IV

В Петербурге Лев Николаевич встречается с Александрой Алексеевной Дьяковой, сестрой своего друга. Еще в юности он был увлечен ею, но до нас не дошло никаких свидетельств об этой любви. Уже три года, как Александра Алексеевна замужем за А. В. Оболенским, но при встрече чувство вновь захватывает Толстого. В дневнике есть об этом несколько упоминаний.

- "Обедал у Дьяковой. Не узнал А. О. (А. А. Оболенская, урожд. Дьякова. Род. в 1831 (1830?) г., ум. 8 декабря 1890 г. в Петербурге. С 7 января 1853 г. замужем за кн. Андр. Вас. Оболенским (1825-1875)), так она переменилась. Я не ожидал ее видеть, поэтому чувство, которое она возбудила во мне, было ужасно сильно. От них ездил к Аксакову (Письмо С. Н. Толстому, 20 ноября 1854 г), слушал 4-й отрывок ("Семейная хроника"). Хорош, но старика захвалили. Вернулся к Д[ьяковым], там танцовали немного, и выехал оттуда с А. Сухотиным (Александр Михайлович Сухотин (1827-1905), участник Крымской кампании), страстно влюбленным человеком. Да и теперь мне ужасно больно вспоминать о том счастье, которое могло быть мое и которое досталось отличному человеку Андрею Оболенскому. Сухотину рассказал свое чувство, он понял его, тем более, что его, кажется, разделяет" (Дневник.22 мая 1856 г).

Е. Ф. Тютчева. Москва. Фотография Л. Бергнера. Конец 1850-х гг.

- "У А. больна дочь. Она сказала А. Сухотину (Сергей Михайлович Сухотин (1818-1886). Был женат на сестре А. А. Оболенской, Марии Алексеевне Дьяковой (ум. 1889)) при мне, что когда она была невестой, не было влюбленных. Мужа ее тут не было. Неужели она хотела сказать мне, что она не была влюблена в него. Потом, прощаясь со мной, она дала мне вдруг руку, иу нее были слезы на глазах от того, что она только что плакала об болезни пиндигашки; но мне было ужасно хорошо. Потом она нечаянно проводила меня до дверей. Положительно, со времен Сонечки (Софья Павловна Колошина (1828-1911(7), дочь декабриста П. И. Колошина. Детская любовь Л. Н. Толстого. Описана в "Детстве" под именем Сонечки Валахиной) у меня не было такого чистого, сильного и хорошего чувства. Я говорю, "хорошего", потому что, несмотря на то, что оно безнадежно, мне отрадно расшевеливать его. Писать ужасно хочется "Юность", кажется, от того, что с этим чувством она пережита" (Дневник.25 мая 1856 г). "Звали к Дьяковым, и я был у них и три часа проговорил с А., то один на один, то с мужем. Я убежден, что она знает мое чувство, и что оно ей приятно. Я был счастлив ужасно" (Дневник.26 мая 1856 г). - "Оболенский заезжал, и я бы мог пробыть еще вечер с А. Кто знает, не было ли бы это к худшему" (Дневник.27 мая 1856 г).

Но Толстого не могла удовлетворить сложная любовь к замужней жещ не, и он прошел мимо нее (Однако он не забыл Оболенскую. И позднее новые встречи опять волновали его. 6 ноября 1857 года Толстой отметил в дневнике: - "А. прелесть. Положительно женщина более всех друг прельщающая меня. Говорил с ней о женитьбе. Зачем я не сказал ей все". Через день (8 ноября): "Отличная". 1 декабря: - "А. держит меня на ниточке, и я благодарен ей за то. Однако но вечера я страстно влюблен в нее, и возвращаюсь домой полон чем-то, счастьем или грустью, - не знаю". В дни увлечения С. А. Берс он записал: "Влюблен как в С[оничку] К[олошину] и в А." (Дневн. авг. 1862 г.)). Лев Николаевич ждет счастья семейной жизни вполне созвучных отношений. "Любовь к женщине он [Левин-Толстой] только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для [него] эт было главным делом жизни, от которого зависело все ее счастие" ("Анна Каренина", I, гл. XXVII).

Окончание военной службы с возвращением к нормальной жизни в мирно! обстановке дает, наконец, возможность осуществить лелеянную с юное мечту. Толстой записывает: "Четыре чувства с необыкновенной силой овлг дели мной: любовь, тоска, раскаяние (однако, приятное), желание жениться" (Дневник.24 мая 1856 г) "С некоторого времени я серьезно думаю о браке, и на всех барышень, коте рых вижу, смотрю невольно с точки зрения брака" (Письмо П. И. Юшковой, январь - февраль 1856 г. (Н. Н. Гусев. Биография, т. II, стр. 278)). - "Решаюсь ехать деревню, поскорей жениться" (Дневник.21 марта 1856 г).

28 мая 1856 года Лев Николаевич выезжает в Ясную Поляну. В деревне возобновляет знакомство с семьей Арсеньевых. Встреча с Валерией Владим! ровной Арсеньевой ставит перед Толстым практически вопрос о женитьбе, часто посещает имение Судаково, Арсеньевы приезжают в Ясную Поляну.; Мысль о Валерии, как о будущей жене, серьезно занимает Льва Николаевича! "Мечты о семейной жизни, о любви к жене не оставляли меня всю мою моле дость, с 15 лет", - писал Толстой в первоначальной редакции "Исповеди". Но только на 28 году мечты эти обещают стать действительностью.

Роман с Арсеньевой - одна из самых любопытных страниц жизни Толстого (Валерия Владимировна Арсеньева родилась 23 февраля 1836 г. в им. Судаково, недалеко Ясной Поляны, 8 января 1858 г. вышла замуж за А. А. Талызина (1820-1894), которого с четырьмя детьми после нескольких лет супружества оставила, выйдя вторично за Н. Н. Волкова. Скончалась 24 января ст. ст. 1909 г. в Базеле, где и погребена). В завязке его нет никаких элементов стихийности. Лев Николаевич ставщ перед собой неотложную задачу - женитьбу - и объектом выбирает. Арсеньеву. - "Шлялись с Дьяковым (Дмитрий Алексеевич Дьяков (1823-1891), друг молодости Л. Н-ча). Много советовал мне дельного о( устройстве флигеля, а, главное, советовал жениться на В[алерии]. Слушая его, мне кажется, тоже, что это лучшее, что я могу сделать" (Дневник.15 июня 1856 г).

После такого решения Толстой в течение трех с половиной месяцев изучает девушку, а свои впечатления и сомнения заносит в дневник. Приводим здесь в последовательности и без комментария выдержки из дневника за это] время.

"16 июня. - В[алерия] мила.

18 июня. - В. болтала про наряды и коронацию. Фривольность есть у нее, кажется, не преходящая, но постоянная страсть.

21 июня. - Я с ней мало говорил, тем более, она на меня подействовала.

26 июня. - В. в белом платье. Очень мила. Провел один из самых приятных дней в жизни. Люблю ли я ее серьезно? И может ли она любить долго? Вот два вопроса, которые я желал бы и не умею решить себе.

28 июня. В. ужасно дурно воспитана, невежественна, ежели не глупа.

30 июня. В. славная девочка, но решительно мне не нравится. А ежели этак часто видеться, как-раз женишься.

1 июля. - Провел весь день с В. Она была в белом платье с открытыми пуками которые у ней нехороши. Это меня расстроило. Я стал щипать ее морально и до того жестоко, что она улыбалась недокончено. В улыбке слезы. Потом она играла. Мне было хорошо, но она уже была расстроена. Все это я узнаю.

2 июля. - Опять в гадком, франтовском капоте... Я сделал ей серьезно больно вчера, но она откровенно высказалась, и после маленькой грусти, которую я испытал, все прошло... Очень мила.

10 июля. - В. очень мила, и наши отношения легки и приятны.

12 июля. - В. была лучше, чем когда-нибудь, но фривольность и отсутствие внимания ко всему серьезному - ужасающие. Я боюсь, это такой характер, который даже детей не может любить. Провел день, однако, очень приятно.

25 июля. - В первый раз застал ее без-платьев, как говорит Сережа. Она в десять раз лучше, главное, естественна... Кажется, она деятельно-любящая натура. Провел вечер счастливо.

28 июля. - Странно, что В. начинает мне нравиться как женщина, тогда как прежде, как женщина именно, она была мне отвратительна.

30 июля. - В. совсем в неглиже. Не понравилась очень.

31 июля. - В., кажется, просто глупа.

1 августа. - В. была в конфузном состоянии духа и жестоко аффектирована и глупа.

10 августа. - Мы с В. говорили о женитьбе, она не глупа и необыкновенно добра.

12 августа. - Она была необыкновенно проста, и мила. Желал бы я знать, вл[юблен] ли, или н[ет].

16 августа. - Все эти дни больше и больше подумываю о Валериньке. 4 сентября. - О В. думаю очень приятно. 24 сентября. - В. мне противна.

26 сентября. - Мила, но ограничена и фютильна невозможно.

28 сентября. - Нравилась мне вечером.

29 сентября. - В. неспособна ни к практической, ни к умственной жизни... В первый раз я испытал к ней что-то вроде чувства.

1 октября. - Ничего не делал, но, слава Богу, меньше думал о В. Я не влюблен, но эта связь будет навсегда играть большую роль в моей жизни. А что, ежели я не знал еще любви, тогда, судя по тому маленькому началу, которое я чувствую теперь, я испытаю с ужасной силой. Не дай Бог, чтоб это было к В. Она страшно пуста, без правил и холодна как лед.

8 октября. - Не могу не колоть В. Это уж привычка, но не чувство. Она только для меня неприятное воспоминание.

19 октября. - Я решительно не имею к ней никакого [чувства].

24 октября. - В. была прелестна, я почти влюблен в нее.

25 октября. - Говорил с ней. Очень хорошо. Чувствовал даже слезливое расположение духа.

27 октября. - Не слишком мне нравилась, но она милая, милая девушка, честна и откровенна.

28 октября. - Она была для меня в какой-то ужасной прическе и порфире. Мне было больно, стыдно, и день провел грустно, беседа не шла. Однако я совершенно невольно сделался что-то вроде жениха. Это меня злит.

31 октября. - Она не хороша. Невольность моя злит меня больше и больше. Поехал на бал, и опять была очень мила... Они меня проводили, я был почти вл[юблен]".

Чтобы разобраться в своем отношении к Арсеньевой, посмотреть со стороны на создавшееся положение и спокойно обдумать его, Толстой покидает Валерию и уезжает в Петербург. Отсюда он пишет ей пространные письма, рисует их будущую жизнь, излагает свой взгляд на значение брака, дает советы о поведении, словом, подготовляет ее к новой, совместной жизни. Но за это время для него становится очевидной полная невозможность этого брака. Переписка их после объяснений прерывается, и Лев Николаевич, не возвращаясь в Ясную Поляну, уезжает за границу.

Можно выставить много причин неудачи первой попытки женитьбы Толстого. Несомненно, он и Арсеньева были люди с совершенно различным отношением к жизни. Валерия Владимировна - провинциальная девушка, увлекавшаяся блеском света, флигель-адъютантами и коронацией, тогда как перед Толстым стояли неразрешенные вопросы совести, его преследовала ответственность перед жизнью. И возможно, что отсутствие согласия в главном - в стремлении к добру - послужило основанием разрыва. Но эти основания, вернее, заключаются не в различии взглядов и интересов, а в полном отсутствии живой любви со стороны Толстого.

Встреча произошла в то время, когда внешняя жизнь изменилась, и на очередь встал практически вопрос о браке. В своем воображении Лев Николаевич давно уже составил идеальный образ будущей жены ("Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была его мать" ("Анна Каренина", I, гл. XXVII)) и, решаясь жениться на Арсеньевой, он начинает воспитывать ее, пытается создать воплощение идеала. В письмах он дает ей самые подробные советы, определяет каждый ее шаг.

- "Занятия ваши радуют меня, но мало, ей-Богу, мало, вечера пропадают, принуждайте себя............. Точки означают разные нежные имена, которые я даю вам мысленно, умоляя вас больше работать" (Письмо В. В. Арсеньевой, 17 ноября 1856 г). - "Вечера, пожалуйста, не теряйте. Возьмите на себя. Не столько для того, что вам полезны будут вечерние занятия, сколько для того, чтобы приучить себя преодолевать дурные наклонности и лень... Ваш главный недостаток, это слабость характера, и от него происходят все другие мелкие недостатки. Вырабатывайте силу воли. Возьмите на себя и воюйте упорно с своими дурными привычками... Ради Бога, гуляйте и не сидите вечером долго, берегите свое здоровье" (Письмо ей же, 19 ноября 1856 г).

Елизавета Берс. Москва. Фотография Мебиуса. Начало 1860-х гг.

Всякая непосредственность близких отношений Толстым строго изгоняется, и порывы любящего сердца он стремится заменить благонамеренными отношениями.

"Ваш фаворит, глупый человек, во все время дороги совершенно вышел из повиновения, рассуждал такой вздор и делал такие нелепые, хотя и милые планы, что я начинал бояться его. Он дошел до того, что хотел ехать назад с тем, чтобы вернуться в Судаково, наговорить вам глупостей и никогда больше не расставаться с вами. К счастью, я давно привык презирать его рассу-жденья и не обращать на него никакого внимания... Глупый человек говорил, что глупо рисковать будущим, искушать себя и терять хоть минуту счастия. "Ведь ты счастлив, когда ты с ней, смотришь на нее, слушаешь, говоришь? - говорил глупый человек, - так зачем же ты лишаешь себя этого счастия, может, тебе только день, только час впереди; может быть, ты так устроен, что ты не можешь любить долго, а все-таки это самая сильная любовь, которую ты в состоянии испытывать, ежели бы ты только свободно предался ей. Потом, не гадко ли с твоей стороны отвечать таким холодным, рассудительным чувством на ее чистую, преданную любовь". - Все это говорил глупый человек, но хороший человек, хотя и растерялся немного сначала, на все это отвечал вот как: "Во-первых, ты врешь, что я с ней счастлив; правда, я испытываю наслаждение слушать ее, смотреть ей в глаза, но это не счастье и даже не хорошее наслаждение... Потом, часто даже мне тяжело бывает с ней, а главное, что я нисколько не теряю счастия, как ты говоришь, я теперь счастлив ею, хотя не вижу ее. Насчет того, что ты называешь моим холодным чувством, я скажу тебе, что оно в 1.000 раз сильнее и лучше твоего, хотя я и удерживаю его. Ты любишь ее для своего счастия, а я люблю ее для ее счастья"... Я уже люблю в вас вашу красоту, но я начинаю только любить в вас то, что вечно и всегда драгоценно - ваше сердце, вашу душу. Красоту можно узнать и полюбить в час и разлюбить так же скоро, но душу надо узнать. Доверьте, ничто в мире не дается без труда - даже любовь, самое прекрасное и естественное чувство" (Письмо В. В. Арсеньевой, 2 ноября 1856 г).

В другом месте Лев Николаевич пишет: "Вы говорите, что за письмо от меня готовы жертвовать всем. Избави Бог, чтобы вы так думали, да и говорить не надо. В числе этого всего есть добродетель, которой нельзя жертвовать не только для такой дряни, как я, но ни для чего на свете. Подумайте об этом. Без уважения, выше всего, к добру нельзя прожить хорошо на свете... работайте над собой, крепитесь, мужайтесь, учитесь и любите меня все так же, только немножко поспокойнее" (Письмо ей же, 19 ноября 1856 г). - "Помогай вам Бог, мой голубчик, идите вперед, любите, любите не одного меня, а весь мир Божий, людей, природу, музыку, поэзию и все, что в нем есть прелестного, и развивайтесь умом, чтобы уметь понимать вещи, которые достойны любви на свете. Любовь - главное назначение и счастие на свете" (Письмо В. В. Арсеньевой, 23 ноября 1856 г). Она не в том, чтобы у пупунчика целовать руки (даже мерзко выговорить), а в том, чтоб друг другу открывать душу, поверять свои мысли по мыслям другого, вместе думать, вместе чувствовать" (Письмо ей же, 7 декабря 1856 г). - Вы гневаетесь, что я только умею читать нотации... Это все мысли и чувства самые дорогие для меня, которые я пишу чуть не с слезами на глазах (верьте этому), а для вас это нотации и скука... Смотря по развитию, человек и выражает любовь. Оленькин жених выражал ей любовь, говоря о том, как они будут целоваться, вы выражаете любовь, говоря о высокой любви; но меня хоть убейте, я не могу говорить об этих вздорах" (Письмо ей же, 12 декабря 1856 г).

Та же особенность увлечения Толстого - его "программность" - помогает ему заранее определить их будущие отношения. - "Я не в состоянии дать вам того же чувства, которое ваша хорошая натура готова дать мне" (Письмо ей же, 14 января 1857 г). - "Нам надо помириться вот с чем: мне - с тем, что большая часть моих умственных, главных в моей жизни интересов останутся чужды для вас, несмотря на всю вашу любовь, вам - надо помириться с мыслью, что той полноты чувства, которое вы будете давать мне, вы никогда не найдете во мне... Одно, что может прочно соединить нас, это истинная любовь к добру, до которой я дошел умом, а вы дойдете сердцем" (Письмо ей же, 19 ноября 1856 г).

Однако правдивая натура Толстого не позволила ему долго обманыват себя. Вскоре он понял, что не было любви, что он "увлекся нехорошим жел нием внушить любовь" (Письмо Т. А. Ергольской, 17 апреля 1857 г. (перев. с франц)).

- "Я бы желал и очень желал мочь сказать, что я влюблен или прост люблю ее, но этого нет" (Письмо ей же, 5 декабря 1856 г. (перев. с франц.)). "Я мог делать опыты с собой, не увлекая вас", - писал Лев Николаевич Арсеньевой из Парижа, - но в этом я отдал дань свое неопытности и каюсь в этом, прошу у вас прощенья, и это мучает меня; но н только бесчестного, но даже в скрытности меня упрекать не следует" (Письмо В. В. Арсеньевой, 20 февраля 1857 г).

Толстому было не легко расстаться со своей мечтой. Все силы, все упова ния он возлагал на любовь к женщине - своей помощнице ("Я воображаю ее в виде маленького провиденья для крестьян, как она в каком-нибудь попелиновом платье с своей черной головкой будет ходить к ним (крестьянам) в избы и каждый день ворочаться с сознанием, что она сделала доброе дело, и просыпаться ночью с довольством собой и желанием, чтобы поскорее рассвело, чтобы опять жить и делать добро" (из письма к Арсеньевой, 19 нояб. 1856 г.). Сравн. "Утро помещика", гл. XVIII. См. выше стр. 19), на полную, счастливую семейную жизнь. - "Ежели я не найду совершенного счастья, то я погублю все, свой талант, свое сердце, сопьюсь, картежником сделаюсь, красть буду, ежели не достанет духу зарезаться", - писал Лев Николаевич одном из писем к Арсеньевой (28 ноября 1856 г). Но любви нет, "поправить дело невозможно, теперь ничто не может возобновить этого" (Письмо Ергольской, 17 апреля 1857 г. В первый год замужества С. А. Толстая записала в дневнике: "Перечитывала его письма к В. А. Еще молодо было, любил не ее, а любовь и жизнь семейную. А как хорошо узнаю я его везде, его правила, его чудное стремление ко всему, что хорошо, что добро. Ужасно он милый человек. И, прочтя его письма, я как-то не ревновала, точно это был не он и никак не В., а женщина, которую он должен был любить, скорее я, чем В. Перенеслась я в их мир. Она хорошенькая, пустая в сущности, и милая только молодостью, конечно, в нравственном смысле, а он все тот же, как и. теперь, без любви к В., а с любовью к любви и добру. Ясно стало мне и Судаково... и фортепиано, сонаты, хорошенькая, черненькая головка, доверчивая и не злая. Потом молодость... природе, деревенское уединение. Все понятно и не грустно, потом читала я его планы на семейную жизнь. Бедный, он еще слишком молод был и не понимал, что если прежде сочинишь счастье, то после хватишься, что не так его понимал и ожидал. А милые, отличные мечты". (10 апреля 1863 г.) Роман с Арсеньевой нашел отражение в повести Толстого "Семейное счастье". Об этом см. в биографиях (Бирюков, т. I, гл. XVI; Гусев, т. I, гл. XIII), а также в статье П. С. Попова. Роман Л. Н. Толстого с В. В. Арсеньевой и повесть "Семейное счастье" ("Огонек", 1928, № 7)).

Оборвавшиеся отношения с Арсеньевой возвращают Льва Николаевича в круг прежних соблазнов. Но они не оставляли его и в то время, когда он мечтал о счастливой семейной жизни с понравившейся ему девушкой.

Из Севастополя Толстой вернулся полный чувственных вожделений. "Это уже не темперамент, а привычка разврата" (Дневник.21 апреля 1856 г), - записал он по приезде. - "Похоть ужасная, доходящая до физической болезни" (Дневник.6 июня 1856 г). - "Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту. Ничто мне так не; мешает работать. Поэтому решился, где бы то и как бы то ни было, завести на эти два месяца любовницу" (Дневник.5 июня 1856 г). - "Очень хорошенькая крестьянка, весьма приятной красоты. Я невыносимо гадок этим бессильным поползновением к пороку. Лучше бы был самый порок" (Дневник.8 июня 1856 г).

А в тот самый день, когда он разговаривал с Дьяковым об устройстве флигеля и о возможности женитьбы на Арсеньевой, вечер провел он в Судакове, "был в духе", а потом "приехал домой и послал к С[олдатке?]. С. не пришла" (Дневник.15 июня 1856 г). И затем в течение месяцев, когда Толстой почти ежедневно виделся с Арсеньевой увлекался ею и строил планы новой жизни, чистой и радостной иногда в пневнике он записывал: "Пробыл целый день один дома, и вечером б[ыла] С. Отвратительно" (Дневник.18 июня 1856 г). - "Вечером была С. Наверно, последний раз" (Дневник.25 июня 1856 г). - "Ездил со сладострастными] целями верхом, - безуспешно" (Дневник.26 июля 1856 г). - "Наткнулся на хорошенькую бабу и сконфузился" (Дневник. 15 августа 1856 г).

Это обстоятельство еще раз убеждает, что в романе с Арсеньевой не было всепоглощающей силы влечения, которая уничтожает примитивное сладострастие и требование инстинкта представляет в виде поэтического влечения к избранному объекту.

Толстой не любил, но искал любви и не нашел ее.