V

На обратном пути с Кавказа, выехав 6 августа из Тифлиса, Пушкин проездом был во Владикавказе, откуда вместе с М. И, Пущиным и Р. И. Дороховым 11 августа направился в Горячеводск. На Горячих водах Пушкин попал в обстановку карточного азарта. Еще в Пятигорске он проиграл тысячу червонцев, взятых им на дорогу у Раевских. В Кисловодске жил Пушкин в казенной, в 20-х гг. отстроенной гостинице, а потом в доме доктора Реброва, в комнате с Петром Васильевичем Шереметевым.

В Кисловодске же познакомился он и с Дуровым, братом «девицы-кавалериста» Н. А. Дуровой, о записках которой одобрительно отзывался Пушкин в 1836 г. «Тут,- вспоминал М. И. Пущин,- явилась замечательная личность которая очень была привлекательна для Пушкина, сарапульский городничий Дуров». (Л. Майков, «Пушкин», СПБ, 1899). В 1835 г. Пушкин писал в за писке «О Дурове»:

«Дуров - брат той Дуровой, которая в 1807 году вошла в военную службу, заслужила георгиевский крест и теперь издает свои записки. Брат в своем роде не уступает в странности сестре. Я познакомился с ним на Кавказе в 1829 году возвращаясь из Арзрума. Он лечился от какой-то удивительной болезни, вроде каталепсии, и играл с утра до НОЧР в карты... Дуров помешан был на одном пункте: ему непре менно хотелось иметь сто тысяч рублей. Всевозможные способы достать их были им придуманы и передуманы. Иногда ночью, в дороге он будил меня вопросом: «Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! как бы, думаете вы, достать мне сто тысяч?» (Материалы записных книжек. О Дурове. А. С Пушкин, Поли. собр. соч., изд. Academia, 1936, т. V стр. 459)…

О встрече с Дуровым рассказал Л. Майкову М. И. Пущин:

«Приближалось время отъезда (из Кисловодска); Пушкин условился ехать с Дуровым до Москвы, но ни у того, ни у другого не было денег на дорогу. Я снабдил ими Пушкина на путевые издержки; Дуров приютился к нему».

С пребыванием Пушкина в Новочеркасске связан ряд преданий, хронологическая неуточненность и разноречивость которых и невозможность документальной их проверки не дают нам права безоговорочно внести их в биографию поэта. Но отдельные, сохранившиеся в этих преданиях факты заслуживают внимания.

Рассказывают о том, что в Новочеркасске поэт живо заинтересовался казаками и подробностями их быта, совершенно отличного от знакомого ему быта русского народа. Заинтересовали его, между прочим, своеобразные уборы и наряды донских казачек - их кубилеки (Старинный костюм донских казачек, надевался поверх длинной шелковой рубашки, не доходя до пола на 1/4 аршина. Спинка у кубилека цельная, плотно охватывающая талию, рукава узкие, прямые. Кубилек застегивался спереди пуговицами сверху донизу и охватывался серебряным поясом) , шелковые, вязаные из разных цветных ниток колпаки и проч.

Анонимный автор заметки в «Казачьем сборнике» (вып. 1, изд. редакции „Казачий вестник", Новочеркасск, 1887, стр. 89; см. также: проф. Евг. Бобров, „Пушкиниана", Ростов на Дону, типография т-ва «Ашхатанк», 1919, стр. 15) сообщает со слов покойного донского поэта А. А. Леонова (умер в 1882 г.), что Пушкин жил в Новочеркасске в доме, принадлежавшем вдове донского казачьего офицера, содержавшей «въезжую квартиру». У поэта с хозяйкой-офицершей зашел разговор про обычаи и нравы казаков. Рассказывая о казачьих костюмах, собеседница Пушкина по его просьбе достала из сундука и показала ему головной убор казачек: шелковый с яркими цветами колпак. Пушкину колпак очень понравился, он надел его себе на голову и смеясь вышел на балкон, не стесняясь удивленных взоров проходившей по улице публики. В заключение он упросил хозяйку продать ему этот колпак.

Описанный эпизод подтверждается свидетельством «очевидицы», сообщенным газетой «Донской голос», 1880, 28 июня, № 47 (в отделе «хроника») ( «Поэту,- сообщает «Донской голос»,- очень понравился донской женский костюм: кубилек, колпаки донская шуба, опушенная поречней. Пушкин неоднократно надевал шубу и на голову колпак, не подвертывая, однако, конца, как это делают казачки, а оставляя его висячим». )В рассказе этой анонимной очевидицы есть и еще один момент, касающийся знакомства Пушкина с В. В. Золотаревым.

«Во время своего проезда на Кавказ,- сообщает газета,- наш великий поэт остановился в одной из гостиниц гор. Новочеркасска. Об этом узнало несколько донских виновников, которые были самыми рьяными поклонниками поэтического таланта А. С. Пушкина. Они составили из себя депутацию в несколько человек, которая и явилась к поэту в номер гостиницы, с выражением своего глубокого уважения и почтения к его таланту, В этой депутации был также страстный почитатель Пушкина есаул В. В. Золотарев, служивший в то время дьяком войскового правления, который предложил поэту переселиться на жительство к нему в дом, находившийся на Горбатой улице, каковое приглашение поэт принял и на следующий день уже проводил время в семействе Золотарева, состоявшем в то время из жены Золотарева Екатерины Алексеевны и двух малолетних дочерей.

Семейство Золотаревых очень понравилось Ал. Сергеевичу, и поэт в доказательство своей признательности неоднократно писал экспромты в стихах и дарил их есаулу Золотареву».

Но дошел до нас и иной вариант рассказа о депутации нозочеркасских чиновников, переданный в газете «Донской вестник» (1868, № 33), автором статьи «Пушкин в Новочеркасске» С. Соболевым. С. Соболев пишет:

«Когда народный поэт наш проезжал на Кавказ в 1829 году и достиг до Новочеркасска, то обстоятельства заставили его пробыть здесь более, чем он предполагал. Надобно заметить, что, приехав в Новочеркасск, автор «Руслана и Людмилы» остался без денег. Незабвенный Александр Сергеевич попытался обратиться к тогдашней аристократии с просьбой снабдить его деньгами на дорогу. Но так как даже именитые люди того времени не следили за отечественной литературой и, по всей вероятности, не придавали и главным ее представителям ровно никакого значения, то просьба поэта осталась без дальнейших последствий, и он в отчаянии начал писать письма к своим знакомым в Петербург и Москву с мольбами выручить из беды. Но когда получатся ответы?..

Служащая, а, следовательно, и более грамотная братия того времени все же знала о существовании Пушкина, а может быть даже и читала его творения, а потому, как только разнеслась между нею молва, что Пушкин здесь, дьяки, повытчики и некоторые другие члены бывшей войсковой канцелярии сговорились собраться и представиться поэту. Один из дьяков, хотя и заикался, но говорил печатным языком, высокопарно и считался почему-то более всех способным стать во главе представившихся, чтобы сказать поэту должное приветствие.

Наступил праздник, собрались и пошли. Пушкин квартировал в то время в доме бывшем Сербинова (теперь вдовы Пончуткиной) на Александровской улице близ Михайловской церкви. (Адрес указан неточно. Небольшая деревянная Михайлово-Архангельская церквь, одна из старейших новочеркасских церквей, находилась на Архангельской улице, составлявшей продолжение Александровской улицы.) Собрание явилось и, не найдя в передней лакея, начало входить прямо в залу, где, обратившись к окну, стоял поэт и барабанил в стекло. Глава пришедших выступил вперед и, откашлявшись, начал: «Узнав о посещении и... нашего... и города величайшим поэтом всех и... времен и... народов, и... сочли за особое счастье представиться, чтобы и... лицезрением и Л. Пушкин, повернувшись к пришедшим, спросил: «Кто вы такие?»

«Дьяки и... войсковой и... канцелярии...»

«Извините меня - желчно отвечал поэт - я приказных терпеть не могу». С этими словами он отвернулся к окну и стал барабанить по-прежнему. Пришедшая публика в тот же миг повернула из зала».

Рассказ Соболева, использованный потом (без источника) составителем «Портретной галлереи русских деятелей, сто портретов», изд. Мюнстера, т. II; СПБ, 1869, стр. 167, содержит в себе наряду с подробностями, внушающими сомнение в их достоверности (письма Пушкина к столичным друзьям и т. п.) указание на правдоподобные факты. Почти все авторы, рассказав о факте пребывания Пушкина в Новочеркасске, относят его к остановке поэта в пути на Кавказ. Между тем, правильнее было бы связать эпизод задержки пребывания Пушкина в Новочеркасске из-за безденежья с его возвращением с Кавказа.

В этой связи и остановка Пушкина у Сербинова может получить некоторое дополнительное подтверждение. Познакомившийся с поэтом в Закавказьи донец-историк В. Д. Сухоруков в одной из арзрумских бесед мог назвать ему имя Сербинова, с семьей которого он поддерживал дружественные отношения. В 1835 г., находясь в ссылке в Ставрополе, Сухоруков доверил молодому Сербинову секретное поручение - взять у Строева архивные выписки по истории Дона, которые, согласно приказу Чернышева от 1827 г., Сухорукову запрещено было иметь у себя. «Податель сего письма,- писал Сухоруков П. М. Строеву, - добрый мой приятель и земляк, г. Сербинов имеет средство доставить ко мне верным способом всякую ученую драгоценность, хотя бы это был целый тюк бумаг, а потому покорнейше прошу вас, если захотите обязать меня сообщением прошлых выписок, вручить их сему молодому человеку, которого не лишите вашего доброго внимания: он очень дельный молодой человек с похвальными наклонностями». В доме родных Сербинова мог остановиться Пушкин на обратном пути с Кавказа.

Отметим еще один любопытный факт, приведенный в статье С. Соболева (ср. «Портретная галлерея русских деятелей. Сто портретов», т. II, стр. 167).

Осматривая Новочеркасск, гуляй по его улицам, Пушкин

«наткнулся на книжную лавку казака Жидкова и начал перекалывать у него разный старый хлам. Купивши за несколько копеек старою греческую книжку, он спросил у хозяина лавонки: есть ли у него «Евгений Онегин»? После утвердительного ответа он пожелал узнать о цене. Хозяин запросил чудовищно дорого... Невольный госгь наш, по обыкновенной привычке всякого покупателя, воскликнул:

«Помилуйте, за ч го же так дорого?

«Сделайте одолжение, - отвечал хозяин лавки,- за эти сладенькие стихи следует брать еще дороже».

В устах книгопродавца это звучало, как высшая похвала.