В поэзии трубадуров термином "cobias capfinidas" обозначалась одна из строфических форм. Она обязывала поэта связывать первый стих новой строфы с последним стихом предыдущей методом повтора (или так называемого "повтора в захвате") одного из его ключевых слов или выражений, причем воспроизводиться они должны были "в идентичной либо более или менее измененной форме, а, стоять могли в начале, середине или в конце строки"1. Именно так сцеплены строфы второй и третьей части "Песни об альбигойском крестовом походе" (тогда как в первой части использован другой канон - "coblas capcaudadas", согласно которому начало новой строфы должно было повторять одну лишь рифму последнего стиха предыдущей).
1 (I rank I. Repertoire metrique de la poesie des troubadours P., 1953, t. 1, p. XXXVIII)
"Песня об альбигойском крестовом походе" написана двенадцатисложным александрийским силлабическим стихом, а последний стих каждой строфы сокращен наполовину. Во второй и третьей части поэмы эту укороченную строку и "захватывает" последующая строфа.
Например, строфа 205 заканчивается полустишием:
A totz cels de la vila
(На всех в городе).
А начало уже знакомой нам строфы 206 повторяет это полустишие полностью:
A tolz cels de la vila, car en Symos moric
(На всех в городе, поскольку Симон умер).
Принцип "cobias capfinidas", т. е. "захват" последних слов предыдущей главы и повтор их в начале последующей, использован Булгаковым в "Мастере и Маргарите".
Конечно, стилистически-композиционные приемы повторов появились с незапамятных времен, использовались еще в культовых текстах, ритуальных песнопениях, народных песнях и т. д. Однако в провансальской поэзии различные системы композиции повтора (анаграмматический повтор, паронимические аналогии, повторы фонем и др.), в том числе и "cobias capfinidas", применялись с такою технической изощренностью и зачастую достигали столь высокой художественной выразительности, что оказали впоследствии влияние на поэтику Данте, а затем и на всю европейскую литературу.
Булгаковеды справедливо называют "Божественную комедию" среди литературных источников "Мастера и Маргариты"1. Но будет, видимо, нелишним заметить, что к поэтике трубадуров - одному из истоков всей последующей европейской литературы - Булгаков обращался (благодаря превосходному знанию французского языка) и непосредственно2. Причем ее влияние прослеживается в "Мастере и Маргарите" не только в творческом освоении канона "cobias copfinidas" из поэмы об альбигойском крестовом походе, но и в использовании Булгаковым при построении переходов от одной главы к другой ряда вариаций формулы "повтора в захвате", также обусловленных поэтикой трубадуров:
1 (См.: Бэлза И. Ф. Генеалогия "Мастера и Маргариты", с. 150 - 248; Лакшин В. Роман М. Булгакова "Мастер и Маргарита". - Новый мир, 1968, № 6, с. 284 - 311; Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова)
2 (Провансальский язык, на котором создавалась поэзия трубадуров, сохранял многие черты народной латыни, отчего тем, кто владеет французским и знает латынь, он понятен. См. об этом: Anglade /. Grammaire de l'ancien provencal ou ancienne lange d'oc: Phonetique et morphologie. P., 1921)
Как видим, стилистически-композиционный прием сцепления глав "cobias capfinidas" Булгаков применяет в местах наиболее сложных "стыковок" текста - при соединении мифологических глав с современными и при переходе от первой части романа ко второй. Надо сказать также, что прием этот - "повтора-захвата" использовался в мировой литературе не только в поэзии, но и в прозе не столь уж редко; в отечественной прозе, например, к нему прибегали в качестве лирического подхвата - Б. Пастернак (в "Безлюбье") и Б. Горбатов (в "Непокоренных"); однако если применение его Пастернаком и Горбатовым вряд ли находилось в прямой связи с поэтикой провансальских трубадуров, то Булгаков, возможно, должным образом оценил его как раз в процессе своего целеустремленного знакомства с "Песней об альбигойском крестовом походе".