Дружба с газетой (Николай Олесов)

Впервые с Павлом Петровичем Бажовым я встретился, кажется, в 1927 году. Тогда я работал в селе Багаряк, ныне Челябинской области. Попав однажды в Свердловск, я зашел в редакцию "Крестьянской газеты", с которой был связан как селькор. В то время редакция помещалась на улице Вайнера, 12. Здесь меня расспросили, кто я, зачем явился, и повели в отдел писем.

В маленькой, тесной комнате за огромным столом, заваленным бумагами, сидел человек с большой бородой. На нем была толстовка, какие тогда носили в городе и в деревне. Девушка представила меня:

- Председатель райкома Всеработземлеса Олесов. Человек поднял голову, и на меня глянули ласковые голубые глаза.

- Помню, знаю. Садись!

Он отодвинул бумаги и снова внимательно стал смотреть на меня, чуть прищурив глаза. Я в свою очередь рассматривал его.

- Из Багаряка, значит? - прервал мое молчание хозяин комнаты и, к моему большому удивлению, стал называть заметки, какие я присылал в редакцию.

Он называл и те, что напечатаны, и те, что были забракованы. Память у него оказалась на редкость цепкой. Можно было подумать, что он специально готовился к нашему разговору. Похвалив за то, что я пишу о событиях свежих, он, улыбнувшись, стал закуривать. Курил самокрутку долго, не спеша и расспрашивал меня о деревенских делах.

- Больно мельчишь, - потом сказал мой собеседник. - Жизнь перед тобой разворачивается вон как широко, а ты выхватываешь из нее какие-то фактики и даешь нам.

Он говорил долго и очень хорошо о широком обобщении явлений жизни. Я слушал его внимательно.

- Факт вещь хорошая, - продолжал собеседник, - но сам по себе он мало чего стоит. Каждый факт должен раскрывать какую-то идею. А возьмем твою корреспонденцию из Кабанья.

Тут он достал комплект газеты, полистал его, нашел заметку.

- "Выстрелом в окно, - читал он, - убит член ВКП (б) и член союза, старый партизан и общественный работник т. Сумин Федор Степанович. Это уже второй случай за нынешнее лето покушений на ответственных работников в Кабанье".

- Факт трагический, а заметка не стреляет, хотя и начинается с выстрела. В летопись современного Пимена она, может быть, и годится. Но ты не Пимен, а селькор! Понимаешь?

Собеседник полистал комплект и нашел вторую заметку. В ней говорилось о том, что в связи с землеустройством беднота Багарякского района организовала первые пять машинных товариществ и две сельскохозяйственные артели. Эту заметку тоже прочитал вслух. Но ничего не сказал. Потом нашел еще одну. В ней говорилось о том, что кулаки нарушают трудовые договоры, безжалостно эксплуатируют батраков, а тех, кто обращается в профком за помощью, выгоняют с работы. Опять прочитал вслух. Потом отложил газету и внимательно посмотрел на меня. В это время раздался телефонный звонок. Он поднял трубку:

- Бажов слушает.

Бажов! Это имя обожгло меня. О Бажове я слышал много. Один из моих родственников, Василий Алексевич Кузнецов, служил с ним в рядах Красной Армии. Бажов работал в газете, а боец Кузнецов увлекался фотографией и потому часто бывал в редакции, встречался с Бажовым. После гражданской войны они вместе создавали фотоальбом по истории "Полка Красных орлов". Кузнецов рассказывал о Бажове как о человеке чутком и отзывчивом, очень грамотном, или, как он выражался, башковитом. Бажов прислал Кузнецову свою книжку "Бойцы первого призыва". И я знал, что он писатель. Но человека, пишущего книги, я представлял по своей наивности иначе, чем тот, что сидел за простым столом и запросто беседовал с селькором.

Павел Петрович заключил наш разговор так:

- Ты селькор. А поэтому должен смотреть шире. Изучать жизнь глубже. Изучать ее в движении, в борьбе. Ты должен не только видеть поступки людей, но и уметь объяснять их, находить причину этих поступков. Ты видишь, что уничтожаются межи, но не замечаешь, что вместе с этим меняются судьбы людей, их настроения, их характеры...

От Бажова я ушел окрыленный. Перед моими глазами, как на ленте кинематографа, мелькали сцены деревенской жизни. Я словно присутствовал на собрании о внутриселенном землеустройстве, слышал, как спорили люди около карты земельных угодий, которые предстояло делить. Коммунисты хотели посадить кулаков на дальние и худшие земли, а бедноте отвести ближние и плодородные участки. Им возражали. Одни - резко, другие - несмело. Я видел, как члены комиссии, нарезав спички по масштабу карты, мерили поля и снова спорили. Вспомнился мне и рассказ батрака Семена Дегтянникова о том, как кулаки уговаривали соседей не голосовать за передел земли, обещая за это хлеб и деньги. А один из кулаков разделил свое хозяйство с пятнадцатилетним сыном и подал от его имени заявление о наделе нового середняцкого хозяйства землей...

Вернувшись домой, я всю ночь писал об этом. Наутро порвал все, что удалось написать, и стал сочинять все заново. После многократных переделок я послал вконец свое творение в редакцию. А через несколько дней в газете появился мой очерк под заголовком "Отошла пора" - очерк о землеустройстве и разгоревшейся в связи с этим классовой борьбе в деревне.

Очерк многим понравился. Меня хвалили. И мне казалось, что я на этом действительно сумел показать деревню 1928 года с ее бурлящей, бьющей через край жизнью.

Вскоре в "Крестьянской газете" стали печататься очерки П. П. Бажова о колхозном строительстве. Позднее они вышли отдельной книжкой. Читал я эти очерки, и краска стыда заливала мои щеки. Автор взял аналогичные моим факты, а раскрыл их по-иному. Читая очерки Бажова, я видел деревню заново, слышал знакомые выражения и понимал, почему одни "за", а другие "против", почему третьи колеблются. Бажов показывал не только факты, а и душу крестьян, их думы и чаяния - то, чего не хватало в моем очерке.

Это был практический урок П. П. Бажова нам, молодым журналистам.

В 1932 году в Уральском областном издательстве вышла первая моя книжка "За 50 миллионов". Редактировал ее Башуров. Старый газетчик, коммунист с дореволюционным стажем. Человек вполне уважаемый. П. П. Бажов в то время работал тоже редактором издательства и сидел в одной комнате с Башуровым. Только первый редактировал политическую литературу, а Павел Петрович - художественную. Моя книжка была написана о задачах стенной печати на лесозаготовках. Появлению книжки предшествовала большая организаторская работа, проделанная массовым отделом редакции газеты "Уральский рабочий".

Книжку, как только она вышла, я подарил П. П. Бажову, своему учителю. Позднее я как-то пришел в издательство и встретил Павла Петровича. Он позвал меня к себе.

- Ну как, рад? - начал свой разговор Бажов.

Я действительно был рад и сказал ему об этом откровенно:

- Еще бы! Газетчик я молодой...

Павел Петрович перебил меня:

- Молодым быть хорошо. А вот ранним - не советую…

И, раскрыв брошюру, показал ее мне. Книжка была в сплошных пометках. Некоторые фразы подчеркнуты. На одну из них он указал мне. Я прочитал вслух: "Перечисленные формы и методы должны быть применены в борьбе за пятидесятимиллионный план лесозаготовок".

- Что это? - спросил Павел Петрович. - Циркуляр или книжка? - Павел Петрович скрутил папиросу, затянулся и закашлялся. - Ты рейд проводил? Ежедневную газету организовал? И все это без трудностей? Без людей? Так почему же в книжке ни одной детали? В твоей книжке, как в пустыне, ни одного человека!

Павел Петрович по характеру был человеком мягким и никогда не повышал голоса. Но на этот раз он изменил себе, правда, только на мгновение. Затем опять начал говорить тихо и спокойно, как всегда:

- А мог бы написать с интересными деталями, показать людей колоритных. Мог. И не написал. А почему? Не готовился к этому. Не стремился. - Он опять помолчал. - Да, пожалуй, и не написал бы. У тебя, кажется, нет даже записной книжки? Ты, как тот герценовский журналист, хочешь писать и печататься с брызгу? Записная книжка - это думы, мысли. А если ты не записал того, что видел или узнал, - значит, и не подумал, не разбудил свою мысль по этому поводу. Значит, у тебя работали только глаз и ухо, а мозг спал.

Краска стыда залила мое лицо. Сколько раз слышал и читал я о записной книжке журналиста и не последовал доброму совету. В свой блокнот я записывал лишь голые факты да фамилии, которые потребуются в корреспонденцию. Блокноты эти представляли ценность только в течение нескольких дней. Потом без всякой жалости я выбрасывал их в корзину.

Перед моей поездкой на строительство вторых путей Челябинск - Петропавловск Павел Петрович напомнил:

- Попробуй вести дневник!

Я последовал совету, и в итоге появился большой очерк "История одной победы". Он был опубликован в сборнике "Ударными рейдами". По поводу этого очерка Павел Петрович говорил:

- Это еще не литература, но добротный литературный документ. Через такие очерки познается жизнь. Здесь читатель узнает не только о важных партийных директивах, но и о том, как к ним отнеслись люди разных социальных прослоек. Он узнает, как побеждало новое, передовое. Очеркист должен не описывать, а мыслить.

Шел к концу 1943 год, переломный год в Великой Отечественной войне. В воздухе запахло победой. В газетах наряду со сводками Совинформбюро стали появляться рассказы и стихи о любви и дружбе, о супружеской верности

"Уральский рабочий" не хотел отставать. Обратились к местным писателям с просьбой дать газете свои рассказы и стихи. Первыми откликнулись Ю. Хазанович и К. Мурзиди. Затем принес свой рассказ А. Бартен. За ним напечатала рассказ о букете сирени Ольга Маркова, дала свою поэму Белла Дижур. Но рассказов было еще мало, и редакция печатала их редко.

Однажды Ю. Хазанович приносит в редакцию сказ П. П. Бажова "Живинка в деле".

- Может, подойдет? - спросил Ю. Хазанович.

Странным показался вопрос. Не менее странно, что материал принес не сам Бажов.

Но в редакции сказ понравился. Редактор "Уральского рабочего" Л. С. Шаумян прочитал его не одному десятку людей в рукописи. Все одобрили, советовали печатать.

Редакция напечатала "Живинку в деле". Тогда-то и выяснилось, что П. П. Бажов послал этот сказ в один из московских молодежных журналов. Там его долго держали, а потом вернули, заявив, что сказ не подходит.

В это время Бажов был уже писателем известным. Его сказы печатались широко и охотно. И вдруг осечка. Видите ли, Бажова знали как мастера сказов фантастических, где героями являлись Хозяйка Медной горы, Полоз и другие обладатели сверхъестественных сил, а тут сказ о каком-то Тимохе Малоручке, научившемся выжигать древесный уголь! Ну что тут сверхъестественного? Сказочного?

Жил во время войны у нас на Урале старый большевик, знавший Ленина, А. Пьянков. Он любил Бажова за его сказы.

Когда был напечатан новый сказ, он обратился с письмом к Демьяну Бедному. Послал ему вырезку. Вскоре получил ответ. Сказ Д. Бедному очень понравился. Он написал даже, что был со сказом в "Правде" и "Труде" и что обе эти газеты обещали "Живинку" напечатать. Д. Бедный обещал "Труду" даже свое предисловие. Вскоре действительно сказ появился в "Правде", а потом и в "Труде". О Павле Петровиче заговорили, его "Живинку в деле" характеризовали как новый этап в творчестве писателя. Это действительно был сказ на современную тему. Он был своевременен не только по своему идейному замыслу, но и по материалу. Героем сказа выступал обыкновенный рабочий, наш современник.

Во время войны на заводах Урала ведущее место занял операционник - человек, выполняющий лишь одну какую-то операцию. Молодежь, что пришла в те годы на предприятия, быстро осваивала свою профессию и считала, что от нее требуется не больше, чем от простого механизма, - были бы только руки! Бажов своей "Живинкой" выступил против такого подхода к делу, он утверждал, что любая, самая рядовая работа - творческая, что простор для творчества найдется всюду, если человек вложит в дело свою душу.

После этого сказ Бажова перепечатали многие газеты, и заводские, и районные. Свердловское радио передало его в эфир. Потом по заявкам радиослушателей пришлось передачу повторять еще, и не один раз. Издательство "Уральский рабочий", набрав немного обрези, издало сказ книжкой-малышкой. Она разошлась в несколько дней.

Теперь на заводах про самых лучших мастеров стали говорить, что они работают с "живинкой в деле".

Как-то в беседе со мной Павел Петрович сказал:

- После "Живинки" меня в газету опять страшно тянет. Видимо, и впрямь писателю нельзя отрываться от нее.

С тех пор каждый свой новый сказ Павел Петрович нес в "Уральский рабочий". У нас стало правилом в праздничных номерах - октябрьском и первомайском - печатать сказы Бажова.

Павел Петрович черпал темы из жизни, черпал пригоршнями. Он охотно раздавал их и другим. Я знаю, что Бажов подсказал тему для серии очерков К. Мурзиди, объединенных общим заголовком "Высота". Повесть Ю. Хазановича "Мне дальше" тоже написана по совету Бажова. А разве можно перечесть все темы, которые раздал Бажов нам, журналистам... Делал он это очень тонко, никогда не навязывая своей воли. То расскажет об интересной встрече, то сообщит факт, мимо которого не пройдешь.

Помню, шел 1944 год. Наши войска на всех фронтах Великой Отечественной войны вели успешные наступательные бои. На сердце у людей стало легче и светлей. "Уральский рабочий" выходил на двух полосах, своих материалов помещал мало. Тем не менее, о заводских коллективах кое-что печаталось, а вот о деревне газета, можно сказать, молчала. Первым это заметил Павел Петрович и как-то в беседе рассказал о думах и чаяниях колхозников Камышловского района. С людьми этого района он был связан десятки лет.

- Маловато материала, а то бы написал очерк о встречах, думах и делах земляков. До чего там замечательный народ!

В Камышловский район поехали журналисты. Пробыли они в колхозах примерно неделю. В их задачу входило повстречаться с самыми различными людьми, узнать их думы и чаяния, познакомиться с их делами.

По возвращении товарищей из командировки в "Уральском рабочем" появились один за другим три очерка под общим заголовком "По камышловским колхозам". Назывались они так, как советовал Павел Петрович, - "Встречи", "Думы", "Дела".

Павел Петрович остался доволен. Прочитав очерки, он сказал:

- Смотри-ка, как пошло против прошлого! Отрадно.

Достал чугунную табакерку каслинского литья и стал потчевать нас крепчайшим табаком-самосадом. Получить закрутку из бажовской табакерки было не легко и не часто.

Бажов был изумительным мастером слова. Он, как ювелир, любовно гранил и шлифовал его, подбирал одно к другому так, что они сверкали всеми цветами радуги.

Но не каждый может представить себе, какой огромный труд скрывается за каждой строчкой бажовских сказов.

Кажется, все слова найдены, записаны, сказ уже в редакции, а он не перестает искать, как бы сделать их еще звучнее.

Помню, это случилось глубокой ночью. В редакции остались только дежурные по выпуску. Номер вот-вот пойдет под пресс. В это время раздался телефонный звонок. Знакомый голос:

- Слушай-ко, еще не поздно, если я слово одно заменю?

Записываю это слово, иду в типографию, вношу поправку и вижу, что новое слово засверкало яркой звездочкой, бросилось тебе в глаза, горячей искрой ударило в сердце. Да, это слово будет работать.

Книги Бажова теперь выходили часто. Но по-прежнему он радовался каждому новому изданию.

В один из морозных дней Павел Петрович вошел в кабинет секретаря редакции "Уральский рабочий" необычно энергичной походкой. Глаза его сияют. С места в карьер Бажов достает из папки книжечку и, не говоря ни слова, пишет на ней:

"Самое дорогое автору издание. С приветом на добрую память. П. Бажов".

Это была книжка "Сказы о немцах", изданная Правдой". Без рисунков, на газетной бумаге. Но именно она, эта книжка, особенно обрадовала Павла Петровича. Подарив ее мне, Павел Петрович стал говорить о книжках-копейках, которые читал в детстве, на которых учился и к которым сохранил свою любовь. Потом показал на выходные данные. "Правда" издала "Сказы о немцах" тиражом в 200 тысяч экземпляров. У Бажова впервые в жизни был такой тираж.

- Это книжка для народа, - сказал Павел Петрович.

Всю свою жизнь П. П. Бажов учил нас служить народу и сам служил ему честно, беззаветно.

Свердловск, 1960 - 1976