Встречи с П. П. Бажовым (Александр Шарц)

В августе 1923 года шестьдесят воспитанников детских домов и шестеро студентов Пермского университета (в их числе и я) поехали в Москву, на первую Всероссийскую сельскохозяйственную и кустарную выставку.

На эту поездку нам выдали мешок денег - 700 миллионов рублей знаками 1922 года (в то время килограмм хлеба стоил один миллион рублей).

Осмотрев выставку, мы побродили по Москве, побывали в Кремле, а потом дружной гурьбой пришли на Ярославский вокзал: настало время возвращаться в Пермь.

Вагон, в котором мы поместились, был старой конструкции: в нем поднятые вторые полки превращались в сплошные нары. Мы захватили больше полвагона, развернули полки и удобно разместились на них.

Кроме нас в вагоне были и еще пассажиры. Один сразу обратил на себя наше внимание. Лет за сорок, небольшого роста, широкий, выпуклый лоб, спокойные, проницательные глаза, красивая русая борода. Его манера говорить и простота в обращении - все удивительно располагало к нему.

Ребята окрестили его "дедушкой" и сразу захотели подружиться с ним. Опустили полки в одном из купе, чтоб образовалась комната, и пригласили "дедушку".

Это был Павел Петрович Бажов.

Наш поезд шел еле-еле. Все пять дней пути Павел Петрович был нашим спутником и собеседником. Он рассказывал об Урале, о гражданской войне, интервенции, о зверствах белогвардейцев.

Оказывается, он сам был участником гражданской войны на Урале и в Сибири, воевал в тылу колчаковцев, организовывал партизанские отряды. Рассказывал он тихим, спокойным голосом, немного даже монотонно. Но слушали его затаив дыхание. Удивительно было по тем временам, что он не курил в вагоне, а просто держал трубку в левой руке. Курящих среди пассажиров было много. Однако все постепенно перестали курить на местах, стали выходить в тамбур. Хотя он ни разу никому даже не намекнул, что курить в вагоне нельзя.

Под стук колес да скрип старого вагона вел Павел Петрович свою беседу. Чтобы лучше слышать и видеть Бажова, ребята устраивались кто как мог: сидели прямо на полу, лежали на полках, свесив головы, а на их спинах еще один ряд.

Павел Петрович не только рассказывал сам, он умел заставить и ребят разговориться. Многие из них были детьми участников гражданской войны. Особенно запомнился мне один, по прозвищу "Димка-хохол". Тогда почему-то все ребята имели прозвища. Дима рассказывал живо, весело, хоть, конечно, немного и привирал о своих "подвигах". Павлу Петровичу он понравился.

- Хорошо, хорошо! - подбодрял рассказчика Павел Петрович и увлеченно слушал.

Были рассказы о "путешествиях" ребят по железной дороге, о побегах из школ-коммун, о скитаниях, о голодовках, ночлегах в подвалах больших домов, на чердаках, в асфальтовых котлах.

В те времена в общих вагонах проводников не было, Уборкой вагона никто не занимался, вагоны чистились и дезинфицировались только на станции отправления. Павел Петрович предложил установить дежурство по уборке и мытью вагона. В число дежурных включил и себя. Ребята запротестовали. Но Павел Петрович унял их:

- Я такой же пассажир!

- Нет, - закричали ребята, - вы другое дело!

И все же Павел Петрович настоял на своем, дежурил наравне со всеми. А так как дежурили по нескольку человек, то ребята ухитрялись оставлять Павлу Петровичу мыть самый крохотный уголок.

Дежурства проходили весело, дружно. Ребята приносили воду (кипяток был только на больших станциях), собирали щепки, уголь и разогревали огромный самовар, который таинственным образом появился у них в вагоне еще в Москве.

Мы, сопровождающие, имели строжайшую директиву от Пермского губоно не выпускать ребят одних из вагона - побеги тогда были частым явлением. Однако очень скоро стало ясно, что ребята никуда не денутся. Они так и липли к "дедушке", не оставляя его ни на минуту.

Вспоминая нашу поездку спустя полстолетия, я поражаюсь: как это удалось Павлу Петровичу почти мгновенно покорить и привлечь к себе ребят? Без малейших усилий он объединил, сдружил всех пассажиров. Возник веселый, трудолюбивый коллектив.

Прибрав вагон, ребята, да и взрослые сейчас же окружали Павла Петровича. Мирные наши беседы нарушались лишь тогда, когда в вагоне появлялся контролер. Дело в том, что на шестьдесят шесть путешественников было куплено только шесть взрослых и двадцать детских билетов. Деньги наши кончились быстро.

Контролер, обнаружив сорок "чистых", как он выражался, безбилетников, требовал высадить их на первой же остановке. Но ребята поднимали такой рев, заводили такие причитания о своем бедственном положении, о том, что они ездили в Москву повидать Владимира Ильича, а теперь, мол, их собираются вышвырнуть из вагона... Суматоха и причитания ошеломляли контролеров, и они прямо-таки терялись. А уж когда Павел Петрович вступался за ребят, объясняя, что дети погибших красноармейцев, контролеры, махнув рукой, уходили. На станции Вятка после очередной проверки билетов один старый усатый железнодорожник в поношенной форме, похвалив нас за чистоту в вагоне скоро вернулся с большой корзиной огурцов. Вот было радости! Есть нам к этому времени стало совсем нечего. Павел Петрович, зная, что на такие поездки детям обязательно выдают деньги, попробовал выяснить, как это мы так выбились из сметы.

- А мы картинки купили для нашего детского народного дома! - закричали ребята. - А без еды - подумаешь! Потерпим! Мы привычные!

25 августа мы прибыли на станцию Пермь 2-я. Багажа у нас не было, и мы, простившись с Павлом Петровичем, высыпали на перрон. Много вышло и других пассажиров. А Павлу Петровичу нужно было ехать дальше...

Нас встретили работники губкома комсомола и губоно. Они вручили каждому сухой паек - кусок хлеба и два огурца.

Ребята, пошептавшись, вдруг полезли обратно в вагон.

- Куда? - закричали им. - Куда? Сейчас же вернитесь!

Как потом выяснилось, они решили поделиться своими пайками с "дедушкой".

Когда на вокзале ребят построили в колонну, выяснилось, что троих нет, в том числе и Димки. Правда, их скоро обнаружили с другой стороны вагона. Оказывается, они собрались ехать с Павлом Петровичем до Екатеринбурга!

Павел Петрович, разобравшись, в чем дело, сказал ребятам:

- Ведь вы дети красных бойцов. Значит, знаете, что такое дисциплина. Я бы тоже, ребята, хотел с вами еще побыть. Да нельзя... Ну, ничего, встретимся!

Тут поезд медленно-медленно поплыл мимо перрона. Ребята закричали, замахали руками, побежали за вагоном.

У многих глаза были на мокром месте...

Это был август 1923-го. А через полтора десятка когда появилась "Малахитовая шкатулка", когда замелькали портреты Павла Петровича в газетах, журналах, книгах, я думаю, многие из ребят, ставшие уже взрослыми, узнали "дедушку", встретились с ним на страницах его удивительных книг.

Уральский биографический словарь "Чугунная бабушка"

С 1919 года по инициативе моего школьного учителя Ивана Васильевича Базарова я собираю материал, главным образом из личных архивов, о замечательных людях Урала. Под территорией "Урал" я понимаю бывшую Пермскую губернию, а по современному делению - Пермскую, Свердловскую и Челябинскую области.

Бывая у меня, Павел Петрович не раз обращал внимание на огромные стеллажи с папками, расположенными в алфавитном порядке. Однажды он попросил разрешения, как он выразился, ознакомиться с ними.

Долго, очень внимательно и осторожно Павел Петрович рассматривал папки, сам доставал их с полок и, полистав, снова ставил на прежнее место. Попросил даже тряпочку и стирал с них пыль - многие стояли очень давно.

Некоторые папки Павел Петрович откладывал в сторону, а на освободившееся место клал газету.

За чайным столом он заговорил о просмотренном материале.

- Я хорошо знал Ивана Григорьевича Ряпосова, знал, что он печатается в газетах и журналах, а вот что роман "Пираты XX века" - его роман, а псевдоним "И-де-Рок" - его псевдоним, - это для меня открытие! Жаль, что у вас нет сведений, как и где он окончил свой жизненный путь.

"Пираты XX века" - так Ряпосов называл немецкий империализм. Вспомнить автора романа стоит. И я стал устанавливать, где и когда Ряпосов окончил свой жизненный путь. Я был благодарен Павлу Петровичу за совет: интересоваться судьбой человека, который привлек мое внимание.

Знал Павел Петрович и другого писателя - Константина Дмитриевича Носилова.

- Очень хорошо помню, - говорил он, - как я читал рассказ Носилова "Юдик" ученикам школы. Ребята плакали, им жаль было Юдика. Он великолепно умел пробудить в людях сочувствие к обездоленным, а значит, воспитывать в человеке человеческое. О Носилове можно написать целое исследование! Ведь он был первым русским человеком, который предлагал проект освоения Ямальского полуострова и рассказывал о народностях Севера, которых царские чиновники и купечество называли самоедами... Мы еще вернемся к Северу Тюменской области, вот увидите!

Вот и Алябьев! Забыли, хотя и не совсем. В Большой Советской Энциклопедии первого издания есть о нем заметка. "Алябьев в Перми" - небольшая зарисовка, а читается с интересом. Печатать это надо! А вот Савина Мария Гавриловна представлена хорошо, много нового материала. Нужно опубликовать! А Жаков Каллистрат Фалалеевич! Вот получил удовольствие посмотреть на его портрет! Его книга "Сквозь строй жизни" - замечательный документ о народах коми, удмуртах...

С большим любопытством Павел Петрович рассматривал конверт "Н. Г. Чернышевский". Он два раза прочитал мою запись народной легенды "Сосна Чернышевского".

- Жива внучка Николая Гавриловича, в Саратове живет, пошлите ей на рецензию эту легенду, и надо печатать, обязательно печатать!

(Только десять лет спустя я послал внучке Чернышевского свою запись. Нина Михайловна сделала поправки и рекомендовала назвать рассказ "Народное предание". Позднее были найдены архивные материалы, подтвердившие легенду. Публикация ее обошла в ту пору многие газеты. А первая была помещена в "Уральском следопыте".)

- Сиговы! - Павел Петрович придвинул ближе три больших папки. - Очень любили восхвалять свой род, да и не зря: много сделали! Александр Кузьмич, если уж вы взялись за Сиговых, то и здесь доведите дело до конца. Не все еще у вас собрано о Сигове-Погорелове Алексее Сергеевиче. Нет его рисунков, нет его романа, где они? Вы хорошо знали Павла Сергеевича? Он написал огромный труд "Род Сиговых". Будет ли это когда-либо опубликовано или нет, но в этой рукописи есть страницы, которые представляют бо-ольшой интерес!

- А-а! Вот и Мурашев! Где он, как сложилась его судьба?

- Петр Васильевич жив. Работает врачом в Алапаевске. Встречался я с ним. Ведь Алапаевск - мой избирательный округ. Любопытный человек. С Горьким переписывался.

Павел Петрович долго рассматривает фотографии Мурашева.

- Очень интересный человек. Знает много. Многих встречал на своем пути - писателей, ученых, политических деятелей. Знал хорошо Дмитрия Наркисовича, писал о нем, а вы на маминской конференции, между прочим, умолчали об этом!

В моей комнате на полке стояла небольшая статуэтка каслинской работы - "Чугунная бабушка". Павел Петрович сразу обратил на нее внимание.

- Слыхал, - заговорил он, - сказ об этой бабушке. И начал писать о ней. Вы дайте мне ее, конечно на время, хочется подумать и кое-что вспомнить в ее присутствии!

В ноябре 1943 года я получил от Павла Петровича номер газеты "Челябинский рабочий" от 7 ноября этого же года с его сказом "Чугунная бабушка", а скоро и самое бабушку привезли мне из Свердловска. Так статуэтка каслинского литья напомнила Павлу Петровичу давно задуманный сказ и, видимо, подтолкнула к окончательной отделке его. Позднее "Бабушку" у меня попросила наша Пермская художественная галерея. Там она теперь и стоит.

В конце сороковых годов, работая в Пермском университете, я продолжал собирать материалы, но, занятый своей диссертацией, публиковал статьи в отечественной печати и за рубежом, доказывая приоритет русского изобретения электросварки металлов.

И вдруг получил от Павла Петровича письмо, текст которого привожу:

"...Вспомнил о Вашей давней работе над биографическим словарем. Вы ведь, я знаю, человек напористый и точный в работе. Вероятно, накопили не одну тысячу записей об именитых уральцах. Накопление материалов, т. е. процесс работы, конечно, может быть интересен для автора, но нельзя его затягивать до бесконечности. Владимир Павлович Бирюков вон копит свой словарь уже 45 лет а показал из него лишь крупицы, да и те в массовых изданиях, а это не всегда правильно воспринимается.

Недавно вон в "Уральском рабочем", в рецензии В. Я. Ильичева, досталось Бирюкову за "Словарь горняка". Конечно, этот отзыв больше говорит о невежестве рецензента, но в то же время служит показателем, что работы такого типа не следует выпускать в порядке разменной монеты изданий массового характера. Там они будут не всегда правильно поняты и оценены. Надо добиваться, чтобы подобные вещи увидели свет в их полном объеме и выходили в специальных изданиях. Пермяки в этом отношении имеют опыт по выпуску работ Е. А. Боголюбова о Мамине-Сибиряке. Недостаток здесь другой - слишком мал тираж. Если этого избежать нельзя, то, разумеется, тоже неудовлетворительный выход, и надо искать другой. Ваше Пермское издательство, мне кажется, действует несколько смелее Свердловского, и оно могло бы теперь, в связи с приближением большой исторической даты, издать Вашу работу. Было бы большим и очень нужным подарком.

Отсюда вывод - что интересуюсь положением с Вашей работой. Буду благодарен, если сообщите, что с ней: все еще спокойно лежит в папках или намечается какой-то выпуск ее в свет? А пора! Давно пора, Александр Кузьмич! И размениваться на мелочи не следует. Надо издать компактным трудом, чтобы он не мог попасть в оценку газетных рецензентов, которые видят лишь наше сегодня и совершенно безразличны к прошлому и к будущему. Смело говорю о будущем, т. к. уверен, что многие вещи далекого прошлого этому будущему пригодятся. Служит же нашему настоящему академик Греков, которому по-новому удалось светить вопрос о возникновении нашего государства по старым документам".

С 13-го по 19 июня 1943 года в Перми проходила межобластная литературная конференция "Настоящее и прошлое Урала в художественной литературе". Павел Петрович внес в резолюцию пункт об издании Уральского биографического словаря. А потом, упрекнув меня за нерадивость и нерасторопность, стал сетовать на то, что у нас плохо поставлено архивное дело:

- Плохо мы хранили и продолжаем плохо хранить исторические документы и материалы. Вот вы сами же мне рассказывали, что были свидетелем, как в Перми погибла часть архива Соловецкого монастыря! А ведь вы не рядовой работник, вы занимали ответственные должности и обязаны были употребить свой авторитет, все сделать, чтобы предотвратить это.

Поездка в Ревду

Зимой 1941 - 1942 года в Свердловск приехала большая группа писателей из Москвы и Ленинграда. Я тогда работал секретарем обкома партии и сейчас, вспоминая то время, хочу сказать, что эвакуированные писатели жили в довольно тяжелых условиях. Павел Петрович, секретарь отделения Союза писателей в Свердловске, делал все от него зависящее.

Случалось даже, что он совершал поступки, как будто и не свойственные его характеру, вызванные желанием во что бы то ни стало помочь товарищам.

Вот об одном эпизоде, характеризующем Павла Петровича, его заботу об эвакуированных, я и хочу рассказать.

В январе 1942 года в Ревде, в пятидесяти километрах от Свердловска, должен был состояться литературный вечер для рабочих и служащих местных заводов. Ревда была у нас на особом счету, как поставщик цветных металлов, и это мероприятие отдел пропаганды обкома партии одобрил и обеспечил выступающих транспортом.

Но необходимо было еще помочь писателям приобрести теплую одежду - валенки, ватники и шапки.

...Из секретарей обкома на месте оказался только я.

И вот, когда я, как говорится, как назло, был занят по горло, в моем кабинете появилась делегация писателей во главе с Павлом Петровичем.

- К вам, Александр Кузьмич, дело нас очень торопит помогите, - такими словами, тихим голосом, немного покашливая, начал разговор Павел Петрович.

А. А. Караваева и Ф. В. Гладков, вошедшие вместе с Бажовым, были хорошо одеты, но явно не по погоде. На Урале стояла суровая зима, температура часто падала до минус 50 градусов.

Я посочувствовал и хотел позвонить в отдел торговли, но Павел Петрович предупредил меня, что там они уже были и им сказали, что нужны талоны. Тогда я попросил Павла Петровича зайти ко мне завтра, обещая положительно решить этот вопрос.

Павел Петрович, всегда выдержанный, спокойный, заговорил вдруг с явным упреком и недовольством:

- "Завтра" да еще "попытаюсь". Мы, Александр Кузьмич, едем не завтра, а сегодня на литературный вечер в Ревду. Иван Степанович о транспорте договорился. Они, - он показал на своих спутников, - тоже поедут, еще с нами несколько человек, артель, значит, едет целая, решили вот так и ехать, а сами, пока сюда шли, так чуть не застыли совсем. Валенки, ватники и ушанки нужны нам прямо сейчас, до отъезда еще. Помогайте, вы один тут из секретарей остались.

Я даже в душе разозлился немного на Павла Петровича: сидел бы и руководил, а то еще и сам ехать собирается! Но помочь было нужно.

И я пообещал:

- Ладно, Павел Петрович, достану вам теплое обмундирование! Только чуть позже. Сейчас обязан написать одну справку и срочно передать в Москву.

Павел Петрович, видно, почувствовал мою "слабину" и начал наступать смелее:

- Справка - это же чепуха. Язык у тебя бойкий, вызови Наташу (секретаршу) да и продиктуй ей, а мы посидим в приемной, пока сочинять будете.

Делать нечего, пришлось согласиться... Но вместо того, чтобы ждать в приемной, я предложил посетителям пока пообедать в столовой обкома партии и пошел их сопровождать. В приемной оказалось еще трое писателей!

- Это наш резерв, - сказал Павел Петрович, указывая на весьма не по-зимнему одетых товарищей.

Минут через тридцать мои посетители появились уже в полном составе, с "резервом", значит. Пришлось вызвать маленький автобус. На базе глававиаснаба был небольшой запас теплой одежды, которая выдавалась особо нуждающимся. База была предупреждена. Но... каково было мое удивление, когда, выйдя на улицу, я увидел, что около обкома стоят еще пять человек, тоже писатели и тоже слишком легко одетые...

- Александр Кузьмич, - смущенно заговорил Павел Петрович, пряча хитренькую улыбочку, - подкрепление, значит, не осудите уж...

Все прибывшие были снабжены одеждой по их выбору. Павел Петрович, которому тоже предложили взять кое-что из теплых вещей, категорически отказался.

Он был очень доволен исходом дела. Таким довольным я его давно не видел!

- Ну, теперь мы вооружены! В наступление готовы! - шутил Павел Петрович.

Он был из тех людей, которые искренне радуются чужой радости и глубоко страдают, если рядом у людей что-нибудь не так.

Пермь, 1975