Глава девятая. О покаянии и правом пути

 Семидесятилетний, чем ты жил? 
 Ты жизнь проспал и по ветру пустил? 

 Ты над мошной своей, как скряга, трясся.
 Что ж, уходя, ничем ты не запасся? 

 В последний день, в день грозного Суда,
 Таким, как ты, поистине беда 

 Отдавший все - придет обогащенный, 
 Ни с чем - стяжатель будет пристыженный. 

 Ведь чем базар богаче, тем больней
 На сердце обездоленных людей. 

 Теперь, отдавший пять дирхемов, споря,
 Ты ночь не спишь; тебе утрата - горе. 

 И вот полвека прожил ты почти,-
 Оставшиеся дни добром сочти. 

 Когда б мертвец заговорил, наверно,
 Он в горе бы вопил нелицемерно: 

 "Живой! Пока ты в силах говорить,
 Не забывай предвечного хвалить! 

 Ведь мы не знали, тратя жизнь беспечно,
 Что каждый миг подобен жизни вечной!"

 В дни юности, не ведая беды, 
 Мы пировать с утра пришли в сады, 

 А под вечер, к смущению народа,
 Шутя, возню затеяли у входа. 

 А невдали, в распахнутых дверях,
 Сидел почтенный старец в сединах. 

 Шутили мы и весело смеялись,
 Но губы старика не улыбались. 

 Сказал один из нас: "Нельзя весь век
 Сидеть в печали, добрый человек! 

 Встряхнись! Забудь, что удручен годами,
 Иди и раздели веселье с нами!" 

 Старик взглянул, губами пожевал,
 И вот как он достойно отвечал: 

 "Когда весенний ветер повевает, 
 Он с молодой листвой в садах играет. 

 Шумит под ветром нива - зелена...
 А пожелтев, ломается она. 

 Смотри, как свеж весенний лист сегодня
 Над высохшей листвою прошлогодней. 

 Как пировать я с юными могу,
 Когда я весь в сединах, как в снегу? 

 Я сам был соколом! Но старость - путы...
 Слабею. Сочтены мои минуты. 

 Как уходящий, я смотрю на мир;
 А вы впервой пришли на этот пир. 

 Тому, кто всем вам в прадеды годится,
 Вином и флейтой не омолодиться. 

 Мой волос был как ворона крыло,
 Теперь в моих кудрях белым-бело. 

 Павлин великолепен - кто перечит. 
 А как мне быть, коль я бескрылый кречет 

 От всходов ваша пажить зелена,
 А на току у старца - ни зерна. 

 Все листья у меня в саду опали,
 Все розы в цветнике моем увяли. 

 Моя опора - посох. Больше нет
 Опоры в жизни мне - на склоне лет. 

 Ланиты-розы стали желтым злаком...
 И солнце ведь желтеет пред закатом. 

 Даны вам, юным, крепких две ноги,
 А старец просит: "Встать мне помоги!" 

 Молва простит юнцу страстей порывы,
 Но мерзок людям старец похотливый. 

 Как вспомню я минувшие года,
 Клянусь - мне впору плакать от стыда! 

 Лукман сказал: да лучше не родиться,
 Чем долгий век прожить и оскверниться! 

 И лучше вовсе жизни не познать, 
 Чем жить - и дар бесценный растерять! 

 Коль юноша идет навстречу свету,
 Старик идет к последнему ответу".

РАССКАЗ

 Два мужа меж собою враждовали,
 Дай волю им - друг друга б разорвали. 

 Друг друга обходили стороной, 
 Да так, что стал им тесен круг земной. 

 И смерть на одного из них наслала
 Свои войска: его твердыня пала. 

 Возликовал другой; решил потом
 Гробницу вражью посетить тайком. 

 Вход в мавзолей замазан... Что печальней,
 Чем вид последний сей опочивальни... 

 Злорадно улыбаясь, подошел
 Живой к могиле, надписи прочел. 

 Сказал: "Вот он - пятой судьбы раздавлен!
 Ну наконец я от него избавлен. 

 Я пережил его и рад вполне,
 Умру - пускай не плачут обо мне. 

 И, наклонясь над дверцей гробовою,
 Сорвал он доску дерзкою рукою. 

 Увидел череп в золотом венце,
 Песок в орбитах глаз и на лице, 

 Увидел руки как в оковах плена
 И тело под парчой - добычей тлена. 

 Гробницу, как владения свои,
 Заполонив, кишели муравьи. 

 Стан, что могучим кипарисом мнился,
 В трухлявую гнилушку превратился. 

 Распались кисти мощных рук его,
 От прежнего не стало ничего. 

 И, к мертвому исполнясь состраданьем,
 Живой гробницу огласил рыданьем. 

 Раскаявшись, он мастера позвал
 И на могильном камне начертал: 

 "Не радуйся тому, что враг скончался,
 И ты ведь не навечно жить остался". 

 Узнав об этом, живший близ мудрец
 Молился: "О всевидящий творец! 

 Ты смилостивишься над грешным сим,
 Коль даже враг его рыдал над ним!" 

 Мы все исчезнем - бренные созданья...
 И злым сердцам не чуждо состраданье. 

 Будь милостив ко мне, Источник сил,
 Увидя, что и враг меня простил! 

 Но горько знать, что свет зениц погаснет
 И ночь могил вовеки не прояснет. 

 Я как-то землю кетменем копал
 И тихий стон внезапно услыхал: 

 "Потише, друг, не рой с такою силой!
 Здесь голова моя, лицо здесь было!"

 Я, на ночлеге пробудившись рано,
 Пошел за бубенцами каравана. 

 В пустыне налетел самум, завыл,
 Песком летящим солнце омрачил. 

 Там был старик, с ним дочка молодая,
 Все время пыль со щек отца стирая, 

 Она сама измучилась вконец. 
 "О милая! - сказал старик отец.- 
 
 Ты погляди на эти тучи пыли, 
 Ты от нее укрыть меня не в силе!" 
 
 Когда уснем, навеки замолчав, 
 Как пыль, развеют бури наш состав. 

 Кто погоняет к темному обрыву,
 Как вьючного верблюда, душу живу? 

 Коль смерть тебя с седла решила сбить,
 Поводья не успеешь ухватить.