Неудачная шутка темно-фиолетового рыцаря

О том, что в некоторых эпизодах и сюжетных линиях "Мастера и Маргариты" слышны отголоски апокрифических мотивов, писали еще в 1967 г., т. е. сразу по выходе журнального варианта романа и первых его переводов на английский язык. Отмечалось, в частности, что в трактовке, свойственной апокрифам, а не по Евангелию даны Булгаковым страдания Иешуа¹. Как отражение неортодоксальных христианских воззрений многократно комментировалось также и то место в романе, где к Воланду является Левий Матвей с просьбой от Иешуа, чтобы дух зла взял с собой Мастера и его подругу и наградил их покоем.

¹ (См.: Blake P. A Bargain with the Devil. - New York Times Book Review, 1967, Oct. 22, p. I)

И в самом деле, сцена эта как бы иллюстрирует догмат тех еретиков, которые считали, что земля не подвластна богу и целиком находится в распоряжении дьявола. Ведь многие еретики (манихеи, богомилы, патарены, вальденсы, тиссераны, альбигойцы) верили в существование одновременно двух царств: света и тьмы, добра и зла. В царстве света, утверждали они, господствует бог, в царстве тьмы повелевает сатана. Подкреплялось же это следующим рассуждением. Если бог - творец всего мира, то он и виновник присущего этому миру зла, но в таком случае он не всеблагой; а если бог бессилен устранить зло, то он не всемогущ, ибо тогда злом управляет некая иная сила. Вывод же был таков: бог света повелевает горними сферами, а князь тьмы - землей.

В соответствии с такими взглядами выстроена в романе "Мастер и Маргарита" Булгаковым и сцена, в которой волшебные черные кони несут всадников во главе с Воландом прочь от земли.

"Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.

Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда.

Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с Воландом по правую руку подруги Мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.

- Почему он так изменился? - спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.

- Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, - ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо, с тихо горящим глазом, - его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!"¹

¹ (Булгаков М. Указ. соч., с. 794 - 795)

То, что свет и тьма - слагаемые столь дорого обошедшейся рыцарю шутки - являются компонентами манихейской космогонии, было отмечено многими. Но в чем же все-таки эта шутка заключалась? И как звучала, раз уж была облечена в форму каламбура? Есть в описании рыцаря и другие загадки. Почему он в одном случае (для окружения Воланда) - Фагот, а в другом (для общения с людьми) - Коровьев, а в истинном рыцарском своем "вечном облике" имени полностью лишен?

Прояснить все это никто пока не пытался - внимание исследователей романа образ Коровьева-Фагота всерьез еще к себе не привлекал. Разве что 3. Стенбок-Фермор (США) в 1969 г. высказала предположение, что в нем, видимо, своеобразно воплощен - как спутник дьявола - доктор Фауст, да в 1973 г. Э. К. Райт (Канада) писал, что Коровьев-Фагот - персонаж незначительный, проходной, "просто переводчик"¹.

¹ (См.: Stenbock-Fermor E. Bulgakov's "The Master and Margarita" and Goethe s "Faust". - Slavic and East Europ. J., Madison. 1969 vol. 13, N 3, p. 309 - 325; Wright A. C. Op. cit., p. 1167)

Правда, М. Йованович (Югославия) в 1975 г. утверждал, что для понимания романа образ Коровьева-Фагота очень важен, ибо относится "к наивысшему уровню философствования в кругу Воланда", но этим замечанием и ограничился¹. Может быть, исследователя остановил ряд связанных с этим персонажем "темных мест"? Тем более что, по мнению Йовановича, осуществить реконструкцию неудачной шутки безымянного рыцаря (насчет света и тьмы) вряд ли вообще возможно.

¹ (Jovanovid M. Utopia Mihaila Bulgakova. Beograd, 1975, s. 142)

Кое-что, однако, нам удалось расшифровать. Например, семантические компоненты имени Фагот. Булгаков, на наш взгляд, соединил в нем два разноязычных слова: русское "фагот" и французское "fagot". Тут надо иметь в виду, что комплекс словарных значений современной французской лексемы "fagot" ("связка веток") утратил отношение к музыкальному инструменту - буквально "связка дудок" ("фагот" - по-французски "basson"), - и в числе этих значений есть такие фразеологизмы, как "êtré habille comme une fagot" ("быть, как связка дров", т. е. безвкусно одеваться) и "sentir le fagot" ("отдавать ересью", т. е. отдавать костром, связками веток для костра). Не прошел, как нам кажется, Булгаков и мимо родственного лексеме "fagot" однокоренного французского слова "fagotin" (шут).

Таким образом, заключенную в имени Фагот характеристику интересующего нас персонажа определяют три момента. Он, во-первых, шут (имеющий отношение к музыке), во-вторых, безвкусно одет, и в-третьих, еретически настроен.

Шутовская манера поведения и причастность Коровьева-Фагота к музыке (вокальной) обозначены уже в начале романа, когда при встрече с Берлиозом он просит "на четверть литра... поправиться... бывшему регенту!"¹. А в середине романа Коровьева как "видного специалиста по организации хоровых кружков" рекомендует своим подчиненным заведующий городским зрелищным филиалом, после чего "специалист-хормейстер" проорал:

¹ (Булгаков М. Указ, соч., с. 462)

"- До-ми-соль-до! - вытащил наиболее застенчивых из-за шкафов, где они пытались спастись от пения, Косарчуку сказал, что у того абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стукал камертоном по пальцам, умоляя грянуть "Славное море".

Грянули. И славно грянули. Клетчатый, действительно понимал свое дело. Допели первый куплет. Тут регент извинился, сказал: "Я на минутку!" - и... исчез"¹.

¹ (Там же, с. 610)

С момента своего появления в романе и до последней главы, где он превращается в темно-фиолетового рыцаря, Коровьев-Фагот одет удивительно безвкусно, по-клоунски. На нем клетчатый кургузый пиджачок и клетчатые же брючки, на маленькой головке жокейский картузик, на носу треснувшее пенсне, "которое давно пора было бы выбросить на помойку". Только на балу у Сатаны он появляется во фраке с моноклем, но, "правда, тоже треснувшим"¹.

¹ (Там же, с. 665)

Драная безвкусная цирковая одежда, гаерский вид, шутовские манеры - вот, выходит, какое наказание было определено безымянному рыцарю за каламбур о свете и тьме! Причем "прошутить" (т. е. состоять в шутах) ему пришлось, как мы помним, "немного больше и дольше, нежели он предполагал".

Но сколько же? Если попытаться трактовать полученный результат буквально и если булгаковский персонаж - одновременно и рыцарь, и еретик, то следы его прототипов надо искать в XII - XIII вв. в Провансе, в эпоху распространения альбигойской ереси. Так что вынужденное шутовство - наказание безымянного рыцаря за неудачный каламбур - длилось ни много ни мало, а целых семь или восемь веков.

Здесь, однако, в интересах дальнейшего анализа романа следует коротко коснуться некоторых трагических, кровавых событий эпохи альбигойской ереси, происходивших в 1209 - 1229 гг., т. е. во времена крестовых походов, объявленных папой Иннокентием III против альбигойцев. Поводом к ним послужило убийство папского легата Петра де Пастельно. Оно было совершено одним из приближенных вождя еретиков графа Раймунда VI Тулузского. Состоявшее в основном из северно-французского рыцарства войско крестоносцев под водительством графа Симона де Монфора жесточайшим образом расправлялось с еретиками, тем более что католическое воинство рассчитывало поживиться за счет богатых городов Лангедока, а Монфору, в частности, были обещаны владения отлученного папой от церкви Раймунда VI.

В одном только городе Безье крестоносцами было убито не менее пятнадцати тысяч человек. Существует легенда, что, ворвавшись в Безье, католические рыцари спросили папского легата Арнольда Амальриха, кого из горожан следует убивать. "Убивайте всех! - сказал легат, - Господь узнает своих!"¹ Не менее свиреп был и Монфор, приказавший однажды не только ослепить сто тысяч еретиков, но и отрезать им носы².

¹ (Осокин И. История альбигойцев и их времени: В 2-х т. Казань, 1869, т. 1, с. 332)

² (Там же, с. 331)

К концу 20-х годов XIII в. альбигойская трагедия свершилась окончательно. Богатейший цветущий край Прованс с его замечательной цивилизацией был разорен, а сами "альбигойцы, в сущности, исчезли с исторической арены"¹.

¹ (Данэм Б. Герои и еретики: Политическая история западной мысли. М., 1967, с. 222)

Однако возвратимся к "Мастеру и Маргарите", к образу Коровьева-Фагота. О том, что он не просто и не только шут, мы узнаем задолго до сцены, в которой Воланд и его спутники улетают с земли. Уже в конце первой части романа, почти незаметно для читателя, сообщается, что Коровьев-Фагот - рыцарь. К тому же - владеющий черной магией. Имеем в виду эпизод появления в квартире "№ 50 буфетчика театра Варьете Сокова.

"Горничная" Гелла спрашивает у прибывшего, что ему угодно.

"- Мне необходимо видеть гражданина артиста.

- Как? Так-таки его самого?

- Его, - ответил буфетчик печально.

- Спрошу, - сказала, видимо колеблясь, горничная и, приоткрыв дверь в кабинет покойного Берлиоза, доложила: - Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир.

- А пусть войдет, - раздался из кабинета разбитый голос Коровьева"¹.

¹ (Булгаков М. Указ, соч., с. 621)

И далее читатель узнает, что безымянный рыцарь еще и черный маг: он видит потаенное и предсказывает будущее.

"- У вас сколько имеется сбережений?

Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать неделикатным. Буфетчик замялся.

- Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, - отозвался из соседней комнаты треснувший голос, - и дома под полом двести золотых десяток.

Буфетчик как будто прикипел к своему табурету.

- Ну, конечно, это не сумма, - снисходительно сказал Воланд своему гостю, - хотя, впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когда умрете?

Тут уж буфетчик возмутился.

- Это никому не известно и никого не касается,- ответил он.

- Ну да, неизвестно, - послышался все тот же дрянной голос из кабинета, - подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате.

Буфетчик стал желт лицом.

- Девять месяцев, - задумчиво считал Воланд. - Двести сорок девять тысяч... Это выходит круглым счетом двадцать семь тысяч в месяц? Маловато, но при скромной жизни хватит. Да еще эти десятки.

- Десятки реализовать не удастся, - ввязался все тот же голос, леденя сердце буфетчика, - по смерти Андрея Фокича дом немедленно сломают и десятки будут немедленно отправлены в Госбанк"¹.

¹ (Там же, с. 625)

Итак, Коровьев-Фагот, он же безымянный рыцарь, способен видеть скрытое и прорицать будущее. Кроме того (об этом сообщает уже сцена бала у Сатаны), он не менее сведущ, так сказать, и в делах загробных, ибо о каждом из гостей знает всю подноготную их земного и потустороннего существования¹.

¹ (Там же, с. 680 - 686)

Подведем теперь итог всему, что нам известно об этом персонаже. Он шут и рыцарь, у него нет рыцарского имени, он еретик и сочинил каламбур о свете и тьме, за который был наказан. Кроме того, он черный маг. Наконец, нам ведомо, что рыцарь никогда не улыбается и что одежда у него темно-фиолетовая.

Для поиска прототипа (или нескольких прототипов) этого персонажа приведенных выше сведений не так уж мало.

Тема света и тьмы, например, часто обыгрывалась трубадурами Прованса. Гильем Фигейра (1215 - ок. 1250) проклинал в одной из своих сирвент церковный Рим именно за то, что папские слуги лукавыми речами похитили у мира свет. О том, что католические монахи погрузили землю в глубокую тьму, писал другой известный трубадур, Пейре Карденаль (ок. 1210 - конец XIII в.), Так возникла у нас догадка, которую в первом приближении можно сформулировать следующим образом: а не ведет ли рыцарь у Булгакова свое происхождение от рыцарей-трубадуров времен альбигойства? И безымянным остается потому, что неизвестно имя автора самого знаменитого эпического произведения той эпохи - героической поэмы "Песня об альбигойском крестовом походе"¹, в которой также, как будет показано далее, фигурирует тема света и тьмы?

¹ (La chanson de la croisadc albigeoise / Ed. et trad, par E. Martin-Chabot. P., 1957 - 1961. T. 1 - 3)

О том, что с "Песней об альбигойском крестовом походе" Булгаков был знаком, свидетельства имеются несомненные. Одно из них, как это ни парадоксально, писатель оставил в "Театральном романе", в числе героев которого - актер Независимого театра Петр Бомбардов. Фамилия для русского уха необычная: кроме "Театрального романа", у нас нигде ее больше не встретишь. А в предисловии к вышедшему в 1931 г. в Париже и имевшемуся с начала 30-х годов в Ленинской библиотеке первому тому академического издания "Песни об альбигойском крестовом походе" "Бомбардова" находим: сообщается, что почетный советник и коллекционер Пьер Бомбард был владельцем рукописи поэмы в XVIII в.¹

¹ (La chanson de la croisade albigeoise / Ed. et trad, par E. Martin-Chabot. P., 1931, t. 1, p. XX (Premiere edition))

Что известно, однако, о самом создателе поэмы? Существуют две версии: поэма либо целиком сочинена трубадуром, скрывшимся под псевдонимом Гильем из Туделы, либо им создана лишь первая часть поэмы, а остальные две с не меньшим искусством написаны анонимом - другим замечательным поэтом XIII в. Все сведения об авторе (или авторах) поэмы могут быть почерпнуты только из ее текста. Это альбигойский рыцарь-трубадур, участник битв с крестоносцами, отчего он и скрывает свое настоящее имя, опасаясь инквизиции. Он называет себя учеником волшебника Мерлина, геомантом, умеющие видеть потаенное и предсказывать будущее (и предсказавшим, в частности, трагедию Лангедока), а также некромантом, способным вызывать мертвецов и беседовать с ними¹.

¹ (Первое издание "Песни..." имеется в библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. См. об этом: Ребок М. В. Памятники французского и провансальского языков IX - XV веков: Списки материалов, имеющихся в Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Минск, 1967, с. 102)

Теперь - о теме света и тьмы в "Песне об альбигойском крестовом походе". Она возникает уже в начале поэмы, где рассказывается о провансальском трубадуре Фолькете Марсельском, который перешел в католичество, стал монахом, аббатом, затем тулузским епископом и папским легатом, прослывшим во времена крестовых походов против альбигойцев одним из самых жестоких инквизиторов. В поэме сообщается, что еще в ту пору, когда Фолькет был аббатом, свет потемнел в его монастыре.

А как же все-таки с тем злосчастным для булгаковского рыцаря каламбуром о свете и тьме, про который рассказал Маргарите Воланд? Полагаем, что его мы тоже нашли в "Песне об альбигойском крестовом походе" - в конце описания гибели при осаде Тулузы предводителя крестоносцев - кровавого графа Симона де Монфора. Последний в какой-то момент посчитал, что осажденный город вот-вот будет взят. "Еще один натиск, и Тулуза наша!" - воскликнул он и отдал приказ перестроить ряды штурмующих перед решительным приступом. Но как раз во время паузы, обусловленной этим перестроением, альбигойские воины вновь заняли оставленные было палисады и места у камнеметательных машин. И когда крестоносцы пошли на штурм, их встретил град камней и стрел. Находившийся в передних рядах у крепостной стены брат Монфора Ги был ранен стрелою в бок. Симон поспешил к нему, но не заметил, что оказался прямо под камнеметательной машиной. Один из камней и ударил его по голове с такой силой, что пробил шлем и раздробил череп.

Смерть Монфора вызвала в стане крестоносцев страшное уныние. Зато в осажденной Тулузе она была встречена бурным ликованием, ведь ненавистней и опасней, чем он, врага у альбигойцев не было! Не случайно автор "Песни об альбигойском крестовом походе" сообщал:

A totz cels de la vila, car en Symos moric, 
Venc aitals aventura que l'escurs esclarzic1. 

(На всех в городе, поскольку Симон умер, 
Снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет.

¹ (La chanson de la croisade albigeoise, t. 3, p. 211)

Каламбур "l'escurs esclarzic" ("из тьмы сотворился свет") адекватно по-русски, к сожалению, передан быть не может. По-провансальски же с точки зрения фонетической игры "l'escurs esclarzic" звучит красиво и весьма изысканно. Так что каламбур темно-фиолетового рыцаря о свете и тьме был "не совсем хорош" (оценка Воланда) отнюдь не по форме, а по смыслу. И действительно, согласно альбигойским догматам, тьма - область, совершенно отделенная от света, и, следовательно, из тьмы свет сотвориться не может, как бог света не может сотвориться из князя тьмы. Вот почему по содержанию каламбур "l'escurs esclarzic" в равной степени не мог устраивать ни силы света, ни силы тьмы.

Непроясненными в образе Коровьева-Фагота для источниковедческой трактовки остаются, на наш взгляд, только три момента: 1) почему Фагот все-таки в общении с москвичами - Коровьев; 2) почему безымянный рыцарь одет в темно-фиолетовое платье; 3) почему, наконец, у него мрачное, никогда не улыбающееся лицо? Были же у Булгакова на все это какие-то основания.

1) Фамилия Коровьев вызывает у нас несколько ассоциаций из области литературных приемов, которые были в ходу у трубадуров (игра слов, аналогии, антитезы), но ассоциаций неверифицируемых, а от таких гипотез мы в данной книге отказываемся. Остается напомнить лишь, что свою вторую фамилию "переводчик" при Воланде сымпровизировал в ответ на требование пришедшего с проверкой в квартиру № 50 председателя жилтоварищества Босого:

"- Да кто вы такой будете? Как ваша фамилия? - все суровее спрашивал председатель и даже стал наступать на неизвестного.

- Фамилия моя, - ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, - ну, скажем, Коровьев"¹.

¹ (Булгаков М. Указ, соч., с. 512)

Итак, возможно, в фамилии Коровьев никаких суггестивных значений нет, достаточно того, что она смешная и крайне редкая. Булгаков, как известно, умел придумывать смешные фамилии. Вот и в "Мастере и Маргарите" Никанор Иванович Босой был поначалу Никодимом Гавриловичем Поротым; Степа Лиходеев - Гарасей Педулаевым; Варенуха - Нютоном, Нутоном, Картоном, Благовестом, Бонифацием, Внучатой; Римский - Библейским, Суковским, Цупилиоти и т. д.¹

¹ (Чудакова М. Архив М. А. Булгакова, с. 67 - 72; Она же. Творческая история романа М. Булгакова "Мастер и Маргарита" Вопр. лит., 1976, № 1, с. 218 - 253)

2) Французский историк XIX в. Наполеон Пейра, изучавший борьбу католического Рима с альбигойцами по манускриптам того времени, сообщает в книге "История альбигойцев", что в рукописи, содержащей песни рыцаря-трубадура Каденета, который состоял в свите одного из альбигойских вождей, он обнаружил в виньетке заглавной буквы изображение автора в фиолетовом платье¹.

¹ (Peyrat N. Histoire des Albigeois. Les Albigeois et requisition. P., 1870, t. 2, p. 86. О трубадуре Наденете см. также: Appel С. Der Trobador Cadenet. Halle, 1920)

Труд Н. Пейра, содержащий это сообщение, Булгаков мог прочесть в Ленинской библиотеке (он находится там и по сей день). Мы знаем, что писатель часто прибегал к услугам всегда имевшегося у него под рукой энциклопедического словаря Брокгауза - Ефрона. А там, в статье "Альбигойцы", содержится ссылка именно на эту работу Пейра (кстати сказать, как и на "Песню об альбигойском крестовом походе"). Спрашивается, разве не мог цвет костюма трубадура Каденета, о котором рассказал Н. Пейра, отложиться в памяти Булгакова и реализоваться в эпитете "темно-фиолетовый"?

3) Тот же Пейра, останавливаясь на художественных особенностях "Песни об альбигойском крестовом походе", отмечает, что сердце создателя поэмы, как и сердце отчизны поэта, "плачет бессмертным плачем"¹. Когда альбигойская ересь была изничтожена, а земли Прованса разорены и опустошены, трубадуры создали так называемые песни-плачи о гибели "самого музыкального, самого поэтичного, самого рыцарского народа в мире"². Одна из таких песен - плач трубадура Бернарта Сикарта де Марведжольса - цитируется (либо используется в качестве эпиграфа) авторами многих работ по истории альбигойских войн: "С глубокой печалью пишу я скорбную эту сирвенту. О боже! Кто выразит мои муки! Ведь плачевные думы повергают меня в безысходную тоску. Я не в силах описать ни скорбь свою, ни гнев... Я разъярен и разгневан всегда; я стенаю ночами, и стенания мои не смолкают, даже когда сон охватывает меня. Где бы я ни был, повсюду слышу, как униженно кричит французам придворная братия: "Сир!" Французы же снисходят до жалости только, если чуют добычу! Ах, Тулуза и Прованс! И земля Ажена! Безье и Каркассон! Какими я вас видел! Какими я вас вижу!"³

¹ (Peyrat N. Op. cit., p. 84)

² (Peyrat N. Hisloire des Albigeois. II et III la croisade. P., 1882, t. 2, p. 151)

³ (Anglade J. Les troubadours de Toulouse. Toulouse; Paris 1928, p. 155 - 156)

Можно ли допустить, что по той же причине мрачен, никогда не улыбается, думая свою скорбную думу, и булгаковский темно-фиолетовый рыцарь? Такое допущение, полагаем, имеет право на существование - в контексте того, что было уже сказано об альбигойских аллюзиях в "Мастере и Маргарите". Вот почему, на наш взгляд, в числе прототипов темно-фиолетового рыцаря могут быть названы и неизвестный провансальский поэт, скрывшийся под псевдонимом Гильем из Туделы, и поэт-аноним, предполагаемый автор продолжения "Песни об альбигойском крестовом походе", и рыцарь-трубадур Каденет, и трубадур Бернарт Сикарт де Марведжольс.