Глава XXVIII. Не суждено!

Неделя проходила за неделей. Волны жизни снова сомкнулись над пучиной, поглотившей маленькую ладью, ибо повседневность не считается с нашими чувствами и властно заставляет нас покоряться своей воле.

Все интересы и надежды Сен-Клера незаметно для него самого сосредоточивались раньше вокруг дочери. Ради Евы он устраивал свои денежные дела; применяясь к ней, распределял свое время. Все делалось для Евы, и Сен-Клер так привык к этому, что теперь, когда ее не стало, ему нечем было заняться, не о чем было думать.

Но теперь он более трезво и серьезно смотрел на свое отношение к невольникам и вскоре после переезда в Новый Орлеан начал хлопоты об освобождении Тома. Оставалось проделать только кое-какие формальности, и Том был бы свободен. А тем временем Сен-Клер все больше и больше привязывался к своему слуге, видя в нем живое напоминание о Еве. Он почти не отпускал его от себя и при всей своей скрытности и замкнутости чуть ли не думал при нем вслух.

- Ну, Том, - сказал он на другой день после того, как ходатайство об освобождении было подано, - скоро ты будешь свободным человеком, так что складывай свои веши в сундучок и готовься к отъезду в Кентукки.

Радость, вспыхнувшая в глазах Тома, и его возглас "Слава создателю!" неприятно удивили Сен-Клера. Ов не ожидал, что его слуге будет так легко расстаться с ним.

- Не понимаю, чего ты так возликовал! Разве тебе плохо живется у нас? - сухо спросил он.

- Нет, что вы, хозяин! Не в том дело. Я радуюсь, что стану свободным человеком.

- Да тебе будет хуже на свободе.

- Нет, никогда, мистер Сен-Клер! - горячо воскликнул Том.

- Ты не сможешь одеваться и кормиться на свои заработки так, как тебя кормят и одевают у меня.

- Я это знаю, мистер Сен-Клер, знаю. Но лучше ходить в отрепьях и жить в лачуге, только чтобы это было мое, а не чужое. Ничего не поделаешь, хозяин, такова, видно, природа человеческая.

- Может статься, ты прав, Том... Ну так вот, через месяц-другой мы с тобой расстанемся.

На этом их разговор был прерван, так как Сен-Клеру доложили о приезде гостей.

Мари чувствовала утрату дочери, насколько ей вообще дано было чувствовать что-либо, а так как она не умела страдать в одиночестве и обладала способностью делать несчастными всех вокруг себя, ее слуги имели все основания вспоминать Еву, которая своим заступничеством столько раз спасала их от нападок деспотической и придирчивой хозяйки. Что же касается бедной няни, оторванной от семьи и находившей единственное утешение в своей любимице, так для нее смерть Евы была неизбывным горем. Она плакала день и ночь и не могла с прежней расторопностью ухаживать за хозяйкой, чем непрестанно навлекала ее гнев на свою беззащитную голову.

Смерть Евы не прошла даром и для мисс Офелии. Эта суровая леди стала прислушиваться к голосу сердца, стала мягче, добрее. Она еще усерднее принялась учить Топси, поборов в себе прежнюю неприязнь к ней. Топси не сразу превратилась в ангелочка, но пример Евы и ее смерть произвели в девочке заметную перемену. Прежнее холодное равнодушие ко всему на свете уступило место новым интересам, надеждам. Правда, став на этот путь, Топси часто сбивалась с него и принималась за старое, но не надолго.

- Девочка с каждым днем становится все лучше и лучше, - сказала однажды мисс Офелия Сен-Клеру. - Я возлагаю на нее большие надежды. Но, Огюстен... - и она коснулась его плеча, - мне все-таки хочется выяснить, чья Топси: моя или ваша?

- Я же подарил ее вам, - ответил Сен-Клер.

- Да, но ведь это нигде не записано, а я хочу, чтобы она принадлежала мне по всем правилам и чтобы ее можно было увезти в свободные штаты и там отпустить на волю. Составьте дарственную запись или выдайте мне на руки какой-нибудь другой документ, имеющий законную силу.

- Хорошо, хорошо! Что-нибудь придумаем, - сказал Сен-Клер и взялся за газету.

- Я прошу вас, сделайте это сейчас.

- Почему вдруг такая спешка?

- Потому что никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, - сказала мисс Офелия. - Вот вам бумага, чернила, перо. Садитесь и пишите.

Сен-Клер по складу своего характера терпеть не мог, когда от него требовали немедленных действий, и настойчивость мисс Офелии пришлась ему не по вкусу.

- Да что случилось? - воскликнул он. - Неужели вы не верите мне на слово?

- Я хочу, чтобы это было наверняка, - сказала мисс Офелия. - Вы можете умереть, разориться, и тогда ничего не поделаешь - Топси продадут с аукциона.

- Однако вы предусмотрительны! Ну что ж, раз уж я попался в лапы янки, придется проявить покорность.

Сен-Клер, хорошо знавший все юридические тонкости, без труда написал дарственную и поставил внизу свою размашистую подпись с росчерком чуть ли не в полстраницы.

- Ну-с, уважаемая кузина, вот вам - черным по белому, - сказал он, протягивая бумагу мисс Офелии.

Она улыбнулась.

- Умница! Но, по-моему, это надо еще скрепить свидетельской подписью.

- Ах ты господи! И в самом деле! Сейчас! - И он открыл дверь в комнату жены. - Мари! Кузина желает получить ваш автограф. Распишитесь, пожалуйста.

- Что это? - спросила та, пробегая глазами бумагу. - Боже мой! А я-то думала, что благочестие не позволяет кузине заниматься такими предосудительными делами. Впрочем, если вы так уж прельстились этой девчонкой, я не возражаю, - и она небрежно нацарапала свою подпись.

- Ну вот, теперь Топси ваша и душой и телом, - сказал Сен-Клер, вручая кузине документ.

- Душа и тело Топси как были свободными, такими и останутся, - возразила мисс Офелия. - Но теперь, по крайней мере, я смогу взять ее под свою защиту.

- Хорошо! Значит, она принадлежит вам только на бумаге, - усмехнулся Сен-Клер и, взяв газету, ушел в гостиную.

Мисс Офелия, не очень-то любившая проводить время в обществе Мари, направилась следом за ним, предварительно спрятав у себя в комнате только что полученный документ.

Она просидела несколько минут молча, с вязаньем в руках, потом вдруг спросила:

- Огюстен, вы сделали какие-нибудь распоряжения на случай своей смерти?

- Нет, - ответил Сен-Клер, не поднимая головы от газеты.

- Тогда вся ваша снисходительность к невольникам может дорого им обойтись в дальнейшем.

Сен-Клер и сам часто думал об этом, но сейчас он ответил небрежным тоном:

- Да, завещание надо составить.

- Когда?

- Как-нибудь на днях займусь этим.

- А если вы умрете раньше?

- Что случилось, кузина? - воскликнул он, откладывая газету в сторону. - Почему вы с таким усердием принялись за устройство моих посмертных дел? Разве у меня появились признаки холеры или желтой лихорадки?

- Смерть часто настигает нас нежданно-негаданно, - сказала мисс Офелия.

Сен-Клер встал, бросил газету на пол и, чтобы положить конец этому неприятному разговору, вышел на веранду. "С м е р т ь!" - машинально повторил он. Потом облокотился о перила и, глядя невидящими глазами на серебристые струи фонтана, на цветы, деревья и вазы во дворе, снова произнес это слово, такое обычное в наших устах и вместе с тем полное такой грозной силы: "С м е р т ь!"

Он выпрямился и стал ходить взад и вперед по веранде, погруженный в глубокое раздумье. Прозвонил звонок к чаю, но Сен-Клер ничего не слышал и очнулся от своих мыслей только тогда, когда Том окликнул его во второй раз.

За столом Сен-Клер был рассеян и задумчив. Посл: чая он, Мари и мисс Офелия, почти не обменявшись ни словом, перешли в гостиную.

Мари расположилась на кушетке, затянутой шелковым полотом от комаров, и вскоре уснула крепким сном. Мисс Офелия молча вязала. Сен-Клер сел за рояль, взял несколько аккордов, но тут же опустил голову на руки, посидел так несколько минут, поднялся и заходил взад и вперед по комнате.

- Бедная моя маленькая Ева! - проговорил он. - Это ты вывела меня на правильный путь. С твоей смертью я потерял все, а тот, кому нечего больше терять, обретает смелость и отвагу.

- Что же вы собираетесь делать теперь? - спросила мисс Офелия.

- Выполнить свой долг по отношению к несчастным, беззащитным людям, - ответил Сен-Клер. - И прежде всего начну с наших слуг. А впоследствии... кто знает, может мне удастся спасти Америку от позора, который унижает ее в глазах всего цивилизованного мира.

- Неужели вы думаете, что рабовладельцы добровольно откажутся от своих прав?

- Не знаю... Может быть, среди нас все-таки найдутся люди, неспособные расценивать честь и справедливость на доллары и центы.

- Сомневаюсь, - сказала мисс Офелия.

- Но если мы освободим своих рабов, кто займется ими, кто научит их использовать дарованную им свободу на благо самим себе? - продолжал Сен-Клер. - Мы слишком ленивы и непрактичны, чтобы воспитать в бывших невольниках любовь к труду, без которой они не станут настоящими людьми. Им придется двинуться на Север, но признайтесь мне откровенно: много ли найдется людей в северных штатах, которые захотят взять на себя роль их воспитателей? У вас не жалеют денег на миссионеров, но что вы скажете, когда в ваши города и поселки хлынут чернокожие? Вот что меня интересует! Если Юг освободит своих рабов, соизволит ли Север заняться их воспитанием? Много ли семейств в вашем городе пустит к себе в дом негра или негритянку? Если я посоветую Адольфу стать приказчиком или изучить какое-нибудь ремесло, найдутся ли торговцы и мастера, которые возьмут его к себе в услужение? Сколько школ в северных штатах примут Розу и Джейн? Я хочу, кузина, чтобы о нас судили справедливо. Наше положение не из легких. Мы угнетаем негров - это факт совершенно очевидный, но, может быть, им не менее тяжело сносить предрассудки, которые так распространены на Севере!

Он прошелся по комнате раз-другой и сказал:

- Пойду погулять немножко и кстати узнаю, какие новости в городе, - и, взяв шляпу, вышел.

Том проводил хозяина до ворот и спросил, не пойти ли ему вместе с ним.

- Нет, друг мой, - сказал Сен-Клер. - Я через час вернусь.

Был тихий лунный вечер. Том сидел на веранде, смотрел на взлетающие ввысь струи фонтана и, прислушиваясь к их плеску, думал о семье, о своем скором возвращении домой. Он получит свободу, будет много работать и выкупит жену и детей. Он потрогал свои мускулистые руки и радостно улыбнулся. Только бы стать хозяином самому себе, а тогда не пожалеешь сил, чтобы вызволить семью из рабства!

Думая свои думы, Том задремал, уже видел сны и вдруг очнулся от звука голосов на улице и громкого стука в ворота. Он открыл их, быстро, сбежав с веранды. Во двор осторожно внесли носилки. На них лежал человек, прикрытый плащом. И когда свет фонаря упал на его лицо, Том в ужасе вскрикнул и бросился вслед за носильщиками, двигавшимися к дверям гостиной, где с вязаньем в руках все еще сидела мисс Офелия.

Что же произошло? Сен-Клер зашел в кафе посмотреть вечернюю газету, и пока он сидел там, двое подвыпивших джентльменов затеяли драку. Посетители кинулись разнимать дерущихся, и Сен-Клер, пытаясь отнять у одного из них нож, был смертельно ранен в бок.

Трудно себе представить, что поднялось в доме. Слуги с плачем метались по веранде, рвали на себе волосы, катались по полу, Мари билась в истерике. Только мисс Офелия и Том сохраняли присутствие духа среди всеобщего смятения. Мисс Офелия распорядилась, чтобы Сен-Клера положили в гостиной, и ему наскоро приготовили там постель. Он лишился чувств от боли и сильной потери крови.

Приехал доктор, осмотрел раненого, и все поняли по выражению его лица, что надежды нет. Но он спокойно перевязал рану с помощью мисс Офелии и Тома, словно не слыша стонов и причитаний негров, толпившихся у дверей и окон гостиной, а когда перевязка была закончена, сказал:

- Уведите их отсюда. Ему нужен покой, иначе я ни за что не ручаюсь.

Сен-Клер открыл глаза и пристально посмотрел на своих плачущих слуг, которых мисс Офелия и доктор старались выпроводить с веранды.

- Несчастные! - сказал он голосом, полным горького раскаяния.

Слуги наконец-то вняли увещаниям мисс Офелии, повторявшей, что их стоны и плач могут стоить жизни хозяину, и удалились.

Сен-Клер лежал молча, с закрытыми глазами. Так прошло некоторое время. Вдруг он коснулся руки Тома, стоявшего на коленях возле дивана, и сказал:

- Бедный мой друг!

- Что вы, хозяин?

- Я умираю... - тихо проговорил Сен-Клер, сжимая руку Тома.

И силы изменили ему. Мертвенная бледность разлилась по его лицу, и оно стало спокойным, как у засыпающего ребенка. Через мгновение он открыл глаза, вдруг озарившиеся внутренним светом, прошептал: "Мама!" и умер.