Очерк второй. Автор и его сочинение в средневековой научной литературе на персидском языке (Опыт источниковедческого и культуроведческого исследования)

Введение

Средневековая литература на персидском языке, впрочем как и любая литература средневековья, дошла до нас не полностью. Многие из ее произведений, в особенности раннего периода, погибли, а некоторые пока еще не выявлены. Тем не менее литература эта, даже в известном нам теперь ее виде, поражает грандиозностью своих размеров. Один этот факт красноречивее всего говорит о том месте, какое она занимала в жизни средневекового персидского общества и его культуре.

Подтверждение справедливости сказанного можно найти и в свидетельствах иного рода - если так можно выразиться, в свидетельствах со стороны. Мы разумеем здесь европейцев, в немалом числе и в самых различных качествах (послы, миссионеры, путешественники, купцы и т. д.) посещавших Иран в XV-XVIII вв. Многие из этих европейцев оставили нам свои произведения разной величины и разной ценности, в которых они рассказывали о современном им Иране и сообщали о своих впечатлениях о стране и ее населении. Подобные произведения в своей совокупности составляют немалую литературу и являются ценнейшим, хотя еще совершенно недостаточно использованным, источником наших сведений об Иране и его культуре XV-XVIII вв. В этой литературе можно встретить довольно много сведений по интересующему нас вопросу, которые по понятным причинам мы находим в первую очередь у авторов наиболее образованных и любознательных, а также овладевших в той или иной степени персидским языком. Отдельные факты и наблюдения, приводимые этими авторами, со всей убедительностью могут свидетельствовать, какое весомое место занимала письменная литература в жизни персидского общества XV-XVIII вв.

Ограничимся одним только примером, а именно свидетельством на этот счет знаменитого Адама Олеария - секретаря голштинского посольства, посетившего Иран в 1636-1638 гг.

Говоря о персидской литературе и о ее месте в современном ему иранском обществе, Олеарий больше всего внимания уделяет поэзии - факт, конечно, не случайный, если учесть, что поэзия занимала выдающееся положение во всей персидской литературе средних веков и нового времени. Рассказу о персидских поэтах и персидской поэзии Олеарий посвящает почти целиком одну главу своего труда, которую он начинает так: "Что касается до стихотворства, то оно до того любимо персиянами, что, по-моему, на свете нет ни одного народа, который бы предан был ему более их. По всей стране везде есть множество стихотворцев, которые не только излагают на бумаге разного рода забавные и важные сочинения и стихи, но и произносят их, ради выручки каких-нибудь денег, на собраниях у знатных господ, на майданах, в гостиницах и на иных пирушках, и нередко великие особы приглашают к себе таких стихотворцев ради своего и гостей своих удовольствия.

Шах и ханы также имеют каждый своих собственных стихотворцев, которые уже не делаются уличными, не бродят по разным местам, но сидят по домам и занимаются тем, чтобы новыми сочинениями своими доставить удовольствие только господам своим, и иногда, когда они напишут что-нибудь, исполненное мысли или забавное, получают от этих господ богатое вознаграждение" [117а, с. 822].

Эту достаточно яркую и конкретную оценку роли поэзии и поэтов дополним одной любопытной деталью, сообщаемой тем же Олеарием. В главе, посвященной описанию города Исфахана, наш автор рассказывает о трех видах "кабаков", или "харчевен", находившихся на северной стороне майдана, т. е. центральной площади сефевидского Исфахана: шербетные (ширехане), чайные (джайхатай-хане, т. е. букв, "чайная с китайским чаем") и кофейные (каве-хане): "Во всех этих трех родах харчевен присутствуют также поэты и историки, которых я встречал там сидящими посреди комнаты на высоких стульях и рассказывающими разного рода события, басни и другие поэтические произведения" [117а, с. 726].

Это сообщение Олеария ясно указывает, что персидские литераторы его времени, во всяком случае столичные, имели места более или менее регулярных их встреч, своего рода литературные собрания - штрих очень важный для характеристики литературной жизни Ирана XVII в. Конечно, классическому иранскому средневековью хорошо известны литературные собрания, но местом их обычно являлись дворцы и сады правителей и знати. О встречах же литераторов в заведениях, подобных перечисленным, источники, насколько нам известно, не сообщают.

Наконец, о значении, которое имела поэзия для формирования культурного и духовного облика современного ему иранца, достаточно ясное представление дает следующее сообщение Олеария: "По изяществу языка персияне весьма охотно и прежде всего читают Гюлистан высоко прославленного во всем Востоке поэта Ших-Саади, которого в прошлом году я издал на верхненемецком языке, с примечаниями и изображениями, резанными на меди. Ибо поэт этот, вместе с изящным слогом красноречия, приводит и множество мудрых государственных правил, изложенных стихами, и в Персии нет человека, умеющего читать и писать, который бы не имел у себя в доме этой книги; а кто хочет быть хоть немного ученее и поважнее, у того эта книга и в голове, как это достаточно и с удовольствием можно заметить на их пирах, во всякого рода обращении их друг с другом и в разговорах, ибо при этом обыкновенно приводится стихотворение, содержащее в себе какую-нибудь вызывающую на размышление поговорку или сравнение" [117а, с. 815].

Несомненно, в той любви, которую питали иранцы к поэзии, определенное значение имели их природные склонности и культурные традиции. Однако несомненно и то, что здесь большую роль играло и обучение, которое получали в детстве иранцы. По поводу обучения Олеарий пишет: "Редко найдется персиянин, какого бы состояния он ни был, который не умел бы читать и писать; ибо вообще дети посещают там училища с весьма раннего возраста. Их мечети, или храмы, в которых они молятся, oсуть в то же время и училища их, и в каждом городе столько же училищ, сколько улиц; ибо каждая улица должна иметь и содержать свою собственную мечеть..." И далее: "Чтение ученики, как только выучат склады, должны начинать с Алкорана, из которого вначале берутся только некоторые главы, а потом предлагается и излагается им и весь Алкоран. После Алкорлна им дают Ших-Саади Кюлустан (Гюлистан), или Долину Роз, и его же Бустан, или Вертоград, наконец, проходят Гафиса, который, так же как и Бустан, писан стихами. Стихи последнего писателя считаются чистейшими и изящнейшими образцами персидского языка, ибо полагают, что это есть язык Шираса (или древнего Персеполя), который почитается матерью персидского языка" [117а, с. 809].

Как мы видим, при обучении персидских детей грамоте основным учебным пособием для них служили творения великих персидских поэтов Са'ди и Хафиза. Обстоятельство это, естественно, не могло не накладывать определенный отпечаток на литературные вкусы и - шире - на весь духовный облик, во всяком случае, грамотного населения страны. Нельзя нам пройти и мимо свидетельства Олеария о распространении грамотности, среди персов его времени, поскольку степень воздействия письменной литературы на сознание населения, а следовательно, и на его культуру находится в прямой связи с уровнем его грамотности. Можно думать, что Олеарий несколько преувеличивает, говоря о почти всеобщей грамотности современного ему персидского населения. Однако нет достаточных оснований сомневаться в том, что в отношении грамотности населения, по крайней мере городского, сефевидский Иран XVII в. едва ли стоял много позади тогдашних, развитых европейских стран.

Как свидетельствует тот же Олеарий, интерес современных ему грамотных персов к книжной литературе отнюдь не ограничивался одной только поэзией. По словам секретаря голштинского посольства, кроме стихов "...персияне охотно читают историю, особенно о жизни и смерти Алия и о сыне его Госейне, как погиб этот последний в войне, которую вел против Есида. Все эти книги писаны ораторским слогом. Кроме этих у персиян есть и другие, духовные и светские, исторические книги и летописи (хроники), повествующие об их царях, войнах и правлениях, о деяниях витязей чужеземных и о разных иных событиях..." [117а, с. 815]. Это сообщение Олеария позволяет заключить, что любимым чтением персов после поэзии были исторические труды, шиитские религиозные сказания, произведения эпико-романтического и сказочного характера. Олеарий от-мечает, что среди всех прочих персидских авторов особым уважением пользовался Мирхонд, автор прославленного труда по - всеобщей истории, составленного в конце XV в. О нем Олеарий пишет так: "...но между всеми этими писателями превосходнейшим и добросовестнейшим считается Мирхонд, написавший изящным языком персидскую летопись во множестве томов, которые стоят 200 и более рейхсталеров..." [117а, с. 815-816].

Перечисленные здесь виды книжной литературы наряду с поэзией играли весьма существенную роль в духовной жизни средневековых иранцев. Мы не будем здесь перечислять другие виды литературы, о которых можно было бы сказать примерно то же самое. Отметим только, что, говоря о духовном облике образованного перса, мы не должны игнорировать влияние, которое оказывала на его формирование и средневековая мусульманская научная литература, весьма обширная и достаточно разнообразная по своему характеру. Разумеется, далеко не все произведения этой литературы в силу своего сложного и часто очень специального характера находили читателя вне круга ученых. Существовало немало научных произведений (например, космографические, минералогические и др.), которые были написаны достаточно просто и занимательно.

Наряду с поэтами творцы научной литературы и вообще ученый люд составляли довольно заметную и достаточно колоритную прослойку в средневековом персидском обществе. Они обычно не сторонились общества. Как и поэты, ученые нередко бывали участниками всякого рода собраний, торжеств и пиров. Так, например, рассказывая о персидской свадьбе, Олеарий оставил нам следующее свидетельство: "Если случится, что между гостями есть люди ученые, не охотники до, попойки, что бывает нередко, то эти ученые усаживаются вместе, особо, имеют при себе свои книги, беседуют и философствуют о разных предметах: Это делают они и на других пиршествах, которые посещают часто только для того, чтобы побеседовать, а не ради веселия" [117а, с. 800].

Наконец, остановимся еще на одном наблюдении Олеария, касающемся изготовления рукописных книг, или, говоря привычным нам языком, переписки рукописей в Иране в его время. Об этом Олеарий пишет следующее: "Так как в Персии книгопечатания нет, а книги вообще высоко и дорого ценятся, то поэтому книга у них, и особенно Алкоран, который у нас, если б его напечатать, стоил бы один рейхсталер, там писанный стоит 15, 20 и более рейхсталеров. Вследствие сего многие персияне, особенно у кого много детей, стараются обучать их хорошему письму, и в Персии есть несколько тысяч людей, добывающих: себе пропитание писанием таких книг и иным письмоводством" [117а, с. 792].

Конечно, большая дороговизна рукописных книг в средневековом Иране и причины ее - факт достаточно известный. Однако в сообщении Олеария мы находим одно совершенно конкретное указание, отсутствующее или, во всяком случае, очень редко встречающееся в других источниках, указание, заметим попутно, на достоверность которого мы можем вполне положиться, учитывая, что оно исходит от Олеария - человека ученого и книжного, хорошо знавшего состояние книжного дела в Европе и особо интересовавшегося этим вопросом в Иране. Речь идет о свидетельстве Олеария, из которого мы вправе заключить, что стоимость рукописной книги в Иране в среднем в 15-20 и более раз превышала стоимость соответствующей печатной книги в Европе. В свете этого обстоятельства мы можем и даже должны отнестись с полным вниманием и к словам Олеария о существовании в Иране "несколько тысяч" людей, специально занимавшихся перепиской рукописных книг. Само собой разумеется, это замечание Олеария не может претендовать на какую-либо особую точность. Вместе с тем указанное им количество может служить косвенным доказательством наличия очень большого числа лиц, специально занимавшихся перепиской книг, причем числа настолько большого, что Олеарий счел возможным определять его не сотнями, а тысячами.

В связи со сказанным следует признать весьма примечательным и такой факт. Сообщая о переписке рукописей в Иране, Олеарий, по существу, ничего не говорит о ней как о своего рода искусстве, каким она, во всяком случае в известной своей части, всегда являлась и в каком качестве, заметим попутно, она больше всего привлекала внимание исследователей. Олеарий, по существу, говорит о переписке рукописей как об одном из видов ремесла, очень выгодном и прибыльном и поэтому привлекавшем к себе множество людей. Не случайно Олеарий помещает сообщение о переписке рукописей в главу своего труда, носящую название "О ремеслах и промышленности персиян, которыми они снискивают себе пропитание". Сообщению о переписке рукописей в этой главе предшествуют рассказы о шелководстве, торговле и т. д.

В средневековом Иране наряду с переписчиками книг "от письма" кормилась еще одна, гораздо более многочисленная категория людей, а именно писцы, т. е. чиновники всякие рангов, служившие в государственном аппарате. Как первые, так и вторым в их деле требовалась не одна простая грамотность, а определенные профессиональные выучка и навык. Обучение такого рода искусству письма, как, впрочем, в те времена и любому ремеслу, в Иране, по словам Олеария, начиналось с детства. Понятно, что местом такого обучения обычно служили города - тогдашние центры грамотности и культуры. Однако надо признать достаточно необычным и важным для суждения о культуре Ирана то обстоятельство, что, по крайней мере в отдельных случаях, в качестве таких мест выступали и некоторые деревенские селения. Олеарий сообщает о двух селениях вблизи Казвина, специализировавшихся на подготовке искусных писцов: "В этой местности находятся два селения, Дермен и Сару, из которых выходят лучшие писцы. Так как писцы эти должны стараться научиться красивому почерку, то поэтому на полях этих селений, у пастушьих хижин, часто видишь множество молодых людей, сидящих и упражняющихся в краснописании" [117а, с. 893]. Нет нужды говорить, что по своей квалификации такие писцы в случае необходимости легко могли стать профессиональными переписчиками рукописей.

Свидетельство Олеария о переписке книг как о занятии, служившем средством пропитания для довольно большого числа людей, само по себе достаточно красноречиво. Оно не менее весомо, чем цитированные ранее места из книги Олеария, говорит нам о той роли, которую играла книжная литература в жизни и культуре средневекового персидского общества. Сообщения Олеария относятся к XVII в., но у нас нет каких-либо оснований предполагать, что в этом отношении положение было иным, по крайней мере принципиально иным, в предшествующие периоды иранского средневековья.

В подтверждение справедливости сказанного сошлемся хотя бы на собранные в известном труде Адама Меца сведения об увлечении книгами и об устройстве библиотек как о довольна ординарных явлениях в мусульманских странах, в том числе и в Иране, в IX-X вв. В том же труде и для того же времени можно встретить также данные о переписке рукописей как о ремесле, иначе - средстве пропитания [92, с. 145 и сл., 156]. Само собой разумеется, что, говоря о роли книжной литературы, мы не касаемся здесь вопроса ее художественного или научного уровня в разные периоды. Совершенно очевидно, что в силу тех или иных причин уровень и качество литературы в разные эпохи были различными. Но это вопрос уже другой, подлежащий рассмотрению историков литературы.

Сведения, ценные для суждения о состоянии культурной жизни позднесредневекового Ирана, кроме Олеария можно найти и в ряде других европейских источников, в особенности в источниках, составленных в XVII в. Думается, однако, что и приведенный материал, несмотря на его неполноту, дает достаточно яркое и живое представление о значении книжной литературы и. о ее творцах в культуре средневекового персидского общества.

В связи с этим без всякого преувеличения можно утверждать, что изучение в самых различных аспектах средневековой рукописной книги является делом очень важным не только в. плане источниковедения и литературоведения, но и шире, а именно в плане изучения культуры средневекового персидского общества, или, говоря точнее, некоторых ее специфических особенностей.

Попыткой такого рода исследования и является настоящая: работа.