Лишь выйду я из бухты Таго -
И молвить не могу ни слова...
О, как прекрасна
Наша Фудзи
В сиянье снежного покрова!
(Из "Манъёсю"1)
1(Манъёсю - знаменитая антология японской поэзии VIII века; Наоки Усами приводит стихотворение поэта Ямабэ Акахито, воспевающее вершину горы Фудзи.)
Вдруг такое случится: предки
Встанут из темных могил
И спросят у нас, потомков,
Полных здоровья и сил,
Все так ли красива, как прежде,
Фудзи в снежном венце
И чист ли, как прежде, дивный
Снег на ее лице, -
Что предкам тогда ответим?
Как скроем боль и позор?..
Что сделаем с этой газетой?
В ней о войне разговор!
Как быть с накопившейся горечью,
Как скрыть разверзшийся ад -
И гусениц лязг, и топот
Американских солдат?
Мертвые ждут ответа.
Им нужно вернуть покой
И гордость вдохнуть в живущих...
Какой же ответ, какой?
Ответим:
"Сто миллионов
Клянутся предкам своим -
За Мёги1 насмерть стояли
И Фудзи мы отстоим!"
1(Мёги - гора в префектуре Гумма. Американская военщина, готовясь к новым авантюрам на Дальнем Востоке, пыталась использовать склоны Мёги для проведения маневров. Гневный протест и активная борьба местных жителей сорвали эти агрессивные планы.)
С Лениным вместе!
Я телом уставшим
ночь прорезаю.
Как сердце гигантское,
подо мною
Колеса стучат: "тук-тук, тук-тук..."
И лампочек искры
мчатся по следу,
Сверкая в полуночной мгле.
Я в Токио еду,
домой еду,
И радостно мне
не без повода.
Я в руках держу
раскрытую книгу
С красными буквами
"ЛЕНИН".
Читаю,
и хочется вдруг
вслух -
Громче сигнала
встречного поезда! -
Слова ленинские
прокричать
Всем пассажирам третьего класса:
"Мир, хлеб, свободу - народам!"
Я в Токио еду,
домой еду,
И радостно мне
не без повода!
Я бросаюсь
в дремлющий город,
В сонную тишь вокзала, -
С Лениным вместе,
с Лениным вместе!
И повторяю
слова поэта -
Солнцу встающему,
людям идущим,
Улицам и домам:
"Ленин -
жил,
"Ленин -
жив,
"Ленин -
будет жить!"
"Осенняя песня"
Есть ли в строках у него
дыхание осени?
Есть ли талант, наконец,
у поэта?
Пусть рассуждают они,
обрастая вопросами, -
Времени много у них
на это.
А у меня
и секунды нет
Послушать их спор
о высоких материях.
"Есть или нет?"
"Поэт, не поэт?"
"Оправдает ли он доверие?"
Жизнь ответит,
что более ценно,
Жизнью
вся фальшь
проверится.
Мои строки
стремятся к цели,
Словно пули красноармейцев.
Вы,
шумящие в спорах,
поймите-ка,
Что вопрос решается просто:
У рабочих эстетика,
У рабочих политика -
Это
кровные сестры!
Грустные глаза
Почему так печален твой взгляд,
Почему,
Незнакомка в табачном киоске, -
Если вишни стоят
В розоватом дыму,
Если краски весенние броски?
Иль из "южных морей"1
Не вернулся назад
Твой возлюбленный -
Юный солдат?
Или тяготы жизни,
Как в небе весны,
В твоем взгляде Отражены?
Или вид автомата -
Как боль о былом,
Об израненном
Детстве твоем?
Кто мне скажет,
Так это или не так?
Кто мне скажет:
"Не мучься, чудак..."
Как печальны глаза!
Это птицы грустят,
Это грустные смотрят деревья,
И скорбят города и деревни,
Это родины нашей
Безрадостный взгляд.
А еще говорят,
Что мы "мир" обрели!2
Где ж улыбка
"Свободной" земли?
1("Южные моря" - так во время второй мировой войны называли в Японии район военных действий в Юго-Восточной Азии.)
2(Автор имеет в виду японо-американский сепаратный мирный договор, заключенный в 1951 году, по которому Япония формально стала независимой.)
Дети, трава, цветы и упряжка
На американском полигоне в Сомагахара, у подножья горы Харунаяма, в префектуре Гумма, только по воскресеньям прекращаются стрельбы, и местным жителям разрешается входить в зону и собирать траву для кормов и стреляные гильзы.
Только наступит воскресный день,
Утро забрезжит чуть,
Дети впрягают в упряжку быка
И отправляются в путь.
В путь за травой, за цветами - туда,
Где всю неделю стон,
Где, отдыхая, их ждет сейчас
Харунаямы склон.
Красная линия... "Вход воспрещен!"
Листья вокруг черны,
Ветви поникли, - стволы в слезах,
Пулями иссечены.
В свежих воронках, как в ранах, земля,
"Джипами" смяты кусты.
Едут, омыты холодной росой,
Дети, трава и цветы...
Белые, желтые, красные - ах,
Как лепестки пестрят! -
Молча и грустно качаясь, плывут
В радуге двое ребят.
Взглядом я их провожаю, шепчу:
"Бык, ты везешь не всех!..
Может, посадишь в упряжку свою
Песню и звонкий смех?"
Зимнее путешествие
Он глаз не сводит с красных стен
кремлевских.
Он русской водкой горло жжет впервые.
В Большом театре, в залах Эрмитажа
Пленен богиней красоты - Венерой.
Но ждут дела, и снова он в дороге...
Порт в Копенгагене... Там сказки шепчет
Ему русалка медными губами. Потом Париж...
И слышит он, как Сена Поет любимым голосом Монтана.
Но ждут дела, и снова он в дороге,
Хотя чаруют и влекут, как феи,
И лебеди на озере Женевском,
И Альпы снежные, а там, за ними,
И "вечный город" Рим, зовущий в гости.
Но он спешит, он снова в самолете...
Хоть в эту зиму и в России мокро,
Но путешественник промерз в дороге,
И даже над Египтом и Цейлоном
Не может он как следует согреться,
Пока вдали вдруг не мелькнет средь моря
Цепочка островов родной отчизны.
И станет душно от кипенья гнева -
Над оккупированной Окинавой.
"Сказание о земле сибирской"
Ты не пришла... Февральский ветер выл,
И стыли иероглифы рекламы,
И о земле Сибирской новый фильм
Манил с афиш озябшими руками.
Ты не пришла... И лишь в моем ряду
Единственное место пустовало.
И я один отправился в Сибирь
Под звуки песен и под флагом алым.
Ты не пришла, а в зале пел рояль...
Аплодисменты с музыкой сливались.
И я заплакал от избытка чувств
К друзьям, что мне с экрана улыбались.