёсаку.

С двенадцати лет, 
Коман, бывало, 
Зазывала гостей ты 
Голосом нежным, 
Как пенье флейты. 
Сколько ж друзей 
У тебя побывало!
  - Ах, как мало 
Осталось теперь у меня 
Друзей и подруг! 
О, их дружба короче 
Летней ночи,
Недолговечней осенних цветов
Кто, кроме коня, 
Станет грустить надо мною 
В мой смертный час?

И, покачиваясь на ходу,
Конь протяжно заржал,
Словно чуя беду...
Конь устал,
Не хочет бежать во мгле,
Ступает едва-едва.
Ёсаку согнулся в седле.
И градом сыплются слезы
На его рукава.
Так сыплются семена с ветвей
На усталого путника...

- Коман, ты помнишь?
Как в первый раз
Словами любви мы обменялись?
С тех пор три года прошло.
Паломники, шли мы на поклоненье
И встретились на пути случайно...

Посреди Кусида, 
По дороге в Исэ,
Я тебе признался, Коман,
В любви - навсегда!
О, твоя шляпа - в вечерней росе -
Красная, красная!
Помнит статуя святого Дзидао
В храме селения Сэки,
Как поклялись мы оба
До гроба не разлучаться...
И за гробом... Навеки!
Хоть я и нес покорно
Все эти годы тяжкий груз
Моей любви к тебе, Коман,
Но было мне легко на сердце!
Я бодро гнал навьюченную лошадь,
И ноги весело шагали по земле.
О, и сейчас
Моя любовь к тебе не угасает.
И все ж сегодня ночью
Морозный иней пал на землю,
И на рассвете кончится наш путь
В глубокой пади,
На самом дне вселенной,
Где имя я свое похороню.
Так низко я упал...

Коман сквозь слезы отвечает:
- О, как судьба странна!
В те годы ни единым
Не обменялись мы обетом,
Начертанным на храмовой бумаге.
Мы только у стремнин Кумодзу,
Согнув мизинец,
Как маленькие дети,
Друг другу тайный показали знак.
Так мы уговорились
Не разлучаться в этой жизни,
Не разлучаться в будущих рожденьях,
В те дни,
Паломники,
Не смели мы отдаться
Любовной страсти. Но, горя любовью
Сильней и слаще, чем на брачном ложе,
Мы брали за руки друг друга
И медленно бродили
В вечернем сумраке,
Закуривая трубки
От одного огня,
Обмениваясь ими в знак любви.

- Напрасно
Ты вспоминаешь эти дни, Коман! 
Ведь мы - как летние цикады, 
Которые не знают ни весны, 
Ни осени...

Ёсаку и Коман
Льют слезы,
Печалясь о своем прошедшем,
Вздыхая о возмездии грядущем,
Грустя над темной
              участью своей, - 
Под медленным дождем, 
Который льется, льется 
На сосны древних рощ Ано. 
А ночь все гуще, глубже...

Как рыбаки в Акоги
Упрямо, шаг за шагом, тащат сети,
Так, шаг за шагом, волокут
Они свою несчастную судьбу
К последней цели...

- Коман, я вспоминаю 
Давно минувшее...
Мы словно две скалы
В заливе пенистом Футами.
Они окаменели - муж с женою, -
Войдя в святилище
Без омовенья. Вот урок для нас!

И мы умрем,
Железом осквернив свои тела.
Преступники, мы преступили долг,
Любовью увлеченные... О, вспомни,
Когда с тобой мы встретились впервые,
Переходили мы из храма в храм
В томлении любовном,
А теперь
Должны мы странствовать
В преддверье ада.

- Не надо думать
О невозвратном прошлом!
Я слез не в силах удержать...
- Не плачь, Коман, Молю тебя, не плачь! Как горько мне!
О, как кричат вороны!
Не раз я слышал,
Что карканье ворон
Вещает людям горестную гибель.
Теперь я знаю: это правда!..
Ты видишь? Из тумана
Возносится вершина Асама,
Как будто смерть сама,
Подстерегая нас,
Пригнулась за горою.
Нельзя нам медлить: здесь мы оскорбим
Двойным самоубийством
Обитель жриц, не знающих греха.
Какой позор! Два грешных тела,
В запекшейся крови,
Покинутые посреди дороги, -
Такое зрелище для глаз,
Что даже
Паломники, отпрянув, содрогнутся.
Кто, сострадательный,
Помолится за нас?
Никто, никто...
Как жестока судьба... и как печальна!
Где прошлые дни?
Где будущие года?
Взгляни, взгляни на сегодняшний день -
И все ты поймешь, узнаешь.
Взгляни: без следа убегает вода...

Коман взглянула на Ёсаку 
Сквозь льющиеся слезы: - Слышишь 
Удары барабана? Восемь раз!
Какой высокий звук
Летит
Из храма на "Высоком поле"!
Ущербная луна
Стоит высоко.
Недолго ждать нам до рассвета...

Много было у нас по пути 
Приютов, гостиниц, 
Где мы ночевали 
На ложе любви... 
Но длиннее, 
Чем тысячи тысяч ри, 
Тянется путь на запад 
До райских селений, 
И негде сменить нам усталых коней! 
На пороге обители Ста Наслаждений 
Встретят нас бодхисаттвы - 
Каннон и Сэйси.
За руки нас, истомленных, они поведут 
И даруют покой 
На подножии-лотосе, 
Где, кроме нас, 
Иных не будет гостей...
Помолимся Будде: 
Наму Амида Буцу, 
Наму Амида Буцу!

И пусть надеяться нелегко
Тому, кто в грехах закоснел!
Они умоляют
О прощении, о защите
Амитабу
Из храма Ко,
Милосердней которого нет,
И с молитвой подходят к сосне
"Тысячи жертвенных монет". 

Наступает мгновенье расплаты...

Конец песни странствия

Потомок гордых самураев, 
Прославленных стрелков из лука, 
    Ёсаку в эту ночь 
    Решил расстаться с жизнью... 
    И, спрыгнув на плотину, он надежно 
    К стволу сосны
    Привязывает повод с 
    Усталого коня.
         Стряхнув росу,
    Он раздвигает заросли бамбука 
    И подзывает грустную подругу. 
    Глядит - сквозь влагу слез -
    в глаза Коман 
    И за руки 
    Ведет ее в глубь чащи.

- Сюда! Скорей!.. Подумай, Коман: тебе двадцать один год, мне - тридцать один! Вместе нам всего пятьдесят два года. Это и для одного человека не очень-то долгая жизнь!

    Любимая!.. Сейчас тебя убью...
    О, если хочешь,
    Сердце облегчи
    В последние мгновения. Скажи,
    Что тяготит тебя?..

- О, что ты! Разве у женщины, готовой умереть вместе со своим любимым, может еще остаться в душе сожаление о нашем бренном мире?

 И все же -
Гнетет мне сердце тяжкий камень. 
Хотя... теперь... 
Былого не вернешь.

Она не досказала. Но Ёсаку
Спешит ее прервать:
- К чему печаль?
О чем заботиться?
Забудь про все земное!
Пока мы дышим, нас влекут вперед
Шесть наших чувств.
Желаньям нет предела.
Отбрось заботы и забудь стремленья
Земные.
     Не печалься!
     Изгони
Из памяти все горестные думы. 
Освободись 
Из сети вожделений, 
Из невода земных забот. Должны 
Мы вырваться 
Из их круговорота. 
Жизнь! Смерть! Не все ль равно? 
Когда-нибудь 
И мы к воротам подойдем Нирваны!..

Поверь, мне тоже хочется поведать тебе тысячи тысяч моих дум. Но я отрываю их от себя - и бросаю прочь!

Впрочем... Одна моя ошибка... Только вспомню - и дрожь берет!

В ящике, который я передал тебе на сохраненье... там остался свиток. На нем начертаны имена моих предков, перечислены их владения, их подвиги во многих битвах. После моей смерти люди найдут этот свиток. И они будут не только меня клеймить позором, но и бесчестить имя моего рода. Вот что терзает меня...

Довольно!
Оставим это... О, какая скорбь!
Как тяжко мне;
Мой сын, Ёносукэ,
Погибнет утром, так и не узнав,
Что я его отец.
Его зарубят.
За что?
       Чем согрешил он?
                       Он умрет.
Его погубит преданность отцу, 
К которому он потянулся сердцем. 
О, горе!..
Ведь это я, я виноват во всем! 
Я не отец его, 
Я враг ему! 
Великий грех - 
Убить родного сына: 
Вот что кромсает душу! - 
    Он, рыдая,
Упал ничком на землю. 
- О!.. Ты плачешь?
А мне ты запрещаешь говорить? 
Нет, я молчать не в силах. Мой отец, 
Несчастный мой отец!..

Он старик. А единственная его дочь сойдет в могилу раньше его самого. Я умру - и никто на всем свете, никто ему не поможет...

 - Какая грусть! 
Не в силах мы отбросить,
Как шелуху, земные наши чувства, 
Забыть любимых. 
Мы обречены 
За гробом странствовать 
Вдали от рая.
О, мы забыть не можем:
Я о сыне, 
Ты об отце. 
Не можем удержать 
Горючих слез... 
Хотя бы нам пришлось 
Упасть на дно пылающего ада!

- Ты прав! Ты прав! 
Не в силах изменить
Мы наши думы и забыть о близких! 
Так - в жалобах,
    В стенаньях - изольем 
Все, что томит нас,
Все, что нас терзает! 
Я не могу забыть 
Судьбу отца. 
Не можешь ты забыть 
О казни сына. 
Пусть нас за это адом наградят!

Они, обнявшись, плачут.
Голос ветра
С полей Тоёку 
Вторит их рыданьям.

- Смотри туда, Коман! 
Огни! Огни!
Ты видишь? Скороходы с фонарями! 
Куда они бегут?

Мы слишком близко стоим к дороге. Отойдем в глубь чащи. Нужно выбрать другое место для нашей смерти!

Они отходят
В глубь зарослей лесных.
А мимо пробегают скороходы
С большими фонарями, обливаясь
Обильным потом,
И кричат друг другу:
- Скорей, скорей!
Нам надо торопиться!
Почтенная кормилица, конечно,
Нас наградит!
В святилище Исэ
По настоянию ее должны
Исполнить поутру священный танец
С молебствием.
Нельзя нам опоздать!
Успеем до рассвета! Э!
Вперед! Нас ждет богатая награда!

Их крики затихают вдалеке...
Ёсаку 
Со вздохом говорит:

- Коман! Как ты думаешь? Чья это может быть кормилица? Верно, ребенок, которого она кормит грудью, тяжко занемог. Вот она и молит богов о его спасении. А мы обрекаем на бесполезную гибель две наши жизни. О, если бы мы могли отдать их в обмен на жизнь этого ребенка!

Коман сквозь слезы 
С ним соглашается:

- О, я была бы счастлива умереть во спасение ребенка... Но не ради чужого, нет! Ради твоего мальчика, твоего сына, которого казнят на рассвете. О, я согласна пойти на любую пытку, на любую казнь; пусть меня изрубят на мелкие части всю, с головы до ног... Пусть погибнет моя душа, лишь бы спасти его!

В ее простых речах 
Звучит печаль
Самоотверженной души, готовой 
Пожертвовать собою... 
Вот решимость,
Которая сильней любых обрядов, 
Сильнее тысяч храмовых молитв!