Ф. Я. Прийма. К спорам об открытии "Слова о полку Игореве"

Без риска впасть в преувеличение можно сказать, что вопрос об открытии и первом издании "Слова о полку Игореве" затрагивался в сотнях работ, ему посвященных. Важно, однако, подчеркнуть: затрагивался, но не исследовался. В подавляющем большинстве случаев авторы повторяли версию, изложенную впервые в письме А. И. Мусина-Пушкина к К. Ф. Калайдовичу от 20 декабря 1813 г., согласно которой рукопись прославленной поэмы была куплена ее первым издателем у ярославского архимандрита Иоиля. Автору настоящей статьи приходилось уже писать о важности создания подлинно научной истории открытия "Слова о полку Игореве" и о необходимости в связи с этим тщательного обследования киевских и ярославских архивохранилищ.¹ За последнее десятилетие изучение жизни Иоиля Быковского значительно продвинулась вперед, количество полностью или частично посвященных ему исследований насчитывает уже свыше 20 названий. Взятые в совокупности труды эти дают ценный материал для создания в будущем документированной истории нахождения и первой публикации самого выдающегося памятника древнерусской литературы.

¹ (См.: ТОДРЛ, т. XII, М.- Л., 1956, стр. 46-54.)

Исследовательское увлечение личностью архимандрита Спасо-Ярославского монастыря дошло до того, что в работах А. А. Зимина¹ и А. Мазона² была, как известно, предпринята попытка приписать Иоилю Быковскому не только хранение, но и авторство поэмы об Игоревом походе - попытка, оснащенная всеми внешними атрибутами сенсации, но по существу лишенная элементарных признаков научной обоснованности. Старания А. Мазона и А. А. Зимина были направлены исключительно на то, чтобы подтвердить большую эрудицию Иоиля и способность последнего возвыситься в собственных культурных устремлениях до уровня своего века. Их совершенно не интересовал однако вопрос о том, под силу ли было русскому XVIII веку, располагавшему весьма ограниченными знаниями в области древнерусского языка и древнерусской палеографии, осуществление такого сложнейшего мероприятия, каким должно было явиться, если только разделять точку зрения "скептиков", искусственное создание "Слова о полку Игореве".

¹ ("Вопросы истории", 1964, № 9, стр. 121-140 ("Обсуждение одной концепции о времени создания "Слова о полку Игореве"").)

² (См.: A. Mazon. Ivan Bykovskiy, Ioil l'archimandrite et l'auteur de "La Verite ou l'extraits de notes sur la Verite". "Revue des etudes slaves", 1965, t. 44, pp. 59 -88.)

Из работ об Иоиле собственно биографического характера наиболее важными являются статья Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой "Иоиль Быковский, проповедник, издатель "Истины" и первый владелец рукописи "Слова о полку Игореве""¹ и предшествовавшая ей и положенная в ее основу статья В. Д. Кузьминой "Мог ли Иоиль написать "Слово о полку Игореве"?".²

¹ (Древнерусская литература и ее связи с новым временем. Сб. статей под ред. О. А. Державиной, М., 1967, стр. 25-53.)

² ("Известия АН СССР", ОЛЯ, М., 1966, т. XXV, вып. 3, стр. 197-207.)

Бесспорное достоинство названных статей состоит в том, что в них впервые на большом количестве архивных источников освещен ранний период деятельности Иоиля - его пребывание в Киеве (1740-1758), сначала в качестве студента, а затем и преподавателя Киевской академии. Но отдельные утверждения содержательной статьи Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой все же не внушают нам доверия. Так, например, авторы сочли уместным поставить Иоилю на вид его "политическую неразборчивость" (стр. 42). Последняя, как оказывается, проявилась в том, что в книгу "Истина", составленную спасо-ярославским архимандритом, наряду с цитатами из вполне выдержанных в идейном отношении источников были включены также выписки из редактированного самой Екатериной II журнала "Всякая всячина", в частности, выписка, рекомендовавшая читателям "вести себя благочестиво в церкви" (стр. 42). После этого можно не сомневаться в том, что если бы нашим авторам пришлось проанализировать с данной точки зрения труды, скажем, М. В. Ломоносова, то они нашли бы и у него не один пример подобного рода "политической неразборчивости". Суровый экзамен, устроенный Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой архимандриту Иоилю, преследовал, по-видимому, полемические цели. А. А. Зимин и А. Мазон хотели сделать из Иоиля "вольтерьянца в рясе", выдающегося представителя идей эпохи Просвещения. Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина стремятся к диаметрально противоположному - принизить культурный и моральный облик Иоиля, изобразить его в виде заурядного служителя церкви. Но если чувство историзма и объективности явно изменило в данном случае А. А. Зимину и А. Мазону, то этим же недостатком в известной мере страдает также и концепция Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой.

Изобилующая богатством сведений о раннем Иоиле, статья Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой, к сожалению, не дает ничего существенно нового о позднем периоде его деятельности. Несмотря на тщательность произведенных разысканий, никаких документов или указаний, подтверждающих принадлежность Иоилю Быковскому рукописи "Слова", Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой обнаружить не удалось. Таким образом, единственным аргументом в пользу этой гипотезы по-прежнему остается заявление А. И. Мусина-Пушкина. Не вполне ясно при этом одно - почему названное заявление Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина рассматривают в качестве бесспорной истины. Принимая с излишней доверчивостью гипотезу об Иоиле как предпоследнем владельце рукописи "Слова", Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина решительно отрицают тесно связанную с ней гипотезу автора настоящей статьи - гипотезу о том, что Иоилю Быковскому "могла принадлежать заслуга не только сохранения, но и открытия "Слова о полку Игореве".¹ Согласно утверждению указанных авторов, для такого предположения "данные биографии" Иоиля "не дают никаких материалов".² Утверждение не только поспешное, но и тенденциозное. Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой, как уже сказано, разысканы ценные материалы, относящиеся к началу служебной деятельности Иоиля, т. е. к 50-м годам XVIII в. Открытие же "Слова" относится к концу века, 90-м его годам. Естественно поэтому, что новонайденные материалы и не могли бросить какой-либо свет на обстоятельства открытия древнего памятника. Между тем статья Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой, помимо желания авторов, способна внушить читателю ложную мысль, будто об Иоиле как владельце знаменитой рукописи сохранились неопровержимые свидетельства, но среди них не хватает лишь одного - подтверждения, что он был причастен не только к хранению, но и к открытию названной рукописи. В действительности же, как об этом сказано выше, принадлежность ярославскому архимандриту рукописи "Слова" - это тоже гипотеза, в подтверждение которой разыскания Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой, к сожалению, не дают никаких аргументов.

¹ (См.: ТОДРЛ, т. XII, М.- Л., 1956, стр. 51; ср.: Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина. Древнерусская литература..., стр. 47.)

² (См.: В. К. Крестова и В. Д. Кузьмина. Древнерусская литература..., стр. 47.)

Но если предположение, что рукопись "Слова", перед тем как попасть к А. И. Мусину-Пушкину, принадлежала архимандриту Иоилю, равно как и предположение, что последний мог участвовать в открытии древнего памятника, не получили до сих пор надежных документальных подтверждений, то они не встретили также и авторитетных и аргументированных возражений. Именно поэтому отказываться от них было бы, на наш взгляд, и преждевременно, и нерезонно.

Несколько лет тому назад попытка опровергнуть оба упомянутых предположения была предпринята Л. А. Дмитриевым. В статье, имеющей весьма ответственное название - "История открытия рукописи "Слова о полку Игореве"", Дмитриев пишет: "Просвещенность Иоиля, его любовь к литературе и интерес к древней русской истории, наконец, то обстоятельство, что Иоиль в какой-то степени был связан с издательской деятельностью,- все говорит о том, что если бы Иоилю было известно "Слово о полку Игореве", то он или сам бы предпринял издание этого памятника, или сообщил бы о своей находке в печати. Таким образом, все, что мы знаем об Иоиле, свидетельствует о том, что "Слово о полку Игореве не было ему известно"".¹

¹ (Л. А. Дмитриев. История открытия "Слова о полку Игореве". В сб. статей под ред. Д. С. Лихачева ""Слово о полку Игореве - памятник XII века", М.- Л., 1962, стр. 111.)

Л. А. Дмитриев преследовал также, по-видимому, благородную цель - отстоять "Слово" от нападок А. А. Зимина и А. Мазона, утверждавших, будто Иоиль - автор знаменитой поэмы. Хотя названные утверждения к тому времени, еще не успев появиться в печати, распространялись лишь в форме устных выступлений, они заметно дезориентировали научную общественность. И Л. А. Дмитриев своим утверждением, что Иоиль и в глаза не видел рукописи "Слова", подсекал "скептиков", так сказать, под самый корень.

По вопросу о том, был ли Иоиль предпоследним владельцем драгоценной рукописи, Л. А. Дмитриев и Л. В. Крестова с В. Д. Кузьминой стоят на противоположных позициях, и в тоже время в ответе на вопрос, участвовал ли Иоиль в открытии "Слова", они друг с другом солидарны. Правда, эта солидарность носит чисто внешний характер. Если бы высоко эрудированный Иоиль владел рукописью "Слова", он бы непременно явился ее открывателем и издателем - такова точка зрения Л. А. Дмитриева. Иоиль бесспорно был владельцем драгоценной рукописи, но он не мог участвовать в ее открытии ввиду недостаточной своей образованности - таково мнение Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой.

Между выходом в свет двух сборников, в которых были опубликованы статьи Л. А. Дмитриева, с одной стороны, и Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой - с другой, прошло пять лет, и следовало бы ожидать, что последние подвергнут противостоящую им концепцию критическому рассмотрению, тем более потому, что статья Л. А. Дмитриева появилась в солидном академическом издании. По-видимому, из соображений профессионального этикета Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина от названной критики воздержались, и это ставит нас перед необходимостью сопоставить названные концепции друг с другом и выразить к ним наше собственное отношение.

Мог ли архимандрит Иоиль, если он был владельцем рукописи древней поэмы, проявить интерес к ее познавательным и поэтическим достоинствам и обратить на них внимание своих знакомых? "Вряд ли Иоиль Быковский,- заявляют в этой связи Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина,- не имевший специальных навыков палеографа и лингвиста, был в состоянии прочесть "Слово", в котором и коллекционер А. И. Мусин-Пушкин не различал "ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления"" (стр. 47). Рассуждение довольно странное. Выходит, что Иоиль, знавший, помимо русского, ряд иностранных языков, в том числе и три родственных русскому славянских языка (польский, белорусский и украинский), разбирался в древнерусских текстах гораздо хуже, чем А. И. Мусин-Пушкин - и только потому, что последний, видите ли, был коллекционером.

Согласно концепции Л. В. Крестовой и В. Д. Кузьминой, Мусин-Пушкин, обладавший дилетантскими познаниями в области филологии и русской истории, мог легко постигать смысл "вышедших из употребления" древнерусских слов и выражений, а архимандрит Иоиль, в прошлом преподаватель Киевской академии, был начисто лишен этой возможности.

По словам Мусина-Пушкина, рукопись "Слова" "довольно ясным характером была писана".¹ следовательно, прочитать ее было не трудно, трудность состояла в уяснении прочитанного, и для преодоления этих трудностей, по нашему разумению, у Иоиля было не меньше необходимых данных, чем у Мусина-Пушкина. Конечно, без посторонней помощи Иоиль Быковский, так же, как и Мусин-Пушкин, не смог бы ни научно прокомментировать, ни издать древнюю поэму. Но ведь между умением более или менее сносно прочитать рукопись, обратить внимание на ее поэтические достоинства и попытками опубликовать и прокомментировать ее - огромная разница, которую как раз и не замечают Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина. Научное комментирование "Слова", над которым трудилась целая армия ученых на протяжении более полутора столетий, не завершено до настоящего времени. Однако неповторимая художественная красота поэмы покорила многих читателей уже в конце XVIII в., когда поэма еще не была напечатана.

¹ (Записки и труды Общества истории и древностей российских пои Московском университете, ч. II. М., 1824, стр. 36-37.)

Мог восхищаться "Словом" и Иоиль, по крайней мере отдельными его образами, картинами, выражениями. Но следует ли отсюда, что ознакомление с древней поэмой должно было возбудить у него желание взяться за ее издание? Именно в таком направлении развивается мысль Л. А. Дмитриева. Но ведь даже Мусин-Пушкин рекомендовал читателям отличать непревзойденные "образцы витийства" "Слова" от наличествующих в нем "некоторых мелочных подробностей, в тогдашнем веке терпимых",¹ другими словами, отличать высокие достоинства от понятий, традиций и предрассудков, несовместимых с христианским вероучением. Мы уверены в том, что даже А. И. Мусин-Пушкин в период своего пребывания на посту обер-прокурора Синода по соображением "служебного долга" не отважился бы на издание "Слова о полку Игореве". Почему же не допустить, что подобного же рода соображения (и с гораздо большей притом силой) могли смущать душу пребывающего в монашеском чине Иоиля? Почему не допустить на минуту, что он мог, скажем, считать "Слово" любопытным чтением лишь для немногих и - небезопасным и даже совратительным для широких читательских кругов? Концепции Л. А. Дмитриева (у Иоиля не было попыток издать "Слово", значит он и не владел его рукописью) недостает последовательности и конкретно-исторического подхода к делу; она переносит на конец XVIII в. несвойственные ему эстетические и нравственные нормы нашей эпохи.

¹ (Ироическая песнь о походе на половцев удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия. М., 1800, стр. VI.)

Мы отдаем себе отчет в том, что участие Иоиля в открытии "Слова" - это лишь гипотеза, которую предстоит еще или доказать, или же опровергнуть. Но и то и другое явится лишь в результате неутомимых разысканий, серьезной аргументации, а не деклараций и заклинаний. Само понятие открытие может наполняться разным содержанием и применительно к затронутому спору нуждается в уточнении. "Под "открытием" в данном случае, разумеется, не обязательно следует понимать публичное объявление о существовании рукописи или желание ее опубликовать, а лишь распространение сведений о ней в узком кругу любителей отечественной старины и художественного слова".¹

¹ (ТОДРЛ, т. XII, стр. 51.)

Если мусин-пушкинскую версию о приобретении рукописи "Слова о полку Игореве" Л. А. Дмитриев отрицает чисто умозрительным способом, то свое собственное предположение на сей счет он аргументировал при помощи документов. Вслед за покойным Н. К. Гудзием исследователь считает, что рукопись памятника входила в состав одного из трех хронографов, которые были получены А. И. Мусиным-Пушкиным из Ростовского архиерейского дома в конце 1792 г. Пространные "паспорта" названных хронографов с объяснительной преамбулой, по счастливой случайности сохранившиеся в Государственном архиве Ярославской области, полностью приведены Л. А. Дмитриевым в качестве приложения к его статье.¹ Из этого документа видно, что в момент прибытия в Ростов летом 1792 г. А. И. Мусина-Пушкина в библиотеке ростовского архиерейского дома находилось пять хронографов и одна степенная книга. Из них "представлены были к личному просмотрению" Мусина-Пушкина, а затем и отправлены в его адрес три хронографа и одна степенная книга.

¹ (Л. А. Дмитриев. История открытия..., стр. 426-429.)

Мы, разумеется, не знаем, какие три из пяти хронографов были отправлены в 1792 г. в Синод из Ростова. Но в названном документе описаны все пять хронографов плюс одна степенная книга. И ни одна из этих шести аннотаций все же не совпадает с широко известным мусин-пушкинским описанием сборника, куда входило "Слово".¹ Сборник этот, помимо знаменитой поэмы, как известно, охватывал еще семь других вполне самостоятельных произведений, тогда как рукописные книги из ростовского архиерейского дома, судя по их "паспортам", были односоставными.

¹ (См.: Ироическая песнь..., стр. VII.)

Слабой стороной предположения Л. А. Дмитриева является также и то, что оно плохо согласуется с другим выдвинутым им же тезисом, согласно которому в подготовке к первому изданию "Слова" принимал участие И. Н. Болтин.¹ Известно, однако, что И. Н. Болтин умер 6 октября 1792 г., тогда как хронографы из ростовского архиерейского дома были отправлены в Петербург А. М. Мусину-Пушкину 21 ноября этого года.² Выходит, что над комментированием древнего памятника трудился воскресший И. Н. Болтин!

¹ (Л. А. Дмитриев. История открытия..., стр. 422.)

² (Л. А. Дмитриев. История открытия..., стр. 426.)

Попытка приписать рукопись "Слова о полку Игореве" к библиотеке ростовского архиерейского дома обнаруживает свою несостоятельность также и в свете одного документа, который остался неизвестным Н. К. Гудзию и Л. А. Дмитриеву. Это "репорт" ростовского и ярославского архиепископа Арсения, отправленный в канцелярию Синода 21 ноября 1791 г., из которого выясняется, что хранившиеся в библиотеке ростовского архиерейского дома пять хронографов и одна степенная книга были предметом "наиприлежнейшего рассмотрения" со стороны "духовных ученых людей" дважды: в 1778 г. (под наблюдением ростовского архиепископа Самуила) и в 1791 г. (под наблюдением архиепископа Арсения). Первый просмотр был произведен по требованию Синода, занимавшегося подборкой исторических сочинений для издания русских летописей, задуманного митрополитом Платоном. Второй просмотр был вызван известным указом Екатерины II и Синода, вменявшим всем епархиям, монастырским архивам и библиотекам собрать "все древние летописи и другие до истории касающиеся сочинения". О результатах названных двух просмотров архиепископ Арсений доносил следующее: "... как нужного в них (в пяти хронографах и одной степенной книге,- Ф. П.) к изданию в печать и достойного примечания не нашлось, оным синодальным членом (т. е. архиепископом Самуилом,- Ф. П.) от 15 марта 779-го году репортом святейшему Синоду и донесено, что летописцев, принадлежащих к российской истории, достойных примечания и годных к изданию в печать, не оказалось, о чем святейшему правительствующему Синоду сим благопочтенно и репортую с таким при том донесением, что и ныне от духовных ученых людей (коим те хронографы и степенная книга препоручены были еще рассмотреть) репортами объявлено, что в оных ничего относящегося к российской истории, что бы не было напечатано и вновь из них к изданию подходило, не найдено".¹

¹ (ЦГИА, ф. 796 (Канцелярия Синода), оп. 72, ед. хр. 280, лл. 181 об.- 182.)

Содержание цитируемого "репорта", по-видимому, не вполне удовлетворило Мусина-Пушкина, и в бытность свою летом 1792 г. в Ростове он потребовал от находившегося с ним в добрых отношениях Арсения Верещагина высылки грех хронографов и степенной книги в канцелярию Синода. Тем не менее заявление Арсения о том, что в ростовских хронографах не содержалось ничего нового, наводит на мысль, что рукописи со "Словом о полку Игореве" там действительно не было. Автор "Слова", как известно, называл свое произведение "трудной повестию".¹ В то же время синодальный указ 1791 г. вменял нижестоящим инстанциям в обязанность собирать не только летописи и хронографы, но и "повести или подобные тому сочинения, до российской истории относящиеся" (подчеркнуто нами,- Ф. Я.).² Не случайно поэтому Казанский архиепископ Амвросий 18 октября 1791 г. сообщил в Синод: "Старался я таковых повестей и летописцев искать в партикулярных обывательских домах, в коих и найдено две книги".³ О том, что в епархиях разыскивались для Синода не только летописи, но и повести, мы узнаем также из донесения архимандрита московского Ново-Спасского монастыря, костромского (он же галичский) епископа и других подчиненных Синоду лиц и инстанций.⁴

¹ (См.: Ироическая песнь..., стр. 1.)

² (ЦГИА, ф. 796 (Канцелярия Синода), оп. 72, ед. хр. 280, л. 181.)

³ (ЦГИА, ф. 796 (Канцелярия Синода), оп. 72, ед. хр. 280, л. 130 об.)

⁴ (ЦГИА, ф. 796 (Канцелярия Синода), оп. 72, ед. хр. 280, лл. 41, 190-200 и др.)

Сказанным выше, как нам кажется, подтверждается необходимость дополнительных разысканий об архимандрите Иоиле - разысканий, полностью свободных от исследовательского субъективизма и попыток подчинить факты наперед заданной схеме. В ожидании таких разысканий полезно будет обратить внимание на один документ, до сих пор не вовлеченный в научный обиход. Это - "последнее завещание архимандрита Иоиля", составленное им перед смертью (25.VIII.1798).

Из всего принадлежащего Иоилю Быковскому имущества несколько вещей было передано им в местную церковь Чудотворцев (Псалтырь с восследованием, Служебник и ирмологии) и не названному по имени прислужнику из семинаристов (Священная история Ветхого и Нового завета, Правильник, О должностях пресвитеров, Духовный регламент и Розыск святителя Димитрия на раскольников). Все остальное имущество (библиотека, комнатная обстановка и т. д.), согласно приложенному к завещанию реестру, Иоиль передал несовершеннолетнему внуку своему Онуфрию Дорошкевичу. "Оного внука моего Онуфрия Дорошкевича,- гласит завещание,- с имением, которое по смерти моей ему принадлежит, поручаю в опеку ярославской казенной палаты советнику его высокородию Федору Степановичу Красовскому, которого он, Дорошкевич, как отца имеет почитать, во всем его слушаться".¹

¹ (ЦГИА, ф. 796 (Канцелярия Синода), оп. 79, ед. хр. 2725, л. 2, об.)

Поскольку О. Дорошкевич и Ф. С. Красовский принадлежали к ближайшему окружению Иоиля Быковского, их имена, доселе неизвестные, приобретают несомненный интерес для исследователей.

Еще более существенная ценность завещания состоит в том, что приложенный к нему реестр дает полное представление о библиотеке Иоиля, точнее, о том ее составе, который она имела накануне его смерти.

Благодаря стараниям настойчиво и долго занимавшегося реконструированием библиотеки Иоиля В. В. Лукьянова, мы уже располагаем довольно значительным перечнем книг, в нее входивших (70 названий).¹ Реестр, приложенный к обнаруженному нами "последнему завещанию", насчитывает 56 названий (106 томов). Любопытно при этом, что все книги, поименованные в перечне В. В. Лукьянова, в нашем реестре не значатся. Исключение составляют лишь "Деяния Петра Великого" И. Голикова, что, впрочем, объясняется тем, что 12 томов этого издания были включены в перечень В. В. Лукьянова не в результате ознакомления с ними de visu, а на основании логических умозаключений. Поэтому есть веские основания полагать, что библиотека Иоиля в ярославский период его жизни постепенно сокращалась в объеме, и именно вследствие этого в реестр, составленный им накануне смерти, вошли далеко не все книги, принадлежавшие ему ранее. А это в свою очередь подтверждает правдоподобность относящихся к Иоилю слов А. И. Мусина-Пушкина, что "в последние годы жизни своей находился он в недостатке",² что и способствовало обер-прокурору Синода приобрести у архимандрита сборник с рукописью "Слова о полку Игореве".

¹ (В. В. Лукьянов. Библиотека Иоиля Быковского. Сб. статей под ред. О. А. Державиной "Древнерусская литература и ее связи с новым временем" (М, 1967), стр. 49-53.)

² ("Записки и труды Общества истории и древностей российских при Московском университете", ч. II, М., 1824, стр. 35-36.)

Состав небольшой библиотеки, которую сохранял у себя Иоиль до последних дней своей жизни (см. Приложение), лишний раз характеризует его как человека широких умственных запросов и развития, обладавшего несомненными познаниями в области всемирной и русской истории, не лишенного художественного вкуса и интереса к "изящной словесности". Но никаких указаний на наличие у Иоиля Быковского творческих планов и рукописей худо-жественного характера ни его "последнее завещание", ни упомянутый реестр не дают. Архимандрит Иоиль умер верным сыном православной церкви. Об этом красноречиво говорят не только первые три пункта его завещания, содержащие подробное расписание обряда предстоящих похорон, но и обильно представленные в его библиотеке сочинения религиозно-нравственного содержания ("Наука благополучно умирать", "Щит против боязни смерти" и т. д.).

Сказанному, как полагаем, не противоречит наличие в библиотеке архимандрита книг масонского характера (см., например, №№ 13, 18, 21, 26, 27, 52).

Как бы ограниченны ни были те дополнительные сведения об Иоиле, которые содержатся в его "последнем завещании", они дают весомый материал для новых раздумий и новых поисков, без которых история открытия "Слова о полку Игореве" рискует превратиться в повторение старых, не выверенных наукой версий или же в конструирование ничем не подкрепляемых гипотез.