Глава пятая. Революционный романтизм

В то время, когда Жуковский и Козлов искали выхода из противоречий действительности в примиряющем с жизнью христианском идеале, а Батюшков и Гнедич бежали от гнетущей современности в идеализированный мир античности, в русской литературе развилось и окрепло новое направление романтизма, направление боевое, бодрое, революционное. Источником вдохновения для этого направления явились идеалы и стремления лучших людей России, воспитанных великими историческими победами русского народа в 1812-1814 годах. Выдающимися представителями революционного романтизма являются Владимир Раевский, Кондратий Рылеев, Вильгельм Кюхельбекер, Александр Бестужев.

Подобно своим предшественникам, поэтам-просветителям "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств", революционные романтики-декабристы искали сплава высокой, пламенной, парящей речи Ломоносова - Державина - Радищева с точным, простым, выразительным словом живой речи. Как и просветители "Вольного общества", декабристы преследовали насмешками "слезливые полурусские иеремиады", наводнившие русскую литературу в начале XIX века. В статье "Взгляд на старую и новую словесность в России" А. Бестужев отметил творчество двух поэтов-просветителей "Вольного общества": Востокова и Пнина. О Востокове как поэте сказано, что он показал гибкость русского стиха во всех поэтических размерах, и главное: "Унылая поэзия его дышит философиею и глубоким чувством". О Пнине: он "с дарованием соединял высокие чувства поэта. Слог его особенно чист"^*. По смыслу этих оценок выходит, что после Державина для декабристской поэтической практики наиболее близки поэты "Вольного общества".

^* ("Полярная звезда", изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым", М.- Л., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 18.)

Продолжение и развитие гражданских традиций, традиций высокой социальной и философской мысли, а также соответствующего поэтического языка и поэтических жанров было одним из условий возникновения оригинального, нового и новаторского по своему существу направления революционного романтизма декабристов, со своей тематикой, положительным образом, социальным и эстетическим идеалом, со своей эстетической программой.

Литература и действительность в эстетических представлениях декабристов

Революционный романтизм декабристов возник из разлада с действительностью, из сознания непримиримого противоречия между реальными условиями жизни современного общества и наиболее сильными и неодолимыми стремлениями людей возвышенного ума и благородного сердца. Но в отличие от романтизма Жуковского - Батюшкова - Гнедича - Козлова декабристский романтизм чужд всяким соблазнам бегства от современной оскорбительной "обыкновенщины". Пафос декабристской романтики - в суде над действительностью, в критике ее, в желании изменить ее. Декабрист присматривается к тому, что происходит вокруг, он полон интереса именно к сегодняшнему дню, его задача - уловить такие стороны окружающего, гнев против которых обладал бы наибольшей силой воздействия на общество. Главное в революционном романтизме состояло не в том, чтобы изобразить отрицаемую действительность, но в том, чтобы выразить к ней непримиримое отношение передового сознания эпохи, чтобы возбудить в передовом обществе ненависть к сложившимся условиям общественно-политической жизни и желание изменить их. Революционный романтик полон возмущения против деспотизма, рабства, угнетения, но он карает зло жизни не тем, что показывает страшное обличье зла в правдивой картине, а непосредственным выражением своего возмущения и негодования. Он не изображает, как это свойственно реалисту, а называет факты, лица, события, давая им свою эмоциональную оценку и стремясь заразить читателя своим разгневанным чувством.

Главная задача литературы

Ожидание близкой победоносной революции исключало идею длительного изучения, исследования действительности и, напротив того, требовало от литературы напряженных усилий, направленных на создание в обществе соответствующей революционным потрясениям эмоциональной атмосферы. На первый план выдвигалась агитационная роль литературы, поэтического слова. Задача состояла не в том, чтобы всемерно углубить познание действительности образными средствами литературы и искусства. Нужно было создать в молодом поколении тот страстный порыв чувств, тот накал эмоций, без которых невозможно большое историческое дело. Революционный романтизм декабристов есть по преимуществу поэзия "благородных чувств". Но когда Рылеев говорил о "благородных чувствах" как предмете особых забот истинного поэта, он вкладывал в это выражение совсем не то содержание, которое могли в него вложить элегические романтики. Те заботились о благородстве чувств в сфере интимной жизни человека, стремились поднять своего читателя-дворянина из болота низменных животных страстей, сделать его человеком в любви, в дружбе, в отношениях с близкими, с женщиной. Декабристы ставили задачу воспитать благородные чувства человека-гражданина, человека как общественного деятеля, сознающего свою ответственность за родину, за свой народ, за будущее грядущих поколений. Среди "благородных чувств" самыми важными поэтому считались чувства "высокие" - "любовь к отечеству", "усердие к общественному благу", борьба за свободу против тирании и деспотизма. Декабрист говорит поэту:

 Оставь другим певцам любовь! 
 Любовь ли петь, где брызжет кровь, 
 Где племя чуждое с улыбкой 
 Терзает нас кровавой пыткой, 
 Где слово, мысль, невольный взор 
 Влекут, как ясный заговор, 
 Как преступление, на плаху, 
 И где народ, подвластный страху, 
 Не смеет шопотом роптать...*. 

^* (В. Раевский. К друзьям в сб.: "Декабристы". М.- Л., Гослитиздат, 1951, стр. 60.)

Декабристская поэзия подхватила гражданское направление, которое развивали в своих произведениях просветители "Вольного общества" в начале века. Только у декабристов ярче и конкретнее мысль о социальной миссии литературы: она должна поднять на борьбу за свободу, за свержение цепей, которыми окован народ, за уничтожение самовластья как источника всех общественных бед и зол. Просветители "Вольного общества" положили почин поэтического прославления тираноборца. Поэзия декабристов запела гимны Бруту-тираноборцу и Риего, предводителю вооруженного восстания против королевской власти. И она запела эти гимны, надеясь, что найдутся русские последователи и Брута и Риего.

Революционный романтизм декабристов не мог мириться с романтикой бегства от действительности, проникнутой часто безнадежным унынием и безысходными элегическими мотивами. В. Кюхельбекер в своей знаменитой статье "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" решительно отверг элегическое направление в поэзии, утвержденное Жуковским и Батюшковым. "Чувств у нас уже давно нет: чувство уныния поглотило все прочие. Все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску и наперерыв щеголяем своим малодушием в периодических изданиях"^*. Кюхельбекер не хочет даже признавать за этим направлением права называться романтическим.

^* ("Мнемозина, собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемая кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером", ч. П. М., 1824, сто. 36-37.)

Пушкин спорил с декабристами. Он недоволен был суровым приговором Жуковскому, который произнес Александр Бестужев. Он писал Рылееву: "Что ни говори, Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности"^*. Приговор Жуковскому Пушкин образно сравнил с желанием младенца, у которого прорезались зубы, кусать груди своей кормилицы. Рылеев подчеркнул слова Пушкина о влиянии Жуковского на дух русской литературы и не согласился с поэтом.

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X. М.- Л.. Изд-во АН СССР, 1949, стр. 118.)

Революционный романтизм декабристов взывал к отваге, душевной ясности и твердости. Как же мог он мириться с настроениями обреченности, непрестанной элегии, душевной расслабленности, апеллирующей к потусторонним силам? Вместо Аполлона декабристы ставили во главе муз Революцию, и поэзия, как одна из муз, должна была настраиваться на тон, задаваемый приближающимся грозным, и как сказал Рылеев, "роковым временам".

Идеал поэта

Декабристская эстетика выработала свое собственное представление о поэте. Вместо идеала поэта, которому поклонялись раньше, поклонялись и в их время (вроде Горация или Анакреона), декабристы выдвинули свой идеал. Это - Тиртей. Таким поэтом был для декабристов Байрон (В. Кюхельбекер, "Смерть Байрона"). Рядом с Байроном и Тиртеем стоял Пушкин-изгнанник, певец свободы. Гражданский Тиртей как идеал поэта воспринят революционно-демократической эстетикой России, прежде всего Белинским. Социальная, гражданская, революционная суть поэта ценилась декабристами превыше всего, и неспроста Рылеев заявлял: "Я не поэт, а гражданин". Эта формула, в несколько измененном виде, вошла в сознание революционеров-демократов ("Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан"). Кроме поэта - гражданского Тиртея,- декабристы ярко выразили мысль о поэте-пророке. Две главные черты составляют суть его: судьба гонимого, преследуемого "светом", обществом и дар прорицания иных времен, торжества разума, правды, свободы на всей земле. Владимир Раевский ставил поэта-пророка в ряд с такими мучениками мысли, обгонявшей века, как Галилей и Сократ. ("Смеюсь и плачу"). "В нищете таланты погибают,- говорит он.- Безумцы ум гнетут". Ему вторит Кюхельбекер: "Пророков гонит черная судьба", умирают с голоду Камоэнс и Костров, другие томятся в изгнанье ("Участь поэтов"). Но тяжкая жизнь, гоненья и несправедливости не в силах сломить истинного поэта, и он возвышается в веках как провидец будущего, как смелый обличитель настоящего. Его устами говорит высшая истина, высший разум, сам бог или сама история.

Многочисленные вариации на тему поэт-пророк, вариации, с необычайной силой таланта разработанные самыми выдающимися нашими поэтами - от Пушкина и Лермонтова до Маяковского, берут начало в этих представлениях декабристов.

Литература и народ

Революционный романтик творит, гневается, воплощает свои думы и чувства в яркое, агитационное слово не ради отвлеченных идей, не затем, чтобы вообще заступиться за "сирых вдов и сирот" и поруганную абстрактную справедливость. Он преследует ясные социальные цели. У него есть прямой враг, против которого он на своем особом языке поднимает общественный гнев. Этот враг - самодержавие. Жалобы на действительность, глубоко проникающие творчество пассивно-элегического романтизма, никогда не отличались конкретной социальной мотивированностью. Идеалы и эмоции просветителей "Вольного общества" переплетались с политическими иллюзиями. Революционный романтизм декабристов конкретен, точен, трезв в своих социальных симпатиях и антипатиях. В "Элегии" Владимир Раевский нарисовал образ самовластного владыки страны как воплощение принципа антинародности, угнетения, несправедливости, рабства. И поэт предсказывает "страшную грозу", которая повергнет в бездну "железной злобы трон". В послании "К друзьям" Раевский называет самодержавие "зверской властью", которая боится закона, отвергает честь и разум.

Кюхельбекер воспевал "вооруженную свободу, борьбу народов и царей" ("Прощание"), клеймил ненавистным словом гнусных "ласкателей самовластья" в России ("А. П. Ермолову") и толпу тиранов, "гнетущих вековым жезлом немые Запада народы" ("К Вяземскому"). В песне-гимне декабристов, написанной Павлом Катениным, сказано:

 Отечество наше страдает
 Под игом твоим, о злодей! 
 Коль нас деспотизм угнетает,
 То свергнем мы трон и царей*. 

^* (В сб.: "Декабристы", Гослитиздат, М.- Л., 1951, стр. 88.)

Революционный романтизм выразил самое важное, самое глубокое, самое больное для страны противоречие между вековыми стремлениями народа к свободе и гнетом самодержавия. Декабристы открыли путь для политической поэзии в истории русской литературы. Самодержавие они никогда не отделяли от крепостничества.

Рубцы от помещичьих плетей как будто прошли по сердцу декабристов. "Соучастье" в народных бедах, бесправии, унижении было до крайности непосредственным, острым. В стихотворении "Тень Рылеева" Кюхельбекер вкладывает в уста поэта-вождя прекрасные слова:

 Блажен и славен мой удел:
 Свободу русскому народу
 Могучим гласом я воспел,
 Воспел и умер за свободу! 

Выражая социально-исторические тенденции, наиболее отвечающие интересам народа, революционные романтики далеки от мысли писать о народе и для народа. Своим идейным пафосом они вызывали симпатии к народу и благодаря этому приготовляли почву для поворота русской литературы лицом к мужику. Но их собственное творчество ни в какой мере не ставило задачи введения в литературу правдивого образа русского крестьянства.

Декабристы первые провозгласили принцип народности в русской литературе. Но народность на их языке означала не что иное, как национальную самобытность. Само слово народность создано было Вяземским как перевод французского la nation. Принцип народности в этом смысле заострен против подражательности, против идеологии низкопоклонства перед иностранщиной, характерной черты русского барства. Декабристы призывали любить свою родную землю и быть разумно гордыми своим народом, своей культурой. Они говорили: русские отняли у французов лавры Марса; они смогут оспаривать у них и лавры Аполлона! Пора перестать вздыхать по-стерновски, рассыпаться в любезностях по-французски, залетать в туманные дали по-немецки! У русского народа есть героическая история, есть свой дух и нравы, есть своя поэзия.

Стиль революционного романтизма

Декабристская идея самобытности сыграла важную роль в истории литературы. Благодаря их попытке овладеть формами народной поэзии и народного поэтического языка образцы агитационной поэзии, данные Рылеевым и Александром Бестужевым, оставили неизгладимый след в русской поэзии.

Провозгласив "поэзию народную" (выражение Кюхельбекера) в качестве важнейшей задачи творчества всех талантливых русских писателей-патриотов, сами революционные романтики не могли ее создать. Ни их идеология, ни цели творчества не отвечали такой задаче. Они могли облегчить решение великой задачи - создания национальной русской литературы, занимающей почетное место в ряду самых развитых и влиятельных литератур мира. Однако собственное творчество они подчинили всецело целям политической борьбы. Они творили, чтобы воспитать героев для грядущих битв "за угнетенную свободу человека". Они говорили с просвещенным дворянским обществом, писали для него, выбирали жанры, выразительные средства, приемы, понятные этому обществу, способные взволновать и наэлектризовать его. В соответствии с этим декабристы щедро черпали образы, картины, речения, сравнения и уподобления из библейской истории, мифологии и античной культуры. Продолжая традиции поэтов "Вольного общества" и Радищева, декабристы вводят в свои произведения хорошо известные читателю имена Катона, Брута, Катилины, Аристида, Фемистокла, Цицерона, Сократа, Пифагора, Сенеки, Лукреция - из античной истории Греции и Рима; имена Декарта, Канта, Колумба, Галилея, Лейбница, Ньютона, Шиллера, Байрона - из новой истории; имена библейские: Саваоф, Давид, Исайя, Егова и массу мифологических имен и названий. При этом все знаменитые, известные просвещенному обществу имена включаются в поэтическую строку не ради самих себя, а как намек на то, как должен поступать современник, что и как должен он отстаивать и во имя чего бороться. Декабрист пишет о Бруте, понимай, что речь идет о защите идеи республиканского строя при помощи цареубийственного кинжала. Декабрист пишет: Вадим, а читатель переводит это в современный план и понимает, что дело идет о возрождении древнерусских традиций народоправства. Декабрист, подобно просветителям "Вольного общества", пишет о неграх, о восставших против султана греках, о народах, свергающих иго поработителя-тирана, а надо понимать, что поэт взывает вообще к борьбе против всякого деспотизма за свободу и прежде всего против деспотизма русского царя за свободу русского народа.

Семантическая двуплановость поэтического слова сочетается у революционных романтиков с повышенным интересом к выразительной, а не к изобразительной стороне слова. Декабристская поэзия заставила сверкать слово оценочными, экспрессивными своими оттенками.

 Под тень священную знамен, 
 На поле славы боевое 
 Зовет нас долг - добро святое. 
 Спешите! 

(В. Раевский "К друзьям")

Все определения: священную, боевое, святое - экспрессивны, обращены не к художественному воображению читателя, а к его благородному сердцу, их назначение не в том, чтобы вызвать перед глазами читателя живой образ явления, а в том, чтобы взволновать его, заразить его социальными высокими эмоциями поэта-революционера.

Декабристы пустили в оборот обширный запас политической лексики, слово приобрело в их употреблении острый социальный смысл. "Объясняя" слова, Раевский вел политическую работу в ланкастерской школе. Слово "труд" неожиданно стало заместителем революции, восстания, вооруженного свержения деспотизма: Кюхельбекер, отзываясь на восстание греков против турецкого владычества, писал:

 На страшный и священный труд
 Помчались радостные греки! 

("Пророчество")

Пушкин воспринял подобное словоупотребление и применил его для характеристики подвига самих декабристов: "ваш скорбный труд не пропадет". В лекции о русской литературе и русском языке, которую Кюхельбекер прочитал в Париже летом 1821 года, развита романтическая теория русского языка, согласно которой он с самого начала был языком свободы, ибо развился в условиях республиканского Новгорода, задолго до установления в России деспотических форм политического правления. "Русский московский язык,- утверждает Кюхельбекер,- ...является языком новгородских республиканцев... И никогда этот язык не терял и не потеряет память о свободе, о верховой власти народа, говорящего на нем. Доныне слово "вольность" действует с особой силой на каждое подлинно русское сердце"^*.

^* ("Литературное наследство", т. 59. М. Изд-во АН СССР, 1954, стр. 374, 375.)

Декабристы-поэты, так же как и публицисты, журналисты и критики, немало сделали для того, чтобы выявить и заставить с новой силой прозвучать родные слова, хранящие в себе свободную душу народа: вольность, общественное благо, гражданин, ревность гражданина, гражданина сан, гражданское мужество, иго самовластья, самовластительный, тиран, древние права граждан, правда и закон, сыны свободы, друг человечества, пророк свободы, враг царей, святая цель, добро святое, священное знамя, венец страдальчества и славы, солнце обновления, борьба народов и царей, вооруженная свобода, бурный мятеж, вече, царь - народ!

Усвоив то, что было уже сделано их предшественниками - от Державина и Радищева, до Попугаева, Пнина и Востокова, декабристы вместе с Пушкиным создали лексику русской политической лирики.

Выражая высокий строй дум и чувств, революционный романтик строит свое лирическое произведение на основе ораторских, декламационно-выразительных синтаксических фигур, задавая вопросы, отвечая на них, ломая строку, чтобы выразить в интонационно-синтаксическом контрасте глубину противоречий между сущим и желаемым, между тем, что отвергается, и тем, что манит и воодушевляет. "Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан...? Нет, не способен я..." (Рылеев); "Зовет вас долг-добро святое. Спешите!" (Раевский); "Иди к народу, мой пророк!" (Ф. Глинка); "Свобода! Ты царствуй над нами!" (Катенин); "О сонм глупцов бездушных и счастливых! Вам нестерпим кровавый блеск венца" (Кюхельбекер); "Терпите,- думают,- лишь было б нам легко: далеко от царя, до бога высоко!" (А. Бестужев). Поэт-декабрист, когда пишет, чувствует себя будто на трибуне или во всяком случае среди единомышленников, ожидающих от поэта призывного слова.

Идейная направленность творчества революционных романтиков оказалась в противоречии с выработанными Жуковским и Батюшковым поэтическими жанрами. Романтизм Жуковского из лирических жанров наибольшее внимание уделял элегии. Этот жанр созвучен жалобам на жизнь, из роковых противоречий которой не видно реального выхода. Революционные романтики отвергли в основном этот характерный для романтизма жанр. Они вернулись к практике поэтов "Вольного общества" и стали культивировать боевые, горящие гражданским пафосом, оды. Это не возврат к оде XVIII века, парившей вокруг престола. Они развивали традиции той оды, которую создавали Пнин, Борн, Попугаев, Востоков. Кстати, Кюхельбекер очень хорошо знал не только Востокова, но и Борна: его парижская речь о русском языке и литературе построена в некоторых своих частях на критическом использовании плодотворного опыта Борна в его "Кратком руководстве к российской словесности".

Декабристы писали и элегии, но это лишь в тех случаях, когда разрабатывалась тема большого философского содержания; таковы элегии В. Раевского. Не вздохи о потустороннем мире,- размышления об источниках социального неравенства; о первопричинах бытия, о бессмертии великих идей, о конечном торжестве свободы составляют идейное содержание элегий "первого декабриста". Они поэтому насыщены философской терминологией и отличаются мужественным тоном, ораторски-декламационным строем фразы.

Жанр дружеского послания также изменился, наполнившись вопросами большого политического значения. Не отступник "света", сельский мудрец, живущий в союзе с поэзией, любовью, вином и друзьями и таким образом отстаивающий свою личную независимость, а политический борец, гневный, мужественный, гордый перед своими врагами, вырисовывается в дружеских посланиях Раевского ("К друзьям"), Кюхельбекера ("Поэты", "К друзьям, на Рейне", "К Вяземскому"), Рылеева ("Бестужеву"). Слияние интимного с общественно-значимым, характерное для этих посланий, впервые было достигнуто в знаменитом послании Батюшкова "К Дашкову". Но Батюшкову не удалось утвердиться в этом поэтическом жанре. Его разработали декабристы. Пушкин придал этому жанру классическую форму.

Революционный романтизм выдвинул и совершенно неизвестный до того поэтический жанр - думу гражданского содержания. Рылеев ввел думу, и этот жанр некоторое время бытовал в практике поэтов первой половины века. Но прочной позиции "думы" не завоевали, оставшись любопытным явлением в истории русской поэзии.

Лирический по своему отношению к действительности, революционный романтизм пытался создать также и свою прозу и свою драматургию. Повесть А. Бестужева имела успех и была значительным фактом литературной жизни накануне декабристского восстания. Такие произведения А. Бестужева, как "Роман и Ольга", "Ревельский турнир", противостоят сентиментальной прозе своей антидворянской направленностью и идеализацией новгородского республиканизма. Но истинной жизни и в них очень мало, а язык изобилует цветистой фразеологией.

Не добились важных успехов декабристы и в драматических жанрах. Опыты Кюхельбекера в жанре трагедии ("Аргивяне", 1822, 1822-1824) стоят в художественном отношении не выше, чем прозаические начинания Рылеева. Главный вклад революционного романтизма в развитие русской литературы - это лирика, поэма. Лирическое творчество выражало суть отношений декабристов к действительности. Их метод сформирован на основе политического романтизма. Поэтому пафос негодования и протеста оттеснял на задний план глубокое исследование законов и реальных социально-исторических сил общества. Всеоружие знания - не их оружие. Их оружие - молодой энтузиазм и жажда самопожертвования. В декабристах со всей красотой отразилась юность русского освободительного движения. В созданном ими художественном методе также на первом плане стоит не художественное исследование жизни, а отрицание существующего во имя высших целей. Они высказали истину о своем времени, но это истина чувства, возмущенного неразумной действительностью. Глубокий анализ ее - дело реализма. Своей поэтической практикой, своим влиянием на умы и сердца, своей эстетикой революционный романтизм не меньше влиял на подготовку русского реализма, чем талантливое творчество Жуковского, Батюшкова. Но декабристы не могли уяснить себе правомерности и освободительного духа реалистического метода в литературе. И Рылеев с Бестужевым, и Кюхельбекер оказались единодушными противниками тех реалистических изображений действительности, к которым перешел Пушкин в первой же главе "Евгения Онегина". Они считали, что романтические поэмы Пушкина "Кавказский пленник" и "Бахчисарайский фонтан" неизмеримо выше его романа. Бестужеву не понравилось в Онегине как раз то, в чем его величайшее значение - что он тип, один из тысяч. Поэтическое для революционных романтиков - это необычное, резкие черты, особенное и исключительное, все, что гораздо выше "тысяч", противостоит "свету" и привычным отношениям между людьми.

Критикуя Пушкина, оспаривая его мнения и даже метод, декабристы, однако, все свои надежды на великую русскую литературу связывали с этим именем. Они поддержали Пушкина в его нелегкой судьбе.

Глава шестая. Творчество К. Ф. Рылеева (1795-1826)

В марте 1825 года Пушкин писал из своей Михайловской глуши Александру Бестужеву: "Откуда ты взял, что я льщу Рылееву? Мнение свое о его "Думах" я сказал вслух и ясно; о поэмах также Очень знаю, что я его учитель в стихотворном языке, но он идет своею дорогою. Он в душе поэт... Жду с нетерпением Войнаровского и перешлю ему все свои замечания. Ради Христа! чтоб, он писал, да более, более!"^*.

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 131.)

Несомненно, это самая высокая и самая компетентная оценка творческого дарования Рылеева. И Пушкин не однажды выражал свое мнение о Рылееве как большом поэте. Следя из Михайловского за развитием современной русской литературы, Пушкин отметил, что на русском Парнасе происходит смена министерства, что старые авторитеты, такие как Жуковский и Батюшков, уступают место новым, свежим и крепким дарованиям. Среди них первое место он отводил Рылееву и в шутку прочил ему пост министра^*.

^* (Там же, стр. 124.)

Рылеев - самое крупное дарование среди писателей-декабристов, ярчайший выразитель основных идей и образов революционного романтизма декабристов. В нем слились революционер и поэт, жизнь и творческое дело, политическая борьба и поэзия. Он пример того, как плодотворно влияние революционной идеологии на поэтический талант и как важно влияние поэтического слова в революционном деле.

Жизнь и борьба Рылеева

Кондратий Федорович Рылеев прожил всего тридцать лет. Он родился 18 сентября 1795 года в поместье отца, небогатого русского помещика, - в селе Батово бывшей Петербургской губернии. Образование и воспитание получил в кадетском корпусе в Петербурге (1801-1814), где директором был генерал-майор Клингер, известный немецкий поэт периода "бури и натиска", сподвижник молодого Гёте, сменивший свою романтическую музу на генеральский мундир и "палочную педагогику". Мальчик Рылеев не раз подвергался клингеровским "палочным внушениям".

В корпусе им написана шуточная поэма "Кулакияда" и не сохранившаяся ода "Любовь к отечеству". В последние годы пребывания в корпусе Рылеев, много читавший, называвший себя "великим охотником до книг", уже стал задумываться над тем, что принесет ему "переход... в волнуемый страстями мир". 10 февраля 1814 года "переход" совершился: его выпустили из корпуса прапорщиком в артиллерийскую бригаду. Бригада уходила в заграничный поход, и в конце месяца юный прапорщик был уже в Дрездене. Целых девять месяцев Рылеев в составе войск находится в Баварии, Саксонии, Швейцарии, Франции, Польше и Пруссии. Не успели отстояться его заграничные впечатления во время трехмесячного пребывания в "российских пределах", как в середине апреля 1815 года в связи с бегством Наполеона с Эльбы воинская часть Рылеева вновь отправилась в заграничный поход, на этот раз прямо на Париж. Сентябрь 1815 года он в Париже. Ему пришлось пройти тем же путем, которым в 1814 году проходил вместе с победоносным русским воинством другой поэт - К. Н. Батюшков. Подобно Батюшкову, юный Рылеев испытал необычайно сильный прилив патриотических чувств при переправе через Рейн. "Ровно через год я вновь переправляюсь через Рейн,- писал он матери.- Какая величественная река! Какое чудесное зрелище! При приближении к ней, я ощутил некоторый род благоговения - множество различных чувств волновали душу мою!.. Года за четыре пред сим, кто предполагал, что войска чуждых стран так легко будут переправляться через реку сию? Этого мало, кто мог предполагать столь быстрые действия союзников и столь слабое сопротивление противников?!... Время, время! лети скорее, удвой полет свой - любопытство знать будущее снедает меня"^*.

^* (К Ф Рылеев. Полн. собр. соч. М.-Л., "Academia", 1934, стр. 437.)

В письмах из Парижа Рылеев попытался придать своим впечатлениям литературную форму, однако они не могут идти ни в какое сравнение с письмами Батюшкова к Гнедичу ни по богатству содержания, ни по достоинствам слога, ни по мысли. Но и в них есть несколько ценных фактов и идей. Довольно зорок оказался Рылеев в политическом отношении. Он отметил, что "здешние умы расположены к мятежам, сердца - к мести. Почти каждодневно обнаруживается враждебный дух парижан, склонный к беспокойствам"^*.

^* (Там же, стр. 379.)

По возвращении на родину Рылеев служил в армии до января 1819 года. Его конно-артиллерийская рота находилась в Воронежской губернии, недалеко от Острогожска, а затем вблизи Павловска. Послевоенная обстановка, порядки и условия воинской службы стали в тягость Рылееву. В стране развивалась аракчеевщина. Рылеев писал матери: "...И так уже много прошло времени в службе, которая никакой не принесла мне пользы, да и вперед не предвидится, и с моим характером я вовсе для нее неспособен. Для нынешней службы Нужны подлецы..."^*. Уволенный в отставку, он непродолжительное время прожил в Воронежской губернии, в имении родителей жены, занимаясь литературным творчеством. Осенью 1820 года Рылеев с семьей переехал в Петербург. Еще в марте этого года в журнале "Благонамеренный" были опубликованы его первые небольшие произведения: эпиграмма "Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания" и "Романс". В столице, охваченной борьбой мнений, "схваткой гения света с гением тьмы", потрясенной восстанием Семеновского полка, идеология и поэтический талант Рылеева развивались необычайно быстро. Быстро возмужав в идейно-политическом отношении, Рылеев в очень короткое время из поэтического подмастерья Батюшкова и Жуковского превратился в мастера гражданской поэзии и заслужил высокие похвалы самого Пушкина. Как человек Рылеев заслужил всеобщие симпатии, будучи заседателем Петербургской уголовной палаты, а затем правителем канцелярии Русско-американской компании. Он приобрел большую популярность неподкупной честностью и защитой невинно-обиженных простых людей. Николай Бестужев сохранил для истории важный факт. В 1821 году в имении графа Разумовского произошел крестьянский бунт. Крестьян усмирили силой. Дело "разумовских крестьян" попало в петербургскую уголовную палату, где как раз служил Рылеев. Он решительно высказался в защиту крестьян. Н. Бестужев пишет: "Император, вельможи, власти, судьи, угождающие силе,- все было против, один Рылеев взял сторону угнетенных, и это его мнение будет служить вечным памятником истины - свидетелем, с какой смелостью Рылеев говорил правду"^**.

^* (К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.- Л., "Academia", 1934, стр. 446.)

^** ("Воспоминания Бестужевых". М.- Л., Изд-во АН СССР, 1951, стр. 14.)

Певец гражданского мужества, Рылеев сам был его живым воплощением. В борьбе со злом и неправдой развивалось и крепло негодование Рылеева против существующего порядка и желание изменить его. Сослуживец по уголовной палате, И. И. Пущин, правильно поняв настроение и стремления Рылеева, принял его в члены тайного Северного общества декабристов. "Здесь,- говорит Н. Бестужев,- порывы его души, болезнь сердца о несчастиях родины и неясные понятия о желании лучшего получили должное направление. Отсюда мы видим уже в нем новый порядок идей, другие действия, иные поступки. Пылкий юноша созрел постоянным и осторожным мужем; раздраженный смельчак переменился в скрытного и предприимчивого заговорщика; дерзновенный поэт - в обдуманного стихотворца, который уже не гремел проклятиями на площадях против эфемерных любимцев, но в сочинениях своих желал направлять умы соотчичей к единственной цели, к благородной свободе народов"^*.

^* (Там же, стр. 12-13.)

Активный, полный энергии, самоотверженный деятель, Рылеев вскоре стал душой Северного общества. Вокруг него сплотились И. И. Пущин, Каховский, Оболенский, братья Бестужевы - Александр, Николай и Михаил, братья Беляевы, Кюхельбекер, А. Одоевский, Арбузов. Все они, кроме Пущина, были приняты в общество Рылеевым. Они составили левое крыло Северного общества, республиканское по своему убеждению. В декабре 1824 года вместо выбывшего Трубецкого Рылеева избрали членом Северной думы. Вместе с Оболенским он создал в Думе перевес левого большинства над правым меньшинством сторонников конституционной монархии. Рылеев стал фактическим идейным вождем Северного общества. Это положение он завоевал еще до избрания в члены Думы. Поэтому вождь Южного общества Пестель, приехав в апреле 1824 года в столицу, решил обсудить общие вопросы восстания не с кем-нибудь, а именно с Рылеевым. В двухчасовой беседе с Пестелем Рылеев выразил свои республиканские взгляды: революция уничтожает самодержавие, уничтожает царскую фамилию, собирает Великий народный собор для установления народоправия. Своим соратникам Рылеев говорил о великом значении их революционного дела для всей Европы; переворот в России будет благом "для целого света", все страны "должны ждать всего от России". "Переворот в Европе надлежит начинать с России"^*.

^* (Цит по кн.: К. Аксенов. Северное общество декабристов. Л., Лениздат, 1951, стр. 222, 224.)

Как только было принято решение о восстании, квартира Рылеева сделалась местом совещаний, и отсюда исходили все распоряжения относительно восстания. Сам диктатор восстания князь Трубецкой в решающие дни по два, по три раза приезжал к заболевшему Рылееву. Вечером 13 декабря 1825 года состоялось последнее совещание на квартире Рылеева, разработавшее план восстания. Вместе с Пущиным и Оболенским Рылеев воодушевлял Каховского на убийство Николая I. 14 декабря, когда восстание на Сенатской площади оказалось погубленным, Рылеев в подавленном настроении вернулся к себе на квартиру и около 8 часов вечера был арестован. В 12 часов ночи, после того как он был допрошен в Зимнем дворце, его отправили в Петропавловскую крепость и, согласно инструкции Николая I, заточили в каземат № 17 Алексеевского равелина. Отсюда его увели на казнь 13 июля 1826 года. С редким самообладанием встретил он безвременную смерть. Ранним утром 13 июля он написал спокойное письмо жене, выразив "душевную, искреннюю, предсмертную благодарность" всем близким и в особенности жене: "Ты, мой милый, мой добрый и неоцененный друг, осчастливила меня в продолжение восьми лет... Бог тебя вознаградит за все... Прощай! Велят одеваться..."^*.

^* (К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.- Л., "Academia", 1934, стр. 519.)

Обращаясь к великой тени Рылеева, Огарев предсказывал ему вечную любовь русского народа, когда он завоюет себе свободу:

 ...Образ смерти благородный
 Не смоет грозная вода,
 И будет подвиг твой свободный
 Святыней в памяти народной
 На все грядущие года. 

Лирика Рылеева

Прежде чем выступить со стихами в печати, Рылеев писал "для себя" на протяжении целых восьми лет. Тут была упомянутая "Кулакияда" и сентиментально-нежные послания к Делиям и Доридам, совершенно в духе карамзинских эпигонов, и эпиграммы, и надгробные надписи, и воспевания "младого поэта", ставшего анахоретом, ненавидящим "столичной жизни цепи".- в подражание Батюшкову.

Пробовал начинающий поэт выйти из узко-личных тем ("На погибель врагов", "Победная песнь воинам", "Любовь к отчизне"), но и тут его не выпускала из своих цепких лап литературная рутина, условные образы и напыщенные фразы. Его талант стремился проявиться, метался от образца к образцу, а своей идеи, которая зажгла бы его, у поэта не было. Спасение пришло вместе с переездом в Петербург. Дуновение предреволюционных настроений, героическая декабристская среда, рост общественного возмущения аракчеевщиной, наконец, восстание Семеновского полка - этого было достаточно, чтобы поэт с настоящим дарованием нашел свою дорогу.

Первым произведением, выразившим рылеевское направление в поэзии периода 1812-1825 годов, была его сатира "К временщику". Свободолюбивые стихи и эпиграммы Пушкина ходили по рукам в списках. Рылеев выступил в печати, подписавшись полным своим именем.

В сатире Рылеева продолжена традиция Радищева, подхваченная поэтами-просветителями "Вольного общества" - обращение к античности как к арсеналу образов, имен, событий, отличающихся духом непреклонной гражданственности. Радищев угрожал царям именем Брута. Попугаев и Борн, отражая русские дела, писали о них излюбленными антитезами: тиран - тираноубийца - и Гармодий с Аристогитоном, Нерон - и "разъяренная чернь". Угрозы "разъяренной чернью" Цезарям, Неронам, царям вообще и у Радищева, и у Попугаева, и у Рылеева выражают особенность идеологии дворянской революционности, так же точно, как и образ тираноборца, решающего своим кинжалом участь гражданской свободы. Образы Кассия и Брута, "врага царей Катона", воспетые в сатире Рылеева, были дороги всем передовым людям из дворян, скорбевшим за участь родины под гнетом аракчеевщины.

Весь политический пафос сатиры "К временщику" выражал настроения революционной дворянской молодежи и поэтому произведение еще неизвестного поэта современники восприняли с энтузиазмом как открытый, бесстрашный "удар, нанесенный Рылеевым самовластию"^*. Обращение к истории древнего Рима с целью противопоставить Риму императорскому Рим, отстаивающий свободу и гражданскую доблесть, означало прямой вызов классицизму, черпавшему образы, мотивы и ситуации в действиях Цезарей и Августов.

^* ("Воспоминания Бестужевых" М.- Л., Изд-во АН СССР, 1951, стр. 12.)

В сатире "К временщику" автор не задавался целью нарисовать образ временщика в его живых, конкретных чертах. Эту задачу поставил бы перед собой поэт-реалист. У Рылеева иная творческая установка: обличить временщика, взяв его в самых общих политических качествах, заклеймить его негодованием, вызвать к нему презрение в читающей публике. Произведение по своему творческому методу романтично.

В течение пяти лет зрелого творчества Рылеев развивал высокое гражданское направление русской поэзии и пережил бурный подъем в идейном и поэтическом отношениях. Сатира "К временщику" еще тесно связана с традицией классицистической сатиры и с точки зрения искусства едва ли ушла далеко вперед в сравнении с сатирой хотя бы Милонова. Предельная обобщенность образа "злодея", однообразный ритм, однообразная парная рифмовка, условность эпитетов - вот поэтические приметы давнишней традиционной "сатиры".

Совсем иное - стихи "Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан..." (написаны в начале декабря 1825 года, за несколько дней до восстания). Стихотворение полно движения, стремительности, стих сильный, энергичный, тон ораторский, слова точные, веские, определения касаются самого существа вещей. В идейном отношении произведение "Я ль буду в роковое время..." представляет собою самое яркое поэтическое выражение идеологии декабристов. Не о временщике теперь речь. В сатире "монарх" оставался на заднем плане, и бичевание временщика могло иметь целью, между прочим, желание открыть монаршие очи на того, кому фактически передана державная власть. За четыре года Рылеев изжил монархические иллюзии. Поэт ведет бой против "ига самовластья". По отношению к этому игу он делит молодое поколение на борцов "за угнетенную свободу человека" и на изнеженных, избалованных дворянских юношей, не думающих о борьбе. По тону, по характеру лирического воодушевления стихотворение имеет целью пробудить этих юношей, вырвать их из объятий "праздной неги" и поставить под знамена святой свободы. Стихи-пропаганда, стихи-воззвание в духе той самой работы, которую проводили декабристы в обществе! Чисто декабристским является брошенный юношам упрек в том, что они изменяют республиканскому идеалу древних своих предков-славян.

Тремя-четырьмя годами раньше В. Раевский, тираспольский узник, прославлял в своих посланиях из крепости идеализированных им новгородцев. Это общая черта дворянских революционеров - стремление найти воодушевление для 'борьбы с царским самодержавием в идеализированных образах "славянской вольности". Но декабристы - борцы широкого политического горизонта. В их поле зрения всегда был опыт революционной борьбы всей Европы. И эта черта декабристской идеологии ярко выражена в стихотворении Рылеева. Грядущие народные мятежи нуждаются в людях типа Брута и Риеги. Было бы неправильно видеть в словах: "когда народ, восстав", предсказание поэтом народной, т. е. крестьянской революции.

К образу Брута, традиционному для русской передовой поэзии со времени "Вольности" Радищева, присоединен образ, олицетворяющий сугубо декабристское понимание и целей, и характера, и "движущей силы" подготовляемой революции: она должна быть совершена армией, как это было в Испании под руководством Риего, в 1820 году. Поэтические образы Рылеева связывают различные формы борьбы против тирании и деспотизма - от сопротивления новгородцев великому русскому князю до испанской военной революции и от последней до тираноборства древних римлян. Поэтическое произведение вырастает в обобщение международного опыта самоотверженной борьбы "за угнетенную свободу человека". Широкое политическое дыхание произведения выражается в ораторском стиле, свободном стихе, ярком, эмоциональном слове, зажигающем сердца. "Я ль буду в роковое время" одно из лучших произведений в летописях русской политической поэзии. И оно много десятилетий делало свое важное дело, пробуждало умы и сердца для борьбы за восстание всего народа "на расправу с позором и проклятьем России"^*. В. И. Ленин хранил в своей памяти образ поэта, воспевавшего "гражданина сан".

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6. стр. 171.)

Наряду с главным направлением поэзия Рылеева не чужда была других важных тем и вопросов, характерных для гуманистической русской литературы.

Подобно Ридищеву и просветителям "Вольного общества", поэт-революционер отразил чувство сердечного участия передового русского общества в судьбах других народов. Как Н. И. Гнедич, Рылеев откликнулся на освободительное движение греков, призывая А. П. Ермолова, "гения северных дружин", спасти священную свободу "потомков Фемистокла" (Послание "А. П. Ермолову"). В оде "На смерть Байрона" английскому поэту поется гимн славы прежде всего как участнику "в святой борьбе за вольность грека".

Большим вкладом в развитие присущего русской классике духа братства народов являются мастерские отрывки из незавершенных поэм: "Наливайко", "Хмельницкий", "Палей". В украинцах Рылееву нравился дух ненависти к крепостным цепям, которыми их опутала Екатерина II в конце XVIII века. "Прикрепленные к земле", они, как отмечает поэт, называли себя все-таки лишь "подданными", не желая сливаться с общей массой, по их презрительной кличке, "крепаков"^*. Народная украинская песня, вольная, как степное раздолье, привлекла внимание русского революционного поэта. Отсюда почерпнул он жанр известных дум. С Украиной связано лучшее его произведение в лиро-эпическом роде, поэма "Войнаровский". Опережая Пушкина и Гоголя, Рылеев сближал в своем творчестве два братских народа России.

^* (К Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.-Л., "Academia", 1934, стр. 298-299.)

Рылеев подхватил замечательный мотив поэзии просветителей "Вольного общества" - воспевание героя разума, культуры и прогресса в противоположность герою завоеваний. В оде "Гражданское мужество", которая восходит по своей идейной направленности к "Оде достойным" Востокова, осуждается вековечное преклонение людей перед Аттилами, Наполеонами, утверждавшими свою славу "убийственным мечом". Особенно ненавистен Рылееву "герой меча" за то, что он обыкновенно насильничает над законами и свободой. Поэт был одним из самых принципиально-непримиримых врагов всякого рода бонапартизма:

 Где славных не было вождей
 К вреду законов и свободы? 

Доблесть защитников отечества нисколько не отрицалась Рылеевым. Он знал ей цену. Но отдавая дань патриотического уважения и любви "грозе врагов", "щиту отчизны", поэт гораздо выше ставил героя гражданской доблести.

 Но подвиг воина гигантский
 И стыд сраженных им врагов
 В суде ума, в суде веков -
 Ничто пред доблестью гражданской. 

("Гражданское мужество")

В суровые гражданские и политические темы рылеевской поэзии проникали порой нежные мелодии любви. Замечательно, что и поэтом любви Рылеев стал не раньше того, как обозначилось его основное - политическое направление. Все, что писалось до сатиры "К временщику", а писалось немало о сердечных переживаниях и радостях пылких увлечений, отмечено печатью поэтического эпигонства, бледно, безжизненно, книжно. Став поэтом-гражданином, Рылеев нашел свои собственные краски и для интимных переживаний. Именно в 1824-1825 годах создан единственный в своем роде цикл лирических стихотворений Рылеева, в котором глубокая, поглощающая страсть освещена совершенно особым светом. В этот цикл входят стихи: "В альбом Т. С. К.", "Элегия" ("Исполнились мои желанья"), "Покинь меня, мой юный друг!", "Я не хочу любви твоей", "Оставь меня! Я здесь молю". В основе лирического цикла лежит реальное, но весьма романтическое увлечение поэта обольстительной полячкой "госпожой К.", имя которой осталось тайной. Эта госпожа приехала будто бы в Петербург по важному уголовному делу своего мужа. "Многие важные люди" просили Рылеева заняться этим делом. Его познакомили с госпожей К. Поэт увидел женщину "во всем блеске молодости и красоты, ловкую, умную, со всеми очарованиями слез и пламенного красноречия, вдыхаемого ее несчастным положением"^*. Известно: Рылееву не свойственна была барская распущенность в отношениях с женщинами. Двадцатилетний юноша, попав в Париж с его легкими нравами и непрестанными соблазнами, он писал: "Ты знаешь мою стоическую твердость против искушений сего рода и, следственно, не можешь сомневаться, что друг твой и в Пале-Рояль избег сетей соблазна"^**. И все же встреча с таинственной полячкой чуть не оказалась роковой- Мы обязаны этой встрече превосходным циклом лирики Рылеева, еще раз подтверждающим правоту сказанных Пушкиным слов, что Рылеев "поэт в душе", т. е. по призванию, по сердцу, по уму и воображению.

^* ("Воспоминания Бестужевых". М.- Л., Изд-во АН СССР, 1951, стр. 16.)

^** (К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.- Л., "Academia", 1934, стр. 373.)

Первое стихотворение цикла "В альбом Т. С. К." показывает, как велика была влекущая сила "опасности любезности" и "волшебной сладости речей" загадочной для поэта женщины. Но при всей силе очарования, которым отличалась она, поэт нашел в себе силу сопротивления этому очарованию. Ему на помощь пришло яркое воспоминание первой любви, соединившей его судьбу с дорогой женщиной-подругой:

 Она, как вы, была прекрасна,
 Она, как вы, была мила,
 И так же для сердец опасна,
 И точно так же весела. 

Поэт остается верным своей подруге, остается "обетам верный навсегда". Однако победа логики над чувством оказалась кратковременной и непрочной. В "Элегии" пропета песнь восторжествовавшему "опасному" очарованию.

Оба стихотворения объединены по принципу единства противоположностей. В первом поэт выражает радость победы над внезапно нахлынувшим чувством: под влиянием воспоминаний и трезвого размышления он остается верным данным некогда клятвам, и благодаря этому "опять воскресла в сердце радость". Почти в тех же самых словах в "Элегии" сказано о радости исполненных опасных желаний: "Я вновь для счастья сердцем ожил". Внутреннее состояние и самочувствие одно и то же, но их наполнение, направленность и смысл - диаметрально противоположны. В этом состоит внутренняя связь между двумя первыми стихотворениями цикла.

Третье стихотворение "Покинь меня, мой юный друг!" передает душевное смятение, наступившее тотчас за победой страсти над рассудком. Любовь оказалась ужасным недугом. Она внесла в мир поэта муки раздвоения. Его сердце рвется из обольстительных сетей и замирает в них от блаженства. Побежденный победитель умоляет покинуть его. Но сказав "покинь", он уже протягивает руки для новых объятий.

 Я увлечен своей судьбою,
 Я сам к погибели бегу:
 Боюся встретиться с тобою,
 А не встречаться не могу. 

Как же развертывается это противоречие и чувств и дум? Бессильный справиться с погибельной страстью, поэт взывает, наконец, к ненависти, чтобы она заступилась за его честь против злой и преступной страсти. Но и ненависть не помогла. Как же поэт справился с увлечением? Стихотворение "Я не хочу любви твоей" завершает цикл. В нем поэт находит в конце концов выход, но не в каком-либо сильном и победоносном личном чувстве, а в своей глубокой гражданской сущности, в тех моральных силах, которые выводят человека из тесной сферы личных бурь и потрясений в необозримый мир общественных обязанностей.

Как в творчестве Рылеева политический поэт доминирует над поэтом лирических переживаний, так и в его интимном человеческом чувстве побеждает не человек-семьянин, а человек-гражданин, все силы которого поглощены политической борьбой.

 Любовь никак нейдет на ум.
 Увы, моя отчизна страждет;
 Душа в волненьи тяжких дум
 Теперь одной свободы жаждет. 

Лирический цикл Рылеева по сущности выраженных в нем идеи и по мастерству поэтического их выражения относится к подлинным жемчужинам русской поэзии.

Своеобразным лирическим циклом являются агитационные песни Рылеева и А. Бестужева, выразившие идеологию декабризма в стилизованной народно-поэтической манере. В агитационных песнях высказано негодование декабристов против крепостного права и царской бюрократии, а также глубокое, искреннее сочувствие закрепощенному народу, с которого дерут по две шкуры и которым торгуют, как скотом. Гуманизм агитационных песен соединен с идеей революции. Особенно ясно идея расправы с притеснителями народа и их властью, самодержавием выражена в песне "Как идет кузнец да из кузницы".

Думы

Оригинальным жанром поэтического творчества Рылеева являются его думы. Первая дума "Курбский" написана летом 1821 г. под влиянием прочитанного поэтом IX тома "Истории государства российского" Н. М. Карамзина. В течение 1821-1823 г. создано более двадцати дум. Их обычно Рылеев представлял для обсуждения и оценки в "Вольное общество любителей российской словесности". В этом обществе он состоял сначала членом-сотрудником (апрель - ноябрь 1821 года), затем - после горячего одобрения думы "Смерть Ермака" - действительным членом.

В 1825 году все думы изданы отдельным сборником под общим названием: "Думы. Сочинения К. Рылеева", с посвящением Н. С. Мордвинову, которого поэт считал воплощением "гражданского мужества".

Думы - типично романтические произведения. Исторические лица, о которых рассказывает поэт, интересуют его не как живые люди, действовавшие на арене истории, а как рупоры идей, важных с точки зрения современности. В своем большинстве герои дум - выразители идей "гражданского мужества", будь то Волынский или Артамон Матвеев или Державин. Даже Димитрий Самозванец, на что уж злодей, а и тот оказывается наставником, произнося суровый суд самому себе:

 Для тирана нет спасенья;
 Друг ему - один кинжал! 

Рылееву важно не то, чтобы историческое лицо предстало перед читателем во всей живости и конкретности своих качеств, ему важно выразить самого себя в форме рассказа об историческом деятеле.

Пушкин, уже создавший "Песнь о вещем Олеге" и работавший над "Борисом Годуновым", не принимал метода Рылеева, его подхода к историческому материалу. Подобное обращение с историческим прошлым он считал слабым не только в поэтическом, но и в воспитательном отношении. Он писал В. А. Жуковскому: "Думы Рылеева и целят, а все невпопад"^*. Пушкин рассуждал как реалист. Но в ту романтическую эпоху читающая публика еще не могла понять таких рассуждений. "Думы" Рылеева имели большой успех. Передовые читательские круги, в основном декабристского умонастроения, принимали их близко к сердцу, укрепляли свое мужество, черпали в них вдохновение для грядущей борьбы "за угнетенную свободу человека".

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 141.)

И в художественном, и в идейном отношении "Думы" - произведения, подготовлявшие Рылеева к высшему этапу творческой деятельности, он сам скоро почувствовал себя стесненным в рамках думы. Поэтому несколько дум на темы, самые дорогие для декабристов (например, "Вадим", "Марфа Посадница"), Рылеев оставил незаконченными и перешел к поэмам.

Задуманные Рылеевым новые поэтические труды потребовали конкретных сведений об Украине и Сибири. В романтическом пафосе поэм ощущается пульс реальности, и неспроста "Войнаровский" заставил сказать Пушкина: "С Рылеевым мирюсь - Войнаровский полон жизни". Самому автору "Войнаровского" Пушкин писал: "Эта поэма нужна была для нашей словесности". Большие надежды возлагал великий поэт на новую поэму Рылеева под названием "Палей", отрывок из которой был опубликован в январе 1825 года в "Северной пчеле". В письме к брату Льву Пушкин писал: "По журналам вижу необыкновенное брожение мыслей; это предвещает перемену министерства на Парнасе... Если Палей пойдет, как начал, Рылеев будет министром"^* (т. е. собственно, премьер-министром, главой Парнаса - П. М.).

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 81, 118, 124.)

Поэма "Войнаровский"

В 1823 году, еще захваченный работой над думами, Рылеев начал писать поэму "Воинаровский". Вскоре эта работа поглотила всего поэта, и думы были оставлены бесповоротно. В следующем году в печати появились отрывки из поэмы, а в марте 1825 года она вышла в Москве отдельным изданием. Автор счел необходимым сопроводить поэму специальными примечаниями (они написаны П. М. Строевым и авторизованы Рылеевым), разъясняющими исторические, этнографические и реально-бытовые элементы текста, например: юрта, ясак, жирник, толокно, гайдамак и т. п. Цензура потребовала от автора примечаний к отдельным местам в похвалу Петру и в порицание Мазепе. Катенин удивлялся тому, что цензура пропустила поэму, но прибавлял: "Зато какими замечаниями изукрасила!" Были сделаны и важные цензурные изъятия, например, оказалась вычеркнутой последняя строка из слов Мазепы: "Пусть судьба грозит стране родной злосчастьем, уж близок час, близка борьба, борьба свободы с самовластьем". В 1950 г. советские исследователи открыли при разборке архива Якушкиных несколько отрывков из поэмы, перебеленных автором, но не вошедших в текст первого издания. Причины, по которым беловые фрагменты оказались изъятыми, еще не установлены. "Думаю, что ты получил уже из Москвы Войнаровского,- писал Рылеев А. С. Пушкину 10 марта 1825 года.- По некоторым местам ты догадаешься, что он несколько ощипан. Делать нечего. Суди, но не кляни". Сам автор многое приспосабливал к цензурным требованиям, прибегал "к хитростям" и говорил за "Войнаровского для Бирукова".

Поэма "Войнаровский" - произведение романтическое, связанное тесными узами с думами. Исторические лица здесь, как и в думах, выступают главным образом как рупоры идей борца против тирании. Гражданская, революционно-освободительная установка поэмы провозглашена самим автором в посвящении А. А. Бестужеву. Мазепа - главный выразитель авторской идеи. Он, этот изменник, иуда-предатель, рисуется перед племянником, Войнаровским, и казаками как радетель славы и свободы Украины, защитник бедствующего народа, борец против самовластья; Войнаровского он любит не потому, что тот ему племянник, а потому, что видит в нем "прямого гражданина". Поэту мало дела до того, что во времена Мазепы еще не было ни понятия "гражданин", ни слова, обозначающего это понятие. Но это понятие и слово нужны были для современников Рылеева, и он дает их читателю как лозунг.

В отличие от дум, в поэме известным образом реалистически мотивировано романтическое представление Мазепы, далекое от исторической сути этого деятеля. Мазепа "рисуется", Мазепа сам себя представляет борцом, патриотом и гражданином. Ему нужны сподвижники в его изменническом деле, и нужно показать себя в наиболее выгодном свете. В конце концов оказывается, что Мазепа обманул и Войнаровского и казаков, которые поверили ему и пошли за ним. Украинский народ проклял изменника. Об этой особенности образа Мазепы сказано самим Рылеевым в предисловии к поэме: "Может быть, читатели удивятся противоположности характера Мазепы, выведенного поэтом и изображенного историков. Считаем за нужное напомнить, что в поэме сам Мазепа описывает свое состояние и представляет оное, может быть, в лучших красках...". Ничего подобного Рылеев не говорил относительно героев своих дум. Эта оговорка не что иное, как победа Пушкина, критиковавшего думы за отсутствие исторической правды. Рылеев уступает реализму, в романтическую трактовку исторической личности вносит реалистические пояснения.

Чтобы сгладить противоречие между тем, как представляется Мазепа в своих декларациях и каким он был в действительности, (без этого поэма лишена была бы эстетической убедительности), Рылеев заставляет Войнаровского, даже после того как пленные казаки точно и ясно передали отношение украинского народа к иуде Мазепе, сомневаться и в том, что говорил ему о себе Мазепа, и в том, что говорят о Мазепе в народе.

 Он приковал к себе сердца:
 Мы в нем главу народа чтили,
 Мы обожали в нем отца,
 Мы в нем отечество любили.
 Не знаю я, хотел ли он
 Спасти от бед народ Украины
 Иль в ней себе воздвигнуть трон,-
 Мне гетман не открыл сей тайны... 

Сомнения Войнаровского - тоже оговорка, чтобы читатель умел согласовать в своем понимании образ поэмы с подлинным, историческим Войнаровским. Но в этом образе есть и еще одна характерная черта. В нем еще нагляднее проявилось стремление поэта-романтика реалистически обосновать свои романтические взгляды. В экспозиции Войнаровский является перед читателем, окруженный непроницаемой, кажется, тайной, на высоких романтических ходулях: никто не знает, кто он, никогда на лице его не было улыбки, спокойствие его напоминает Байкал перед бурей, глаза его блещут, как могильный огонек в час глухой и мрачной ночи и т. п. Истинно демоническое лицо из самых романтических поэм Байрона. "Все это копии с разных байроновских вещей, в стихах по новому образцу",- негодовал Катенин по поводу "Войнаровского"^*.

^* (К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. М.- Л, "Academia", 1934, стр. 616.)

Замечание Катенина не совсем справедливо. Он увидел байроновское в герое Рылеева, но упустил из виду рылеевское в нем. А рылеевское в этом байроническом герое состоит в том, что шаг за шагом поэт снимает с него пышные романтические украшения и подводит, наконец, к объяснению странности героя и его поведения довольно прозаическими и простыми в своей сущности причинами, Уже Миллер, встретившись с Войнаровским, ничего чрезвычайного - ни взгляда, как могильный огонек в полуночи, ни поражающего покоя и строгости - не заметил. В беседе с Миллером Войнаровский, рисуя себя романтическими красками, однако, откровенно признается, что он "одичал" в суровых условиях. Отсюда и "суровый вид". Что касается молчаливости Войнаровского и таинственности, окружающей его, то во второй части поэмы они разъясняются довольно просто:

 Закон велит молчать, кто я,
 Начальник сам того не знает.
 Об том и спрашивать меня
 Никто в Якутске не дерзает. 

Итак, суть не в демонической натуре изображаемого, а в условиях, созданных самым вульгарным, самым обыкновенным законом беспощадного в своей мстительности самодержавного государства.

В образах Войнаровского и Мазепы кажущееся демоническое начало, создаваемое условиями восприятия личности того и другого, соединено с обыкновенными человеческими чувствами: Мазепа дрожит от страха, преследуемый муками своей нечистой совести; Войнаровский под конец становится просто "страдальцем-другом" Миллера. Впрочем, умирает он в чисто романтическом духе: на могиле любимой жены, под наклонившимся крестом.

При всем романтическом колорите, который лежит на повести пламенной любви (стоит лишь вспомнить обстоятельства, при которых произошла первая встреча героя с героиней: вблизи степной могилы и, конечно же, при свете бледной и одинокой луны) Войнаровского к казачке, в женском образе, созданном Рылеевым, много верного чувства и жизни, правдиво и с увлечением отражена национальная черта украинки - пылкость и бесконечная преданность в любви. Давно отмечено, что образ верной жены, последовавшей за мужем в Сибирь, явился в поэме Рылеева пророчеством горьких и славных судеб женщин-декабристок, воспетых Некрасовым.

Живо, ярко, стремительно нарисованы Рылеевым картины боевой жизни Войнаровского и впервые сделана попытка выразить в летучем русском стихе великое значение Полтавской победы Петра. Как ни мало сказано Рылеевым об этом, но в "Войнаровском" уже слышны победные громы Полтавской битвы, загремевшие во весь свой медный голос в пушкинской "Полтаве". По-пушкински написано сравнение боевой жизни кипящего отвагой Войнаровского с бушующей Леной, сбросившей ледяной плен. Немало в поэме подлинных поэтических жемчужин: глубокой, волнующей правдой наполнены яркие стихи о Войнаровском, покидающем родину, о горсти земли родимой,- залоге вечной связи с отчизной в нелюдимом, горьком чужом краю! Пушкин восторженно отмечал стихи, скупо и многозначительно отразившие настроение Мазепы, услышавшего, как относится к нему народ:

 Мазепа горько улыбнулся:
 Прилег, безмолвный, на траву
 И в плащ широкий завернулся. 

Четко, полновесно звучат стихи поэмы, выражающие мысли о борьбе против самовластья, о любви к родине, о презрении к самоубийству. Многие картины природы написаны мастерски.

Со страниц поэмы вживе встает "страна метелей и снегов", сибирская земля с ее могучими лесами и реками, с морозом, который "стреляет" в глуши дубравы, с пушистым снегом, засыпающим Войнаровского в его "оцепененье роковом". Образы, сравнения, поэтические определения часто наполнены живыми впечатлениями бытия. Но есть и сентиментальности, охи, ахи, неверные обороты, романтическая изысканность выражений.

Написанная под влиянием "Кавказского пленника", поэма Рылеева воплощает в себе движение русской литературы к поэме реалистического склада типа "Полтавы". Она, действительно, "нужна была" для истории русской литературы с ее стремлением к отражению сущей правды жизни, характеров и обстоятельств.

Незавершенные творческие планы Рылеева

Рылеев не остановился в своем развитии, как об этом свидетельствуют незавершенные поэтические работы 1824-1825 гг. (поэмы "Наливайко", "Палей", "Богдан Хмельницкий", "Партизаны). В "Полярной звезде" на 1825 год Рылеев опубликовал из поэмы "Наливайко" три отрывка: "Киев", "Смерть Чигиринского старосты", "Исповедь Наливайко". В том же году критика высоко оценила опубликованные фрагменты новой поэмы. "Сильные мысли и правильные, чистые стихи,- писал Н. Полевой,- составляют достоинство особенно одного из сих отрывков: "Исповеди Наливайки"^*.

^* ("Московский телеграф", 1825, ч. II, № 8, стр. 328.)

В "Исповеди Наливайко" классически выражена политическая суть поэзии Рылеева. Герцен писал, что в этой исповеди героя-борца, решившего жизнь отдать за грядущую свободу народа,- весь Рылеев. "Исповедь Наливайко" врезалась в сердца русских революционеров.

Начав с подражаний Жуковскому и Батюшкову, Рылеев поднялся на самую вершину революционного романтизма и в самом разгаре творчества почувствовал тягу к реалистическому искусству. В творчестве Рылеева революционный русский романтизм достиг наивысших успехов, в нем же началось внутреннее самоотрицание этого метода во имя реализма.

Источники и пособия

Творчество Рылеева стало известно читателю во всем своем объеме только благодаря Великой Октябрьской социалистической революции. Советские литературоведы и историки собрали, освободили от цензурных извращений, правильно оценили творчество одного из вождей дворянских революционеров.

В дореволюционное время наибольшая заслуга в ознакомлении читающей России с революционными произведениями Рылеева принадлежала Герцену и Огареву, которые опубликовали важнейшие поэтические произведения своего предшественника в изданиях Вольной русской типографии, созданной ими в Лондоне. В литературно-критическом сборнике Герцена и Огарева "Полярная звезда" в 1856 году вышли "Неизданные стихотворения А. Пушкина, К. Рылеева, М. Лермонтова". В 1861 году "Полярная звезда" поместила на своих страницах "Переписку Рылеева с А. С. Пушкиным". Отдельным выпуском Герцен издал в 1860 году "Думы Рылеева". Н. Огарев написал предисловие, в котором ярко охарактеризована личность и революционная сущность поэзии Рылеева. В качестве эпиграфа к статье Огарев привел свое большое стихотворение - страстный дифирамб поэту-революционеру. "Твое названье в мире этом,- говорит Огарев,- мне стало доблестным заветом и путеводного звездой".

В 1861 году Герцен и Огарев издали сборник под названием "Русская потаенная литература XIX века". В замечательном Предисловии к сборнику, написанном Огаревым, характеристике поэзии Рылеева отведены задушевнейшие страницы. Здесь Рылеев оценивается как поэт, равносильный по влиянию на современников самому Пушкину.

Впервые сочинения Рылеева в России появились только в 1872 году: "Сочинения и переписка Кондратия Федоровича Рылеева". Под ред. П. А. Ефремова. СПб., 1872; изд. 2-ое, 1874.

Первое полное собрание сочинений издано лишь в советское время: К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. Ред., вступ. статья и комментарии А. Г. Цейтлина, М.- Л., "Academia", 1934. Это лучшее издание до настоящего времени. Помимо поэтических текстов, здесь опубликованы письма Рылеева и к Рылееву, прозаические опыты ("Провинциал в Петербурге", "Чудак", "Женская игрушка", "Победная песнь героям" и др.), комедия в одном действии без заглавия, критические и публицистические статьи, планы и программы различных произведений.

Издание сопровождено отличным по фактическому материалу комментарием. Но в комментарии и в особенности во вступительной статье А. Г. Цейтлина выпирает вульгарно-социологическая методология, что снижает ценность издания.

Из новейших изданий следует отметить: К. Ф. Рылеев. Стихотворения. Статьи. Очерки. Докладные записки. Письма. М., Гослитиздат, 1956. Подготовка текста и примечания Ю. Г. Оксмана. Вступительная статья В. Г. Базанова.

Новые материалы из литературного наследия опубликованы в "Литературном наследстве", т. 59, Декабристы-литераторы, 1. М., Изд-во АН СССР, 1954.

Основой научной оценки наследия Рылеева явились высказывания В. И. Ленина о декабристах, особенно в работах "Памяти Герцена", "Из прошлого рабочей печати в России", "О национальной гордости великороссов", "Доклад о революции 1905 года".

Важнейшие работы последних лет: В. Г. Базанов. Поэты-декабристы. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1950; А. Г. Цейтлин. Творчество Рылеева. М., Изд-во АН СССР, 1955; В. Базанов. Очерки декабристской литературы. Поэзия. М.- Л., Гослитиздат, 1961. О жизни и деятельности Рылеева: Кирилл Пигарев. Жизнь Рылеева. М., "Советский писатель", 1947.