Глава третья. Творчество К. Н. Батюшкова (1787-1855)

Славу предтечи Пушкина достойно разделил с Жуковским Батюшков, поэт сильного и оригинального поэтического дарования. Отмечая с обычной для него милой и меткой шуткой неказистую наружность поэта, Жуковский писал: "Малютка-Батюшков, гигант по дарованью". И это не был бессодержательный светский комплимент. Одаренность Батюшкова высоко оценена и Пушкиным, и Белинским.

Жуковский первый понял характер творчества Батюшкова. Для него было совершенно ясно, что Батюшков "родной" ему по музе, что основное и главное в его поэзии - романтизм, а не "легкая поэзия", не эпикурейские мотивы и не "неоклассицизм". В стихотворном послании к Батюшкову Жуковский так определил направление его творчества:

 Мой друг, и ты певец;
 И твой участок лира;
 И ты в мечтах жилец
 Незнаемого мира... 

Итак, мечта, стремление от мира реальной жизни к миру иному, противостоящему в своем достоинстве действительности, но миру "незнаемому" - вот что видит Жуковский в творчестве своего современника и собрата по перу. И это верно. Реальная русская действительность его ни в малой степени не вдохновляла. Настроением разочарованности и скуки он заболел в самые цветущие лета и чем более зрелым становился как человек и как поэт, тем мучительнее страдал от этого неизбывного настроения.

В 16 лет Батюшков закончил пансионное воспитание, определился на службу к своему знатному родственнику М. Н. Муравьеву в министерство народного просвещения и, не обремененный служебными делами, отдался светским развлечениям и литературным занятиям. Однако вскоре у него возникли настроения одиночества, отрешенности от интересов, которыми занято окружающее общество. Печаль стала постоянным и неотвязным его спутником. В 1807 году он поступил в армию. Но ни в армии, ни в деревне не было ему ни утешения, ни рассеяния.

Батюшков - первый онегинский тип в реальной жизни. "Если б ты знал,- пишет он задушевному другу Н. И Гнедичу,- как мне скучно!" Его ничто не утешает: в мире зла больше, чем добра, глупости больше, чем ума. "Да что и в уме?". Батюшковская скорбь, взращенная на почве русской крепостнической действительности, принимает трагически безысходные, вселенские формы. Расхождение с обществом, которое его вскормило, становится непримиримым. Царская служба вызывает отвращение. Ему не нужно ни места канцлера, ни должности камергера, ни архиерейского звания. "Я готов ехать в Америку, в Стокгольм, в Испанию, куда хочешь, только туда, где могу быть полезен, а служить у министров или в канцеляриях между челяди, ханжей и подьячих не буду...". Это - внутренняя оппозиция всему строю общественной жизни, оппозиция бездействия. Кстати, и само это слово, которое приобрело важное значение в лексиконе передовых людей XIX столетия, придумано Батюшковым.

Великие исторические события - от вторжения наполеоновских полчищ в Россию до вступления русских войск в Париж - не изменили отношения Батюшкова к действительности, напротив, они усилили его мрачный взгляд на мир и судьбу человеческую. Несмотря на болезнь и другие недуги, он вступил в действующую армию. В июле 1813 года поэт догнал армию, добивавшую наполеоновские "непобедимые" полчища на территории Германии, и в Дрездене генерал Н. Н. Раевский зачислил его в свой штаб. Вместе с этим прославленным героем Отечественной войны Батюшков участвовал в боях, в Лейпцигской "битве народов". 19 марта 1814 года Батюшков вступил в Париж. "Горжусь моей родиной на земле ее безрассудных врагов",- писал Батюшков, когда русские войска перешли за Рейн. Однако патриотическое одушевление поэта нисколько не развеяло его гнетущих дум о жизни, об отношениях людей, об исторической жизни человечества. Он не в состоянии понять, по какому закону одно событие шло на смену другому и одна волна истории смывала другую. Вчера французы кричали vive! Наполеону, теперь та же толпа третирует императора.

Потрясенный бедствиями родины, а затем картинами неисчислимых людских страданий, вызванных "ужасными происшествиями" - наполеоновскими войнами, Батюшков возвел их к одному источнику - просветительской философии. Она развратила целый народ. Ею вызвана французская революция, империя Наполеона и его кровавая борьба за господство над миром. Просветительская философия явилась ужасным ящиком Пандоры. Отсюда такие выражения Батюшкова, как например: "нашествие просвещенных и ученых вандалов на Москву"^*. Среди парижской толпы, встречавшей войска армии-победительницы, Батюшков видит "лица ужасные, физиономии страшные, которые живо напоминают Маратов и Дантонов"^**. Но отвращение к просветителям и французской революции не сделали Батюшкова сторонником отечественных бесконечно грустных порядков, невежества и пустоты привилегированного сословия. В Париже, как засвидетельствовано П. А. Вяземским, им было написано четверостишие, в котором поэт призвал русского царя после окончания славной войны, освободившей Европу, дать свободу русскому народу. Все, что последовало за славной победой, привело к новому приливу грусти, озлобленности и отчаянной безнадежности в душе Батюшкова: "...В нашей благословенной России можно только упиваться вином и воображением"^***. Вконец расстроенная "маленькая философия" ничем не заменилась. Погибшая надежда на разум не заменилась никакой другой надеждой. "Ссора" с целой страной Маратов и Дантонов отнюдь не привела поэта к примирению с собственной страной и с обществом, к которому он принадлежал. В таком положении ему кажется бесполезным и мучительным само поэтическое дарование. Цель творчества утеряна. Уже во Франции, в самом разгаре парижского развлечения и "рассеяния", он испытывает уныние и скуку. Вернувшись на родину после странствий по Европе, после Парижа, Лондона, Стокгольма, Батюшков не мог выжить больше полугода в Петербурге, который, впрочем, считал прекраснее Парижа. В письме к Жуковскому читаем: "Я оставляю службу по многим важным для меня причинам и не останусь в Петербурге". И снова, как до войны, непрестанная мысль: что делать, чем заполнить пустоту души, как можно стать полезным "обществу, себе, друзьям"? Внутренняя оппозиция существующему укладу жизни стала еще острее. У Батюшкова был выход - идти вперед рука об руку с самыми благородными и мыслящими современниками, ставшими впоследствии декабристами. Но сложившиеся взгляды на просветительскую философию и явное болезненно-непримиримое отношение к революции лишили его всякой возможности сближения с такими людьми, как будущие декабристы. Отсюда самоизоляция, деревенское уединение и как результат - неутолимая душевная тоска, ощущение полной бесполезности своего существования. Ум Батюшкова не выдержал. Осенью 1821 года Жуковский записал последнее стихотворение Батюшкова с его слов. Это - мрачное "Изречение Мельхиседека". Сумасшествие Батюшкова приняло форму гнетущего недоверия ко всем людям, в том числе и к самым близким и преданным. Ему всюду мерещились враги и гонители. Пораженный страшным недугом, поэт прожил больше двадцати лет, вплоть до самой кончины в 1855 году.

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 335.)

^** (Там же, стр. 437.)

^*** (Там же, стр. 538.)

Поэтическая позиция Батюшкова

Поэтическое творчество Батюшкова начиналось в условиях сближения с "Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств". Под влиянием "Вольного общества", членом которого он стал в 1805 году, развилась страсть Батюшкова к "метафизике", как он говорил, стремление к широким философским обобщениям, и явилось сознание противоположности своих жизненных стремлений и задач тому, во что верили и чему поклонялись люди светского общества. В общении с "Вольным обществом" зародилась та "внутренняя оппозиция", которая составляет главную черту идеологии Батюшкова. Но с этим связана и своеобразная литературная позиция поэта. Колючие эпиграммы, "Видение на берегах Леты", написанный в соавторстве с А. Е. Измайловым "эпико-лиро-комико-эпородический гимн" под названием "Певец в Беседе славянороссов", многие страницы его переписки проникнуты идеей борьбы на два фронта, за живую, талантливую, искреннюю русскую поэзию.

В письмах к друзьям Батюшков предостерегает против увлечения "славянизмом", последователей Шишкова называет "нашими варварами". "Варвары, они исказили язык наш словенщиною! - пишет Батюшков о Шишкове "с партией".- Нет, никогда я не имел такой ненависти к этому мандаринному, рабскому, татарско-словенскому языку, как теперь!"^*.

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 463.)

Война против "Беседы" не означала, что Батюшков хочет защищать и пропагандировать карамзинское направление в литературе. Созданный для этой цели "Арзамас", в который Батюшков вошел под именем Ахилла, нисколько не пользовался уважением с его стороны. Он писал Гнедичу: "В Беседе питерской - варварство, у нас - ребячество"^*. В связи с этим очень важно отметить, что главный деятель "Арзамаса", Жуковский, неоднократно был подвергнут дружеской критике за недостаточно серьезное отношение к своим поэтическим возможностям, за направление творчества. Батюшков упрекает Жуковского за то, что он переводит немецких романтиков: "У них все каряченье и судороги", и призывает его посвятить лучшие годы "чему-нибудь полезному".

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 496.)

Полезные и верные по мысли советы давал он Гнедичу, когда тот принялся за перевод "Илиады" Гомера, поддерживал Вяземского, ободрял Крылова. Одним из первых Батюшков оценил величайшее дарование Крылова-баснописца. В сатирическом своем произведении "Видение на берегах Леты" он показал, что, несмотря на приговор Миноса потопить все, что написал Крылов, воды Леты не приняли ни комедий, ни стихотворений, ни басен Крылова. Им предназначено не забвение, а бессмертная слава. "Этот человек загадка, и великая!.." - говорил Батюшков о знаменитом баснописце. В письме к Гнедичу из Германии (1813 г.) Батюшков просил: "Скажи Крылову, что ему стыдно лениться: и в армии его басни все читают наизусть. Я часто их слышал на биваках с новым удовольствием"^*.

^* (Там же, стр. 480.)

Поэтическое творчество Батюшкова

В стихах, написанных в период пребывания в Поэтическое "Вольном обществе" и несколько позднее ("Мечта", "К Филисе", "Элегия"), есть прямые отзвуки настроений, близких лучшим членам "Вольного общества": ненависть к "подлым" и "презренным" тварям, ползающим перед кумирами богатства и знатности, критическое отношение к светским привычкам, взглядам и отношениям, выделение себя из светской толпы. Но противоположность своих взглядов понятиям дворянского общества Батюшков никогда не переводил на язык борьбы. Поэтому у него с самого начала звучат ноты полной незащищенности от рока, от "несносной правды" бытия.

Бессилие перед "несносной правдой" порождало настроения уныния, печали и стремление найти для поэтического вдохновения источник не в действительности, а в созданном мечтою "незнаемом мире". В этом с самого начала возникло расхождение Батюшкова с поэтами гражданского пафоса и глубокое родство с Жуковским. "Верь мне,- писал Батюшков Жуковскому (середина декабря 1815 г.),- что по чувству ты мне родной... Во всем согласен с тобою на счет поэзии. Мы смотрим на нее с надлежащей точки, о которой толпа и понятия не имеет"^*. Неспроста у них много общих мотивов, общих тем и эмоций.

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 560.)

И вместе с тем романтика Батюшкова - совершенно особое, оригинальное явление. "Незнаемый мир" Жуковского соткан из неуловимых глазом тончайших волокон грезы, и границы этого мира начинаются где-то за гранью земного бытия. Дружба, любовь, поэзия и красота мечтательного мира Жуковского очищены от элементов презренной существенности - они похожи на мелодию, на тихое дуновение, на некое непостижимое очарование". Поэтический взор Батюшкова погружен в реальность, он четко видит каждый предмет во всей его определенности, ему дорога яркая выпуклость форм, живой цвет и аромат зримых, чувствуемых предметов, явлений и чувств. Идеал Жуковского - бесплотный ангел; идеал Батюшкова - вакханка. Любовь Жуковского - коленопреклонение, молитвенный экстаз; любовь Батюшкова - "изящное сладострастие", как отметил Белинский; у Жуковского:

 Часто в жизни так бывало: 
 Кто-то светлый к нам летит,
 Подымает покрывало, 
 И в далекое манит ("Таинственный посетитель") 

у Батюшкова:

 Вы видите: кругом рассеяны небрежно 
 Одежды пышные надменной красоты, 
 Покровы легкие из дымки белоснежной 
 И обувь стройная, и свежие цветы ("Свершилось: Никагор") 

У Жуковского все, что дорого человеку, перенесено в потусторонний мир. Поэтому "прекрасного в сем свете нет". Батюшков ищет прекрасное и дорогое для человека в посюстороннем мире, именно "в сем свете". Жуковский предельно дематерилизует свои представления и образы, очертания предметов размываются, и в прозрачном сумраке нездешнего поэту чудятся тени влюбленных, две тени, "слившись, летят к знакомой им сени..." ("Эолова арфа"). Воображение Батюшкова, даже в том случае, когда ему представляется "привидение" (излюбленный объект музы Жуковского), никак не может оторваться от реальности. Батюшковское "привидение" сохраняет всю остроту зрительных ощущений и тонкость восприятия аромата бытия, и свежую понятливость чувства живой жизни. Оно, это "привидение", не хочет являться в мире "в виде тени" -

 Нет, по смерти невидимкой 
 Буду вкруг тебя летать; 
 На груди твоей под дымкой 
 Тайны прелести лобзать; 
 Стану всюду развевать 
 Легким уст прикосновеньем, 
 Как зефира дуновеньем, 
 От каштановых волос 
 Тонкий запах свежих роз ("Привидение") 

Поэтическая мечта Жуковского стремится сосредоточиться на внутренних переживаниях и волнениях, она весь мир, как бесчисленные лучики бытия, стремится собрать в один фокус. Этим фокусом является душа поэта. Мечта Батюшкова стремится обнять мир в его земной, посюсторонней, отчетливой выразительности и полноте.

Эсхин Жуковского, изнуренный долгими скитаниями по свету, принимает за непререкаемую истину слова друга, Теона, что счастье и смысл человеческого бытия заключены не во вне, а в нас самих, в нетленных благах души. Филалет Батюшкова ("Странствователь и Домосед"), подобно Эсхину, претерпев много горя и неудач в своих странствиях, не мог больше пяти дней прожить в уютном домике своего брата.

Повесть Батюшкова "Странствователь и Домосед" написана в 1815 году и, по-видимому, является ответом Жуковскому на его балладу "Теон и Эсхин". Батюшков очень хотел знать, что именно Жуковский думает о "Странствователе и Домоседе".

Все это не значит, что Батюшков отличается от Жуковского как реалист. "Направление поэзии Батюшкова,- говорит Белинский,- противоположно направлению поэзии Жуковского" (VII, 224). Но различие двух поэтов не выходит за пределы романтизма. Батюшков отличается от своего замечательного современника, но отличается именно как поэт-романтик. Споря с "Теоном и Эсхином" своим "Странствователем и Домоседом", не соглашаясь с романтическим эгоцентризмом Жуковского, Батюшков не апеллирует к отвергаемому Жуковским реальному миру. Душа Странствователя, рвущаяся на большой простор вселенской жизни, нигде в мире не находит себе пристанища, ибо реальная действительность не может ее удовлетворить.

 Поклонник суетным мечтам, 
 Он осужден искать... чего - не знает сам! 

В поэтическом воображении Батюшкова вырисовывается чистый, волшебный мир человеческих отношений, очень и очень далекий от того, каким является реальный мир. В зависимости от того, какие стороны этого "незнаемого мира" выдвигаются на первый план, что становится особенно пленительным для поэта, когда он погружается в свою мечту, поэзия Батюшкова разветвляется определенными жанрами, с особыми образами, мотивами и эмоциональным строем.

Эпикурейская лирика

Батюшков не раз говорил о своем времени, что оно грустно, что "мы живем в печальном веке"^*. И он искал утешения себе и современникам в том, что наперекор прозе и скуке жизни создавал вокруг своих героев атмосферу полной независимости от окружающего, от условии и привычек существующего общества, когда человеческая жизнь может быть сведена лишь к мгновениям сладкой любви, честной дружбы и вдохновенного творчества. Так возникает светлый мир "Моих пенатов".

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 270.)

Внутренняя оппозиция существующему как характернейшая черта идеологии Батюшкова находит, таким образом, выражение в поэтизации им личности, взятой вне сферы реальных отношений. Мотив изоляции героя от условий реальности, неблагоприятной для человеческого счастья, развивается во многих произведениях Батюшкова: "Н. И. Гнедичу" ("Только дружба обещает"), "Ответ Н. И. Гнедичу", "К И. А. Петину", "Привидение", "Ложный страх", "Источник", "Радость". Но этот беспечный мотив обрывается 1812 годом.

Послание "К Дашкову"

Под влиянием великих исторических событий, участником которых довелось быть Батюшкову, его поэзия нисходит на почву исторической действительности. Возникает новый жанр - историческая элегия, выдвигающая глубокие и серьезные мотивы романтического уныния и печали. Этими элегиями ознаменован новый этап в творчестве поэта (1813-1817). Своеобразным поэтическим мостиком, перекинутым от первого ко второму этапу творческого развития Батюшкова, является его вдохновенное послание "К Дашкову", в котором муза поэта теснейшим образом соприкоснулась с живой жизнью. Послание написано под впечатлением той разрухи, бездомности, горя, потерь, страданий, которые принес враг родной земле, Москве, России. Задушевно, с неподдельным чувством ужаса и возмущения в первой части послания обрисованы последствия вторжения наполеоновских полчищ в пределы родины. Несмотря на романтические краски и антитезы ("сонмы богачей, бегущих в рубищах издранных", "величавые" зданья и "камней горы", бледные матери, взирающие "на небо рдяное кругом"), несмотря на обдуманность, стройность и выдержанность риторической фигуры - периода, на котором, как на скелете, держится вся пестрая картина, созданная в послании,- это произведение отличается глубочайшей искренностью и неподдельностью патриотического волнения. Вторая часть послания (со слов: "А ты, мой друг, товарищ мой") отражает гневное и задушевно-искреннее возмущение поэта призывами друга петь по-прежнему эпикурейские песни. Поэт наотрез отказывается от важнейших мотивов своего раннего творчества. Пусть погибнет и лира, и самый талант, если они не хотят видеть того, что произошло в жизни родины, в ее исторической судьбе. Поэт откладывает лиру, чтобы своей грудью встать за поруганную Русь. Эпикуреец, когда-то скрывавшийся от жизни в "хижине убогой", становится гражданином, сознающим всю свою ответственность перед родиной. И он полон решимости поставить свою грудь "перед врагов сомкнутым строем" и отдать жизнь во имя чести и славы отчизны.

Послание "К Дашкову" - одно из самых замечательных произведений, отразивших славную эпоху 1812 года. Талант Батюшкова обладал громадными возможностями. К сожалению, отношения, сложившиеся у поэта с эпохой, узость его идеологии, сказавшейся даже в этом послании (поэт ни в какой мере не увидел народной Руси, не почувствовал ее страданий и ее могущества), не дали развернуться этим возможностям.

Исторические элегии

Первый опыт исторической элегии "Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года" оказался неудачным. Сам поэт назвал его "Отрывком из большого стихотворения". В элегии романтический элемент столкнулся с традицией классицизма в описании баталий, и внутреннее противоречивое произведение было навсегда оставлено. Зато написаны исторические элегии: "Переход через Рейн", "Гезиод и Омир - соперники", "На развалинах замка в Швеции", "Умирающий Тасс". Первая из этих элегий отразила исторический факт большого патриотического значения: перенесение войны на землю врага, уничтожение русской армией могущества Наполеона, державшего под гнетом почти всю Европу. В этом смысле говорится о "свободе", которую несут Европе, в том числе Германии, русские воины.

Батюшков ввел в свою элегию поэтические обороты, фразеологию и лексику, живо напоминающие тот язык, которым изъяснялась гражданская муза просветителей "Вольного общества", и предрекающие мужественный стиль и чеканные формулы декабристской поэзии: "святая к родине любовь", "для чувств и мыслей дерзновенных", "праздной роскоши презренье", "за честь своих граждан", "народная слава". Несколько лет спустя, путешествуя по Германии, В. Кюхельбекер вспомнил элегию Батюшкова: "Зеленые воды Рейна шумели у ног наших; утро было ясно, тепло и тихо; отзывы прекрасного стихотворения Батюшкова на переход русских через Рейн отдались в глубине души моей"^*.

^* ("Мнемозина, собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемая кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером", ч. III. M., 1824, стр. 36.)

Созданная Жуковским романтическая элегия, этот, по словам Белинского, ультраромантический жанр, под пером Батюшкова наполнилась важным содержанием исторического и патриотического значения. Но сказалась и слабость поэта. "Переход через Рейн" написан не по живым следам событий, а в год, когда смысл событий, воспеваемых в элегии, уже значительно изменился в сознании лучших современников Батюшкова (1817) и уже легко обозначилась тенденция идейного размежевания поэта с передовыми людьми России. Отход от этих людей и их идей привел его к настроениям трагической бесперспективности, что высказалось в элегиях "Умирающий Тасс" и "Гезиод и Омир - соперники". В этих элегиях, раскрывающих трагизм великих творцов искусства, много личного, своего, батюшковского - его раздумий над жизнью, над своей невеселой судьбой. Может быть, поэтому он считал "Умирающего Тасса" лучшим своим произведением. "Скажи мне, каков Тасс мой? - обращался он к П. А. Вяземскому.- Он у меня на сердце"^*. В исторических элегиях происходит смещение поэтического внимания от событий современной истории к событиям давным-давно прошедших эпох и переключение интереса с проблем собственно исторических на проблемы эстетические.

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 542.)

Антологические стихотворения

Поэт все больше отходит от современной жизни, при этом печальное настоящее все сильнее перекликается с печалью минувшего. Кризис мировоззрения Батюшкова углубляется не по дням, а по часам. Источником творческого вдохновения уже не может быть ни настоящее, ни вообще почва исторической действительности. Батюшков находит этот источник в творчестве древних авторов, в созданной ими поэтической действительности.

Батюшков погружается в эту поэтическую действительность, чуждую прозе жизни, доверяя ей, как реальному факту. Возникают поэтические циклы: "Из греческой антологии" (1817-1818), "Подражания древним" (1821) и написанное еще в предшествующий период замечательное стихотворение "Вакханка" (1814-1815). Эти произведения показывают, что талант Батюшкова достиг полной зрелости.

Антологические стихотворения Батюшкова и по зрелости мастерства, и по существу сильно отличаются от ранних эпикурейских, или анакреонтических, произведений, которые сам автор относил к разряду так называемой "легкой поэзии". Анакреонтика Батюшкова - это использование мифологических образов с тем, чтобы придать поэтический колорит обстановке поэта-отшельника, понимающего всю условность нимф, эротов, амуров, хлой, делий и т. п. Батюшков продолжал традицию своих предшественников, прежде всего Державина. У последнего образы античности появляются среди самой прозаической обстановки современности. У него Купидон является в русскую крестьянскую хату, в которой ватага охотников, в их числе и поэт,

 На полу в избе повалкой
 Спать на сене улеглись... 

("Фалконетов Купидон")

Античная мифология растворяется в русском быте, и нередко Державин даже противопоставляет реальные образы русских людей образам античности, считая их выше, прекраснее, поэтичнее ("Русские девушки"). Совмещение античного, мифологического с реально-русским, реальным и даже более ценимым бытом и мотивами создает светлый, жизнерадостно-шутливый тон анакреонтических произведений Державина, а вслед за ним и произведений раннего Батюшкова. Введение античных героев и богов - лишь прием, рассчитанный на то, чтобы поднять в глазах читателя достоинство той скромной обстановки, которую Батюшков противопоставляет "обыкновенщине" светской жизни, отвергаемой им.

Суть антологических стихотворений совершенно иная. Здесь образы античности окружены родной для них обстановкой и являются перед глазами поэта в той поэтической реальности, которую им придала творческая фантазия поэтов древности. Погрузившись в мир этих образов, Батюшков открыл в нем реальное осуществление своей мечты о прекрасном, но "незнаемом мире". Мечтательный мир приобрел свой ярко чувствуемый, зримый образ, явился в живой плоти и крови. То, что происходит в "Вакханке" - это реально, как факт, у поэта нет ни малейшего сомнения в том, что все, о чем написано в "Вакханке", было на самом деле и как раз так, как об этом написано. То, что "свершилось" в стихотворении, взятом из Гедила ("Свершилось: Никагор и пламенный Эрот за чашей Вакхавой Аглаю победили..."), так и было на самом деле. Никагор, Аглая, вакханки, Лаиса, нереиды, прекрасное в античной жизни, не запятнанное соприкосновением с грубой и скучной "обыкновенщиной",- все это для поэта реальная действительность, в которой впервые его вдохновение нашло достойный предмет. Содержание и форма, наконец, по-настоящему слились в его стихах в единое гармоническое целое. "Незнаемый мир", вставший в точных очертаниях и красках, нашел отражение в ясном слове, скульптурно четком образе, в стройной композиции и, наконец, в невиданной еще краткости поэтической формы: появляются произведения в восемь и даже в четыре стиха. Приведя самое короткое из антологических стихотворений Батюшкова:

 Сокроем навсегда от зависти людей
 Восторги пылкие и страсти упоенья;
 Как сладок поцелуй в безмолвии ночей,
 Как сладко тайное любови наслажденье! 

Белинский говорит: "Такого стиха, как в этой пьеске, не было до Пушкина ни у одного поэта, кроме Батюшкова; мало того: можно сказать решительнее, что до Пушкина ни один поэт, кроме Батюшкова, не в состоянии был показать возможности такого русского стиха" (VII, 225).

Как ни ясен мир поэтической реальности, увлекший Батюшкова в творениях древних, он оставался все-таки "незнаемым" миром, областью мечты, идеалом. Увлечь воображение поэта он мог, но целиком заслонить от него существенность, тревоги и волнения реальной жизни никакой идеал не в состоянии. И никакой идеал не мог Увести Батюшкова от самого себя. Во всем, что сказано им в антологических стихотворениях, видны следы глубокой грусти, звучат мотивы прощания, оплакиваются невозвратные потери. Не говоря о ранее написанной "Вакханке", самые жизнерадостные стихотворения "Из греческой антологии" - это "Сокроем навсегда" (Из Павла Силенциария) и "Свершилось" (Из Гедила). Но эти жизнелюбивые стихи сменяются циклом стихотворений из того же Силенциария (VIII, IX, X, XI, XII, XIII), в которых жизнь звучит диссонансами, обнажается ее несовершенство.

В цикле "Подражания древним" образы античного мира сменились грустными мыслями в духе древних мудрецов.

 Взгляни: сей кипарис, как наша степь, бесплоден, 
 Но свеж и зелен он всегда.
 Не можешь, гражданин, как пальма, дать плода? 
 Так буди с кипарисом сходен:
 Как он уединен, осанист и свободен! 

Таким кипарисом остался он сам под бурями суровой жизни. И уединенный кипарис не выдержал, его сломала буря в самом расцвете,- большой талант оказался задушенным как раз на необычайно высоком новом взлете. Много думавший над проблемой жестоких противоречий таланта и условий общественной жизни, Батюшков сам оказался жертвой столкновения искусства с действительностью в условиях классового антагонистического общества.

Проза Батюшкова

Первое прижизненное издание произведений Батюшкова заключало в себе "Опыты в стихах и прозе".

Самым талантливым его "опытом" в художественной прозе является "Прогулка по Москве" (1812). За несколько лет до того как Грибоедов задумал "Горе от ума", Батюшков резко и точно обозначил несколько типов "фамусовской" Москвы, отметив их печатью неподдельного негодования. Великолепен образ старого московского вельможи, окруженного льстецами, иностранцами и шарлатанами, который, "пользуясь всеми выгодами знатного состояния", полученными по наследству, "даже не знает, в каких губерниях находятся его деревни", зато знает наперечет все подробности двора Людовика XIV и всех его любовниц! "Какое обширное поле для комических авторов, и как они мало чувствуют цену собственной неистощимой руды!" Очерк "Прогулка по Москве" написан в виде письма к другу, отличается непринужденностью рассказа, чистым, выразительным разговорным языком и местами остро сатиричен.

Вторая "прогулка" поэта - в Академию художеств - вызывает удивление своими мыслями-заданиями, реализованными лишь Пушкиным. Сидя у окна с Винкельманом в руке, "старый московский житель", оказавшийся в Петербурге, невольно предался мыслям. Нева, покрытая судами, оживленная набережная, толпы народа, самого разноплеменного,- все, что видно было из окна петербургской квартиры, навело его на мысль: "Что было на этом месте до построения Петербурга?" И воображению представилось: "сосновая роща, сырой дремучий бор или топкое болото, поросшее мхом и брусникою; ближе к берегу - лачуга рыбака..." "И воображение мое,- продолжает Батюшков,- представило мне Петра, который в первый раз обозревал берега дикой Невы, ныне столь прекрасные! Из крепости Нюсканц еще гремели шведские пушки, устье Невы еще было покрыто неприятелем, и частые ружейные выстрелы раздавались по болотным берегам, когда великая мысль родилась в уме великого человека. "Здесь будет город",- сказал он..."^*. Какая замечательная перекличка с Пушкиным! Какая связь творческих поколений и как органичен процесс роста и возмужания русской литературы: намеченное предшественником как мысль, как общая идея, превращается в недосягаемый шедевр под гениальным пером гениального ученика!

^* (К. Н. Батюшков. Сочинения. СПб., 1887, стр. 240, 242.)

Источники и пособия

Прижизненные издания К. Н. Батюшкова: "Опыты в стихах и прозе*, ч. I, II (первое издание вышло осенью 1817 года; второе - "Сочинения в прозе и стихах", ч. I, II-в 1834 году). (Пушкин, читая вторую часть "Опытов", сделал свои "Заметки на полях".)

Самое полное издание: К. Н. Батюшков. Сочинения, т. I-III. СПб., 1885-1887 (к столетию со дня рождения поэта). То же издание вышло в одном томе в 1887 году как "общедоступное".

Издания Батюшкова в советское время: К. Н. Батюшков. Сочинения. М.- Л., "Academia", 1934; К. Н. Батюшков. Сочинения. М., Гослитиздат, 1955 (к столетию со дня смерти поэта).

Литература о Батюшкове: В. Г. Белинский. Сочинения в прозе и стихах (Полн. собр. соч., т. I. M., Изд-во АН СССР, 1953, стр. 164-167; его же - "Сочинения Александра Пушкина" - статья вторая и третья); Л. Майков. Батюшков, его жизнь и сочинения. СПб., 1896 (второе изд.); Б. Томашевский. Статья "К. Н. Батюшков" в издании: "К. Н. Батюшков. Стихотворения. М., "Советский писатель", 1948; Б. Мейлах. Талант, задушенный временем (Б. Мейлах. Вопросы литературы и эстетики. Сб. статей. Л., Гослитиздат, 1958).

Узнать цену на шестеренный насос нш 100 в Москве можно на сайте gidro.ru.