Юсуф и Зулейха (Из поэмы). (Перевод С. Липкина) [1974 - - Библиотека всемирной литературы. Серия первая. Том 21. Ирано-таджикская поэзия]

Мир и вражда, отрава и лекарство,- Приди, любовь, приди, полна коварства! То превратишь безумца в мудреца, То превратишь разумного в глупца. Однажды ночью Зулейха больная, Свою тоску с безумьем разделяя, Пила из чаши горечи настой, Объятая болезненной мечтой. Безумная, откинув покрывало, В отчаянье к любимому взывала: "Скажи мне: кто ты? Как тебя зовут? Скажи мне: где найду я твой приют? Пусть я - рабыня для тебя, не боле, Пусть мной не дорожишь, лишенной воли, Так что же для рабыни - только плеть? Не можешь ты рабыню пожалеть? В страданье, в горе кто со мной сравнится? В моем позоре кто со мной сравнится? За эту страсть меня отвергла мать, Отец стыдится дочерью назвать. Покинули меня мои рабыни, И в одиночестве томлюсь я ныне. В былинке ты зажег огонь любви,- Уж лучше ты былинку раздави!" Так плакала пред призраком туманным, Покуда не заснула сном нежданным. Из чаши сна вкусили хмель глаза,- Явился он, судьбы ее гроза! Что мне сказать о нем? Как цвет весенний, Прекрасен был разбойник сновидений. Не выразить мне, как он был красив! За край одежды юношу схватив, Сказала: "Ты меня рассек на части, Грабитель, у меня ты отнял счастье. Кем создан ты, о чудо из чудес, Венец красы земной, красы небес? Мою тоску и скорбь развей беседой, Страны твоей названье мне поведай". Ответил: "Если так, то исцелись, Перед тобой - египетский азиз. Ценим и уважаем фараоном, Я стал его слугою приближенным". Царевне жизнь вернул его ответ. Скажи: мертвец родился вновь на свет!

На сердце Зулейхи - скорбей печать. Ей трудно плакать, трудно и молчать. Но путь к надежде должен быть упорным,- Приходит светлый день вослед за черным. Увидев, как страдает дочь, отец Подумал: пусть отправится мудрец В Египет, где азиз, правитель царства, Для Зулейхи - отрада и лекарство. К азизу пусть придет, как к жениху,- С любимым сочетает Зулейху... Он выбрал мудреца из самых знатных, Сказал ему немало слов приятных, Велел пойти с дарами из казны, К правителю египетской страны: "Скажи азизу: "Ты даруешь милость, Ты, пред которым смена дней склонилась! Ты сыплешь милосердья жемчуга, Твоя дорога людям дорога. В созвездии, блистающем высоко, Есть у меня светило без порока. Так целомудренна моя луна, Что тень ее и солнцу не видна. Она блистает ярче всех жемчужин, Но блеск для глаз чужих не обнаружен. Чтоб стать невидимой для звездных глаз, Под полог прячется в полночный час. За пологом живет в уединенье, Но мир пред пологом ее - в смятенье. Безумствуют властители держав, Из-за нее тоску и боль узнав. Глядят на мир печально и угрюмо Владыка Шама и владыка Рума. Но жить она не хочет в тех местах: Египет да и только на устах! Ей ненавистен Рум с его мужами, Она не терпит всех, живущих в Шаме,- Египет навсегда ее пленил, И слезы у нее текут, как Нил. Откуда страсть к египетскому краю И кто внушил ей эту страсть,- не знаю. Иль прах ее замешан в той пыли? Иль список благ ее - из той земли? Коль ты сочтешь ее себя достойной, Пришлю красавицу в Египет знойный. Ей не окажешь, как жене, почет? Пусть, как служанка, дом твой подметет!" Азиз Египта от счастливой вести Как бы коснулся головой созвездий. "Кто я такой,- смиренно произнес,- Чтоб сеять семена подобных грез? Но если шах поднимет нас из праха, То к небу вознесусь по воле шаха. Я - жалкий сад, и вот, являя мощь, Пролился на меня весенний дождь: Пусть каждое заговорит растенье,- Смогу ли выразить благодаренье? Я в шахе вижу светлую судьбу, Что покровительствует мне, рабу. Почтительно, с покорностью великой Хотел бы я предстать перед владыкой. Но фараона мудрого наказ Я должен срочно выполнить сейчас. Я, подданный, царю служить обязан, Не то сурово буду я наказан. Пусть добрый шах простит меня, слугу: Иначе поступить я не могу. Но если хочет,- я, взыскуя чести, Отправлю паланкинов ровно двести, По тысяче рабынь и стройных слуг,- То сосны, что украсят райский луг! Отправлю я, как подобает это, Мужей державы и мужей совета,- Пусть, проявив заботы, в мой приют Ее с почетом, с лаской приведут". Такие выслушав соображенья, Посол склонился ниц из уваженья, Сказал: "Ты добротой весь мир потряс, Египта блеск умножил во сто раз! Мой шах, богатством, властью знаменитый, Не хочет от тебя ни слуг, ни свиты. Как ни считай,- все числа превзошло Его рабов, его рабынь число. Число его даров, роскошных, редких, Превысит и число листов на ветках. ОН дочь свою к тебе отправит в дом,- Да станет яством на столе твоем!"

Сей небосвод, чье ремесло - фиглярство, Людей терзает с помощью коварства. Надежду нам подаст в тяжелый час, Потом в отчаянье повергнет нас. Желанный плод покажет издалёка, Чтоб этот плод потом сорвать жестоко... Ланиты Зулейхи огнем зажглись,- Узнала: скачет издали азиз. Сказала мамке, сидя в паланкине: "Не ты ли помогала мне в кручине? Так помоги мне на него взглянуть. Не то от страсти разорвется грудь. Когда живут в душе любовь и верность, Любовь пылает, обретя безмерность. Кто сильно жаждет, тот сгорит, когда Не выпьет, если рядом есть вода!" Увидев Зулейху в таком томленье. Найти решила мамка исцеленье, И щель, с ушко иглы величиной, Она прорезала в парче цветной. К той щелке Зулейха приникла глазом,- И застонала вдруг, теряя разум: "Случилось нечто странное со мной, Я смерть нашла под рухнувшей стеной! Не этот мне явился в сновиденье,- Я зря к нему стремилась в нетерпенье. Не этот отнял у меня покой, Не этот напоил меня тоской, Не он, моей мольбе внимая чутко, Доверясь мне, вернул мне свет рассудка! Я вижу: счастья моего звезду Судьба низвергла в горе и беду. Увы, одни колючки в злое время Дало мне пальмы финиковой семя. О небо, милосердье мне яви И дверцу мне открой в приют любви! Меня отняв у друга дорогого, Не отдавай теперь во власть другого! Пусть не коснется кто-нибудь другой Моей рубашки дерзкою рукой. Дала я клятву, что всегда и всюду Свое сокровище беречь я буду. Погибнет пусть чудовище-дракон, Пусть не возьмет сокровище дракон!" Так проклинала свой удел жестоким. Из глаз лились кровавых слез потоки. Живая боль была в ее словах, Печали соль была в ее слезах. Но вдруг раздался глас необычайный - Заговорил с несчастной вестник тайный: "Не плачь, не плачь! Вершатся в смене дней Дела, что дела твоего трудней! Хотя другого ты ждала доселе, Ты без азиза не достигнешь цели. Благодаря ему в счастливый миг Увидишь ты возлюбленного лик! Пусть близость с ним тебя не беспокоит: Он твой замок заветный не откроет. Ключ у него - из воска: кто бы смог Ключом из воска сей открыть замок? Ведь если нет руки - рукав ничтожен: Рукав не вытащит кинжал из ножен!" От этой вести сделалась тиха Признательная богу Зулейха И, в ожиданье светлого удела, С надеждой на широкий путь глядела.

Какое счастье наступает вдруг, Когда встречает друга верный друг: Любви повсюду вспыхивают свечи, Разлуку побеждает солнце встречи! Юсуф поверг в смятенье весь базар, К нему приценивались млад и стар, Приценивались знатный и богатый, Меж тем во все концы кричал глашатай: "Кто купит несравненного раба? Он светел, как счастливая судьба! Он сыплет нам рубины красноречья, Прекрасны руки, плечи и предплечья. Его уста - рассветная заря, Они гласят, лишь правду говоря. Он полон благородства и величья, В его реченьях нет косноязычьи!" Тут некто взоры всей толпы привлек: Свой золотой он поднял кошелек. Ценитель некий стоимость набавил: На вес Юсуфа мускус предоставил. Тут предложил сокровище камней На вес Юсуфа новый богатеи. Один богач другому шел на смену, Они все время прибавляли цену. Но Зулейха всем нанесла удар, Когда прослышала про тот базар: Так сильно поразились египтяне, Что языки прилипли к их гортани! Сказала: "Благомыслящий азиз! Ступай к Малику и с рабом вершись". Тот возразил: "Но все мои именья, И золото, и мускус, и каменья Не стоит половины той цены! Нам не купить Юсуфа: мы бедны". Был у красавицы ларец старинный. Как сонмы звезд, сверкали в нем рубины. Была любой жемчужины цена Всей подати египетской равна. "Возьми,- сказала.- Он, как свет, мне нужен. Купи его - и не жалей жемчужин".

То сердце, что изранено любовью, Глазам приказывает плакать кровью, Но лишь глазам предстанет нежный друг - Ликует сердце, светел мир вокруг. Однако тут же в сердце - снова мука: Опять, опять страшит его разлука! Для страждущих - награды нет в любви, Для жаждущих - отрады нет в любви. Ее начало - скорбь сердец, и только, Конец - погибельный конец, и только! А если скорбь - вначале, смерть - потом, То как же счастье мы в любви найдем? Ты видишь, каково любви начало? Пока Юсуфа Зулейха не знала, Она мечтала сладостно о нем И тешилась мечтой и чудным сном. Увидела того, кого искала, Но этого ей оказалось мало: Теперь хотелось ей к нему прильнуть, Обнять его, упасть к нему на грудь, Теперь ждала, пылая и тоскуя, Его рубинового поцелуя. Она дрожала, на него взглянув, Но под ноги себе смотрел Юсуф. Безумствовала страсть ее немая,- Юсуф молчал, ее не понимая. Ее сжигала тайная гроза,- Он отводил от Зулейхи глаза. В ее глаза, где страсть царила властно, Юсуф не мог смотреть, страшась соблазна. Влюбленный пусть преодолеет страх,- Любимой лик найдет в ее Глазах! А Зулейха была в изнеможенье, Не в силах вытерпеть пренебреженье. Убила осень юную весну И розы щек одела в желтизну. Увы, под бременем скорбей страдая, Свой стан согнула пальма молодая. Где свежесть губ, где блеск се лица, Который щедро озарял сердца! Она причесываться забывала, Зато в смятенье кудри вырывала. Пред ней, согбенной, зеркалу взамен, Блистали зеркала ее колен. Кровь из очей струилась непрестанно, И слезы заменили ей румяна. Страдая от незримого огня, Заплакала, во всем себя виня: "Влюбилась ты,- позор подобной твари! - В раба, который куплен на базаре! Властительницей быть - твоя судьба, Зачем ты любишь своего раба? Ищи любимых во дворцах: царица Имеет право лишь в царя влюбиться! Но только странно то в твоем рабе, Что вовсе не стремится он к тебе. До жен Египта слух дойдет об этом,- И станешь ты насмешек их предметом". Так спорила с собою день-деньской, Но в доме сердца жил жилец такой, Что с помощью рассудка или чуда Нельзя было его прогнать оттуда.

Строители дворца передают: Когда взялась кормилица за труд, Она к себе потребовала властно Художника, чье мастерство прекрасно. Он все основы зодчества постиг, Он вещих звезд пророчества постиг. Лишь в руки брал резец художник гордый - И глиной становился камень твердый. Когда он зданья образ рисовал, Он тысячу рисунков создавал, Его перо писало, жизнь рождая, Как бы живой водою обладая. Когда б на камне птицу вывел он, Взлетел бы камень, славой окрылен... Воздвигнутый руками золотыми, Дворец блистал стенами золотыми. Слились в одно семь залов, и сверкал Престолом бесподобным каждый зал, Особым камнем каждый облицован, Особым цветом каждый разрисован, А зал седьмой, как небосвод седьмой, Гордился девственною белизной. На сорока столбах - изображенья Зверей и птиц, исполненных движенья. Искуснейший художник светлый зал Портретами влюбленных расписал. Юсуф и Зулейха сидели рядом, Обняв друг друга и лаская взглядом. На той стене - уста у них слились, На той - руки их переплелись. Взглянул, узрел бы двух влюбленных счастье, И сам бы задохнулся ты от страсти! Как свод небесный, был дворец высок, Сиял луной и солнцем потолок. Сказал бы ты, взглянув на эти стены: Цветник благоухает несравненный! Напоминала роспись о весне, Переливались розы на стене, Склонялись розы в том саду друг к другу, Казалось: милый обнимал подругу. Казалось: то блаженства дивный сад, На ложе сладострастья розы спят. Короче: был чертог подобен чуду, В нем образы влюбленных жили всюду. Куда б ни бросил взоры ты свои, Ты видел только образы любви.

Когда возвел дворец художник строгий, Царевна стала украшать чертоги. Китайскою парчой устлала пол, Расставила и стулья и престол, Повесила светильники, и в блеске Соперничали пышные подвески. Ковры она развесила, вздохнув: Все было здесь - отсутствовал Юсуф! Вот правда: без любимого страдая, С презреньем смотришь ты на кущи рая... Решила так: Юсуфа позовет, Окажет уваженье и почет. В покое светлом с ним уединится, Чтобы его красою насладиться, Чтобы познал блаженство и Юсуф, К ее устам живительным прильнув. Юсуфа позвала, сказав: "Любимый, Меня огонь сжигает негасимый. Кипит любовной смутою душа, Горит сухою рутою душа!" Она стояла перед ним, рыдая, Чтобы луна явилась молодая, С вершины счастья возвестив: "Живи, Развеселись на празднике любви!" Не знал Юсуф, что во дворце таилось, Лишь тонко по цветам вода струилась. Взяла Юсуфа за руку: "О ты, Светильник зрячих, солнце чистоты! Как ты красив, пленителен и строен! Ты всех даров и милостей достоин. Ты честно служишь мне,- тобой дышу И гордо цепи верности ношу. Приди и властвуй надо мной по праву, Приди, тебе хочу пропеть я славу!" Сказав свою чарующую речь, Решила в первый зал его увлечь. Вошел он,- обольстительная пери За ним закрыла золотые двери. Была не в силах Зулейха молчать, С горящих уст она сняла печать: "Моей души мечта и наслажденье, Ты - цель моя, и свет, и сновиденье. Вот счастье: предо мною ты стоишь. Вот горе: на меня ты не глядишь. Ну, повернись ко мне, мой друг суровый, Одно скажи мне ласковое слово!" Юсуф сказал, поникнув головой: "Как я, рабы все шахи пред тобой! Я скован болью. Сердце мне обрадуй, Пускай свобода будет мне наградой. Я твой слуга. Не подобает мне С тобою вместе быть наедине. Я - хлопок, ты - пожара полыханье, Ты - грозный вихрь, я - мускуса дыханье. Что хлопок перед силой огневой? Что мускус перед бурей грозовой?" Она, решив: болтает он впустую, Ввела Юсуфа в комнату другую. Закрыла снова двери на замок. Вздохнул Юсуф: удел его жесток! И снова Зулейха ему сказала, Снимая с давней тайны покрывало: "У ног твоих лежу в тоске немой, Доколе мне страдать, упрямец мой? Ждала я: покорясь моим приказам, Ты сердце исцелишь мое и разум. Но мне во всем противоречишь ты, Меня покорностью не лечишь ты!" Сказал Юсуф: "С грехом не надо знаться. Грешить - не означает подчиняться". Настаивая каждый на своем, Они вступили в третий зал вдвоем. И Зулейха закрыла двери снова, Вновь полилось чарующее слово. С волнением невольник ей внимал. Она вела его из зала в зал, И в каждом речь другую заводила, И в каждом довод новый приводила. Не помогли шесть залов до поры, Но кости сохраняла для игры. И в зал седьмой ввела его поспешно, Надеясь, что мечта блеснет утешно... Не бойся безнадежности примет, Живя во тьме, надейся: будет свет. Пусть через сто дверей не входит счастье, Сомненьем сердце не терзай на части, В сто первую стучись упорно дверь, Твоя мечта исполнится, поверь!

В чертоге тайны, из-за покрывала, Повел мудрец таких речей начало: Когда они вступили в зал седьмой, Красавица воскликнула с мольбой: "Войди в мои глаза, о друг бесценный. Вступи ты в этот храм благословенный!" Воскликнула: "Мой лик светлее дня, Взгляни же с милосердьем на меня. Доколе будешь ты жесток, доколе Меня заставишь ты страдать от боли?" Так расписав мучения свои, Юсуфу говорила о любви, Но тот стоял, очей не поднимая: Его любовь страшила роковая. Он голову склонил, взглянул на пол,- Свое изображенье там нашел. Взглянул на ложе, на покров атласный,- Она и он объяты негой страстной. Он отвернулся, он решил, что впредь Не будет в эту сторону смотреть, Но всюду, всюду взор его невинный Одни и те же находил картины. Он для молитвы очи поднял ввысь,- На потолке она и он слились. В нем вспыхнул жар, и взоры огневые На Зулейху он обратил впервые. Тогда надежды луч в нее проник: Ей солнца улыбнется дивный лик! Стенать и плакать начала сначала, Потоки слез кровавых источала: "Своей любовью, своенравный друг, Молю я, исцели ты мой недуг. Я пить хочу, а ты - вода живая, Бессмертье - ты, но посмотри: мертва я. Я без тебя - как тело без души, Я жажду: напоить меня спеши. Моей тоски займись ты врачеваньем, Стань сада моего благоуханьем!" Сказал Юсуф: "Красе твоей хвала! Всех пери ты красою превзошла, Но зеркало души моей до срока Не разбивай, не мучь меня жестоко". Сказал: "Два властелина мне страшны: Бог и азиз египетской страны. Придет к азизу слух об этой страсти,- Он на меня обрушит все напасти ". Сказала: "Не тревожься, мой кумир. Устрою в честь азиза пышный пир. Я кубок поднесу - он пьяным станет, До воскресенья мертвых не воспрянет. Есть у меня несметное добро: Каменья, золото и серебро. Я искуплю свой грех, раздам их нищим, Нас бог простит, и счастье мы отыщем". "Я не из тех,- Юсуф сказал в ответ,- Кто ищет счастья ближнему во вред". Сказала: "Ты противишься сближенью, Чтоб стала я для стрел тоски мишенью. Хитришь, лукавишь, хочешь ты уйти, А ложь у прямодушных не в чести. Клянусь, кривым путем идти не стану, Я не склонюсь к лукавству и обману. Смотри: горю я, как тростник сухой, А ты смеешься над моей тоской. Смотри: грозит бедою это пламя,- Приди, залей водою это пламя!" Она рыдала, руки протянув, По-прежнему упорствовал Юсуф. Воскликнула тогда: "О многословный Упрямец, в горести моей виновный! Я вижу, речь твоя - пустой ответ, В таких речах нужды и смысла нет. Когда мою ты шею не обнимешь,- Себе на шею кровь мою ты примешь. Возьму кинжал я - лилии цветок,- И кровью обагрю я свой чертог. С душой своей разъединю я тело, Медлительность твоя мне надоела. Когда азизу принесут слова, Что я лежу у ног твоих мертва, В его горячем сердце вспыхнет злоба, Тебя убьет он, мы погибнем оба. Мы заключим в могиле наш союз, И наконец-то я с тобой сольюсь!" Достала Зулейха, раскинув ложе, Кинжал, на ивовый листок похожий. Сжигала душу страстную гроза, Алкало тело, и в слезах - глаза. Вскочил Юсуф, увидев слезы страсти, И руку обхватил ей, как запястье. "О Зулейха! - воскликнул,- не спеши, Исполню я мечту твоей души! Ты страждешь, но страданья удалю я, Ты жаждешь - встречей жажду утолю я". Красавица, владычица сердец, Услышав речь такую наконец, Подумала, что пробило сближенье, Что ей принес любимый утешенье. Тогда кинжал отбросила она, К другим прибегла способам луна: В его уста впилась она с весельем И шею обхватила ожерельем. Душа, где страсти не было границ, Мишенью стала для его ресниц. Она его жемчужины хотела И превратила в раковину тело, Но в ту мишень Юсуф не стал стрелять, Он раковины не сломал печать, Не просверлил жемчужину алмазом: Его удерживали честь и разум. Стрелою ринулся к дверям Юсуф, Он убежал, все двери распахнув. Она - за ним, терзаясь от потери, Его настигла у последней двери, Схватила за рубашку, вся в огне,- Разорвалась рубашка на спине. Но вырвался красавец с болью тяжкой, Он розой был с разорванной рубашкой. Она, одежды разорвав свои, Как тень упала наземь в забытьи.

Пером начертан облик сказки ясной: Когда он вырвался из рук несчастной, Ее супруга он увидел вдруг: Азиз пришел в сопровожденье слуг. Заметил сразу юноши волненье, Хотел его услышать объясненье. Страдалец начал вежливую речь, Не жалуясь, чтоб тайну уберечь. Он ласково был выслушан владыкой, И тот повел Юсуфа к луноликой. Очнувшись и увидев их вдвоем, Решив: Юсуф поведал обо всем, Сказала Зулейха: "Властитель правый, Опора справедливости и славы! Какой достоин кары тот злодей, Который оскорбил твоих друзей?" Азиз - в ответ: "Скажи, краса вселенной, Кто сей злодей, преступный и презренный?" А Зулейха: "Вот этот раб, еврей, Что всем обязан милости твоей. Спала я в тишине уединенья, И не было в душе моей смятенья. А он, как вор, приблизился ко мне, Охотясь на египетском гумне. Пока я сплю, задумал он, бесчестный, Войти в мой сад и плод сорвать прелестный. Лишь руку протянул ко мне, глупец, Чтобы открыть желания ларец, Проснулась я, увидела я вора, Он задрожал от страха и позора. Из дома побежал, гоним стыдом,- Навеки он покинул счастья дом. Я побежала, гневом пламенея, Ему вослед, я догнала злодея, Схватила за рубашку и кусок Оторвала, как розы лепесток. Достойно недостойного карая, Скажи, что ждет его тюрьма сырая!" Был вне себя азиз от этих слов. Сказал Юсуфу, гневен и суров: "Твоя душа бесчестьем осквернилась. Ты видел от меня добро и милость, Но ты ответил злом, добро забыл, Съев соль мою, солонку ты разбил". Был страшен гнев азиза, грозен голос. Юсуф дрожал, сгибаясь, точно волос...

Юсуф от ожидания устал, Надеяться на счастье перестал. Однажды, в час ночной, в виденье сонном, Предстало семь коров пред фараоном, И были все упитанны, жирны,- Казались украшением страны! Затем во сне он семь других увидел,- Семь изможденных и худых увидел. Они, напав на жирных семерых, Как луговую травку, съели их. Затем, с отрадой взор на поле бросив. Увидел царь цветущих семь колосьев. Напали на цветущих семь сухих. Смешались с ними и пожрали их. Царь вопросил мудрейших, встав с постели, Об этом сне, о непонятном деле. "Сей странный сон,- услышал он в ответ,- Пустая выдумка, нелепость, бред. Его растолковать не в силах разум, Его из сердца вычеркни ты разом". Но юный муж, Юсуфа прежний друг, Об узнике несчастном вспомнил вдруг: "Сидит в темнице юноша чудесный. Ему законы разума известны. Он вдохновенно объясняет сны,- Он жемчуг достает из глубины. Позволь, о царь, с ним поделиться тайной,- Он растолкует сон необычайный". К Юсуфу юный муж пошел в тюрьму, Поведал сон властителя ему. Сказал Юсуф: "Колосья и коровы - Суть годы, то хороший, то суровый. Колосья тучные и жирный скот Египту предвещают добрый год, А тощий скот и хлебный злак бесплодный Египту предвещают год голодный. Иди и расскажи, что фараон Увидел не простой, а вещий сон. Семь лет пройдут, дождем страну лаская И радуя обильем урожая, А за годами добрыми вослед Наступят семь иных, голодных лет. Начнутся муки тяжкие народа Из-за бескормицы и недорода. Дождем не разразится небосвод, А на земле травинка не взойдет. Богач забудет о хорошей пище, Погибнут с голоду бедняк и нищий. За корку хлеба, как за благодать, Все будут рады жизнь свою отдать". Такой ответ вельможа юнолицый Принес царю Египта из темницы. Сверкала речь Юсуфа так светло, Что сердце фараона расцвело. Сказал: "Иди и приведи провидца, Беседой с ним хочу я насладиться".

Так этот мир устроен с древних лет: Без горечи в нем жизни сладкой нет. Одетый как вельможа величавый, Отправился Юсуф к царю державы. Повсюду - злато на его пути, Чтоб нищий мог богатство обрести. Когда, завидев царские чертоги, Юсуф сошел с коня, ему под ноги Поспешно постелили мех, атлас,- Чтоб голова высоко вознеслась! И по мехам и по шелкам ступал он,- Нет, как луна по облакам ступал он! Как светлый день, что счастьем напоен, К нему навстречу вышел фараон. Он крепко сжал в своих объятьях тесных Живую пальму цвета роз чудесных, Юсуфа пред собою на престол Он усадил и разговор повел. Сон объяснить он попросил сначала, И речь Юсуфа снова зазвучала. Потом беседа во дворце пошла Про всякие событья и дела, И царь, Юсуфа мудростью согретый, Расцвел, услышав точные ответы. Затем сказал: "Мне речь твоя ясна, Уразумел я толкованье сна, Но как, скажи, могу предотвратить я Погибельные для страны событья?" Сказал Юсуф: "Пока цветет пора Богатства, изобилия, добра, Пусть каждый, будь он бедным, будь владельцем, Отныне станет только земледельцем. Скажи им раз и повтори опять: Ногтями камни следует взрыхлять! Не бойся голода и недорода, Когда зерно есть в закромах народа. Зерно, отложенное про запас, Насытит египтян в тяжелый час". Царя потряс Юсуфа ум глубокий, И царь возвел Юсуфа в сан высокий, Юсуфу подчинил он всю страну, Вручил ему и войско и казну, Назвал главой над верхом и над низом, Нарек его египетским азизом. Когда его так возвеличил бог, Так высоко взойти ему помог, Померкло прежнего азиза счастье, Затмился день, обрушилось ненастье. Он быстро от позора постарел, Мишенью стал для смертоносных стрел. Так Зулейха познала участь вдовью, В разлуке с милым обливаясь кровью, Свой стан под гнетом горести согнув: Ушел азиз и не пришел Юсуф...

Кто страсть заставит на колени пасть? Безумная неодолима страсть! Вот Зулейха, что в горе поседела, Увидеть вновь Юсуфа захотела. Поставив идола перед собой, Склонилась ночью перед ним с мольбой: "О ты, пред кем я - словно горстка пепла! О господин, твоя раба ослепла. Всю жизнь я поклонялась лишь тебе,- Яви же милосердие рабе, Взгляни на мой позор и, как даренье, Дай свет моим глазам, верни мне зренье. Хочу узнать, хоть издали взглянув, Каков теперь красавец мой Юсуф!" Так плакала страдалица впустую, Осыпав прахом голову седую... Взошла заря, как властелин земли. Юсуфа пегий конь заржал вдали, И Зулейха, одетая убого, Пришла туда, где сузилась дорога. Стонала, словно нищенка, в пыли, И слезы по лицу ее текли, А стражники кричали сверху, снизу: "Дорогу благородному азизу!" Толпа кругом сжималась все тесней, В ушах гремело ржание коней. Никто не слышал горького стенанья, Не обращал на нищенку вниманья. Кому нужна в сумятице такой Незрячая, объятая тоской? Ушла, рыдая, женщина седая, Ушла, вздыхая, громко причитая. В лачугу тростниковую вошла, Тростник огнями вздохов подожгла И, чтобы в сердце успокоить рану, Сказала каменному истукану: "Бездушный идол, рукотворный бог! Мне тяжело, а ты мне не помог: Ты только камень, с богом схожий камень, А у меня на сердце - тоже камень. Еще страшней ты сделал скорбь мою, Тобою, камнем, камень разобью! Ты камень - камнем я тебя разрушу, Тогда избавлю от позора душу!" И, камень взяв, движением одним Разбила идола, как Ибрагим. Когда она разбила истукана,- Омылась от порока и обмана. Все идолы разбила на куски,- Очистилась от скверны и тоски. Она к единому взмолилась богу, Провозгласив хвалу его чертогу: "Пречистый, чье признали торжество И идол, и ваятели его! Пришли бы разве к идолу с мольбою, Когда б он не был озарен тобою? Ваятель потому богов творит, Что он в душе с тобою говорит. Кто пал пред идолом,- на самом деле Свои мольбы возносит не тебе ли? Была я долго идола рабой, Насилье совершила над собой. Прости меня, хотя я согрешила, По глупости ошибку совершила. За то, что шла неверною тропой, Меня, о боже, сделал ты слепой. Омыв меня от скверны, отчего же Ты зренье мне не возвращаешь, боже? Даруй душе скорбящей благодать, В саду Юсуфа дай тюльпан сорвать!" ...Когда правитель царства прибыл снова,- Пришла, сказала скорбно и сурово: "Ты помни, что и царь пред богом - раб, Всего лишь раб, что немощен и слаб, Что в царский сан его возвел всевышний, Что дал ему венец, престол - всевышний!" И устрашился этих слов Юсуф, Затрепетал, на нищенку взглянув, Сказал главе придворных: "Голос гневный И скорбный отнял мой покой душевный. Ту женщину, что славила творца, Ты приведи ко мне под сень дворца. Услышать я хочу ее кручину, Узнать ее страдания причину. От слов ее почувствовал я вдруг Доселе мне неведомый испуг. Сей странный страх я ощутил, наверно, Лишь потому, что скорбь ее безмерна..." Да проживет сто жизней властелин, Который, вздох услышав, стон один, Поймет, что истинных скорбей основа, А где притворство мнимого больного, Поймет, где правда истинных святынь, А где всего лишь марево пустынь! Но в наши дни не таковы владыки. Смотрите,- за динар золотоликий Оправдан будет ими и злодей, Который грабил, убивал людей. У этих шахов правды не найдете, Лишь золотой динар у них в почете!

Когда, от дел державных отдохнув, Уселся во дворце своем Юсуф, Пошел глава придворных, молвил слово: "О ты, чья честь - венец всего земного! Ты помнишь ли ту нищенку? Теперь Она пришла, в твою стучится дверь. Ты приказал мне, чтобы я с дороги Ту женщину привел в твои чертоги". Сказал: "Тогда войти ей разреши. Пусть нам откроет боль своей души". Тогда, как пламя заплясав живое, Смеясь, она вошла в его покои. Была ее улыбка так светла, Что скажешь: роза снова расцвела! Таким веселым удивлен приходом, "Кто ты? - спросил Юсуф.- Откуда родом?" Ответила: "Я - та, что, полюбя, Всем царствам мира предпочла тебя. И злато и каменья раздала я И жизнь свою сожгла, тебя желая. Тоскуя по тебе в чужом краю, Я погубила молодость свою, Но ты, влеком красавицею-властью, Ушел, забыл меня с моею страстью". Юсуф заплакал, зарыдал навзрыд, Когда узнал, кто перед ним стоит. Спросил: "Что стало, Зулейха, с тобою? Как сделалась ты нищенкой седою?" Когда он имя произнес ее, Она упала, впала в забытье. Казалось: от беспамятства хмельная, Забылась, голосу его внимая. Когда она в себя пришла опять, Юсуф ей стал вопросы задавать: "Где молодость твоя, краса былая?" "Увяли без тебя та и другая". "Какая ноша стан согнула твой?" "Грусть по тебе - тяжелый груз живой". "Кто виноват, что стала ты незрячей?" "Моих кровавых слез поток горячий". "Где золото твое, твои венцы? С камнями драгоценные ларцы?" "Тем, кто о красоте твоей рассказы Рассказывал, рассыпав слов алмазы,- Я отдавала, к их припав ногам, Всю жизнь мою в придачу к жемчугам. Их головы венцами украшала И прахом у порога их дышала. Нет злата у меня и нет камней, Лишь сердце есть - ларец любви моей!" "Что за мечта теперь тебя тревожит? Твое желанье кто исполнить может?" "Лишь о тебе - все просьбы и мечты, Меня утешить можешь только ты. Дан клятву мне, что жребий мой суровый Ты облегчишь,- я с уст сниму оковы, А если нет,- уста свои сомкну, Останусь у тоски своей в плену!" Поклялся он призванием пророка, Могуществом, не знающим порока, Способным вырастить в костре цветник И божьей милости открыть родник: "Все то, что я смогу, исполню сразу, Твоей внимая просьбе, как приказу!" "Сперва красу и юность мне верни, Чтоб расцвела я, как в былые дни, Затем верни мне зренье,- молви слово, Чтоб на тебя взглянуть могла я снова". Он для мольбы уста раскрыл тогда,- Из уст живая пролилась вода, И к мертвой красоте душа вернулась, И юность, радостью дыша, вернулась! Избавились глаза от пелены И снова стали зрением сильны. Стан распрямился - кипарис высокий, Вновь посвежели и чело и щеки. Где сорок лет и нищеты и бед? Ей снова стало восемнадцать лет! Она такой блистать красою стала, Какою даже прежде не блистала! Сказал Юсуф: "О прелесть чистоты, Скажи, чего еще желаешь ты?" Она: "Лишь об одном просить я буду,- Хочу я быть с тобой всегда и всюду, Ты нужен, словно свет, моим глазам, Измученному сердцу - как бальзам. Как благодатный ливень нужен нивам, Так нужен мне союз с тобой, красивым!" Юсуф не сразу произнес ответ, Ей не сказал Юсуф ни "да", ни "нет". Пока душа сама с собой боролась, Таинственный послышался ей голос. С колеблющимся вдруг заговорил Всевышнего посланец Джабраил: "О царь, предвечным взысканный премного, Услышь слова, идущие от бога: "Мы Зулейхи услышали мольбу, И пожалели мы свою рабу. Любви так велико ее служенье, Что море доброты пришло в движенье, И мы, ее жалея, в добрый час На небесах соединили вас. Да крепнут узы, да истлеют путы Былого горя и недавней смуты. Ты в узах, сочетающих сердца, Найдешь свободу и любовь творца!"

Когда сбылось все то, о чем мечталось, И Зулейха с Юсуфом сочеталась, Она постигла счастье, свет, покой, Она рассталась навсегда с тоской. Так свыше четырех десятилетий Жила с Юсуфом в ласке и совете, Плодоносила пальма для царя, Детей и внуков с гордостью даря, И днями счастья дни ее сменялись, И все ее желанья исполнялись. Однажды ночью в храм вступил Юсуф И, в храме неожиданно заснув, В чудесном сне отца и мать увидел: Сияющую благодать увидел! Он услыхал: "Мы ждем тебя, сынок. Послушай нас, настал давно твой срок! Оставь свое добро воде и глине, О нас и о душе подумай ныне". Юсуф проснулся в чуткой тишине. Из храма он отправился к жене. Он Зулейхе поведал сна значенье. Растолковал родителей реченье. Услышав, что творцу сказал Юсуф, Поникла Зулейха, свой стан согнув. Все уговоры - поняла - излишни, Его мольбу осуществит всевышний: Слова Юсуфа - стрелы, а досель Всегда те стрелы попадали в цель...

Когда лучи рассвета заблестели, Юсуф поднялся поутру с постели, Решил, в одежды шаха облачась, Поехать на прогулку в добрый час. Юсуф одну лишь ногу вставил в стремя, Как Джабраил возник. "Скакать не время,- Сказал.- Другую ногу только вдень,- Наступит сразу твой последний день. Отвергни суету и бремя жизни, Твоей ноге не нужно стремя жизни". Приятен был Юсуфу сей совет. Он в помыслах отринул бренный свет. Отринул блеск и славу властелина, К себе наследника призвал он - сына, Взамен себя нарек его царем,- Да правит с благом, счастьем и добром. Затем рабов послал он за женою: "Пускай простится Зулейха со мною". Ему сказали: "Горем сражена, В крови и прахе возлежит она. Ее убьет прощание такое, Оставь ее, несчастную, в покое". Сказал: "Боюсь я, что пройдут века, А не пройдет вовек ее тоска". Ответили: "Ей бог поможет вскоре, Он укрепит ее в тяжелом горе". Тогда вручил Юсуфу Джабраил То яблоко, что бог в раю взрастил, И, запах райских кущ вдохнув, из тела Легко душа Юсуфа улетела. Так жизнь обрел он вечную свою: Покинул землю, чтобы жить в раю. Когда Юсуф с юдолью слез расстался, В его чертоге громкий плач раздался,- Он увеличивался каждый миг, Он свода бирюзового достиг. И Зулейха спросила: "Что за крики? И отчего повсюду плач великий?" Сказали: "Тот, кто нашим был главой, Свой трон сменил доскою гробовой. Из этих тесных он ушел расселин Туда, где мир извечный беспределен". Утратила она сознанья свет, Когда услышала такой ответ. Для пальмы был ответ настолько жуток, Что, словно тень, лежала трое суток. Пришла в сознанье на четвертый день - И наземь вновь низринулась, как тень. В беспамятство три раза погружалась,- Судьба забыла, что такое жалость! Придя в себя и руки протянув, Спросила: "Где Юсуф? Где мой Юсуф?" Пошла - и не нашла его на ложе. Он умер? Но и гроб не виден тоже! Заплакали невольники навзрыд, Сказали: "В землю этот клад зарыт". Прокляв небесный свод, как лиходея, Разорвала свои ворот, пламенея, Ногтями Зулейха в лицо впилась, И ручейками кровь лилась, лилась. Она из сердца исторгала стоны, И мир внимал ей, горем потрясенный: "Где мой Юсуф? Где жизни красота, Величье, милосердье, доброта? Он помыслы, от суеты избавил И в царство вечности коня направил. Я не успела милого обнять И ногу в стремени поцеловать. Увы, Юсуф простился с бренным светом, Но не присутствовала я при этом, Погасших глаз не видела его, В последний раз не видела его! Зачем не стала я его охраной. Когда он ранен был смертельной раной? Когда Юсуф с престола в гроб сошел, То превратился гроб его в престол. В душистый сок мне превратить бы слезы,- Омыла б я Юсуфа соком розы! Когда он в саван был одет, увы, И зашивать пора настала швы, Измученная этой тяжкой пыткой, Сама бы стала я иголкой с ниткой! Когда печаль пронзила все сердца И друга выносили из дворца, Над ним не причитала я, рыдая, В слезах к его носилкам припадая. Увы, я плачу, сердце опалив. Увы, как этот мир несправедлив! Юсуф, приди, взгляни, как я несчастна. Как небом я наказана ужасно! Я жду твоей любви, а ты ушел. Я в прахе и крови, а ты ушел. Уйдя, меня подверг таким мученьям, Что только смерть мне будет излеченьем!" Услышали носильщики приказ, Чтоб снарядили паланкин тотчас, И Зулейха отправилась в смятенье Туда, где друг обрел успокоенье. О нет, не клад ее глаза нашли, А холмик бедной и сырой земли! Опа блистала, словно день, бывало,- Теперь па холмик, словно тень, упала. Грудь обнажив, припав к земле в слезах, Она могильный целовала прах. К чему ей мир, что пуст и безотраден? Глаза-нарциссы вырвала из впадин И бросила их наземь, закричав: "Должны расти нарциссы среди трав! Нужны ли мне два глаза, два нарцисса, В саду, где нет тебя, нет кипариса?!" В могилу тот, кого гнетет печаль, Бросает цвета черного миндаль. Но вряд ли люди, как она, дарили Такие две миндалины могиле! Она к земле, склонясь над мертвецом, Припала окровавленным лицом. И вот взлетела над землей могильной Ее душа, расставшись с ней, бессильной. Блажен, кто душу потерял в пути, Зато сумел свою любовь найти! Увидев, что мертва жена владыки. Все подняли неистовые крики, И причитанья преданной жены Там были двести раз повторены. Умолкли причитанья на могиле,- И домочадцы Зулейху омыли. Омыли, горько плача: так весной Над розой дождь струится проливной. Ее - о нет, жасмин благоуханный! - Затем одели в саван златотканый, И вот в земле, как лепесток, тиха, Легла с Юсуфом рядом Зулейха. Делить и после смерти с другом ложе,- Нет в мире счастья выше и дороже!

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной

Имя

1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь

ПринимаюПолитику конфиденциальности