ПОЛЬША

I

Первая весть о Шолохове в польской прессе появилась в начале

1932 года. Это была статья Отара Берсона, московского корреспондента правительственной «Газеты Польской». Нам не удалось ознакомиться с этой газетой, однако в сборнике О. Берсона «Кремль белый», написанном, в общем, с антисоветских позиций, мы обнаружили такие строчки о Шолохове: «Прекрасная «Поднятая целина» Шолохова является наилучшим произведением, повествующим о преобразованиях в русской деревне»¹.

Чтобы продвинуть романы Шолохова на книжный рынок Польши, потребовалось еще более двух лет. Лишь в конце 1933 года журнал «Новости литерацке» известил подписчиков, что «в издательстве шедевров мировой литературы «Руй» готовится к выпуску новый роман М. Шолохова «Поднятая целина» - одно из самых выдающихся событий в современной мировой литературе. Среди знатоков и читателей всеобщее восхищение вызовут исключительная смелость в разработке темы, красота и богатство языка, пластичность образов. «Поднятая целина» изображает борьбу за коллективизацию с точки зрения рабочего класса. В ней сочетается пафос отрицания частной собственности и пафос борьбы за коллективизацию. Автор мастерски показывает классовое расслоение среди донских казаков, развенчивая при этом остатки заблуждений о романтическом «казачестве» и его национальной самобытности. В «Поднятой целине» трепещут правда, полнота жизни и высокое мастерство»².

А в феврале 1934 года буржуазный еженедельник «Вядомости литерацке» и газета польских социалистов «Роботник» впервые познакомили своих читателей с двумя фрагментами из «Поднятой целины».

«Вядомости литерацке» поместил фото Шолохова и отрывок из XIV главы романа под заглавием «Лукич вооружается», из которого читатели узнали, как Островнов с Половцевым ночью режут овец, чтобы не сдавать их колхозу. Текст оборван на ожесточенных раздумьях Якова Лукича: «...правильно говорил ученый есаул Половцев: «Надо резать скот! Надо рвать из-под большевиков землю. Пусть дохнут быки от недосмотра, быков мы еще наживем, когда захватим власть!.. Голодом, разрухой, восстанием их задушим»³. Сопротивление кулака, черные дела белогвардейца - вот что более всего привлекло редакторов буржуазного журнала. И в аннотации редакция ограничилась кратким сообщением о скором выходе в издательстве «Руй» этого романа.

По-иному отнеслась к публикации отрывков из «Поднятой целины» редакция газеты Польской социалистической партии «Роботник». Ее привлекла сцена вступления казака-середняка Майданникова на путь новой жизни. В аннотации «Роботник», называя «Поднятую целину» «выдающимся явлением в современной мировой литературе», подчеркивал, что у Шолохова «коллективизация изображена с точки зрения рабочего класса»⁴.

Роман был выпущен в переводе отличного знатока русской словесности Галины Пилиховской в марте 1934 года под названием «Зорани угор» (в двух томах) ⁵.

Позже, в мае 1934 года, издательство «Руй» выпустило в свет первую книгу «Тихого Дона» в переводе А. Ставара. В аннотации было сказано: «Шолохов - писатель-эпик, певец земли, страстных степняков-казаков, буйной донской природы. «Тихий Дон» в первых частях - это крестьянский роман. Затем горизонты эпопеи расширяются. Вот казацкие полки идут на фронт мировой войны, и повесть о земле превращается в военный роман. И снова расширяется панорама судеб казачества - война рождает революцию, а революция бросает в тихие донские степи кровавую гражданскую войну»⁶.

Для Польши, где буржуазная и «санационная» пресса долго и с исключительным усердием и яростью клеветала на СССР, аннотации издательства «Руй» были необычными.

Но, как сообщает нам из Варшавы «Библиотека народова», польская цензура «ограничила их тиражи до минимума: в 1934 году «Поднятую целину» разрешили издать в количестве 3250 экз. (и больше не издавали), а «Тихий Дон» - 2000 экз., и в 1935 году второе издание - 3250»⁷. Цензура всюду изъяла имя Ленина⁸. Переводчиков Г. Пилиховской, А. Ставара и В. Роговича уже нет в живых, и нам не удалось детально выяснить историю издания романов.

Мы не располагаем прессой Компартии 1934 года, так как она находилась в подполье. Но к нам поступил интересный документ политэмигрантов, живших в Ростове (1935), который

содержит важные сведения об издании книг Шолохова и их восприятии в демократических кругах Польши:

«...Появление в 1934 году «Поднятой целины» и «Тихого Дона» в Варшаве - цитадели «санитарного кордона» - событие не менее важное, чем их издание в Лондоне и Нью-Йорке. Инициаторами выпуска в свет романов Шолохова в Польше были коммунисты. Первый и третий тома «Тихого Дона» перевел А. Ставар. Нам удалось узнать у польских товарищей в Москве, что Анджей Ставар - коммунист, выходец из рабочих, талантливый журналист. В 1924 году А. Ставар (Э. Янус) был секретарем коммунистической фракции сейма. Второй том «Тихого Дона» перевел писатель-демократ В. Рогович... В Польше «Тихий Дон» воспринят демократически и независимо мыслящими людьми как гром из красной России, как зов с вопросом: «А с кем ты идешь?» Для Польши это значит: «Жить или не жить? И как дальше жить?» Романы Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина» говорят, что «надо вставать на путь революции...»⁹.

II

По свидетельству участницы революционного движения Галины Крагельской, роман «Поднятая целина» «своей литературно-художественной и психологической глубиной приковал внимание многих критиков в Польше». Сама она выступила в прогрессивном журнале «Пшеглёнд всходни» со статьей «Борьба за новую крестьянскую жизнь», где прежде всего отметила «бросающуюся в глаза красоту этого романа в лепке людских характеров, в картинах природы, в массовых сценах, в драматизме и конфликтах пластов человеческих».

Далее Крагельская отмечает, что «Поднятая целина» заинтересовала ее не только с литературно-художественной стороны, «а под углом изучения новых черт психики людей, приверженных к собственности». Акцентируя внимание читателя на образах «неокулака» Тита Бородина и энтузиаста колхозной жизни Кондрата Майданникова, она пишет: «Через глубокое и точное изображение жизни Шолохов доказывает, как трудна, медлительна, кропотлива работа по преобразованию психологии крестьян в преддверии нового бытия... Кропотлива, трудна, мучительна, но не безнадежна. Поэтому роман Шолохова имеет то положительное качество, что позволяет нам вблизи присмотреться ко всем перипетиям, трудностям, конфликтам - внутренним и внешним, которые сопровождают революцию в сельском хозяйстве Страны Советов. Раздумья, богатый опыт, науку о методах организации коллективного хозяйства можно найти в этой книге с большим количеством ценных примеров»¹⁰.

В то время в Польше прогрессивным людям трудно было высказать свои сокровенные думы о тяжелом и бесперспективном положении польского крестьянства. Но, как видим, Крагельская в своей статье рекомендует читателям «Поднятую целину» как - «позитивное наставление», обогащенное опытом Советского Союза.

В январе 1932 года в «Правде» был напечатан отрывок из «Поднятой целины» под заголовком «Путь туда - единственный». Любопытно, что польская писательница Ирена Кшивицкая в журнале «Вядомости литерацке» выступила осенью 1934 года с острой политической статьей, подчеркивая эту же Мысль. «Преобразование сельского хозяйства по пути коллективизма,- писала И. Кшивицкая,- это что-то единственное в своем роде... После «Новой земли» Гладкова - роман Шолохова... Они во весь голос говорят о новой вере. Шолохов как писатель стоит несравненно выше Гладкова. Книга Шолохова суровая и холодная. В ней повествуется о борьбе с крестьянской стихией во имя того, чтобы направить ее в русло нового бытия. И, несмотря на наши опасения, несмотря на бунт, который в нем возникает, по мере чтения все же формируется убеждение, что путь коллективизации - это единственно правильный путь, ведущий к новым победам... Ведь и у «ас, может, через 200 - 300 лет эта организация станет актуальной, и направление должно быть именно такое, а не иное... хотя процесс этот адски долог и сложен»¹¹.

В статьях польской прессы тех лет были и упреки в адрес автора «Поднятой целины». Так, например, известный комментатор русской литературы Збигнев Грабовский в журнале «Курьер литерацко-науковы» выступил в защиту земли и крестьянина, но трактовал всю проблему так: «Крестьянин есть заядлый консерватор, так как наиболее консервативной является сама земля. А доктрина скорых изменений гнет к земле и человека». И все же Грабовский признает, что «Поднятая целина» - это песнь в честь массы, коллектива, безымянного народа, сплачивающегося в колхоз» и что это «произведение высшего класса, на котором лежит печать гения»¹².

Известно, что католическая церковь и ее пресса во всех странах вели яростную антисоветскую пропаганду. По велению папы римского Пия XI в Польше в 1930 году во всех костелах были отслужены молебствия, призывавшие верующих сплотиться к «крестовому походу против СССР»¹³.

Но потом, в годы «оттепели» во взаимоотношениях Польши и СССР, католические литературные журналы предоставляли место для весьма объективных и положительных высказываний о советской литературе. Из библиотеки Ягеллонского университета (Краков) мы получили фотокопии множества статей польской прессы о Шолохове, среди которых наибольший интерес представляют выступления известного критика (а ныне писателя и критика) Теодора Парницкого в органе варшавских иезуитов «Пшеглёнд повшехны».

Теодор Парницкий в то время был, пожалуй, одним из самых активных пропагандистов творчества Шолохова. В своей первой статье, напечатанной в марте 1943 года, он сразу заявил, что «Поднятая целина» есть шедевр в искусстве романа», и там же отметил важнейшие его особенности и значение. Во-первых, Парницкий подчеркнул «национальную самобытность таланта Шолохова». Во-вторых, смело и восторженно заявил: «Наконец-то советская литература может похвалиться литературным произведением, которое, будучи коммунистическим, пропагандистским, идеально правоверным в отношении социалистического и материалистического мировоззрения в политике и экономике, в то же время является книгой высочайшего ранга, превосходящей все русские романы эпохи большевизма». В-третьих, Парницкий, называя «Поднятую целину» «великим подвигом советской, литературы», предсказал ей «по праву и великий триумф в истории мировой литературы... Содержание романа так богато и интересно, так живо и интригующе, что книжка прочитывается одним духом, и читатель, совершенно равнодушный или даже враждебно настроенный против всего советского, все больше и больше в ходе чтения с удивлением ловит себя на факте возрастающих симпатий к борцам за проведение коллективизации и вопреки воле желает им победы! То, что роман увлекает, волнует, возбуждает, несмотря на будничность фабулы, есть (безусловная и исключительная заслуга огромного литературного таланта и высокого художественного мастерства Шолохова».

Эпические и этические достоинства романа, умение автора понять врагов, а также видеть в них людей способствуют, по мнению Парницкого, тому, что «Поднятая целина» является, пожалуй, самым выдающимся достижением эпики в современной литературе»¹⁴.

III

Многочисленные отклики в польской прессе вызвал и «Тихий Дон». Отзыв коммунистов - самый точный и справедливый - мы уже приводили.

Первая рецензия, .появившаяся в газете, которую никак нельзя причислить к прогрессивным (в «Газете Польской»), также была положительной. В ней говорилось следующее: «Тихий Дон» прославил имя молодого автора во всем мире, выявил во всей мощи его самородный талант, рожденный в народе Октябрьской революцией... О языке, стиле, юморе и истории создания «Тихого Дона» еще будут написаны исследования. Этот роман, мастерски вылепленные психологические образы (в которых и на грош нет западного «психологизма»), все их поступки действуют на читателя, как предрассветный горный ветер на угоревшего в дыму человека. Ветер острый, но освежающий! И еще не один урок почерпнут все читатели в атмосфере этого самобытного творения»¹⁵.

Для полноты нашего обзора откликов на «Тихий Дон» обратимся еще раз к статьям критика Т. Парницкого. Есть в них объективность, но немало и наивных, крайне субъективных суждений. Он выступал на страницах «Пшеглёнд повшехны», «Курьер литерацко-науковы» и «Вядомости литерацке». Статья «Эпичность «Тихого Дона» для тогдашней Польши была достаточно аргументированной. Парницкий называл роман «творением писателя-коммуниста и победой пролетарской общественно-культурной атмосферы, возрождением классического, наиболее традиционного из всех родов литературы эпоса, со всем его размахом, глубоким дыханием, безмятежным покоем и объективизмом... «Тихий Дон» - произведение бессмертное, высокое творение великого эпического искусства всех эпох и народов»¹⁶. Но тут же утверждал, что «эпичность Шолохова проявляется и в его аристократизме, в равнодушии к массам», что «ему присуще олимпийское спокойствие» в изображении быта, борьбы, страстей, жизни и смерти - это, конечно, крайне субъективно и глубоко ошибочно.

В другой статье - «Из русской литературы»,- отмечая народность «Тихого Дона», Парницкий в ложном свете истолковывал нашу историю, утверждая, что «после революции Россия вела яростную, беспощадную борьбу...* сама с собой».

* (Многоточие в оригинале.)

Парницкий почему-то не хотел сказать правду об интервенции и о том, что Советская Россия под руководством Коммунистической партии во главе с Лениным вела борьбу не «сама с собой», а против монархистов-генералов, против всей русской буржуазии и помещиков, против 14 стран-интервентов, в том числе и против панской Польши. Однако проблемы революции и гражданской войны, поставленные Шолоховым в «Тихом Доне», не нашли своего отражения ни в статьях Т. Парницкого, ни во всей польской прессе.

Следует отметить заключительные слова названной статьи Т. Парницкого: «Литература русской эмиграции вследствие отрыва от живых источников русской души становится все более космополитичной, а в литературе Советской России наблюдается мощный поворот к духу и традициям национальным, в корне русским, к большой эпике» ¹⁷.

В статье «Мы и советская литература» Т. Парницкий высказал и такую верную мысль: «Шолохов и советский роман... будут способствовать возрождению классики у нас и убедят польских писателей в необходимости общения с массами - источником народной и национальной культуры»¹⁸.

Для Польши 1934 года статьи критика Теодора Парницкого (при всех их недостатках) были не только новыми в определении сущности эпики Шолохова, но и смелыми в оценке и пропаганде творчества советского писателя. Иезуитский журнал «Пшеглёнд повшехны», напечатавший большинство статей критика Парницкого, внес таким образом определенный, положительный вклад в ознакомление польской общественности с творчеством Шолохова.

В это время на страницах журналов «Просто з мосту» и «Курьер виленски» в традиционных новогодних анкетах предлагался вопрос: «Назовите самую интересную книгу года». И в ответах первое место заняли романы Шолохова.

Известный писатель Юлиан Волошиновский, например, в «Просто з мосту» отвечал в январе 1935 года: «Тихий Дон» и «Поднятая целина» Михаила Шолохова - лучшие. Читал в оригинале (на русском). В прошлом году меня более всего занимало творчество Шолохова. При кажущейся традиционности формы романа в прозе писателя, самобытно русского, находятся художественные открытия, удивляющие всех современных литераторов. Напоминает Алексея Толстого («Петр I»), но Шолохов еще в большей степени показывает те перемены, которые произошли в психологии Советской России»¹⁹.

На наш взгляд, картина восприятия творчества Шолохова в довоенной Польше будет неполной без откликов простых тружеников этой страны.

«Поднятую целину» Шолохова на польском языке, - пишет нам из Познани Станислав Козловский, - я прочел в 1937 году в кругу своих друзей... Все мы тогда были безработными. И мы жаждали-мечтали, чтобы и в Польше наступила смена общественного строя. Мы боролись за то, чтобы и у нас была рабоче-крестьянская власть. Книги прогрессивных писателей и особенно «Поднятая целина» Шолохова вдохновляли нас на борьбу. Из «Поднятой целины» мы узнали, что в СССР свершаются великие преобразования в деревне, которые потребовали огромных жертв и лишений советского народа, а также глубокой веры в победу дела социализма. И мы всей душой были на стороне пионеров новой жизни в 'Советской деревне»²⁰.

А бывший секретарь одной из комсомольских организаций Варшавы, позже - узник фашистских концлагерей, Станислав Ковальский писал нам, что в середине 30-х годов они в подполье имели книги советских писателей - Горького, Серафимовича, Шолохова, Фурманова, Панферова, Катаева и других... «А в 1935 году, по выходе из тюрьмы, в Варшаве, на улице Дикой, в доме № 5, мы собирались на тайные читки (при керосиновой лампе!) книг Шолохова. Из 16 членов нашей подпольной ячейки только двое знали русский язык. Мы читали Шолохова и жили жизнью Давыдова и Бунчука, но мы не могли тогда понять Нагульнова и Мелехова. И в думах своих я бился над вопросом, почему Давыдов не заглянет в курень Островнова, не захватит живьем есаула Половцева. И понял я это позже, когда сам разыскивал на своей земле врага, а он скрывался у моего сослуживца, который втайне был врагом моим и, всей Польши... Под воздействием шолоховского героя из «Поднятой целины» Макара Нагульнова (который, готовя себя к мировой революции, изучал английский!) наша подпольная ячейка, тогда стала усиленно изучать иностранные языки. И если бы вы знали, как позже, в концлагерях, пригодились мне знания, основ украинского, немецкого и французского языков! Закалка, и революционное сознание героев Шолохова придавали нам, стойкость в битвах с исконным врагом - фашизмом в Польше, а затем - с гитлеровскими оккупантами... Я имею произведения М. Шолохова и на украинском языке и часто их перечитываю. В давние годы Шолохов помогал мне бороться в подполье, а. теперь помогает строить новую Польшу. Нагульнов из «Поднятой целины» - это мой любимый герой, борец за коммунизм»²¹.

О влиянии произведений Шолохова на умы людей довоенной Польши хорошо сказала литературовед Ядвига Урбанская 26 января 1966 года, выступая в Краковском филиале Польской Академии наук:

«В лице Шолохова мы приветствовали самого выдающегося представителя советской литературы, достойного продолжателя великой классической традиции. В Шолохове польские читатели видели зрелого, преданного коммунизму художника, умеющего с высоким мастерством воспроизвести судьбы близкой ему среды и борьбу широких народных масс, пафосом и драматизмом своих произведений взволновавшего умы и воображения не только советских читателей, но также и представителей других народов. Все это убедительно говорит нам о том, что даже тогда, когда политические условия не всегда благоприятствовали справедливому подходу к достижениям советских писателей, творчество Шолохова в довоенной Польше оценивалось самой высокой мерой - мерой писателя-классика»²².

IV

Правящие круги Польши в своей внешней политике вскоре взяли курс на сближение с фашистской Германией вопреки призыву знаменитого поэта Юлиана Тувима: «С любой Россией против любой Германии»²³. С 1936 года цензура варшавской «санации» вновь повела решительную борьбу против всего советского. Роман «Чапаев» Д. Фурманова был изрезан цензурой, «Бруски» Ф. Панферова конфискован в магазинах, а «Хлеб» А. Толстого (в 1939 г.) запрещен к изданию!

Длительное время мы не могли разыскать в Польше образца первого издания «Поднятой целины» в переводе Г. Пилиховской. Но вот Владислав Мергель, польский журналист из Гданьска, посетив Ростов, написал о шолоховской выставке (в газетах «Культура» и «Политика» - Варшава), и через две недели из-под Кракова (Мысленица) учитель Эмиль Бель и ученик средней школы Марюш Мруз из Быдгоща прислали нам совершенно уникальные, ветхие и зачитанные экземпляры этого романа. На одной из книг сохранился штамп довоенных времен Библиотеки комиссариата пограничной охраны Камень-Помор-ски. Марюш Мруз сообщает: «Камень-Поморски стоял (в 1939 г.) на польско-немецкой границе и подвергся первому удару войны. Гитлеровцы сразу же подожгли 'библиотеку городка, и ее книги горели. А моя мама со своим братом тогда с риском для жизни спасла некоторые книги, вырвала из огня, между прочим, и два томика «Поднятой целины» М. Шолохова, которые я вам дарю на выставку»²⁴.

Только после освобождения Польши Советской Армией широкие массы читателей наконец получили свободный доступ к советским книгам.

В 1948 году в издательстве «Читатель» вышел в свет в четырех томах роман «Тихий Дон» (перевод А. Ставара и В. Роговича). После войны «Тихий Дон» издавался десять раз общим тиражом 225000 экземпляров, а «Поднятая целина» (первая книга) в переводе А. Ставара столько же раз при тираже 308000 экземпляров.

Со временем были переведены и изданы массовыми тиражами «Донские рассказы», «Судьба человека», главы из романа «Они сражались за Родину», вторая книга «Поднятой целины», сборник очерков и публицистики М. Шолохова «Слово о Родине».

В послевоенные годы польская пресса уделяла много внимания творчеству Шолохова. Самые ранние журнальные статьи (1947 - 1948) принадлежали советским авторам И. Лежневу («Михаил Шолохов» в «Кузнеце») и С. Машинскому («Автор «Тихого Дона» М. Шолохов» в «Дзенник литерацке»). Позднее в журналах появляются крупные статьи Анджея Брауна «Казачья эпопея»²⁵, Здислава Врубеля «М. Шолохов»²⁶. В названных и многих других статьях польские критики дали высокую оценку «Тихому Дону» и всему творчеству советского классика. Вместе с тем они характеризовали трагическую судьбу Григория Мелехова как судьбу «отщепенца», падшего и гибнущего человека.

Потребовались годы и годы, чтобы новые польские критики, наконец, заговорили о, шолоховской эпике иначе.

Пожалуй, самое большое звучание в польской Шолоховиане в .конце пятидесятых годов приобрела статья Ежи Ленарчика «Спор о «Тихом Доне», напечатанная в журнале «Славия ориенталис», в которой он знакомит польских читателей с интерпретацией образа Мелехова в советской критике (1957 - 1959).

Во-первых, Е. Ленарчик отметил антинаучность концепции о том, что Григорий Мелехов - «отщепенец», «ренегат», «ландскнехт», что это слишком упрощенная трактовка образа Мелехова. Во-вторых, Ленарчик заявил, что между сторонниками концепции «отщепенства» и защитниками концепции «исторического заблуждения» гораздо больше принципиального сходства, нежели различий. В-третьих, судьба наказала Мелехова, высказывает собственные положения критик, - это обобщенный образ «судьбы простого человека, которого мучит вечная тоска по правде и справедливости и который активно ищет свое место в жизни». По мнению Ленарчика, «образ Григория Мелехова выходит далеко за рамки узко понятой критиками «типичности», его судьба становится обобщенной историей «маленькой песчинки»... которая бурей событий загоняется в центр больших сражений современности за преображение мира!.. Но это, в свою очередь, приводит Ленарчика к ошибочному положению: «Извечный конфликт «человек и история», который в переломные времена жестоко врывается прежде всего в человеческую жизнь, стал центром внимания Шолохова»²⁷.

Значительный интерес представляла и яркая статья писателя Богуслава Когута («Жице литерацке», июнь, 1955 г.), в которой он попытался дать ответ на вопрос, почему же «Тихий Дон» так актуален и читаем во всем мире. По его мнению, «шолоховская правда выходит далеко за пределы среды и народа, в котором она родилась», она приобрела всемирное звучание, международный вес, стала мерилом идейных и нравственных ценностей для читателей и писателей. «Тихий Дон», - писал Б. Когут, - почти на каждой странице заставляет грустить и размышлять. Мир Шолохова - это мир, мимо которого нельзя спокойно проскользнуть и пронести нетронутым и неомраченным зеркало собственных представлений. Здесь, как у истоков человеческого бытия - у любви и ревности, у радости и горя, у героической или трусливой смерти, - над всеми этими делами (о которых каждый мыслящий имеет свое понятие) приходится приостановиться и думать снова и снова! Думать? Не только это. Надо ревизовать собственные представления о формировании человеческих чувств, ревизовать и понятия о деяниях, ушедших в небытие... И мы задумываемся уж в который раз, не по-бухгалтерски, а по-человечески, каких жертв стоила революция, та самая революция, о которой так легко говорят сегодня, как о деянии завершенном...»²⁸.

Интересные мысли высказал и критик Ришард Пшибыльский в польской «Современной энциклопедии» (т. 2, 1959), в статье «Шолохов М. А.». Называя «Тихий Дон» эпопеей, в которой «подытожен опыт величайшего исторического события XX века - Советской Октябрьской революции», критик далее подчеркнул, что «шолоховский роман заключает в себе огромное богатство человеческих впечатлений», «правду художественного обобщения», «комплекс рождения новых условий» и что «Тихий Дон» «надо рассматривать как «Одиссею» нашего века». Однако там же Р. Пшибыльский допускает ошибку, когда пишет, что «тема романа лучше всего выражается словами: «трагическая борьба человека с историей», которая «уничтожает казачьи обычаи, любовь, покой»²⁹.

Дело в том, что Человек с большой буквы - рабочий и крестьянин - труженик, в ходе революции сбрасывающий с себя ярмо эксплуататоров, не может вступать в конфликт с революцией, которая дает ему в руки впервые в истории власть, все средства производства, достижения культуры для построения нового мира и оружие для защиты своих завоеваний от посягательств сил реакции и контрреволюции. К тому же революция уничтожает не абстрактные «казачьи обычаи, любовь и покой», а обычаи реакционные, любовь -продажную, покой - богачей-эксплуататоров. Наша революция рассматривала и решала все вопросы политики, экономики, права, морали и обычаев с классовых, интернационалистских позиций, с учетом местных условий и национальных особенностей.

Польские шолоховеды пытаются разрабатывать философские аспекты проблематики «Тихого Дона», определить его общечеловеческое значение. Так, например, критик Анджей Киевский в статье «Тихий Дон» - после переделок», отмечая глубокий гуманистический пафос романа, писал: «Философия Шолохова распространяется дальше, чем только на близкие цели. В революции он видит больше, чем только столкновение двух враждебных классовых сил. Он прежде (всего видит моральное испытание человека. Мир должен перенести и выдержать это испытание...»³⁰

В 1965 году в Польше вышла в свет книжка Збигнева Бараньского «Тихий Дон» Михаила Шолохова для чтения учителей средней школы».

В книжке 3. Бараньского заслуживает внимания раздел «Григорий Мелехов и его интерпретация», в котором кратко изложены взгляды советских и польских критиков.

З. Бараньский во всем придерживается точки зрения Е. Ленарчика и более распространенно рассуждает о «столкновениях Григория Мелехова с историей». По его мнению, первое столкновение «человека с историей» произошло в 1914 году на войне. Цитируя Шолохова (глава IV четвертой части), 3. Бараньский подчеркивает, что там, на войне, Григорий «бесповоротно утратил то сочувствие к человеку, которое угнетало его в первые дни войны», что Григорий «бунтует против царящих обычаев и традиций, но этот протест касается только узкой сферы личной жизни», что Григорий «не в состоянии порвать со всем укладом казачьей жизни, опирающимся на право частной собственности», что у этого героя будет много столкновений с историей, которые еще более «усугубят его одиночество и чувство противоречия», что он будет пытаться «повернуться спиной к этому враждебному, непонятному, кипящему ненавистью миру»., будет искать себе тихую гавань, но история ему в этом откажет, так как «во время великих бурь и исторических потрясений укрытия нет»³¹.

И далее, цитируя высказывания критика Рышарда Пшибыльского, Бараньский утверждает: «...(пропадает мир, в котором человек имел возможность отгородиться от исторических событий. Становится легендой время, когда безнаказанно пренебрегали деятельностью... Шолохов в «Тихом Доне» рассеивает мечты героя, он говорит об ответственности человека перед историей, которая не признает субъективных соображений одиночек. В конечном счете берутся в расчет только факты, только объективные результаты поступков. За ошибки надо отвечать и платить высокой ценой... Такова логика истории... И в этом: одна из историко-философских концепций романа»³².

В то же время критик З. Бараньский высказывает мысль о том, что «Григорий Мелехов не только виновник, но одновременно и жертва истории, которая не облегчила ему нахождения своего места в мире... В Конармии Буденного к нему отнеслись с недоверием, в хуторе Татарском Мишка Кошевой смотрит на него с подозрительностью. Мелехов не встретил на своем пути ни одного человека, который € готовностью протянул бы ему руку помощи, понял бы его колебания и душевный разлад. И это усугубляет трагедию героя, запутывает и без того запутанную его судьбу»³³.

Мы не можем принять выводы польских критиков о Григории Мелехове, который якобы столкнулся с историей после революции и является «жертвой истории». Эпоха, история меньше всего повинны в колебаниях середняка-труженика Мелехова. Но критик прав, конечно, когда он говорит о конкретных обстоятельствах: Григорию действительно не протянули руку в тех случаях, когда он нуждался в этом, когда он был на нашей стороне. Колебания Григория постепенно привели его к той подозрительности, которая ярко изображена в романе. Правда, некоторые критики не хотят почему-то замечать этого.

И критик Бараньский правильно пишет, что «выводы и размышления героев в «Тихом Доне» обобщаются лирическими авторскими отступлениями, играющими важную роль в подчеркивании философской проблематики романа, в постижении дум о жизни человека, ее мимолетности, ее запутанности и неизведанности...» Словами Шолохова «Кто зайдет смерти наперед?» - заканчивает свои раздумья над «Тихим Доном» З. Бараньский: «Кто разгадает конец человечьего пути?»³⁴

Польские критики и литературоведы посвятили творчеству Шолохова много статей. Важно отметить, что в них все шире исследуется и разрабатывается богатая и неисчерпаемая, как сказал один из критиков, «золотая жила» новой русской литературы - философская и психологическая глубина, историзм, метод писателя, язык и стиль.

V

В европейской и мировой славистике польским исследователям русской советской литературы принадлежит одно из ведущих мест. В этом нас убеждает польская Шолоховиана, насчитывающая более тысячи статей о творчестве классика социалистического реализма М. А. Шолохова.

В конце 50-х годов в Польше представителями общественности и органами прессы проводились различные литературно-социологические опросы и анкетирование среди самых широких кругов читателей.

Так, например, в 1958 году редакция газеты «Трибуна люду» и ее приложение «Литературная трибуна» направили своим читателям анкету с вопросом: «Ваши самые любимые книги».

Массы читателей не заставили себя долго ждать. По сообщению «Трибуна люду», в ответах десятков тысяч поляков роман «Тихий Дон» М. Шолохова оказался на первом месте, опередив «Трилогию» Сенкевича и «Войну и мир» Льва Толстого³⁵.

В 1959 году Польский Институт книги и чтения в разных воеводствах страны распространил среди различных категорий читателей новую анкету «Ваши любимые писатели». В итоге пять первых мест из зарубежных писателей заняли: Дюма, Хемингуэй, Шолохов, Гюго и Лев Толстой³⁶. Газета «Нова культура», анализируя эти итоги, сообщала, что польский читатель стал глубже разбираться в произведениях художественной литературы. Читатели в своих анкетах назвали 1388 фамилий писателей и 3328 произведений разных авторов. Но, как подтвердил и этот анкетный опрос, среди всех читаемых книг в Польше на первое место вновь вышел «Тихий Дон» Михаила Шолохова, а уж за ним были «Отверженные» Виктора Гюго, «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя, «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма, «Анна Каренина» и «Война и мир» Льва Толстого, «Чума» Альбера Камю, «Жан-Кристоф» Ромена Роллана, «Преступление и наказание» Федора Достоевского и многие другие выдающиеся произведения мировой литературы³⁷. Эти убедительные результаты анкеты' 1959 года были опубликованы многими польскими газетами, данному социологическому опросу была посвящена книга-исследование.

В связи с 60-летием М. А. Шолохова редакция «Польского обозрения» в 1965 году обратилась к своим писателям с вопросом: «Какие достоинства автора «Тихого Дона» поставили его творчество в ряд величайших явлений мировой литературы?».

Вот выдержки из некоторых ответов:

«Творчество Михаила Шолохова,- пишет известный польский поэт Станислав Гроховяк, а в особенности его главное произведение - «Тихий Дон», поражает современного писателя не только эпическим размахом, не только огромной писательской изобретательностью, но и смелостью самого замысла... Успех Шолохова должен научить нас смирению, когда мы размышляем о так называемом новаторстве... Я думаю, что молодые писатели не перестанут искать новые средства выражения, способы революционизирования писательской техники и, думаю, что всегда, когда охватит их чувство пустоты, чувство поражения, обычно испытываемое смелыми, они обернутся и возвратятся, хотя бы ненадолго, к опыту Шолохова, как возвращаются к великому, неисчерпаемому морю. Назовем его Морем мудрости»³⁸.

«Каждый раз, когда я думаю о Шолохове,- ответил писатель Анатоль Стерн,- передо мной возникает облик писателя, не согласившегося в трудные годы истории своей родины пойти на компромисс... Он не предал свое художественное видение мира, показал нам без прикрас потрясающую эпопею рождавшегося в муках Советского государства, когда самые близкие люди, братья становились врагами. Есть в этой казачьей трагедии что-то от античной трагедии, есть в ней что-то и от его великого земляка Гоголя... Для нас, писателей, автор «Тихого Дона» есть и остается великолепным примером творца, верящего в свою историческую и общественную миссию, глубоко убежденного, что эта миссия налагает на него прекрасную обязанность помогать человеку на его трудном пути»³⁹.

«Двумя качествами, как мне кажется, открывает Шолохов сердца читателей,- отвечает писатель Станислав Зелинский,- изумительным знанием вещей и людей, а также искренностью чувств. У Шолохова все правдиво: блеск сабли и топот коня, чувства и страсти. Шолохов плачет над каждым казаком, вместе со своими героями переживает поражения и победы. Шолохов любит свой край, делит с ним все радости и горести. И, наверное, поэтому так хорошо понимают его, даже далеко от Дона, читатели, которые никогда не видели ни казаков, ни великой реки. Несмотря ни на что, современный человек тоскует по искренним чувствам, по горькой правде»⁴⁰.

В 1965 - 1966 годах был проведен Всепольский читательский конкурс «Золотой колос», организованный редакцией газеты «Дзенник людовы», Министерством культуры, Союзом сельской молодежи и варшавским Домом книги. Редакция

«Дзенник людовы» разослала подписчикам, в сельские клубы, библиотеки и читальни огромный плакат с портретами и биографическими справками 20 польских и 8 знаменитых иностранных писателей. По условиям конкурса читатель должен был не просто назвать любимого писателя и понравившееся ему произведение, но в своем письме обосновать, почему этот автор и его произведения так дороги ему.

19 мая 1966 года были подведены итоги этого невиданного читательского конкурса «Золотой колос - творцу, серебряный - читателю».

На первой странице этого номера газеты «Дзенник людовы» под портретом нашего земляка-писателя был опубликован «Лист до Шолохова», в котором сообщалось, что в конкурсе приняло участие свыше 400 000 сельских читателей и из них 160533 признали «Тихий Дон» близким их сердцу и более других заслуживающим пальмы первенства среди многих произведений современной зарубежной литературы. На втором месте оказалась книга Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» (81000 голосов), на третьем - «Седьмой крест» А. Зегерс (38000 голосов), на четвертом - «Чума» А. Камю (около 31 000 голосов).

В январе 1967 года в посольстве Польской Народной Республики в Москве при вручении нашему лауреату Всепольского приза «Золотой колос» М. А. Шолохов сказал:

«Товарищ посол! Я высоко ценю присуждение мне премии «Золотой колос». Она вдвойне мне дорога, потому что я получаю ее от читателей страны, подарившей миру многих великих мужей в области литературы, искусства, науки. Я благодарен также всем организаторам конкурса и прошу передать глубочайшую признательность читателям Польши»⁴¹.

В 70-е годы изучение творчества М. А. Шолохова в Польше поднялось на новый, более высокий уровень.

Международная шолоховская конференция в Варшаве (1975), Ольштынская научная сессия (май, 1975), а также специальные выпуски литературоведческих журналов «Славна ориенталис» (1975, № 4) и «Пшеглёнд хуманистичны» (1975, № 11), посвященные шолоховскому творчеству,- яркие свидетельства развития польского шолоховедения.

На Варшавской конференции литературоведы Польши и других стран в своих докладах рассмотрели широкий круг проблем: раннее творчество писателя; своеобразие щолоховского эпоса; новаторство Шолохова. и развитие традиций русской классики; шолоховская концепция войны и революции, роль и место Шолохова в развитии русской и мировой литературы...

- Шолохов и его «Тихий Дон» рождены Великим Октябрем и неотторжимы от советской литературы,- сказал доктор филологических наук Б. Бялокозович в докладе «Творчество Шолохова и тенденции развития русской советской литературы межвоенного периода».- Шолохов - это целая эпоха и во всемирной литературе⁴².

Далее в своем докладе Б. Бялокозович, «опираясь на документы, исследования предшественников и собственные разыскания,- как сообщает редакция академического журнала «Русская литература» (Пушкинский Дом; АН СССР, Ленинград), воссоздал живой облик большого художника. Свежо, по-новому сказано о раннем творчестве М. Шолохова. Точно замечено, что уже в ранних рассказах писатель «разрушал» привычный стереотип «казака с нагайкой», развеял миф о «казацкой Вандее». Шолохов утверждал силу идей большевизма, Которые побеждали в нелегкой борьбе и на Дону, в специфических условиях Области войска Донского. «Переходя к анализу «Тихого Дона», Б. Бялокозович расскрывает особенности историософии писателя, вводит и широко обосновывает понятие «шолоховский реализм» такими его компонентами, как народность, эпичность, редкая полнота правды жизни, трагизм, социалистический гуманизм»⁴³.

Детально рассмотрев проблему новаторства Шолохова и его преемственность традиций русской классики в советской литературе, Б. Бялокозович в заключение сказал:

- Творчество Шолохова подтверждает плодотворность ленинской идеи партийности литературы, которая как диалектическая категория не может иметь ничего общего с догматизмом, которой чужд схематизм и канонизация устаревших форм и методов⁴⁴.

Философско-эстетическим проблемам шолоховского творчества был дан глубокий анализ в докладе доктора филологических наук Телесфора Позьняка «Личность и история в «Войне и мире» и «Тихом Доне». Главной в докладе была мысль о том, «в каком отношении находится толстовский фатализм и шолоховский детерминизм к проблеме индивидуализма и волюнтаризма, к оппозиции «личность - масса»...» Характеризуя схожесть и разницу в романах-эпопеях двух выдающихся писателей, исследователь подчеркнул, что «Шолохов, решая вопрос «личность в истории», конечно, использовал опыт Толстого, но «крестный путь рефлексии» своего главного героя направил к осмыслению классовой революции»⁴⁵. И в этом - суть качественно нового решения проблемы Шолоховым.

Известно, что Толстой глубоко верил в силу народную в войне против Наполеона. Учитывая опыт автора «Войны и мира»,- говорит Т. Позьняк,- Шолохов в «Тихом Доне» и «создал свою «оптимистическую трагедию» - эпопею о народе и революции»⁴⁶.

Доклады польских ученых на шолоховской конференции - Антона Кмиты («Шолохов и Горький»), Ядвиги Урбаньской («Из истории восприятия Шолохова в Польше»), Габриэля Порембы («Великая Отечественная война СССР в творчестве Шолохова»), а также выступления с сообщениями о различных аспектах творчества классика советской литературы Ханны Молтовской, Алеса Деруга, Халины Бзожа, Романа Срочиньского и Владислава Заворского, - продемонстрировали глубокие знания предмета, зрелость в философско-эстетических суждениях, научную перспективность разрабатываемых проблем шолоховского творчества.

На Варшавской конференции выступили ученые с интересными научными докладами: «Борьба с шаблонами и правда войны в «Тихом Доне» М. Заградка (ЧССР), «О некоторых аспектах историзма и художественной ценности «Тихого Дона» Эдвард Ковальски (ГДР), «Традиции Шолохова в современной советской литературе» Антон Хирше (ГДР), а также группа советских ученых-исследователей - профессор А. Овчаренко «Место и роль Шолохова в современной литературе», кандидат филологических наук П. Палиевский - «Художественное новаторство Шолохова», доктор филологических наук П. Выходцев - «Шолохов и Твардовский» и другие.

Польская научная конференция, посвященная 70-летию со дня рождения Михаила Александровича Шолохова прошла в братской, творческой обстановке, расширила и углубила взаимный обмен научной информацией и опытом исследовательских работ четырех социалистических стран и внесла значительный вклад в польскую и мировую Шолоховиану.

VI

Среди множества работ о творчестве Шолохова, появившихся в Польше в 1975 - 1976 годах, особо выделяются статьи Марии Хаенщкой «Личность и история в «Судьбе человека» М. Шолохова», Марека Пилата «Шолохов и творчество Анатолия Иванова» и целая серия статей Владислава Заворского: «Михаил Шолохов» (о книге В. Петелина), «Эстетика слова и язык писателя» (о книге профессора Б. А. Ларина), «Эпоха «Тихого Дона» (о книге А. Калинина «Время «Тихого Дона») и другие.

Наряду с этим большую научную ценность для польской Шолоховианы, как подчеркнул профессор Л. Ершов в журнале «Русская литература»47, представляет крупная исследовательская работа двух авторов - В. Грабского и Р. Срочиньского «Национальное и общечеловеческое звучание творчества Шолохова», опубликованная в «Пшеглёндхуманистичны» (1975,№ 11).

Прежде всего эти авторы очень точно и определенно выявили общественно-политическую значимость творчества и партийность позиции Михаила Шолохова в политической борьбе-эпохи.

«Ни один из великих писателей, кроме Шолохова,- пишут В. Грабский и Р. Срочиньский,- с такой силой и мощью таланта не разоблачил всякие левацкие, в том числе и троцкистские, установки о «революционной войне» и «мировой революции»...»⁴⁸

Далее авторы утверждают, что Шолохов в «Тихом Доне» исторически правдиво и художественно убедительно показал, каким важным делом было «завоевать сердца казаков, а не только бороться с ними». Дело в том, что «нельзя получить власть среди казаков без авторитета у них, без подлинной связи с их жизнью. Поражение Штокмана, не завоевавшего авторитета в казацком сообществе («Тихий Дон») и трудности партизана-коммуниста Нагульнова, изучающего английский и мечтающего о «мировой революции» в «Поднятой целине», свидетельствуют о том, в каких сложных и противоречивых образах проявились глубокие мотивы революции, выражающие уверенность, что существует она для того, чтобы изменить жизнь людей «на лучшую»...»⁴⁹

Далее авторы утверждают, что «Шолохов воссоздает с особой тщательностью те явления, которые свидетельствуют, что крупные идейные разногласия, особенно между ленинизмом и троцкизмом имели свое конкретное, хотя и не всегда осознаваемое отражение в человеческих характерах и поступках»⁵⁰.

Да, действительно, сама эпоха дала в руки Шолохова колоссальный исторический материал. В годы, когда Михаил Шолохов писал первые книги «Тихого Дона», наша партия вела титаническую борьбу против троцкизма. Одним из важнейших вопросов, которые тогда теоретически защищались в печати и практически решались Центральным Комитетом партии, ; был вопрос о союзе рабочего класса с трудовым крестьянством, которое Троцкий не признавал за возможного союзника, И .конечно же, эта борьба партии против троцкизма нашла свое отражение в «Тихом Доне», в шолоховском осуждении политики «расказачивания», в разоблачении демагога-авантюриста Троцкого (и его бегства с красноармейского митинга в мае 1919 года на станции Чертково на Дону) *.

* (См.: Шолохов М. Тихий Дон. Кн. 3-я. - «Октябрь», 1932, № 7, с. 12, а также восстановленный текст романа (Собр. соч. в 8-ми т., т. 3. М.: Правда, 1980, гл. LVII, с. 366 - 367).)

М. А. Шолохов в известном письме к А. М. Горькому (6 июня 1931 г.), глубоко вскрывая классовые и политические причины восстания, писал, что «...возникло оно в результате перегибов по отношению к казаку-середняку»⁵¹.

Но, как свидетельствует это письмо, Шолохов тогда же переслал А. М. Горькому для выяснения сущности проблемы «несколько замечательных приказов Реввоенсовета»⁵² (т. е. Троцкого). Один из этих приказов Шолохов в этом же письме подверг сокрушительной критике, сообщая о чудовищных, репрессиях, которые и послужили «непосредственной причиной восстания»⁵³.

В «Истории КПСС» по этому поводу также сказано, что на Дону в 1919 году «классовый подход к казачеству был нарушен, применялись репрессии не только к казакам-кулакам, воевавшим против Советской власти, но и к обманутым ими середнякам»⁵⁴.

Как известно, только благодаря личному вмешательству В. И. Ленина, решениям Пленума ЦК (16 марта 1919 г.) и VIII съезда партии был положен конец перегибам в политике по отношению к середняку.

В своей статье польские критики В. Грабский и Р. Срочиньский, отмечая новаторство в проблематике «Тихого Дона» и «Поднятой целины», очень зорко подметили, что Шолохов в своих романах выкристаллизовал один из важнейших аспектов классовой борьбы: «...с главным потоком истории в эпоху революции разошлись пути как «левых», так и «правых», ибо и те и другие не смогли постичь суть жизни народа-нации»⁵⁵. Авторы убедительно доказывают, что Шолохов, исповедуя «ленинскую концепцию революции», художественно и психологически глубоко раскрывает «силу ленинской революционной идеи» и показывает, «как над Доном, во всей России и в славянстве начал зарождаться и утверждаться новый мир»⁵⁶.

Рассматривая философски-эстетические аспекты творчества Шолохова, авторы-исследователи на зарубежном и польское материале вскрывают, насколько «ошибочными и односторонними оказались попытки дать анализ грандиозного эпоса «Тихий Дон» и микроэпопеи «Судьба человека» через призму экзистенциалистских и психоаналитических категорий». Одно время в польском шолоховедении имели хождения «концепция отчуждения-» личности, «теория человека-пылинки» (это - о Григории Мелехове!), авторы которых не смогли осмыслить политические аспекты конфликта верхнедонского казачества с Советской властью, трагическую судьбу главного героя «Тихого Дона» и преодоления Мелеховым своих противоречий.

Детально рассматривая финал «Тихого Дона» (гибель Аксиньи, одиночество Григория и его возвращение в родной хутор, к сыну Мишатке) по реалиям романа и в соотнесении с раздумьями тяжелораненого Андрея Болконского в бою под Аустерлицем (Толстой Л. Война и мир. Т. I, ч. 3, гл. XIX),. польские исследователи В. Грабский и Р. Срочиньский отвергают ошибочные истолкования безнадежности в судьбе Григория Мелехова и находят в ней луч света.

Строго следуя тексту финала шолоховского романа, критики обращают внимание на значимость шолоховской символики, в частности, на образ солнца и неба.

Анализируя эпизод погребения Аксиньи и глубокого потрясения Григория, который, подняв голову, «увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца»⁵⁷, польские исследователи пишут: «...Есть что-то, что соединяет эту сцену с изображением раненого князя Андрея Болконского; видящего «синеющую бесконечность» «чистого неба». Григорий Мелехов также тяжело ранен судьбой, но перед ним - черное небо и сияющий черный диск солнца! И никто не может ему помочь, ему безысходно трудно и тяжело, но он - живет, дышит, видит...»

«...Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория, - пишет Михаил Шолохов. - Он лишился всего, что было дорого его сердцу...» Но он - живет!.. «Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть. Остались только дети...»⁵⁸ И потому «сам он еще судорожно цепляется за землю...» В лесу, среди дезертиров, бандит Чумаков зовет Григория идти вместе с ним, «легкую жизнь шукать», но Мелехов отказывается! Он отвергает этот путь («легкую жизнь») и до амнистии (а ее ждут дезертиры!) уходит в родной хутор на суд народа, к которому он сам принадлежит... И вот уже «сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий*. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына...»⁵⁹

* (См. об этом подробнее в гл. «Германская Демократическая Республика», разд. VII.)

Совершенно потрясающий финал «Тихого Дона»!

«Шолоховский гуманизм этой правды, - пишут польские критики, - как будто уравновешивает пессимистическую пустоту сцены погребения Аксиньи. Уже автор «Тихого Дона» ничего не вспоминает о «черном небе»! Образ «холодного солнца» в последних строках великой эпопеи позволяет заметить размер опустошения и трагедии, чтобы потом из нее могла возродиться жизнь. Мелехов еще кому-то необходим! Отсюда последнее утверждение эпопеи является пронизывающим: «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей я со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».

Разве же можно сомневаться в оптимизме «сияющего мира»! - утверждают польские исследователи В. Грабский и Р. Срочиньский⁶⁰.

В дни шолоховского юбилея крупнейший польский прозаик я поэт Ярослав Ивашкевич опубликовал в журнале «Иностранная литература» (1975, № 5) свое проникновенное эссе о мастерстве М. А. Шолохова, в котором сказано:

«Всякий раз, когда я возвращаюсь к «Тихому Дону», - а случается это довольно часто, - меня потрясает своеобразие шолоховского мастерства, к которому невозможно привыкнуть и которое неизменно захватывает читателя той чудодейственной, без остатка пленяющей воображение силой, какую мы ощущаем лишь при общении с величайшими творениями искусства...

...Весь этот огромный мир, который показывает нам Шолохов, казалось бы в тесных рамках долины тихого Дона, наполнен таким истинно гуманистическим содержанием, какое редкому художнику удается сконденсировать и выразить».

Комментарии к главе

¹ (Berson Jan Otmar. Kjeml na Bialo. Tom 2. Warszawa, Towarzystwo wydawnicze «Roj», 1936, s. 228.)

² (Nowosci Literackie, N. 16, 1933.)

³ (Wiadomosci Literackie, N. 5, 1934, 4.2.)

⁴ (Robotnik, N. 46 (5668), 1934.)

⁵ (Szolochow Michal. Zorany ugor. Z rosyskiego przelozyla Halina Pilichowska. Warszawa, Towarzystwo wydawnicze «Roj», 1934. Cz. 1, rozdzial I - XX; cz. 2, rozdz. XX - XL.)

⁶ (Szolochow M. Cichy Don. Warszawa, «Roj», 1934. Anotacja wyd. «Roj».)

⁷ (Biblioteka Narodowa. 6.3.1965. N. 1-11-2586/65. Warszawa. Письмо автору.)

⁸ (Szolochow M. Cichy Don. T. 2, wyd. 2. Przel. W. Rogowiez. Warszawa. «Roj», 1935, s. 219.)

⁹ (Заметки из стенгазеты «Коминтерновец» (клуб иностранных рабочих завода Ростсельмаш), 1935, май. РОМК, Шолоховский фонд, ф. 2, оп. 10. сд. хр. 48/4).

¹⁰ (Przeglad Wschodni, N. 2, 1934.)

¹¹ (Wiadomosci Literackie, N. 42, 1934.)

¹² (Kuryer Literacko-Naukowy, N. 23, 1935.)

¹³ (История дипломатии, т. III. M.: ОГИЗ, 1945, с. 412.)

¹⁴ (Przeglad Piowszechny, T. 201. N. III, 1934, s. 484 - 489.)

¹⁵ (Gazeta Polska, N. 69, 1935.)

¹⁶ (Wiadomosci Literackie, N. 50, 1934.)

¹⁷ (Przeglad Piowszechny, T. 203, 1934, s. 339 - 343.)

¹⁸ (Kuryer Literacko-Naukowy, N. 11, 1934.)

¹⁹ (Prosto z Mostu, N. 1, 1935.)

²⁰ (St. Kozlowski. 17.2.1970. Poznan. Письмо автору.)

²¹ (St. Kowalski. 7.1.1970. Czenstochow. Письмо автору.)

²² (J. Urbanska. Tworczosc M. Szolochowa w polskiej krytycc okrcsu micdzy-wojennogo, s. 16 - 17.)

²³ (Wiadomosci Literackie, N. 24, 1933.)

²⁴ (Marusz Mroz. 10.10.1969. Bydgoszcz. Письмо автору.)

²⁵ (Razem, N. 19, 1948.)

²⁶ (Wies, N. 46, 1950.)

²⁷ (Slawia Orientalis, N. 4, 1959.)

²⁸ (Zycie Literackie, N. 23, 1955.)

²⁹ (Encyklopedia Wspolczesna, t. 2, 4959, s. 91.)

³⁰ (Tworczosc, M. 5, 1960, s. 101.)

³¹ (Baranski Z. Cichy Don Michala Szolochowa. Warszawa. Panstwowe Zaklady Wydawnictw Szkolnych, 1965, s. 41, 42, 43, 44, 45.)

³² (Там же, с. 45, 46, 47.)

³³ (Там же, с. 47.)

³⁴ (Там же, с. 48, 49.)

³⁵ (Tribuna Ludu, N. 51, 1958.)

³⁶ (Nowa Kultura, N. 4, 1960, s. 1.)

³⁷ (Nowa Kultura, N. 4, 1960, s. 7.)

³⁸ (Польское обозрение (Варшава), 1965, № 23, с. 16.)

³⁹ (Там же, с. 17.)

⁴⁰ (Там же, с. 18.)

⁴¹ (Лит. газ., 1967, 18. 1.)

⁴² (Przeglad Humanistyczny, N. 11, 1975, s. 4.)

⁴³ (Русская литература (Пушкинский Дом АН СССР, Ленинград), 1976, № 3, с. 211-213.)

⁴⁴ (Slavia Orientalis, N. 4, 1975, s. 416.)

⁴⁵ (Там же, с. 447.)

⁴⁶ (Там же, с. 450.)

⁴⁷ (Русская литература (Пушкинский Дом АН СССР, Ленинград), 1976, № 3, с. 2W.)

⁴⁸ (Przeglad Humanistyczny, N. 11, 1975, s. 22.)

⁴⁹ (Там же, с. 38.)

⁵⁰ (Там же, с. 38.)

⁵¹ (Литературное наследство. Т. 70. М., 1963, с. 695. См. также: «Тихий Дон»: уроки романа. Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1979, с. 118.)

⁵² (Там же, с. 695 или с. 117.)

⁵³ Там же, с. 696, или с. 119.

⁵⁴ (История КПСС. Т. 3, кн. 2-я. М., 1968, с. 301.)

⁵⁵ (Przeglad Humanistyczny, N. 11, .1975, s. 38.)

⁵⁶ (Там же, с. 39.)

⁵⁷ (Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т. 4. М.: Правда, 1980. с. 491.)

⁵⁸ (Там же, с. 491.)

⁵⁹ (Там же, с. 495.)

⁶⁰ (Przeglad Humanistyczny, N. 11, 1975, s. 42.)