IV

Вторично поэт побывал на Дону в 1829 г., когда, отчасти спасаясь от гнетущих впечатлений личной и общественной жизни в Петербурге, отчасти в поисках материала для десятой главы «Евгения Онегина», он устремился на Кавказ. На Кавказе в 1829 г. служило свыше тридцати бывших членов тайных обществ. Первая встреча с одним из декабристов (Мусиным-Пушкиным) произошла уже в начале мая по пути на Кавказ, в Новочеркасске.

В Новочеркасске, по воспоминаниям старожилов, Пушкин остановился вначале в доме, где: находилась почтовая станция (на углу нынешних Советской ул. и ул. им. Свердлова), а потом пробыл некоторое время в доме на Базарной улице. С 60-х годов дом этот стал собственностью подрядчика Кирюнина, а до того в нем находился этапный пункт для переселенцев на Кавказ. Приводимые сведения нуждаются, однако, в документальном подтверждении.

Пушкин вспоминал потом в «Путешествии в Арзрум» о своем благополучном приезде в Новочеркасск, где он «нашел гр. Вл. Пушкина, также едущего в Тифлис». «Я,- пишет Пушкин, - сердечно ему обрадовался и мы согласились путешествовать вместе». «Он едет в огромной бричке Это род укрепленного местечка, мы ее прозвали Отрадною. В северной ее части хранятся вина и съестные припасы; в южной - книги, мундиры, шляпы etc, etc. С западной и восточной стороны она защищена ружьями, пистолетами, мушкетонами и проч. На каждой станции выгружается часть северных запасов и таким образом мы проводим время, как нельзя лучше» (Черновые варианты из путевых записок 1829 г. («Коляска графа»). А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., изд, Academia, М.-Л., 1936, т. IV, стр. 796). Попутчик Пушкина был один из деятельных членов Северного общества Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин. После шестимесячного заключения в крепости он был отправлен в армию на Кавказ, в Тифлисский пехотный полк. В то время как Пушкин и Мусин-Пушкин ехали в бричке, из Петербурга летели секретные предписания к кавказскому начальству учредить над ними тайный и бдительный полицейский надзор (См. «Путешествие в Арзрум». Варианты и комментарии, А. С. Пушкин, Поли. собр. соч., изд. Academia, 1936, т. IV, стр. 784). С Мусиным-Пушкиным поэт пропутешествовал без малого месяц, вплоть до самого Тифлиса.

Непосредственно за записью о Новочеркасске следуют в «Путешествии в Арзрум» строки, дающие описание сменяющихся картин природы юга: «Переход от Европы к Азии делается час от часу чувствительнее: леса исчезают, холмы сглаживаются, трава густеет и являет большую силу растительности; показываются птицы, неведомые в наших лесах; орлы сидят на кочках, означающих большую дорогу, как будто на страже, и гордо смотрят на путешественника.

На фоне этих картин природы Пушкин останавливается у калмыцкого кочевья, встреченного им либо на территории нынешнего Орджоникидзевского края, либо на Земле войска Донского, в задонских степях, где в 1803 г., по распоряжению М. И. Платова, калмыкам отведено было место для кочевья. Здесь они были разделены на три улуса, состоявшие из 13 отдельных общин, называвшихся сотнями. К 1822 г. (по сведениям, данным в «Кратком очерке прошлого донского казачества» X. Попова, «Сборник Областного войска Донского статистического комитета», вып. VII, 1907, Новочеркасск) всех донских калмыков насчитывалось 13 662 чел.

Встреча с калмыками отразилась и в пушкинской прозе и в написанном 22 мая во Владикавказе стихотворном послании к калмычке. В «Путешествии в Арзрум» Пушкин писал:

«Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся их уродливые, косматые кони, знакомые вам по прекрасным рисункам Орловского.

На-днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать»

(Продолжение этого рассказа даем в черновом, более подробном варианте): (См. приложения к «Путешествию в Арзрум». А. С.Пушкин , Полн. собр. соч, изд. Academia, 1936, т. IV, стр. 796).

«Котел вертелся посредине и дым выходил в верхнее отверстие. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Лицо смуглое, темнорумяное - багровые губки, зубы жемчужные. Замечу, что порода калмыков начинает изменяться - и первобытные черты их лица мало-помалу исчезают. Я сел подле нее. «Как тебя зовут?»…- «Сколько тебе лет?» «Десять и восемь» - «Что ты шьёшь?» - «Портка».- «Кому» - «Себя», - «Поцалуй меня». «Неможна, стыдно». Голос её был чрезвычайно приятен. Она подала мне свою трубку и стала завтакать (со) всем своим семейством. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. (Не думаю, чтобы кухня какого бы то ни было народу могла произвести что-нибудь гаже). Она предложила мне свой ковшик - и я не имел силы отказаться - я хлебнул, стараясь не перевести духа. Я просил заесть чем-нибудь, мне подали кусочек сушеной кобылятины. И я с большим удовольстием проглотил его. После сего подвига я думал, что имею право на некоторое вознаграждение. Но моя гордая красавица ударила меня балалайкой по голове, мусикийским орудием, подобным нашей балалайке. Калмыцкая любезность мне надоела, я выбрался из кибитки и поехал далее. Вот к ней послание, которое, вероятно, никогда до неё не дойдет».

КАЛМЫЧКЕ

Прощай, любезная калмычка!
Чуть-чуть, на зло моих затей
Меня похвальная привычка
Не увлекла среди степей
Вслед за кибиткою твоей.
Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос, и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног,
По-английски пред самоваром
Узором хлеба не крошишь,
Не восхищаешься Сен-Маром.
Слегка Шекспира не ценишь,
Не погружаешься в мечтанье,
Когда нет мысли в голове,
Не распеваешь: ma dov'e,*
Галоп не прыгаешь в собранье...
Что нужды? Pовно полчаса,
Пока коней мне запрягали,
Мне ум и сердце занимали
Твой взор и дикая краса.
Друзья! Не все ль одно и то же;
Забыться праздною душой
В блестящей зале, в модной ложе,
Или в кибитке кочевой?

(«Но где»)