Друг и наставник (Борис Михайлов)

Русский город Пермь, расположенный на склонах Западного Урала, когда-то слыл "воротами в Сибирь". Его так прозывали не зря. Политических ссыльных в ту пору везли по широководной Каме на судах до Перми, гнали версту до начала Сибирского тракта, перековывали в кандалы и вели шагать в дальние глуховья, на поселения вечные. Слава незавидная!

Известному советскому писателю Павлу Петровичу Бажову свой жизненный путь приходилось начинать именно там. Образование он получил в Перми - в духовной семинарии. Однако заводской мальчик из Сысерти мечтал не о духовном сане, а об университете. Но мечты мечтами, а судьба решилась по-иному. Позднее он узнает, что в стенах той же семинарии учились, например, писатель Мамин-Сибиряк, изобретатель радио Попов...

Нашел свою дорогу и Павел Бажов. Дорога эта началась от берегов полноводной Камы, много давшей будущему сказителю. Задумчиво шумели волны широкой реки. Меж учеников иногда шел спор: Кама впадает в Волгу или Волга в Каму? Ни та, ни другая, пожалуй не уступали друг другу в широте и красоте...

Павла Петровича Бажова я считаю одним из первых моих больших друзей. И - учителей. В 1934 году мы встретились в Перми, позднее нас свела общая работа в Свердловске. В последнее десятилетие мы с ним были руководителями отделений Союза писателей на Урале: он - в Свердловске, я - в Перми. Часто переписывались, проводили совместные областные конференции отделений, в книгах вели творческую перекличку, ища художественную правду.

Павел Петрович поддерживал меня в организационной и творческой работе.

- Я в поэзии не знаток, - говорил он мне, но удивительно метко подмечал недостатки стихотворений. Видел и все лучшее в стихах, прежде всего близкое народному творчеству, живой действительности.

В моем книжном шкафу самые разные издания книг Павла Петровича. Красочные, богато иллюстрированные, тяжеловесные - "Малахитовая шкатулка" Госиздата, вышедшая в Москве в 1948 году, "Малахитовая шкатулка", вышедшая в 1949 году в Свердловске, тут и "Ключ-камень" и "Серебряное копытце". Восхищаются ими знакомые. А я прежде всего дорожу скромно изданной, еще очень небольшой книгой - той именно "Малахитовой шкатулкой", которая впервые появилась на родном Урале в 1939 году. Автор, тепло назвав меня другом, подарил мне ее со своей надписью.

Берегу я и другие книги с его автографами. Берегу письма.

В письме от декабря 1940 года Павел Петрович пишет про организационную канитель по обмену писательских билетов. И жалуется, кроме того, на молодежную газету нашей области - попросили сказ, да замолчали: "...как видно, товарищ Бычков (литературный сотрудник газеты, запросивший у него работу. - Б. М.) испугался размера и даже не ответил, на что, впрочем, не обижаюсь, так как в письме так и ставился вопрос: отсутствие ответа - знак неприемлемости. Ну, будьте здоровы..."

А сам очень - и справедливо! - обиделся. Тогда он еще не был лауреатом. Трудно ему было отстаивать стиль своих сказов. Шел он всегда против шаблона. И некоторые редакторы смотрели на него осторожно, ждали - пусть-де сперва другие оценят...

Вот еще некоторые страницы его писем ко мне, писем главным образом последних годов его горячей жизни.

Февраль 1944 года. Бажов благодарит за справку об издании его "Живинки в деле". Предполагает приехать к нам в Пермь сам, да сомневается:

"Тут меня недавно приглашали, но после поездки в Тагил боюсь. Как видно, шестьдесят шестой год не просто календарная дата, а что-то более существенное.

Поездка была как будто вполне хорошо организована и обставлена, а все-таки оказался больным и вынужден был до срока вернуться домой! Понял это как сигнал - пора сидеть на месте. К тому же еще целый ворох забот и хлопот..."

Прочитав мои стихи, пишет, и хвалит, и сразу подробно критикует их. Почувствовав фальшь в одном слове, разбирает его досконально:

"Очень тронут и обрадован стойкостью непроходимо лирического настроения, хотя в отрывке мне кое-что не понравилось. Глагол "щебетал" кажется неприемлемым в отношении родника, и особенно хотелось бы подменить "ракиты". Не наше это слово, не уральское, а средне или даже южнорусское. У нас тальник, талика, кривдотал, чернотал. Но дело, конечно, не в этом. Важно, что лирика по-прежнему владеет. И пусть владеет. Слово можно всякое найти, а вот эту лирическую теплоту и мягкость ни из одного института не выносили, будь он самый сверкающий именами и возможностями.

Ну, будь здоров и непроходимо лиричен. Привет жене и ребятам от меня и моей семьи.

П. Бажов"

Идут суровые дни Отечественной войны. В свой сборник "У Камы" я, видимо, включаю некоторые стихи торопливо. Работая всю жизнь в областной газете "Звезда", я, конечно, и в стихах не только лирик, но и газетчик. Стремился я быть оперативным и сейчас. А Павел Петрович ни на миг не велит забывать, что ты художник:

"Хотел бы поговорить о стихах, хотя, как известно, всегда очень упорно (при своем мягком характере) и последовательно (тоже не из присущих мне качеств) стараюсь не говорить на эту тему.

Из общего лирического тона слишком броско высовываются "Наш ответ", "Будем зорче", "Уральская комсомольская", "О винтовке". Это не гармонирует с заголовком раздела, для которого найдены другого порядка слова. Понятно, почему иногда газетная прямота заголовков оставляется, но это все-таки кажется ошибкой. Как ни трудно, а надо найти для любого стиха заголовок, свойственный певцу "Ласковой Ирени".

"Земля под Солнцем", "Опаленные дни" - подходит, а "Будем зорче" - никак. Не очень пришелся по душе и общий заголовок книжки "У Камы". Этот паршивый предложишка всегда лезет, куда не надо. По опыту знаю. Тоже есть и у меня на самом ответственном месте это самое "У-ка" ("У караулки на Думной горе"). Хотелось бы тут видеть что-нибудь беспредложное, но, конечно, с Камой. Это правильно. Она должна здесь быть, т. к. большая часть или, вернее, все с ней плотно связано.

Больше мне понравилась поэма "В лесном краю". Может быть, тут сказывается моя личная особенность - в первую очередь ценить всегда по свежести материала. Чувствуется, что поэт не просто "представлял себе", а долго и внимательно наблюдал, обобщал, отбирал. В результате и получается:

Сел на серый полушалок 
Белый иней по краям... и т. д. 

Читаешь и веришь, что все это так, что это не выдумка, а настоящая жизнь, поэтически осмысленная и выраженная отобранным словом. Иной раз тут путаются, конечно, "золотые чьи-то косы, глаз опасных синева", но этого стилистического рода образы встречаются изредка. Кроме того, на мой взгляд, лучше бы дать в концовке перспективу, а не только заканчивать словами, призывом "бить сосну в корявый бок и вести наискосок"... Вообще же поэма мне понравилась на особицу. Рад выходу книжки, желаю дальнейшей творческой удачи. Не посетуй на замечания! Как закоренелый прозаик, не понимаю, может быть, того, что увидят другие, кто занимается стихом вплотную".

И это пишет так называемый "не знаток" поэзии! Все основательно разобрал. Читай и волнуйся, запоминай!

Название книжки, заголовки стихов - все должно гармонировать с общим тоном поэтических строк.

Читая письмо, я поначалу еще хотел как-то возражать, говорить, что время не ждет, подгоняет, но, подумав, убедился, что прав старый сказитель, большой ценитель слова.

В мае 1946 года Бажов пишет:

"Милый Борис Николаевич!

Письмо датировано концом апреля, а отвечаю на него в последних числах мая. Это и есть показатель моей работы. То, что говорят: угруз, и головы не видно. Какое уж тут творчество, когда с текущими делами не умеешь справиться. Писательски теперь почти не работаю, если не считать, что иной раз к какому-нибудь случаю сказ для газеты напишешь, но он ведь газетный и останется. Переделать его в более ценный не можешь, т. к. нет достаточно свободного времени.

С писательской группой у нас примерно так же, как и в Перми. Приезжие давно отшвартовались, а свои доморощенные тоже большим расположением и повседневной заботой о себе похвалиться не могут. Скорей наоборот. Завидуют челябинцам и пермякам, а те опять нам. Так круг и получается, а в нем старинное: там хорошо, где нас нет.

С большим напряжением выпустили все-таки две большие книги: "Свердловск" (свыше 40 уч.-изд. листов) и "Н. Тагил" (около 20 уч.-изд. листов). Это чуть ли не весь годовой итог, считая по прозе. Стихам посчастливилось: К. Мурзиди выпустил свой "Горный щит" и "Детям", Е. Хоринская - книжечку стихов для детей, Е. Ружанский - "Дружок". Альманах у нас не выходит уже больше года. Теперь пытаемся преобразовать его в журнал более легкого типа, т. е., в сущности, это будет книгой, а не журналом. Так как без мечты жить скучно, то планируем выпуск настоящего журнала, задачей которого ставится прежде всего сплочение всех литературных сил Урала, но пока это вроде степного Марева в июльский день: кажется близким и радостным, а будет ли - неизвестно".

"Теперь страдаю из-за "Каменного цветка", - пишет он о кинофильме, созданном по его сказу. - Меня по этому поводу тянут в разные места, и создается неловкое положение, будто я полностью повинен и в этой картине, когда на заглавных титрах очень отчетливо обозначен весь ее коллектив. Это, конечно, страдание не страшное, когда тебя хвалят, но все-таки, во-первых, чувствуешь себя фальшиво, а во-вторых, и самое главное, - время уходит, Борис, а его и так осталось не много.

Человек устроен все-таки довольно нескладно. Сколько его ни учи, все дураком смотрит. Так это и есть. Пишу вот эти строки, а у самого мысль: неплохо бы нынешним летом побывать в Перми, Челябинске, Златоусте и т. д., вплоть до Кемерово, куда недавно уехал один очень уважаемый мною работник. Из мечтаний, понятно, ничего не выйдет. Ты это знаешь, а прогнать их не можешь. Видимо, так веселее жить.

Ну, желаю всего лучшего и в первую очередь творческой полноты, вопреки даже издательским возможностям.

С приветом П. Бажов. 24 мая 1946 г."

Мы, жители Перми, всегда завидовали свердловским товарищам по перу. У них работа кипит, у них во главе Бажов!

У нас не выходит вовремя альманах "Прикамье", У них, кажется, альманах "Уральский современник" уже скоро выйдет - ждем его в конце 1946 года. Ждем, оказывается, напрасно. Павел Петрович снова сокрушается по этому поводу:

"Десятый номер альманаха держали в производстве свыше двух лет, а теперь сама наша редакционная группа решила от него отказаться, как от безнадежно Устаревшего. Разумеется, виним в этом издательство..."

И мы, читая письмо, видим в нем не только простое сообщение о литературной жизни в Свердловске, но и прежде всего упрек нам, - выходит, что и нас стыдит Павел Петрович.

"Только говоря так о препятствиях, - пишет он, - не следует замалчивать и свои недуги. Теперь это легко прикрывается - нас не печатают, а если бы печатали в полную силу, то явственно обозначилось бы другое: мало, и не о том, и не так пишем. Единственно, кто работает с напором, так это Мурзиди и Рябинин. По-разному, но дают оба много..."

"Пишет Н. Попова, - сообщает он, - много работают Хазанович и Ликстанов, однако с уклоном для газеты... Маркова пишет мелочь, Рождественская сидит над большой вещью, но пока ее не показывает. Остальные творческой активностью похвалиться не могут".

За всех волновался, помнил, переживал. О себе, однако, и говорить не хотел:

"Про себя и говорить не хочется. Совсем оскудел: в полгода сказишко наковыряю - только. Совсем плохо вижу, а это сильно мешает, да и боковые дела порядком берут..."

В следующем большом письме через год радуется моей книжке "Заря над лесом", поздравляет. На себя снова жалуется и снова очень неутешительно. Горькие строки. Вот они:

"Живу, если можно так сказать, вторым планом: по сказу поставили вон балет, идет кой-что в кукольном театре, а нового почти ничего не пишу. Плохо с глазами. Настолько плохо, что приходится тратить часы на то, что можно сделать в несколько минут. Мне ведь по роду моей работы необходимо больше, чем другим, рыться в первоисточниках, которые представляют в лучшем случае выцветшие рукописи прошлого столетия, в худшем свои карандашные записи, сделанные тоже довольно давно и притом с сокращениями кустарного порядка - как пришлось. Пытался перейти на диктовку и чтение другими глазами, но из этого ничего не выходит. Это не просто удлиняет процесс, а прямо сбивает с основной мысли. Не зная, что тебе надо, читающий иногда выпячивает то, что тебе в данном случае даже вредно. Насадит тебе в голову столько заноз, что ты потеряешь место той, которая тебя занимала. Так вот и живу, делая в год очень ограниченное число нового. Старое пока идет хорошо: издали в "Советском писателе" большим тиражом, готовят в Профиздате небольшой сборник, в ГИХЛе с обильными иллюстрациями В. С. Баюскина, в Челябинске, в Свердловске запланировали на будущий год 25 листов, переводят и отдельными сказами, и полностью, сборниками. Материально пожаловаться не на что, но тем обиднее сознавать себя каким-то конченным, когда есть порох в пороховнице, да и продолжает поступать без оскудения. Впрочем, будет об этом: печаль не помогает в поисках выхода, а он должен быть. Где-то вон начали поиски оптического прибора, который бы смог удлинить зрячий срок".

И силы уже терялись, а он не хотел сдаваться.

"Попишем еще, а Вам советую отбиваться от части мелочей в текущей работе. Здоровьишко-то ведь неважное, а эта мелочь больше берет, чем дает отдачи. И нет надобности писать большие рецензии и проводить длительные беседы там, где ясна просто малограмотность. Зачем в данных исторических условиях трудный писательский путь через "Университеты" А. М. Горького, если каждому открыт путь через обыкновенные? Особенно это надо внушать начинающим поэтам, которые, поймав в 18 лет (в эту пору все поэты) два-три счастливых образа, склонны с этим багажом выступать уж как поэты всерьез. Это в нашей-то стране, которая по общей культуре населения выше всех стран мира! Пора брать ставку на выращивание поэтов, у которых природное дарование и склонности были бы усилены, расширены и углублены высоким образованием".

В 1948 году, после окончания большой писательской конференции, Павел Петрович волновался:

"Среди начинающих двойное преобладание поэтов над прозаиками, что меня, закостенелого прозаика, прямо огорчает. По этому поводу я даже напоминал, что наши классики поэты не чуждались "презренной прозой" говорить, а наши еще вовсе не классики почему-то не хотят спускаться с высот, не дают ни "Капитанской дочки", ни "Князя Серебряного", вообще ничего, кроме стихов.

Это ведь, Борис Николаевич, вопрос для поэтов современности. Мурзиди у нас пока один пошел на это, выпустив роман "У Орлиной горы". Других примеров не видно, а зря".

Вернувшись из поездки по Уралу в том же году, Павел Петрович продолжал сокрушаться:

"В литературной организации Южного Урала положение трудное. Там совсем нет пехоты - нет прозы. Армия без пехоты - не армия..."

Он много говорил об этом, призывал развивать все жанры литературы, писать ясно и просто.

Сам большой мастер слова, Бажов до конца своих дней не переставал требовать многого от себя и от всех друзей по работе. Учил нас любви к нашей великой Родине, к ее народу - трудолюбцу, новатору, творцу.

Невольно приходят на память слова Бажова: "Работа - она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется".

Эти слова прежде всего применимы к самому Павлу Петровичу.

Пермь, 1960 - 1975