Джарир (Перевод Н. Воронель)

(Джарир (около 653-732))

"Дохнул в долину ветер медленный..."

Дохнул в долину ветер медленный, стирая память о былом, 
Как плащ красавицы из Йемена, он прошуршал в песке сухом.

Пусть даже каждый, кто мне встретился, со мною встречи не
желал, - Спеша за ней и не заметил я, что всех в пути я растерял.

Зачем напрасно упрекать меня за страсть к возлюбленной моей: 
Ведь я, упреки ваши слушая, люблю ее еще сильней.

Ушла, поблекла под гребенкою былая смоль моих кудрей, - 
Смеются дерзкие красавицы над горькой старостью моей.

Не стоит ждать вестей из Сирии, к нам Дабик не пришлет гонца, 
Лишь Неджд мерцающей надеждою способен отогреть сердца.

Я принял горечь расставания, покинув замок Ан-Наммам, - 
Сквозь море страха и страдания я в путь пустился по волнам.

Теперь страшусь врага открытого - он может разлучить сердца - 
И тайного врага, чьи помыслы еще грязней его лица.

Когда в невзгодах вспоминаю я о племени родном тамим, 
Вражду и злобу забываю я, тоской предчувствия томим.

Не удержать меча булатного без перевязи и ножон, -
Так я, в изгнание заброшенный, поддержки родственной лишен.

Я не стерпел, сказал красавице, какою страстью грудь полна, 
Но, душу обнажив признанием, любви не вычерпал до дна.

Мне шепчут женщины из племени: "Передохни в пути! Постой!" 
Но я, в ответ коня пришпоривши, спешу на встречу с красотой.

("Дохнул в долину ветер медленный..." - Дабик - район в Северной Сирии между Манбиджем и Антиохией.)

"Забуду ль ущелье Гауль..."

Забуду ль ущелье Гауль в короне седых вершин 
Или долину Дарийя - жемчужину всех долин?

Я слышу твои упреки, но я говорю: "Не смей! 
Ведь нет никакого дела тебе до судьбы моей!"

О, как избежать наветов, придуманных злой молвой? 
О, как избежать сомнений, грозящих из тьмы ночной?

Вода в источнике чистом прозрачна и глубока,
А я, измученный жаждой, не смог отпить ни глотка.

Но жажде моей Сулейма ничем не смогла помочь, - 
Стремился ли к ней я страстно иль страстно стремился прочь,

Хоть грязного скопидома я сделал своим слугой, 
Хоть грозному племени таглиб на горло я стал ногой.

Напрасно презренный Ахталь рискует играть с огнем: 
Ведь я сокрушу любого, кто встал на пути моем.

Он думал: я - подмастерье и подмастерьям брат, 
А я из славного рода, смирившего племя ад.

А я из всадников смелых, из всадников рода ярбу, 
Которые в смертной схватке решают свою судьбу.

Не робкие подмастерья врага погнали назад
При встрече с племенем зухль в становище бану-масад.

А где вы были, герои, в ту памятную весну,
Когда ваш славный Хузеиль томился у нас в плену?

Никто не спешил на помощь, когда, замедляя шаг, 
Он плелся навстречу смерти в позорных своих цепях.

("Забуду ль ущелье Гауль в короне седых вершин..." - Ад - легендарный народ древности, упоминаемый в Коране. К этому народу Аллах послал пророка - Худа, чтобы обратить его к единобожию, но адяне отвергли пророка и были истреблены.)

"Неужто мог я не узнать..."

Неужто мог я не узнать родного пепелища 
И рвов у стойбища Асбит, засыпанных песком? 
Неужто мог забыть я Хинд, нещедрую для нищих, 
Хоть и со щедростью ее я вовсе незнаком?

Клянусь, что я влюбленный взгляд скрывал, борясь с собою, 
Боясь, что заведет любовь в опасные края. 
Но прогнала она меня, чтоб страсть мою удвоить, - 
Как будто бы возможна страсть сильнее, чем моя!

Что ж, если завтра я умру, меня оплачут братья 
В ночь, когда хлынут с дальних гор потоки пенных вод, 
Но Ахталю, при встрече с ним, в лицо хочу сказать я, 
Что роду таглиб все равно позор он принесет.

Не так уж этот род высок, чтоб к небу лезть ветвями, 
Не так силен, чтоб из ручья он первым пить посмел, - 
И если Ахталь не сумел прославиться стихами, 
Напрасно встал он под удар моих каленых стрел.

Давно бы Ахталю понять: он злит меня напрасно, 
Он стал мишенью для сатир по собственной вине, 
И для него борьба со мной не менее опасна, 
Чем с всадником из рода кайс на взмыленном коне.

Наездники из рода кайс подобны волчьей стае - 
На гребне битвы их волна кровавая несет. 
На племя таглиб мы идем, преграды прочь сметая, 
То ложно повернем коней, то вновь летим вперед.

("Неужто мог я не узнать родного пепелища..." - Стихотворение, сочиненное в поношение аль-Ахталя.)

"Ты тут останешься, Маррар..."

Ты тут останешься, Маррар, а спутники твои уйдут, - 
Возьмут верблюдов, а тебя они навек оставят тут.

Не уходите далеко! - ведь каждый обратится в прах,
Ведь каждый, кто сегодня жив, в свой срок останется в песках.

Тебя сравнил бы я, Маррар, с твоим прославленным отцом: 
Всегда гордился мой народ таким вождем и мудрецом -

Тем, кто опорой был в беде, кто слабых защищал не раз, 
Кто в души робких и больных вселял надежду в трудный час.

Боль и тоска мне душу рвут, но я спасенья не ищу, 
И слезы горькие мои рекой стекают по плащу.

И над могилой я кричу: "Какой тут гордый дух зарыт! 
Какого славного вождя скрывает свод могильных плит!"

Душа моя рвалась к тому, кто, словно месяц молодой, 
Прохладой ветры одарял и насыщал дожди водой,

Чья смерть для преданных сердец была страшнее всех потерь,
С кем ни в долинах, ни в горах никто не встретится теперь!

Я утешения в беде прошу, рыдая и скорбя:
Мой край родимый опустел и стал пустыней без тебя!

Пускай седые облака плывут к могиле от Плеяд, 
Пускай обильные дожди слезами землю оросят.

("Ты тут останешься, Маррар, а спутники твои уйдут... - Стихотворение на смерть племенного вождя Маррара ибн Абд ар-Рахмана.)

"Вчера пришла ко мне Ламис..."

Вчера пришла ко мне Ламис, но не с добром пришла она: 
Пришла расторгнуть связь любви с тем, чья душа любви полна.

Друг, я приветствую твой дом, я щедро шлю ему привет, 
Но горькой старости моей ни от кого ответа нет.

Уходят девушки, смеясь над сединой в кудрях моих, 
А ведь когда-то без труда я вызывал любовь у них,

Пока беспечно и легко несла меня страстей волна, 
Пока я юности своей не исчерпал еще до дна.

Зубайр и родичи его теперь узнали наконец,
Что доверять нельзя тому, что говорит Фараздак-лжец,

Что не за племя, не за род, а за себя он встал горой,
Что в битве он - ничтожный трус и только на словах - герой.

Не сразу поняли они, что их надежда - только в нас: 
Лишь мы сумеем защитить и поддержать в тяжелый час.

Лишь мы удержим рубежи и защитим гнездо свое,
А не Фараздак - жалкий трус, одетый в женское тряпье.

Беги, Фараздак, - все равно нигде приюта не найдешь, 
Из рода малик день назад ты тоже изгнан был за ложь.

Твоим обманам нет конца, твоим порокам нет числа,
Отец твой - грязный водоем, в котором жаль купать осла.

Ты хуже всех, кого за жизнь я встретил на пути своем, 
Ты думаешь, ты человек? Нет, ты - ослиный водоем!

Для нас ты больше не герой! О, кем ты был и кем ты стал! 
Какой позор, какой позор на наши головы упал!

("Вчера пришла ко мне Ламис..." - Стихотворение с поношением поэта аль-Фараздака.)

"Затем Мухаммада послал..."

Затем Мухаммада послал на землю к нам Аллах,
Чтоб был тот мудр и справедлив во всех земных делах.

Ты, десятину отменив, мой доблестный халиф,
На благо вере, как пророк, был мудр и справедлив.

По всей земле идет молва о мудрости твоей, 
И люди добрые в беде к тебе спешат скорей.

Не обойди же и меня дождем своих щедрот, 
Ведь вынужден влачить поэт ярмо земных забот.

А в мудрой книге завещал пророк нам на века: 
"Будь милосерден к бедняку и к детям бедняка".

("Затем Мухаммада послал на землю к нам Аллах..." - Панегирик омейядскому халифу Омару ибн Абд аль-Азизу (717-720).)

"Мне сказали: "За потерю бог воздаст тебе сторицей"..."

Мне сказали: "За потерю бог воздаст тебе сторицей". 
Я ответил: "Что утешит львят лишившуюся львицу?

Что меня утешить может в скорби о погибшем сыне? 
Был мой сын зеницей ока, соколом взмывал к вершине.

Испытал его я в битве, испытал в лихой погоне, 
Когда вскачь к заветной цели мчат безудержные кони.

Что ж, пускай тебя в Дейрейне враг оплакивать не станет - 
Будут плакальщицы плакать над тобой в родимом стане!

Так верблюдица в пустыне стонет жалобно и тонко,
Когда, выйдя в час кормленья, видит шкуру верблюжонка.

А казалось, что смирилась, позабыла о потере, - 
Но опять она рыдает, гибели его не веря.

Сердце мается, и плачет, и тоскует вместе с нею... 
Наше горе так похоже, но мое еще сильнее.

Ведь остался я без сына, без пристанища, без дела, 
Старость взор мой погасила, кости ржавчиной изъела.

Плачьте, вдовы Зу-Зейтуна, над лихой моей судьбою: 
Умер сын, ушел из жизни, жизнь мою унес с собою!"

("Мне сказали: "За потерю бор воздаст тебе с торицей..." - Элегия на смерть сына поэта - Савада, погибшего в Дайрейне (Сирия).)

"Все упорствует Умама..."

Все упорствует Умама, все бранит меня часами, 
Хоть ее я днем и ночью ублажаю, как судьбу, 
Но упрямая не слышит, как, играя бубенцами, 
Караван идет в пустыне к землям племени ярбу.

Караванщики в дороге отдыхают очень мало, 
Уложив в песок верблюдов и укрывшись в их тени 
Или каменные глыбы выбирая для привала, 
Когда плавятся от зноя солнцем выжженные дни.

Никнут всадники и кони, если ветер раскаленный 
Золотые стрелы солнца рассыпает по степи, - 
Так и я в твоем сиянье никну, словно ослепленный, 
И опять молю Аллаха: "Символ веры укрепи!

Поддержи дела халифа и храни его, владыка,
Будь с ним рядом, милосердный, в светлый день и в трудный час,
Потому что с нами вместе он и в малом и в великом,
Он, как дождь, нас освежает, если дождь минует нас!"

Мой владыка справедливый, дело доброе вершишь ты, 
Как целительный источник, чуждый лжи и похвальбе. 
Как хотел бы я восславить мудрости твоей вершины, 
Но твои деянья сами все сказали о тебе!

Лишь тебе хочу служить я, хоть в степях сухих я вырос, 
Хоть мой род в степях кочует то на юг, то на восток. 
Никогда бы землепашец жизни кочевой не вынес, 
И кочевник землепашцем никогда бы стать не мог!

Сколько вдов простоволосых к доброте твоей взывали, 
Простирая к небу руки, изможденные нуждой! 
Скольких ты сирот утешил, почерневших от печали, 
Обезумевших от страха, обездоленных бедой!

Ты бездомным и убогим заменил отца родного, 
Не забыл птенцов бескрылых в милосердии своем, 
И тебя благословляли эти сироты и вдовы, 
Словно странники в пустыне, орошенные дождем.

У кого еще на свете им в беде искать спасенья, 
И к кому идти с надеждой и с мольбой в недобрый час? 
Мы скрываемся от бури под твоей державной сенью - 
Снизойди, наместник божий, с высоты взгляни на нас!

Ты - страстям своим хозяин, о халиф благословенный! 
По ночам Коран читая, ты идешь путем творца! 
Украшение минбара, средоточие вселенной, 
Ярким светом осветил ты сумрак царского дворца!

Господин, ты стал халифом по велению Аллаха, 
И к заветному престолу ты взошел, как Моисей. 
Лишь с тобою мы не знаем ни отчаянья, ни страха - 
Только ты опора веры и оплот державы всей!

Ты - из славных исполинов, твердо правящих державой 
На становище оседлом и в кибитке кочевой: 
Если ты змею увидишь на вершине многоглавой, 
Ты снесешь вершину вместе со змеиной головой.

Род твой воинами славен: даже в самых страшных битвах 
Племя кайс перед врагами не привыкло отступать. 
Я в стихах тебя прославил, помянул тебя в молитвах 
С той поры, как злая воля повернула время вспять.

Равного тебе отвагой не встречал я исполина, 
Не встречал я властелина, славой равного тебе, - 
Я уверен: ты поможешь пострадавшему невинно, 
Чтобы он расправил снова крылья, смятые в борьбе.

Не оставишь ты поэта, если он убог и стар, 
Потому что милосердье - это самый высший дар!

("Все упорствует Умам а, все бранит меня часами..." - Панегирик омейядскому халифу Омару ибн Абд аль-Азизу.)