Действие пятое

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Старый Гораций, Гораций.

Старый Гораций

 Печальным зрелищем не дав смутиться взору,
 Мы вышнему должны дивиться приговору: 
 Едва победы нас высоко вознесут, 
 Гордыню усмирить умеет вышний суд. 
 То горечь к радости примешивают боги, 
 То слабым станет вдруг и доблестный и строгий,
 Бывает редко нам даровано судьбой
 Благое совершать с безгрешною душой. 
 Я скорбью не воздам преступнице Камилле: 
 Мы большей жалости с тобою заслужили. 
 Я этой дочери-изменницы отец, 
 А ты ее сразил, позоря свой венец. 
 Я знаю - эта казнь совершена по праву, 
 Но ты сгубил, мой сын, и честь свою и славу.
 И лучше б не карать совсем вины такой, 
 Чем за нее воздать твоей, мой сын, рукой.

Гораций

 Достоин казни я - назначь же мне любую: 
 Я пролил кровь сестры, о родине ревнуя. 
 Но если решено, что это тяжкий грех, 
 И должен слушать я укоры ото всех, 
 И что на мне позор - тебе дано по праву
 Изречь свой приговор и совершить расправу. 
 Возьми же кровь мою - ведь я содеял зло, 
 И на нее теперь бесчестие легло. 
 Я не стерпел вины, судом ответив скорым, 
 Мириться ли, отец, тебе с моим позором? 
 Когда поступками задета наша честь, 
 Отец такой, как ты, считает долгом месть. 
 Да замолчит любовь, где нету оправданья:
 Мягкосердечный сам достоин наказанья, 
 И славе собственной цены не знает он, 
 Когда щадит того, кто им же осужден.

Старый Гораций

 Но быть суровыми порою мы не в силах, 
 И для самих себя детей прощаем милых. 
 В преклонном возрасте еще сильней любя, 
 Мы не караем их, чтоб не карать себя. 
 Не то, что видишь ты, мой взор в тебе находит, 
 Я знаю... Здесь наш царь! В покои стража входит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Тулл, Валерий, Старый Гораций, Гораций, стража.

Старый Гораций

 Я честью вознесен превыше всех людей, 
 Мой государь - у нас, под кровлею моей! 
 И вот, у ног царя...

Тулл

 Нет, встань, отец мой, смело,
 Ведь за высокое и доблестное дело
 Обязан я как царь - мое служенье в том -
 Высокой почестью отметить славный дом. 
 (Указывая на Валерия.) 
 Он послан был к тебе тотчас же после боя, 
 Но сам я захотел увидеться с тобою. 
 Кто удивился бы, когда поведал он, 
 Что гибелью сынов ты не был сокрушен? 
 Твоей ли твердости прекрасной и суровой
 Могло поддержкой быть сочувственное слово? 
 Но мне приносят весть - внезапно сам герой
 Злодейством омрачил свой подвиг боевой: 
 О чести родины безудержно ревнуя, 
 Он дочь твою сгубил, сразив сестру родную. 
 Для самых сильных душ удар такой жесток, - 
 И как тебе снести неумолимый рок?

Старый Гораций

 Мне тяжко, государь, но есть в душе терпенье.

Тулл

 Да, опыт жизненный приносит утешенье. 
 Хотя мы все, увы, нередко узнаем, 
 Что бедственные дни идут за светлым днем, 
 Но мало у кого настолько хватит воли, 
 Чтоб мужество хранить в такой тяжелой доле. 
 И если бы тебе, утратившему дочь, 
 Сочувствие мое могло теперь помочь, 
 То знай, что с жалостью, такой же бесконечной,
 Как скорбь твоя, мой друг, люблю тебя сердечно.

Валерий

 Владыками небес дано земным царям
 Вершить над нами суд, законы ставить нам, 
 И, родине служа, их власть, для всех святая, 
 За грех должна карать, за подвиг награждая.
 Позволь, мой царь, слуге смиренному сказать: 
 Ты жалостлив к тому, что надо покарать. 
 Позволь мне...

Старый Гораций

 Как! Умрет стране стяжавший славу?

Тулл

 Пусть он окончит речь. Я рассужу по праву.
 Всегда, везде для всех да будет правый суд, 
 Ведь только за него царей без лести чтут. 
 Ужасное свершил твой сын, и воздаянья
 Здесь можно требовать, забыв его деянья.

Валерий

 Внемли же, государь всеправедный. Пора, 
 Чтоб голос подняли защитники добра. 
 Не злобу доблестный в нас вызывает воин,
 Приявший почести: он почестей достоин. 
 Не бойся и еще щедрее наградить - 
 Ведь сами римляне хотят его почтить. 
 Но если он палач сестры единокровной, - 
 То, славясь как герой, пусть гибнет как виновный.
 Ты - царь, отечества надежда и оплот, - 
 От ярости его спаси же свой народ, 
 Когда не хочешь ты господствовать в пустыне: 
 Так много близких нам война скосила ныне, 
 И оба племени соединял тесней
 Во дни счастливые так часто Гименей, 
 Что мало римлян есть, не потерявших зятя
 Иль родича жены в рядах альбанской рати
 И не оплакавших на празднестве побед
 Своей родной страны - своих семейных бед. 
 Но если мы, скорбя, преступны против Рима, 
 И может нас герой карать неумолимо,- 
 Кто будет варваром жестоким пощажен, 
 Когда родной сестре пощады не дал он? 
 Он не сумел простить отчаянья и гнева, 
 Что смерть любимого вселила в сердце девы: 
 Ей факел свадебный мелькал в дыму войны, 
 Но с милым навсегда мечты погребены. 
 Рим возвеличился и стал рабом нежданно: 
 И наша жизнь и смерть - уже в руках тирана. 
 И дни бесславные еще мы сможем длить, 
 Пока изволит он преступников щадить. 
 О Риме я сказал; теперь добавлю смело: 
 Для мужа доблести позорно это дело. 
 Я умолять бы мог, чтоб царь взглянул сейчас
 На подвиг редкостный славнейшего из нас. 
 И он увидел бы, как, местью пламенея, 
 Из раны хлынет кровь перед лицом злодея. 
 Он содрогнулся бы в ужасный этот миг, 
 Взглянув на хладный труп, на нежный юный лик.
 Но мерзостно давать такие представленья. 
 Назавтра выбран час для жертвоприношенья. 
 О царь! Подумал ты, угодно ли богам
 Принять воскуренный убийцей фимиам? 
 Он для бессмертных - враг. За святотатство это
 И у тебя они потребуют ответа. 
 Нет, не рука его решала бранный спор, - 
 Помог отечеству бессмертных приговор. 
 И, волею богов свое возвысив имя, 
 Он славу запятнал, дарованную ими; 
 И, самый доблестный, веленьем вышних сил 
 Он сразу и венец и плаху заслужил. 
 Мы жаждем выслушать решения благие,
 Злодейство это здесь совершено впервые; 
 И, чтоб небесный гнев не пал теперь на нас,
 Отмсти ему, богов немилости страшась.

Тулл

 Гораций, говори.

Гораций

 Мне не нужна защита! 
 Ведь то, что сделал я, ни от кого не скрыто. 
 И если для царя вопрос уже решен, 
 То слово царское для подданных - закон.
 Невинный может стать достойным осужденья,
 Когда властитель наш о нем дурного мненья. 
 И за себя нельзя вступаться никому, 
 Затем, что наша кровь принадлежит ему. 
 А если роковым его решенье будет, 
 Поверить мы должны, что он по праву судит.
 Достаточно тебе, о царь мой, приказать: 
 Иные любят жизнь, я ж рад ее отдать. 
 Законная нужна Валерию расплата: 
 Он полюбил сестру и обвиняет брата. 
 Мы для Горация взываем об одном: 
 Он смерти требует, и я прошу о том. 
 Одна лишь разница: хочу законной мести, 
 Чтоб ничего моей не запятнало чести, 
 И вот стремимся мы по одному пути, 
 Он - чтоб ее сгубить, я - чтоб ее спасти. 
 Так редко может быть, чтоб сразу проявила
 Все качества свои души высокой сила. 
 Здесь ярче вспыхнуть ей удастся, там - слабей,
 И судят оттого по-разному о ней. 
 Народу внешние понятней впечатленья, 
 И внешнего ее он жаждет проявленья: 
 Пусть изменить она не думает лица
 И подвиги свои свершает без конца. 
 Плененный доблестным, высоким и нежданным, 
 Он все обычное готов считать обманом: 
 Всегда, везде, герой, ты должен быть велик, 
 Хотя бы подвиг был немыслим в этот миг. 
 Не думает народ, когда не видит чуда: 
 "Здесь той же доблести судьба служила худо".
 Вчерашних дел твоих уже не помнит он, 
 Уничтожая блеск прославленных имен. 
 И если высшая дана тебе награда, - 
 Чтоб сохранить ее, почить на лаврах надо.
 Хвалиться, государь, да не осмелюсь я: 
 Все ныне видели мой смертный бой с тремя.
 Возможно ль, чтоб еще подобное случилось, 
 И новым подвигом свершенное затмилось, 
 И доблесть, гордые творившая дела, 
 Подобный же успех еще стяжать могла? 
 Чтоб доброй памяти себе желать по праву, 
 Я должен умереть, свою спасая славу. 
 И жалко, что не пал, победу завершив. 
 Я осквернил ее, когда остался жив! 
 Тому, кто жил, себя для славы не жалея,
 Перенести позор - нет ничего страшнее.
 Спасенье верное мне дал бы верный меч, 
 Но вот - не смеет кровь из жил моих истечь.
 Над нею властен ты. Я знаю: преступленье -
 Без царского ее пролить соизволенья. 
 Но, царь мой, храбрыми великий Рим богат:
 Владычество твое другие укрепят. 
 Меня ж от ратных дел теперь уволить можно;
 И, если милости достоин я ничтожной, 
 Позволь мне, государь, мечом пронзить себя -
 Не за сестру казнясь, а только честь любя.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Тулл, Валерий, Старый Гораций, Гораций, Сабина.

Сабина

 Супруга и сестра у ног твоих - Сабина.
 Двойная, государь, в душе моей кручина. 
 И внять речам моим, о царь, молю тебя, 
 За милого страшась, о родичах скорбя.
 Стремленья нет во мне слезой своей лукавой
 Виновного спасти от казни слишком правой. 
 И чем бы он сейчас ни услужил стране, - 
 Карай, но пусть вину он искупит во мне, 
 Но пусть за кровь его прольется кровь Сабины.
 Свершится та же казнь - мы оба так едины, 
 И ты отнимешь то - не пощадив его, - 
 Что он в самом себе любил сильней всего. 
 Столь тесно связаны мы цепью Гименея, 
 Что он живет во мне и ярче и полнее, 
 И если дней моих сейчас прервется нить, 
 Его ничем иным нельзя верней казнить. 
 Молю и требую смертельного удара: 
 В нем - избавленье мне, ему же - злая кара.
 Пусть ныне видит царь, как жизнь моя страшна
 И на какой разлад душа обречена! 
 Смогу ли, скорбная сестра, теперь обнять я
 Того, от чьей руки мои погибли братья? 
 Но и посмею ли кощунственно проклясть
 Того, кто сохранил твою над Римом власть?
 Убийцу родичей любить неколебимо! 
 Отвергнуть милого, что дал победу Риму! 
 Мне избавленье - смерть: любя его иль нет -
 Священный все равно нарушу я завет. 
 Свой смертный приговор услышу торжествуя.
 Сама свершить могу все то, о чем прошу я. 
 Но сладко было бы, разящий встретив меч,
 Супруга милого от казни уберечь; 
 Разгневанных его суровостью чрезмерной,
 Бессмертных утолить вот этой кровью верной
 И жалостную тень сестры его младой, 
 Чтоб до конца служил отечеству герой.

Старый Гораций

 С Валерием, увы, мои согласны дети, 
 И отповедь в моем получит он ответе. 
 Стараются они, безумцы, об одном: 
 Пусть обескровленный совсем угаснет дом! 
 (Сабине.) 
 О ты, которую неправая обида
 За братьями влечет к обителям Аида!* 
 Их тени славные тебе дадут совет: 
 Кто пал за родину - для тех обиды нет.
 Богами приговор назначен их отчизне 
 Но если чувства есть не только в этой жизни,
 Победу римскую им легче перенесть, 
 Когда своя родня стяжала эту честь. 
 Твое жестокое они осудят горе, 
 И вздохи тяжкие и скорбь во влажном взоре, 
 И ненависть к тому, кто славно кончил бой. 
 Сабина, будь же им достойною сестрой. 
 (Туллу.) 
 Пускай Валерия остынет пыл напрасный: 
 Не преступление - порыв слепой и страстный; 
 И если правый гнев его одушевлял, 
 Не кары этот пыл достоин, а похвал. 
 Врагов родной страны любить до исступленья,
 Отечество хулить за их уничтоженье, 
 Кощунственно ему сулить лихой удел - 
 Вот грех, которого Гораций не стерпел. 
 Когда бы родину любил он с меньшей силой, 
 Его деяния ничто б не омрачило. 
 А если бы вина уж так была тяжка, 
 Его настигла бы отцовская рука. 
 Я совершил бы суд. Моя душа готова
 Родительскую власть использовать сурово. 
 Я честью, государь, безмерно дорожу: 
 Коль сын мой виноват, его не пощажу. 
 Свидетелем беру Валерия: он видел, 
 Как страстно я дитя свое возненавидел, 
 Когда уверен был, что бой пришел к концу
 И бегством он нанес бесчестие отцу. 
 Но не чрезмерно ли Валерия вниманье
 К моей семье? Зачем он просит воздаянья
 За гибель дочери, когда такой конец
 Заслуженным готов считать ее отец? 
 Он говорит - мой сын для всех угрозой станет. 
 Но нашей гордости чужой позор не ранит, 
 И, как бы низменно ни поступал другой, 
 Мы не должны краснеть: ведь он для нас - чужой. 
 (Валерию.) 
 Рыдай, Валерий, плачь: пусть жалобы греховны
 В глазах Горация, но ты ему не кровный. 
 Не близких, не своих - и вопль и гневный взгляд
 Его бессмертного венца не оскорбят. 
 О лавры славные, сомнут ли вас бесчестно? 
 Вы голову его от молнии небесной**
 Оберегать могли. Ужель склониться ей
 Под оскверняющим железом палачей? 
 И это, римляне, ваш дар непобедимым? 
 Ведь Рим, не будь его, уже бы не был Римом. 
 Как может римлянин хулить и гнать того, 
 Кто всех прославил нас и дал нам торжество?
 Скажи, Валерий, ты, который жаждешь мести,
 Казнить Горация в каком прикажешь месте? 
 В стенах ли города, где пламенно жива
 Тысячеустая о подвиге молва? 
 Иль за воротами, на славной той равнине, 
 Где трех альбанцев кровь земля впитала ныне, 
 Где их могильные насыпаны холмы, 
 Где победил герой и ликовали мы? 
 В стенах, за стенами - где б ни вершить расправу,
 Защитницей его мы встретим эту славу. 
 Твоя неправая осуждена любовь, 
 Что хочет в этот день пролить такую кровь. 
 Ведь это зрелище и Альбе нестерпимо, 
 И не смириться с ним взволнованному Риму. 
 Но рассуди же сам, о государь, - страна
 Того, что нужно ей, лишаться не должна: 
 Все то, что он свершил, вторично сделать может
 И новую опять угрозу уничтожит. 
 Не сжалиться прошу над слабым стариком; 
 Я четырех детей счастливым был отцом; 
 Во славу родины погибли нынче трое. 
 Но сохрани же ей четвертого - героя, 
 Чтоб стены римские еще он мог стеречь. 
 А я, воззвав к нему, свою закончу речь. 
 Не у толпы, мой сын, искать опоры надо; 
 Ее хвалебный гул - непрочная награда. 
 Мы часто слушаем весь этот шум и крик, 
 Но затихает он внезапно, как возник, 
 И слава громкая, которой столь горды мы,
 Пройдет, как легкие, рассеиваясь, дымы. 
 Лишь верный суд царя, вождя иль мудреца
 И в мелочах ценить умеет храбреца. 
 От них мы подлинной украсимся хвалою, 
 И память вечную они дают герою. 
 Живи, как должен жить Гораций: никогда
 Не отгремит она, блистательна, горда, 
 Хотя бы жалкого, ничтожного невежды
 И были в некий миг обмануты надежды. 
 Не требуй же конца, но, мужеством горя, 
 Ты для меня живи, для Рима, для царя. 
 Прости, о царь, меня, прости за многословье, 
 Но это Рим вещал отеческой любовью.

^* (...к обителям Аида! - То есть в царство мертвых, где обитают тени умерших. )

^** (...от молнии небесной оберегать могли - ...то есть от кары Юпитера, возвещающего людям свой приговор ударом молнии или грома.)

Валерий

 Дозволь мне, государь...

Тулл

 Не нужно лишних слов.
 Все то, что ты сказал, одобрить я готов. 
 Их речи пылкие твоих не заглушили, 
 И доводы твои остались в прежней силе: 
 Да, преступление, столь мерзостное нам, 
 Есть вызов и самой природе и богам. 
 Внезапный, искренний порыв негодованья
 Для дела страшного - плохое оправданье. 
 Убийцу никакой не охранит закон, 
 И казни - по суду - заслуживает он. 
 Но если пристальней вглядеться, кто виновный, -
 Придется нам признать: чудовищный, греховный
 Проступок той рукой безумно совершен, 
 Что сделала меня владыкой двух племен. 
 Двойной венец на мне, альбанцы - слуги Рима!
 Все это за него встает необоримо. 
 Он утвердил меня в господстве - он один: 
 Я был бы подданным, где дважды властелин. 
 Есть много верных слуг - в минуты роковые
 Несут они царям лишь помыслы благие. 
 Не всем дано свершать высокие дела, 
 Чтоб ими вся страна опору обрела. 
 Уменье славное крепить основы трона - 
 Немногим вышние судили благосклонно. 
 Царей оплот и мощь в решительные дни - 
 Закону общему подвластны ли они? 
 Сокроем, римляне, высокой ради цели, 
 То, что впервые мы при Ромуле узрели*. 
 Тому, кто спас тебя, простишь ты, славный Рим,
 Первостроителем свершенное твоим. 
 Живи, герой, живи. Ты заслужил прощенье. 
 В лучах твоих побед бледнеет преступленье.
 Причины доблестной последствие, оно
 Священной ревностью твоей порождено. 
 Живи, но другом будь Валерию. Вы оба
 Забудете, что вас разъединяла злоба. 
 Любви он верен был иль долгу своему, 
 Но чувства горького ты не питай к нему. 
 Сабина, и в своей безмерности страданья
 Пускай твой сильный дух поборет испытанья: 
 Не лей напрасных слез - и истинной сестрой
 Ты будешь воинам, оплаканным тобой. 
 Мы завтра с жертвами предстанем пред богами.
 Чтоб не были они немилостивы с нами,
 Очистить от греха жрецы его должны**, 
 Пока на алтарях огни не зажжены. 
 В священном деле им отец его поможет. 
 Он душу дочери умилостивить может***. 
 Мне жаль ее. Пускай свершится в этот час
 Все то, к чему она, влюбленная, влеклась. 
 И если властная одна и та же сила
 В один и тот же день любовников сгубила, -
 Да примет их тела - ив тот же самый день -
 Кургана одного торжественная сень.

^* (...то, что впервые мы при Ромуле узрели. - Тулл намекает на преступление, которое, согласно древнему сказанию, совершил Ромул. При возведении стен Рима между братьями-близнецами Ромулом и Ремом вспыхнула ссора, и Рем был убит братом.)

^** (...очистить от греха жрецы его должны... - Убийство едино-кровного родича считалось у древних тягчайшим преступлением против родовых законов. Оно требовало особого очищения. Тит Ливий пишет, что Гораций должен был принести очистительные жертвы, а потом пройти, склонив голову, под длинным шестом, как будто под виселицей.)

^*** (Он душу дочери умилостивить может. - Согласно поверьям римлян, душу умершего можно было умилостивить молитвами, жертвами, возлияниями. Тит Ливий сообщает также, что старый Гораций возвел каменный памятник на том месте, где упала сраженная мечом Камилла.)