Глава вторая. Романтический период творчества Пушкина (1820-1824)

Хотя противники Пушкина и нового направления в русской поэзии обвиняли автора "Руслана и Людмилы" в романтизме, да еще германской ориентации, романтизма в первой поэме Пушкина, по словам Белинского, "нет ни признака". Романтизм Пушкина вырастал из его отношения к современной русской действительности. А это отношение целиком определялось характером освободительного движения дворянских революционеров и их идеологии. Поэт оказался окруженным самыми ревностными романтиками, задававшими тон в обществе, соединявшими в себе высокий патриотический дух с революционной мечтой о новой России.

В то время, когда завершалась работа над "Русланом и Людмилой", в русском обществе и его передовом отряде происходили глубокие изменения: тайные общества настраивались на переход от революционной мечты к революционному действию. Ячейки Союза Благоденствия, который рассчитывал на длительную подготовку общественного мнения к важным социально-политическим преобразованиям, были распущены. Лучшие люди этой организации составили Северное и Южное тайные общества, занявшиеся подготовкой революционного выступления против царизма и крепостничества.

Сосланный на юг Пушкин попал в накаленную атмосферу революционной политической романтики. В Кишиневе возникли дружеские отношения с В. Ф. Раевским, с генералом М. Орловым и его офицерами-единомышленниками. Произошел ряд встреч с вождем Южного общества П. И. Пестелем. Встречи в Каменке у В. Л. Давыдова наводили поэта на мысль о существовании революционного заговора. Ожидания великих событий и великих перемен подогревались революционными потрясениями в Европе, в Италии, Греции, Испании.

Оттуда, из Европы, из борющейся Греции, широкими волнами наплывало неодолимое влияние могучей и своевольной, как океан, романтической поэзии Байрона. С ним душевно сроднились самые горячие и самые поэтические представители освободительного движения. Близко к сердцу принял мятежную музу и Пушкин. Обстоятельства его личной жизни - политическое гонение, сплетни и доносы, допросы и зловещие угрозы, ссылка, необычайные кавказские впечатления - давали материал для творчества в революционно-романтическом духе. Наконец, крепнущая и развивающаяся идеология поэта, пропитанная так же, как и идеология декабристов, политической романтикой эпохи, влекла к романтизму. Он становится одним из самых ярких и талантливых поэтов среди целой плеяды революционно-романтических писателей (В. Ф. Раевский, В. Кюхельбекер, К. Рылеев, А. Бестужев и многие другие). Его романтическая звезда загорается поистине "пленительным" светом, и вскоре вокруг нее образуется созвездие спутников: Баратынский, Языков, Вяземский, Дельвиг.

Романтические ("южные") поэмы Пушкина

Романтическое настроение Пушкина сказалось уже в первом написанном в ссылке стихотворении - "Погасло дневное светило". Оно написано ночью на корабле, когда Пушкин переплывал по Черному морю из Феодосии в Гурзуф (с 18 на 19 августа 1820 года). Это типичная романтическая элегия. Корабль несется в ночь, шумит, не умолкая, грозная стихия, и думы поэта, как волны, в широком, размашистом ритме одна за другой печалью и скорбью омывают возвышенную душу. Волненье дум, приливы грустных воспоминаний как бы повторяют прилив и отлив волн и обращение к морю: "Волнуйся подо мной, угрюмый океан", обрамляющее элегию, звучит как обращение к стихии, родной гонимому поэту. Сосредоточенное внимание на своих сердечных переживаниях, разочарование во всем, что прежде очаровывало, неясность грядущего, сближение душевных волнений с движением такой стихии, как океан (море - недостаточно), общий тон грусти, наконец, стремление из пределов "туманной родины" в незнаемые, "волшебные края" - это и есть выражение романтических настроений в лирическом произведении, настолько полное, что самому Пушкину пришлось впоследствии написать под названием "Элегия" слова: "Подражание Байрону", хотя она написана независимо от великого английского поэта.

"Кавказский пленник" (1820-1821)

В конце августа 1820 года, в Гурзуфе, Пушкин начал писать первую свою романтическую поэму. В исходе февраля l821 года она была завершена и затем 15 мая написан эпилог к ней. Издателем "Кавказского пленника" был опять-таки Н. И. Гнедич. В Петербурге поэма появилась в свет в августе 1822 года. В ней впервые в русской литературе создан образ романтического героя, и романтические настроения оказались объективированными, превратились в факт русской жизни, доступный исследованию, а "тайный глас души" поэта отозвался во всех молодых сердцах современников.

Пушкин ставил своей задачей создать характер, в котором отразились бы важнейшие черты молодого поколения первой четверти XIX века: разлад с жизнью, искание более высокого идеала существования, чем высоко ценимые в прошлом веке эпикурейские наслаждения. Эту болезнь молодежи своего времени он определил в словах: "преждевременная старость души", а в старости, как известно, ищут не наслаждений, а высокого смысла человеческого бытия. Если бы под "старостью" души понималась ее дряхлость, не было бы смысла ни в создании поэмы, ни в признании ее великого творца: "Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения"^*. Имелось, следовательно, в виду отразить характер современной молодежи на основе личных качеств и переживаний поэта. В характере Пленника отражен трудный и неизбежный перелом от беспечной юности к зрелой поре жизни, когда человеку, помимо жизни в чувстве, хочется жить в мысли и в деянии. Но этот перелом совершается в Пленнике в условиях определенной социальной среды, и поэтому имеет не одно психологическое, но еще и социальное значение. В чем же сущность происшедшего Перелома? В том, что Пленник на своем опыте познал "людей и свет". Его доверчивое сердце оскорблено, мечты разлетелись, как дым. Весь уклад жизни, которую он вел (а это была светская жизнь: не раз он "на поединках твердый, хладный" встречал "гибельный свинец"), стала для него "давно презренной суетой". Вероятно, из-за этого разлада с жизнью на него обрушилось "грозное страданье".

^* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 49.)

Отвергнув призрак жизни, которую он считал некогда за подлинную жизнь, Пленник отдался одному всепоглощающему стремлению - к свободе.

 Свобода! он одной тебя 
 Еще искал в пустынном мире. 
 Страстями чувства истребя, 
 Охолодев к мечтам и к лире, 
 С волненьем песни он внимал, 
 Одушевленные тобою, 
 И с верой, пламенной мольбою 
 Твой гордый идол обнимал. 

Итак, разлад с обществом и разрыв с ним происходит у пушкинского героя на основе идеала свободы. Это романтический герой, но совершенно иного типа, чем тот, который создан был поэзией Жуковского, Батюшкова, Козлова. Пленник - первый образ романтика, отвечающий настроениям революционной дворянской молодежи, декабристов. Романтизм Пленника в том, что он, порвав со своим обществом, "в край далекий полетел с веселым призраком свободы", он думал найти страну с приготовленной уже свободой. И попал - в рабство, "в ужасный край". Ставши пленником, герой Пушкина является перед читателем гордой, одинокой, великой личностью, подстать дикому величию Кавказских гор. В нем есть сродство с мощными природными явлениями, и вой бурь отзывается в его душе непонятной радостью. Что касается "старости" души (в отношении к Черкешенке), то она представляет собой лишь форму всепоглощающей верности ранее пережитому большому чувству. Своим глубоким чувством, своей всевластной верностью в любви, в неразделенной любви - муке Пленник противостоит среде, его вскормившей, где нет ненарушаемых человеческих привязанностей.

Высоко подняв своего героя над "светом", над людьми цивилизованного дворянского общества, Пушкин заставил и диких горцев дивиться необыкновенным качествам характера Пленника. Они гордятся "своей добычей". Такая личность не могла не импонировать всем, кто бросал вызов дворянскому обществу и готовился на битву за новую Россию и нового человека. Поэтому виднейшие люди декабризма навсегда остались поклонниками Пленника и ставили его гораздо выше Онегина.

Подстать Пленнику пушкинская Черкешенка. Она бунтует против вековечных традиций горцев. Ее по этим обычаям хотят продать за немилого; но Черкешенка решает свою судьбу по-своему:

 ...Умолю отца и брата,
 Не то - найду кинжал иль яд. 

Ее любовь к русскому - также вызов нравам и понятиям горцев. В этой любви Черкешенки к Пленнику в романтической форме Пушкиным угаданы исторические перспективы развития народов Кавказа, сливающиеся с перспективами исторического прогресса России. И что замечательно: горцам и Пленнику взаимно нравится друг в друге как раз то, что было живым противоречием старой России - дух вольности и гордой независимости.

Пушкин открыл русскому обществу неведомый край, необыкновенные человеческие характеры, обычаи и нравы и сделал это со всем присущим ему гуманистическим чувством. Грибоедов жизнью своей и делом, Пушкин творчеством много сделали для сближения России и Кавказа. С "Кавказского Пленника" начинается увлечение русской литературы этими людьми, их поэзией и преданиями.

В своем отзыве о поэме Н. М. Карамзин назвал ее автора "либералом", у которого "нет устройства и мира в душе, а в голове ни малейшего благоразумия"^*. Умный консерватор хорошо чувствовал, где пахнет мятежным духом и свободой. Из всех литераторов, отозвавшихся на появление в свет "Кавказского пленника", ближе всех к пониманию его идейной сути подошел друг Пушкина П. А. Вяземский. Но он увидел только отражение противоречия между избытком внутренних сил и "благоразумием" внешней жизни, которое приводит человека в "волнение без цели", охлаждает и делает равнодушным. Это не столько характеристика Пленника, сколько Чайльд-Гарольда. Пушкин остался доволен статьей Вяземского, очевидно, больше всего потому, что Вяземский, как сказано поэтом, "первый возвысил голос" за романтизм, противопоставил его классицизму и всем старым литературным понятиям. Без этого, по мнению Пушкина, "французская болезнь умертвила б нашу отроческую словесность"^**. Следовательно, статья Вяземского положительно оценена автором поэмы за ее воинственную защиту романтического направления в русской литературе.

^* (Б.Томашевский. Пушкин, кн. 1, М.- Л., Изд-во АН СССР, 1956, стр. 424)

^** (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 55.)

Другие критики хвалили, но не понимали самого важного в поэме - ни ее освободительного духа, ни ее метода (П. А. Плетнев, А. Ф. Воейков, М. П. Погодин). Даже три года спустя после опубликования поэмы "Вестник Европы", твердолобый поклонник литературной рутины, отвергал ее с позиций классицизма, заявляя, что "истинный литератор не решится издать в свет сочинения, из которого ничего больше не узнаете, кроме того, что некто был взят в плен; что какая-то молодая девушка влюбилась в пленника… освободила его и сама утопилась.- Стихи, которые с таким жаром называют музыкою, для потомства и даже для современников не значат почти ничего..."^*. Последнее замечание - прямой выпад против А. Бестужева, писавшего в статье "Взгляд на старую и новую словесность в России": "Мысли Пушкина остры, смелы, огнисты; язык светел и правилен. Не говорю уже о благозвучии стихов - это музыка". Всей сутью своей статья в "Вестнике Европы" (на нее Пушкин ответил эпиграммой "Жив, жив курилка") отрицает романтический метод творчества, впервые с такой силой вдохновения и мастерства проявившийся в "Кавказском пленнике".

^* (Б. Томашевский. Пушкин, Кн. 1, М.- Л., Изд-во АН СССР, 1956, стр. 425.)

Действительно, герой поэмы - некто, человек без имени, без фамилии, как без имени и героиня поэмы. Так никогда еще не бывало в поэмах. Поэт ничего не говорит, где, как и при каких условиях сформировался его герой. Он будто бы прожектором из темноты выхвачен на какой-то миг, все прошлое и все, что лежит за пределами его бегства из плена, покрыто непроницаемой тьмой. Пленение и любовь Черкешенки к нему, ставшая для него спасением,- вот и все, что автор сказал о герое. Все остальное - скрыто навсегда от читателя. Необыкновенная личность, окруженная атмосферой загадочности,- это и есть принцип романтического изображения человека. Разрыв с обществом и бегство от него в природу - неизбежное качество такого человека. Яркие краски, исключительная обстановкаа, в которой разыгрывается самый важный эпизод жизни героя,- вот композиция романтической поэмы. Возвышенный язык, бурный лиризм, стремление выразить глубины человеческого духа, необычайная словесная ткань ("обнял грозное страданье", "седой поток", "влажная прохлада", "жизни молодой давно утратил сладострастье" и т. п.), слияние дум и настроения автора с думами и настроениями героя, отсюда исключительно большая роль несобственно прямой речи - таковы некоторые отличительные черты стиля. Все вместе действовало на воображение читателя с громадной силой и влекло сердца молодежи, отпугивая своей новизной людей привычки и "позорного благоразумия".

Поэма "Кавказский пленник" - новая глава в истории русской литературы и по характеру идей и образов, и по компановке всех элементов формы, и по языку, и по стиху. Пушкин идет на творческое соревнование с самым признанным представителем романтизма немецкого типа, с первым поэтом времени, Жуковским, показывая, как уже далеко ушла русская поэзия вместе с новым направлением в романтизме, с направлением, черпающим вдохновение в современной реальной действительности, а не в химерах воображения и мечты. К своим картинам Кавказа поэт сделал параллельные выписки (в примечании) из Державина и Жуковского, и стала очевидной "дистанция огромного размера", которая отделяет пушкинский стих, способный рисовать объективный мир, от стиха, передающего субъективные переживания и впечатления. Вот два отрывкам

Пушкин

 Вперял он любопытный взор
 На отдаленные громады
 Седых, румяных, синих гор.
 Великолепные картины!
 Престолы вечные снегов,
 Очам казались их вершины
 Недвижной цепью облаков,
 И в их кругу колосс двуглавый,
 В венце блистая ледяном,
 Эльбрус огромный, величавый,
 Белел на небе голубом. 

Жуковский

 И вдалеке перед тобой, 
 Одеты голубым туманом, 
 Гора вздымалась над горой 
 И в сонме их гигант седой 
 Как туча, Эльборус двуглавый. 
 Ужасною и величавой 
 Там все блистает красотой 
 Утесов мшистые громады, 
 Бегущи с ревом водопады 
 Во мрак пучин с гранитных скал... 

Пушкин назвал стихи Жуковского "прелестными". И они в самом деле сильные, звучные и до пушкинских могли расцениваться как первоклассные. Но чего они стоят по сравнению со стихами Пушкина! Жуковский перечисляет приметы "ужасной и величавой" красоты, Пушкин рисует реальную красоту Кавказа. "Одеты голубым туманом", горы Жуковского плохо видны на голубом небе. У Пушкина Эльбрус, сверкающий ледяным венцом, ослепительно ярок на фоне голубого неба. "Сонм" гор у Жуковского ничего не говорит нашему восприятию. Горы, кажущиеся "недвижной цепью облаков" - реалистический образ, выразивший впечатление, которое и до Пушкина и столетие после Пушкина переживает каждый, кому впервые доводится увидеть издали вершину Кавказского хребта. У Жуковского довольно беден язык красок: голубой, как туча (сгущенная голубизна) и седой. Реальная картина обеднена. У Пушкина: седой, румяный, синий цвет гор, голубой - неба и белый - Эльбруса.

Жуковский по старой традиции, вгоняя слова в стихотворную строчку, ломает их по праву на "пиитическую вольность", и получается уродливое - Эльборус, бегущи. У Пушкина слова в их естественном виде легко ложатся в стих, нелепые традиции решительно отброшены. Жуковский стремится навеять чувство ужаса, Пушкин возбуждает восторг перед необыкновенно разнообразной, величественной и вместе прекрасной картиной. И поэтому он, в отличие от Жуковского, показ красоты смело и непринужденно сочетает с эмоциональной оценкой ее: "Великолепные картины!". Эмоция поэта заражает, к тому ж она еще и передает душевное богатство героя, Пленника, так что данное ему поэтом определение "друг природы" здесь вполне оправдывается. Еще разительнее превосходство стиха Пушкина со стороны гармонии. Для него немыслимо: "во мрак пучин с гранитных скал".

Поэмой "Кавказский пленник" открылась история революционно-романтического направления в нашей литературе, запальчивая полемика между "романтиками" и "классиками" и история жанра романтической поэмы. Пушкин открыл романтизм, который всеми своими корнями уходит в современность, в ее тревожные проблемы. Вяземский правильно писал о пушкинском Пленнике: "Подобные лица часто встречаются взору наблюдателя в нынешнем положении общества". Однако самого Пушкина образ Пленника не удовлетворял, и недоволен он был этим образом именно в качестве "героя времени". В этом противоречии заключался источник дальнейшего творческого развития.

Новая романтическая поэма "Бахчисарайский фонтан" (1821- 1823), навеянная крымскими впечатлениями, утвердила поэтику этого жанра, раскрыла новые свойства и стороны пушкинского гуманизма (облагораживающее влияние любви на дикую натуру человека) и явилась опытом, на котором Пушкин проверил драматургические способности своего таланта. И он был доволен тем, что "сцена Заремы с Марией имеет драматическое достоинство". Важно было и то, что поэт испробовал свои силы в создании разнообразных женских характеров. Непревзойденно, с реалистической точностью наблюдений и увлекательной силой романтического* вдохновения написаны крымские картины.

И тем еще замечательна поэма "Бахчисарайский фонтан", что в ней слышится голос живого поэта, тоскующего в изгнании по своей любимой, голос поэта, сердце которого открыто и впечатлениям отшумевшей жизни исторического прошлого, и впечатлениям земной красоты женщины, и мятежным снам великого неизменного чувства, и вечному волшебству сменяющихся в живом движении форм и красок природы:

 Волшебный край! очей отрада!
 Все живо там: холмы, леса,
 Янтарь и яхонт винограда,
 Долин приютная краса,
 И струй и тополей прохлада...
 Все чувство путника манит,
 Когда, в час утра безмятежный,
 В горах, дорогою прибрежной
 Привычный конь его бежит,
 И зеленеющая влага
 Пред ним и блещет и шумит
 Вокруг утесов Аю-дага... 

Поэма вышла в Москве в 1824 году с оригинальным предисловием П. А. Вяземского под заглавием: "Вместо предисловия к Бахчисарайскому фонтану, разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова". Диалог между издателем и классиком состоит в противопоставлении норм классицизма понятиям романтиков об искусстве, при этом диалог ведется так, что романтическое понимание искусства торжествует во всех отношениях. С тонким остроумием "издатель" представил людей, "кои, подобно вампирам, роются в гробах, гложут и жуют мертвых, не забывая при том кусать и живых..." Вяземский стоял за живое, развивающееся искусство и его самого талантливого творца - Пушкина.

Пушкин упрекал Вяземского за то, что он преувеличивает значение "классиков" в русской литературе. "Где же враги романтической поэзии? Где столпы классические?" - спрашивал поэт. В Европе борьба между классиками и романтиками была фактом. В России мнения "классиков" выражали журналы "Вестник Европы" и "Благонамеренный", но с их взглядами, как полагал Пушкин, не стоило и считаться. Впрочем, "Бахчисарайский фонтан" уже почти все хвалили, и спор, затеянный Вяземским в "Дамском журнале" П. И. Шаликова с М. А. Дмитриевым, выступавшим в "Вестнике Европы", оказался совершенно бесплодным. Отныне даже "классики", ругая романтизм, хвалили Пушкина: так велико было его признание в обществе!

Между двумя романтическими поэмами Пушкина лежит полоса творческих исканий, замыслов и начинаний: составлялся план сказочной поэмы о Бове, делались наброски, разрабатывался план исторической поэмы о Мстиславе Удалом, с участием былинных богатырей. Сохранился краткий план поэмы о героях греческого восстания, об Александре Ипсиланти, о гетеристах. В апреле 1822 года завершена была работа над поэмой "Братья разбойники". А 13 июня следующего года поэт писал Вяземскому: "Разбойников я сжег..." Поэма связана с движением протеста и возмущения в народных массах России. И для раскрытия такой темы Пушкину понадобилось серьезно изменить свой "слог": он пропитал поэтическую ткань произведения народно-песенными мотивами, отрицательными сравнениями, характерными для устной поэзии постоянными эпитетами. Сам Пушкин считал, что эта поэма со стороны слога такое достижение, что он "ничего лучшего не написал". Современники заметили и оценили стремление Пушкина реформировать поэтическую речь, опираясь на источники устно-поэтического творчества русского народа. Уцелевший отрывок из "Братьев разбойников" опубликовали A. Бестужев и К. Рылеев в своем альманахе "Полярная звезда" на 1825 г.

Одновременно с поэмой о разбойниках Пушкин разрабатывал план и писал поэму и трагедию о Вадиме. Близкие отношения с B. Ф. Раевским вызвали интерес к этой теме и освещение ее не с конкретно-исторической, а с злободневно-политической точки зрения. Образ Вадима получал черты, свойственные дворянским революционерам, а обстановка мятежа, поднятого Вадимом против Рюрика, списывалась с предгрозовой обстановки, сложившейся в России к 1821 году:

 Вражду к правительству я зрел на каждой встрече
 Уныние везде, торговли глас утих,
 Встревожены умы, таится пламя в них.
 Младые граждане кипят и негодуют... 

В творческих замыслах Пушкина многое связано с проблемой народных движений, с битвами за национальную и гражданскую свободу, с трактовкой исторического прошлого в духе революционного романтизма В. Ф. Раевского, Рылеева и Кюхельбекера. Но политические идеалы и убеждения поэта во всей полноте проявились не в этих незавершенных или только задуманных произведениях, а в его лирике 1820-1824 годов. Только антиклерикальные настроения поэта нашли одинаково развернутое и глубокое выражение как в лирике, так и в жанре поэмы ("Гаврилииада").

Политическая лирика периода южной ссылки

В своих стихах, написанных в годы южной ссылки, Пушкин отзывался на важнейшие события политической жизни современности. То, что в умах декабристов Южного общества перерабатывалось в политические формулы и программу, то у Пушкина выливалось в замечательные стихи. Мятежная муза его полна сердечного участия к испанским и итальянским революционерам, к сербскому освободительному движению ("Дочери Карагеоргия"), жаждет победы греков ("Война", "Гречанке"), поет гимны Эллеферии (по-гречески - свобода). Вольнолюбие поэта превращается в подлинную революционность. Идея революции воплощена в стихах: "Кинжал", "В. Л. Давыдову", "Наполеон", "Кто, волны, вас остановил?" и в откровенных кишиневских разговорах, записанных чиновником П. И. Долгоруковым в его дневнике "35-й год моей жизни, или два дни вёдра на 363 ненастья"^*.

^* (См. "Звенья" Сб. материалов и документов, т. IX. М.. Изд-во АН СССР. 1951, стр. 27, 29, 60, 66, 78-79, 88, 99-100.)

Идея ограничения самодержавной власти рамками закона, главенствующего и над царями, и над народами, сменяется идеей уничтожения самодержавного деспотизма. Мотив послания "К Чаадаеву" побеждает заключительный аккорд "Деревни". Революция, которая в "Вольности" ужасала воображение юного поэта, теперь признана великим событием истории, неизбежным очистительным актом, а казнь Людовика XVI, названная некогда "стыдом" и "ужасом", признана необходимостью в исторической смене политического деспотизма политической свободой. Победа революции названа "великим", "ярким" днем свободы, которой жаждет все человечество.

 Когда надеждой озаренный
 От рабства пробудился мир,
 И галл десницей разъяренной
 Низвергнул ветхий свой кумир;
 Когда на площади мятежной
 Во прахе царский труп лежал,
 И день великий, неизбежный -
 Свободы яркий день вставал,-
 Тогда в волненьи бурь народных,
 Предвидя чудный свой удел,
 В его надеждах благородных
 Ты человечество презрел... 

("Наполеон")

Так нарисовал Пушкин картину Великой Французской революции. Несомненно, здесь мы имеем факт величайшего взлета общественно-политической мысли Пушкина. Но в картине Французской революции, нарисованной поэтом, недостает одного важнейшего звена: от казни Людовика его поэтический взор обращается прямо к Наполеону, душителю "новорожденной свободы", минуя якобинский этап революции.

Великая французская революция 1789-1794 гг.- событие противоречивое и сложное. Исключительно важное значение имела в этой революции борьба между жирондистами и якобинцами. Маркс высоко ставил плебейский способ якобинцев разделываться с абсолютизмом и контрреволюцией. Ленин противопоставлял умеренной Жиронде страстных и последовательных революционеров якобинцев. Он писал: "Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение"^*. Ленин видит в якобинстве великий образец "действительно революционной борьбы с классом эксплуататоров..."^**.

^* (В. И. Ленин Полн. собр. соч., т. 32, стр. 374.)

^** (Там же, стр. 307.)

В свете марксистско-ленинской оценки якобинства становится понятной существенная черта идеологии Пушкина в южный период его творчества. В оде "Наполеон" Пушкин признает революцию исторически-неизбежным, закономерным актом и воспевает ее. Ему дорога революция, сметающая абсолютизм, режим политического гнета. Но когда революция вылилась в борьбу "угнетенного класса" против основ дворянского общества, когда она стала расчищать историческую почву "плебейским" способом, Пушкин закрыл от ужаса глаза, и целый этап революции выпал из его картины революционных битв во Франции в конце XVIII века.

Лучший из сынов своего времени, он поднялся до мысли о необходимости революции, рубящей головы монархическим деспотам. Но как и его славные современники, дворянские революционеры, он не мог дойти до оправдания "плебейского" способа ликвидации феодализма и крепостничества. Подобно декабристам, Пушкин страшился якобинства. В одном из самых революционных произведений, выразивших дух декабризма,- в стихотворении "Кинжал" Пушкин славит кинжал, не только когда он в руках Брута и Занда. Он воспевает карающий кинжал Шарлотты Корде. На поэта веет ужасом от великого образа Марата. Для него Марат - "апостол гибели". Революционные якобинцы казались ему "палачами самодержавными", как сказано в стихотворении "Андрей Шенье".

Пушкин разделял убеждения революционеров-дворян, но, как и они, не допускал мысли о победе над русским самодержавием путем народного восстания, "плебейским" способом. В его "Заметках по русской истории XVIII века" четко и ясно сформулирована мысль: политическая свобода в России невозможна без падения крепостного рабства. Крепостничество может быть уничтожено "страшным потрясением", крестьянским восстанием. Перспектива новой пугачевщины заставляет автора "Записок" думать о других, более приемлемых путях для достижения политической свободы.

В южный период Пушкин пережил прилив бурных симпатий к революции против абсолютизма, но только не к революционной борьбе угнетенного класса с классом эксплуататоров. И тут он был прямой единомышленник революционеров-декабристов, его понятие о революции - их понятия. Он не подымался выше декабристов и не забегал вперед, но шел наравне с ними, развивался в одном и том же идейном русле. Он полностью разделял в те годы идею Пестеля и Рылеева - идею революции без народа, без "страшных потрясений", без Марата и Робеспьера. Именно поэтому стихотворение, в котором с особенной ясностью выражена идея русской революции, "В. Л. Давыдову", проникнуто внутренним противоречием, очень и очень знаменательным. Поэт заявляет, что "народы тишины хотят", и вместе с тем полон надежды на скорую победоносную революцию в России.

 Народы тишины хотят, 
 И долго их ярем не треснет. 
 Ужель надежды луч исчез? 
 Но нет! - мы счастьем насладимся, 
 Кровавой чаши причастимся - 
 И я скажу: Христос воскрес. 

Революция ожидается, несмотря на то, что "народы тишины хотят". Какая же это революция? Ожидается революция особого типа - революция без народа, революция, совершаемая горсткой преданных идеалу политической свободы самоотверженных людей.

В связи с этим Пушкин явился певцом тираноборчества. Идея "карающего кинжала" возникает в условиях отсутствия массового революционного движения, при неразвитых общественных отношениях, но при созревшем желании больших перемен в общественной жизни страны.

Противоречие, выраженное в послании "В. Л. Давыдову", развивалось на протяжении 1821-1823 гг. и привело поэта к созданию двух противоположных по идее произведений: "Кто, волны, вас остановил?" и "Свободы сеятель пустынный". В первом - нетерпеливое ожидание революции, во втором - полное неверие в революционные усилия "сеятелей". Ожидание оттесняется неверием.

1823 год - год идейного кризиса Пушкина. Наступает период крушения веры в "карающий кинжал", в Брута, в "зиждителей свободы". Поэт пишет стихотворение "Недвижный страж дремал". Русский царь, Александр I, обозревая положение в Европе и в России, самодовольно говорит о повсеместном торжестве самовластья над усилиями свободы. Царь размышляет:

4.

 Давно ль великая Европа свирепела?
 Надеждой новою Германия кипела,
 Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
 За Пиренеями давно ль судьбой народа 
 Уж правила свобода,
 И самовластие лишь север укрывал? 

5.

 Давно ль - и где же вы, заждители свободы?
 Ну что ж? витийствуйте, ищите прав природы,
 Волнуйте, мудрецы, безумную толпу -
 Вот Кесарь - где же Брут? О грозные витии, 
 Целуйте жезл России
 И вас поправшую железную стопу. 

Вот думы торжествующего российского самодержца; и можно только догадываться, как тяжело было Пушкину сознавать истину в этих цинически самоуверенных рассуждениях Кесаря, ни в ком во всем свете не видящего возможного Брута!

Суть идейного кризиса Пушкина в 1823 году - крушение веры в возможность и реальный успех революции, надеющейся на "карающий кинжал" и политический заговор. Этот вывод подтверждается не только "Сеятелем", но и стихотворением "К морю". В нем поэт прощается не с одной лишь "свободной стихией", но и со свободой, сверкающей на остром лезвии кинжала.

Пушкин навсегда сохранил величайшие симпатии к декабристам, и эти симпатии возросли после трагического крушения революционной попытки 14 декабря 1825 года. Идеал вольности, просвещения, прогресса, идеал свободы, неразлучной с освобождением крестьян, остались навсегда основой основ идеологии великого поэта. Но осуществление высших идеалов общественного развития Пушкин с конца южного периода своей жизни стремился связать уже не с открытыми революционными выступлениями узкого круга самоотверженных революционеров, а с объективными, глубоко запрятанными социально-историческими процессами, вовлекающими в свой водоворот огромные человеческие массы с самыми различными интересами и целями. С углубления в эти важные социально-исторические процессы, в их внутреннюю динамику, в характеры и лица, отражающие в себе историческую необходимость, и началось движение Пушкина от романтизма к реализму. Начался период глубочайшего исследования и художественного воспроизведения объективной действительности в ее противоречиях и скрытых возможностях, Пушкин стал первым в Европе XIX века художником-реалистом.

Поэма "Цыганы" (1824)

На рубеже двух периодов - романтического и реалистического - создана Пушкиным поэма "Цыганы". Романтическая по своему духу, эта поэма замечательна, однако, в том отношении, что в ней поэт пересмотрел свои взгляды на романтического героя, который на протяжении ряда лет представлялся его воображению носителем свободы. В основу последней своей романтической поэмы он положил ситуацию, из которой обычно возникало действие произведений этого типа. Герой бежит от общества, оказывается в среде, не затронутой цивилизацией, и в силу сложившихся обстоятельств, особенно под влиянием любви, полностью раскрывает все свое нравственное существо. Но совпадения в ситуации лишь подчеркивают особенное в поэме "Цыганы". Герой новой поэмы, Алеко, также подчеркнуто романтизирован. Куда до него Пленнику! Последний сохранял в себе черты "света", бежал от его "презренной суеты". Алеко же - представитель абстрактного "общества", цивилизации вообще.

"Критика" цивилизованного общества в устах Алеко превращается в критику людей вообще и представляет собой типичную декламацию романтических героев, воображающих себя "не от мира сего", в чем с наибольшей отчетливостью сказывается их "безнадежный эгоизм". Пленник искал того, чего искали лучшие люди времени,- свободы. Алеко спасается от преследующего его закона. Но его преследуют отнюдь не за идеал свободы. Судя по его характеру, по его возражениям старику, он преследуется за проявление своих необузданных страстей. На это делается намек и в авторских словах о душевном состоянии героя, ставшего на время цыганом.

Пушкин далек от того, чтобы развитому обществу противопоставлять общество цыган-кочевников. "Счастья нет и между вами, природы бедные сыны",- говорит он и тем самым возвышается над романтическими увлечениями допотопными формами общественного бытия, в особенности "восточной" дикостью. Но своеобразный "гуманизм" старика-цыгана, в котором есть нечто от коллективной мудрости простых людей, Пушкин действительно находит значительно выше и благороднее индивидуалистического сознания романтической личности. Бесперспективность и призрачность "бунта" Алеко против "неволи душных городов" обнаружилась в его мстительном бешенстве и кровавом преступлении. Белинский писал, что Пушкин, "думая из этой поэмы создать апофеоз Алеко... вместо этого сделал страшную сатиру на него и на подобных ему людей, изрек над ними суд неумолимо-трагический и вместе с тем горько-иронический" (VII, 386). Здесь все верно, кроме мысли о том, что Пушкин написал не то, что думал. На самом деле поэт изобразил именно то, что хотел. Этим и объясняется нерешительность и различные оговорки современников в отзывах о "Цыганах". Пушкин, как верно отметил Белинский, "вдруг перерос свою публику и одним орлиным взмахом очутился на высоте, недоступной для большинства (VII, 385). В чем же Пушкин перерос свою публику, даже наиболее передовых читателей? В том, что он развенчал полюбившегося ей романтического героя. И сделал он это не вопреки своим намерениям, а в полном соответствии с ними. Из мира романтических приключений, страстей, ситуаций, обвороживших воображение современников, Пушкин выходил в иной мир - в реальную действительность. Поэма "Цыганы" создавалась в разгар вдохновенной работы над первым русским реалистическим романом - "Евгением Онегиным". Пушкин вступил в высший этап творческого развития.