4. Конфуцианцы

Некогда, взысканные книжным знанием и утонченно вежливые, все упованья свои возлагали они на счастливый итог испытаний. О еде их и платье пеклись родители, а сами они денно и нощно перечитывали творения мудрецов. Прожитье им ставало недешево: дрова были в цене корицы, рис - дороже жемчуга. А сколько невзгод и тягот выносили они до того, как предстать на испытаньях; книги их на окне освещало мерцание светляка, отблеск белого снега озарял письмена на столе. Бумага стала их пашней, кисть - плугом; вчера читали они книги канона, сегодня - исторические сочиненья.

Были они подобны Ма Жуну, поучавшему перед завесою, и Дун Чжуну, читавшему под пологом; они не замечали ни туманов, ни стужи; пред. ними горел светильник мудрого Ханя и высилось изголовье благородного Вэня, они же не смыкали глаз, обратив ночь в день. Не ведая отдыха, трудились они в чаще познанья и море премудрости, читая нараспев словеса, проникнутые мыслью Конфуция и духом Чжу Си. Усердье в занятиях отточило словесное их искусство. С языка у них то и дело слетали посулы выпить до дна озеро Юньмын, а в груди у каждого бряцали оружием тысячи латников; причмокивая, твердили они изречения полководцев Суна и У и, опустя рукава, вспоминали главу за главою трактаты по воинскому искусству. Придя на поэтическое ристалище, искали глазами сигнальные флаги и слушали бой барабанов, а на ином подобном ристалище (?) грозились остриями копий и держали в руках пищали. В стихах у них каждая строка была хороша и своеобычна - как у древних поэтов.., а письмена их - любой знак, любая черта - превосходны - как на листке из Линьчуаня или в книге "Белой лотос". Вирши эти, где воспевались высокие горы и текучие воды, когда читали их нараспев, будили безысходную тоску. Как говорится, проглочены жемчуга, исторгнуты перлы - вот каковы были даже невольно произнесенные ими слова, а сами они, натянув тетиву, били без промаха, подобно пронзавшему ивовый лист стрелку.

Преступив красный порог государевых чертогов, они в ответах своих толковали ученые книги и, преуспев в словесных состязаниях, ворочались обряженные в парчу, блиставшую над лошадиной гривой (?); имена их сверкали на золотых досках, и слава гремела как гром, сотрясавший землю. Дух их и воля стремились вдаль, словно рыба гунь или птица пэн, и помощь их в державных делах была столь успешной, что объявились - счастливее нет приметы - единорог и феникс.

Помышляя о водах Инчжоу и вершине Пэнлай, где возможно превращение в небожителей, они и знать не желали про селенья усопших или гору Бэйман, которой владеют демоны.

Увы! Каково прожить жизнь лишь среди словопрений о чужих делах и писаньях, а после смерти скитаться, ища место успокоения?!

Печальное нравоученье таково:

 С яркой повязкою на голове, 
 в шелковом платье до пят, 
 На испытаньях толпились они, 
 всяк был прославиться рад. 
 Пеструю обувь носили они 
 в солнечный день и в туманный, 
 В стужу дарил их своей белизной 
 снег, ослепляющий взгляд. 
 Слава о них, словно песни Нин Ци, 
 по городам расходилась, 
 С ними в сравненье и сам Гуньсунь Хун 
 мудростью не был богат. 
 Но почему же, нужду позабыв, 
 люди, владевшие кистью, 
 Вечно мечтали о благах земных 
 и добивались наград?