VI

Однажды Лев Николаевич сказал своей сестре Марии Николаевне:

- "Машенька, семья Берс мне особенно симпатична, и если бы я когда-нибудь женился, то только в их семье" (Т. А. Кузминская. "Моя жизнь дома и в Ясной Поляне", ч. I, стр. 75).

Сестры Берс давно уже обращали на себя внимание Толстого. По возвращении из Севастополя он посещает их семью и в дневнике записывает: "Обедали у Люб[очки] Берс (Любовь Александровна Берс, урожд. Иславина (1826-1886), мать сестер Берс, подруга М. Н. Толстой). Дети нам прислуживали. Что за милые, веселые девочки" (Дневник. 26 мая 1856 г). Через два года, в день именин Л. А. Берс, он обедает у них и снова отмечает: "Милые девочки!" (Дневник. 17 сентября 1858 г) Позднее их дом "стал посещать Лев Николаевич всякий раз, как он приезжал в Москву". Его "частые посещения... вызывали в Москве толки, что он женится на старшей сестре Лизе (Елизавета Андреевна Берс (1843-1919). В 1868 г. вышла замуж за Гавриила Емельяновича Павленкова (ум. 1892). В 80-х гг. вышла за своего двоюродного брата Александра Александровича Берс (1844-1921)). Пошли намеки, сплетни, которые доходили и до нее... Лиза сначала равнодушно относилась к сплетням, но понемногу и в ней заговорило не то женское самолюбие, не то как будто и сердце", - пишет ее сестра Т. А. Кузминская (Т. А. Кузминская, цит., стр. 71 и 75). Она утверждает, что эти намеки и сплетни воспитали в Елизавете Андреевне любовь к Толстому, и опускает вопрос, - был ли он сам увлечен ею.

"Лев Николаевич ни на кого из нас не обращал исключительного внимания и ко всем относился равно. С Лизой он говорил о литературе, даже привлек ее к своему журналу "Ясная Поляна", - сообщает Т. А. Кузминская (Там же., стр. 71). Но еще за год до женитьбы Толстой заносит в дневник: - "Не писал дней 10... Забыл день у Берсов, приятный, но на Лизе не смею жениться" (Дневник. 6 мая 1861 г). Через несколько месяцев: - "Л[иза] Б[ерс] искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет" (Дневник. 22 сентября 1861 г). Я "почти влюбился", - пишет он А. А. Толстой в начале 1862 года (Письмо А. А. Т-ой, 10 февраля 1862 г), а в мае месяце записывает: "У Берсов свободнее - меня немного отпустили на волю" (Дневник. 20 мая 1862 г).

И позднее, когда определилось его отношение к Софье Андреевне, Лев Николаевич несколько раз отмечает в дневнике о натянутых отношениях со старшей сестрой: "Бедная Лиза!" (Дневник. 2 сентября 1862 г). "Боже мой! Как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой. Вечером она долго не давала мне нот. Во мне все кипело" (Дневник. 8 сентября 1862 г). Ее "я начинаю ненавидеть вместе с жалостью" (Дневник. 10 сентября 1862 г). - "Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть" (Дневник. 17 сентября 1862 г).

В воспоминаниях Т. А. Кузминской есть много подробностей того исключительного расположения, которое оказывала Толстому Елизавета Андреевна. Вероятнее предположить, что перемена в нем самом вызывала эту стесненность.

Весною 1862 года Лев Николаевич едет лечиться на кумыс, к башкирам. В августе возвращается в Цоскву и тут впервые обращает внимание на среднюю из сестер Берс - Софью Андреевну . О ней первая запись в дневнике - 23 августа 1862 г.: "Ночевал у Берсов. Ребенок! Похоже! А путаница большая. О, коли бы выбраться на ясное и честное кресло!.. Я боюсь себя; что ежели и это желанье любви, а не любовь? Я стараюсь глядеть только на ее слабые стороны и все-таки оно. Ребенок! Похоже".

16 сентября - предложение.

23 сентября - свадьба.

Не будем описывать историю женитьбы Толстого. Его роман с С. А. Берс подробно освещен в биографиях и особенно - в воспоминаниях С. А. Толстой и ее сестры Т. А. Кузминской. Цель нашей работы другая: проследить, насколько отличается эта любовь от других увлечений Льва Николаевича; попытаться выяснить, действительно ли была это любовь, закономерно завершившаяся браком, или только "желание любви", причем особые качества Софьи Андреевны и минутная слабость 34-летнего холостяка понудили его на роковой шаг.

При оценке этого события, равно и других эпизодов личной жизни молодого Толстого, следует остерегаться большого соблазна - строить доказательства на основе тех настроений, которые были у него в старости. Возможно, что исследователь совершенно бессознательно перенесет характерные для этой эпохи черты на другой период жизни, или, зная отношение Толстого к определенному вопросу в старости, разрешит проблему в соответствии с этим отношением. Для иллюстрации приводим выдержку из дневника 1893 г. (23 мая, разрядка наша): "Вспоминал: что мне дал брак? Страшно сказать". И вот, сознательно или бессознательно подчиняясь такому настроению, мы стали бы утверждать, что брак Льва Николаевича был только недоразумением, что еще в самом начале была ясна его нелепость и что определенные цитаты и события вполне подтверждают наше положение. Учтя эти выводы, мы прекратили бы объективное изучение фактов и допустили бы неотвечающую действительности тенденциозность. Чтобы избежать ошибки, мы не принимаем теперь в расчет последствия этого брака, тяжелую семейную обстановку последних лет и отношение Льва Николаевича к его женитьбе и к Софье Андреевне в последующие годы. Рассмотрим непосредственные переживания Толстого, которые нашли отражение в дневнике того периода, и по этим бесспорным свидетельствам сделаем наши заключения.

Прежде всего поражает темп, в котором развиваются события. Шесть лет тому назад, когда Лев Николаевич собирался жениться на Арсеньевой, он несколько месяцев потратил на изучение ее характера и предъявлял к ней самые высокие требования. Теперь же все произошло в несколько недель.

Ни Арсеньева, ни Тютчева, ни Львова, ни другие не дали Толстому ощущения живой радости. Беспощадный анализ оттенял отрицательные стороны и указывал на полную невозможность осуществления планов женитьбы. На этот раз он мало анализирует, но непосредственно чувствует, что выбор вполне совпадает с его общим настроением. - "Накануне я не спал ночь, так ясно представлялось счастье" (Дневник. 5 сентября 1862 г). - "Никогда так ясно, радостно и спокойно,не представлялось мне будущее с женой... Главное, кажется, так бы просто, в пору, ни страсти, ни страху, ни секунды раскаяния" (Дневник. 3 сентября 1862 г).

Но Льву Николаевичу уже 34 года, а Софье Андреевне только 18 лет. Он некрасив, "безобразен", она - "прелестна, во всех отношениях" (Дневник. 12 сентября 1862 г). Разница в возрасте мучает его, и минутами он думает, что личное счастье ему недоступно. - "Скверная рожа, не думай о браке, твое призванье другое и дано зато много" (Дневник. 28 августа 1862 г). "Дурак, не про тебя писано, а все-таки влюблен, как в С[оничку] К[олошину] и в А." (Дневник. 30 августа 1862 г. Ал-дра Ал-евна Дьякова-Оболенская). - "Крепко сидит 3-я и последняя. Не про тебя, старый черт, пиши критические статьи!" (Дневник. 31 августа 1862 г). - "Ныне один дома, и как-то просторно обдумывается собственное положение. Дублицкий ("Лицо в повести С. А. Берс, напоминавшее Льва Николаевича". (Примечание. А. Толстой к "Письмам графа Л. Н. Толстого к жене".) ), не суйся там, где молодость, поэзия, красота, любовь... Монастырь, труд, - вот твое дело, с высоты которого можешь спокойно и радостно смотреть на чужую любовь и счастие, - и я был в этом монастыре и опять вернусь" (Дневник. 7 сентября 1862 г).

Подготовляя свою будущую жизнь с Арсеньевой, Лев Николаевич определял каждый шаг, изгонял всякую непосредственность отношений, считал преступлением необдуманное движение сердца, и брак рассматривал как один из самых сознательных поступков жизни.

При встрече с С. А. Берс он также пытается изучать свою будущую жену, анализировать создавшееся положение, но все эти попытки теряются, исчезают под напором непреодолимой силы стихийного влечения. - "Ничего нет в ней для меня того, что всегда было и есть в других - условно-поэтического и привлекательного, а неотразимо тянет" (Дневник. 8 сентября 1862 г).

Софья Берс - невеста. Фотография М. Б. Тулинова. 1862 г.

Толстой не задается больше мыслью, насколько выбор отвечает его запросам и тому идеалу, который он давно уже создал себе. Он не обдумывает, не критикует, он чувствует себя во власти непонятной силы, сознает свое бессилие бороться с ней и понимает, что только взаимная любовь избавит его от страданий и приведет к душевному успокоению.

"Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться" (Дневник. 12 сентября 1862 г), - "Уехать из Москвы не могу, не могу... До 3-х часов не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился" (Дневник. 9 сентября 1862 г). - "Господи! помоги мне, научи меня. Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеюсь над страданиями влюбленных. Чему посмеешься, тому и послужишь... Господи, помоги мне, научи меня. Матерь божия, помоги мне" (Дневник. 10 сентября 1862 г). - "Каждый день я думаю, что нельзя больше страдать и вместе быть счастливым, и каждый день я становлюсь безумнее... Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется, невозможно. Боже мой, помоги мне" (Дневник. 13 сентября 1862 г). - "Никто не может помочь мне, кроме Бога" (Дневник. 11 сентября 1862 г). Но надо, необходимо надо разрубить этот узел" (Дневник. 10 сентября 1862 г). - "Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится" (Дневник. 12 сентября 1862 г).

После объяснения с Софьей Андреевной Лев Николаевич настаивал, чтобы свадьба была через неделю, и настаивал так упорно, что ему уступили, и свадьба была назначена на 23 сентября (Т. А. Кузминская, цит., стр. 138). В этот день он не спал ночь, мучился сомнениями и был полон "страха, недоверия и желания бегства" (Дневник. 20-24 сентября 1862 г. и Т. А. Кузминская, цит., стр. 139).

- Какая разница настроений при встрече с В. В. Арсеньевой и при встрече с С. А. Берс! Здесь впервые контролирующее сознание уступает место безотчетному стремлению. Действие развивается вне зависимости от личной воли. Личные интересы подчиняются требованию неосознанного закона.

Внимание Толстого было обращено на двух сестер Берс. Если Арсеньева и Тютчева оттолкнули своей духовной бедностью, то почему старшая Берс точно так же не могла удержать его расположения? У нее были повышенные требования к жизни, она стремилась к образованию (Подробно у Т. А. Кузминской, цит., стр. 79), сотрудничала в журнале "Ясная Поляна", могла бы, вероятно, отвечать на многие запросы Льва Николаевича, но все же он оставляет ее и все силы стремления переносит на Софью Андреевну, в сущности, ничем не выделявшуюся над общим уровнем и, наверное, далеко не удовлетворявшую всем требованиям, которые предъявляло к жене сознание Толстого.

Нам известны факты личной жизни Льва Николаевича, его представления о любви, его требования к жене. Мы, казалось, имели основание утверждать, что он женится только в том случае, если его будущая жена удовлетворит темг то и тем-то условиям, и что выбор его никогда не остановится на той женщине, которая не будет отвечать таким-то его запросам. Опыт с Арсеньевой мог бы, казалось, убедить нас, что воля Толстого руководит всей его жизнью, не исключая области сексуальной. Мы видели, что увлечения его не находили своего завершения и, видимо, потому, что объекты не удовлетворяли основным требованиям его сознания. Но холостая жизнь закончилась совершенно неожиданным образом. Выработанные нормы были забыты, воля бессильна выставить свои требования и отстаивать свои желания. Вернее, она отсутствовала здесь и, в этом вопросе личной жизни, быть может, в первый раз.

Такой конец может навести, на мысль, что Толстой поддался минутному настроению, и настолько был захвачен страстью, что духовные силы его ослабели, и он, ослепленный вниманием молодой девушки, потерял руководящую нить разума и совершил один из самых необдуманных, ничем не обоснованных и внутренне не оправданных поступков своей жизни. Недаром же, в последнюю минуту хотел он бежать, но было поздно; Софья Андреевна плакала, разрыв компрометировал молодую девушку, и Лев Николаевич, как бы начиная сознавать нелепость своего поступка, волей-неволей пошел на роковой шаг.

Разделив эту точку зрения, мы допустили бы большую ошибку. Трудно предположить, что Толстой, с каждым днем увеличивавший свое духовное содержание, вдруг на 34-м году жизни проявил полную несостоятельность. К тому же Лев Николаевич, со свойственной ему откровенностью и прямолинейностью, не стал бы долго обманывать себя, скоро признал свою ошибку и стремился бы так или иначе исправить ее. Но не сбежал он и на другой день после свадьбы, а через три месяца записал в дневнике, что счастья "такого не было и не будет ни у кого" (Дневник. 5 января 1863 г).

Необычное поведение Толстого будет понятным, если допустить разделение человеческой энергии на два отличных друг от друга вида энергии - индивидуальную и родовую. Последняя недоступными нашему сознанию путями осуществляет беспрерывность органической жизни. Она не укладывается в рамки логики индивидуума, и ее отличительный признак - ее иррациональность.

Двадцать лет мечтал Толстой о любви к женщине, о семейной жизни. Он чувствовал и понимал, что жизнь его не будет содержательной, если эта сторона ее не будет заполнена. Он искал, строил планы, пытался осуществить их, но был бессилен их выполнить, ибо на помощь его непосредственному желанию приходило только сознание, а любви не было. Мы видели, как пришла любовь. Она все устранила с своего пути и одна, без всякой помощи разума, осуществила свое назначение.