Первые начинатели (А. С. Бондина)

Много хорошего слышала я о Павле Петровиче Бажове от моего покойного мужа - Алексея Петровича Бондина.

Они познакомились еще в двадцатых годах, в пору становления советской литературы на Урале.

Жили мы в Тагиле, но муж часто бывал в Свердловске и встречался с Бажовым на литературных собраниях.

В Павле Петровиче он сразу почуял своего единомышленника - они одинаково понимали роль и задачи советской литературы.

Помню, в каком возбуждении приехал домой муж после обсуждения в свердловской литературной организации его повести "Связчики".

- Навалились, понимаешь ли, на меня, ругают за то, что мои персонажи, рабочие, говорят "областным" языком... И вдруг встает Бажов: "Алексей Петрович Бондин сам потомственный рабочий. Ему ли не знать, как говорят уральские рабочие? Что возражать против местных слов? Он не без разбору ими пользуется, отбирает наиболее красочные, емкие. Название повести превосходно! "Связчики" - слово уральское, наше... Оно понятно всем - корень понятен. И это название сразу определяет взаимоотношения главных героев. Достоинство вещи в том, что автор осветил явления и факты революционного сознания. Бондин на верном пути. Давайте не будем сбивать его с толку!"

Муж с волнением продолжал:

- Понимаешь, почему мне дороги эти слова? Уверенность дали мне, направление. Теперь меня уж не свернешь с него.

...Бажов не ограничился одним выступлением в защиту Бондина. Он взял на себя труд отредактировать первое издание романа "Лога". Надо сказать, что чрезвычайно тактично и бережно отнесся он к этому делу.

Павел Петрович Бажов, высоко ценя самобытность автора, любя народный язык, не зачеркнул без согласия Бондина ни одного слова. Целыми часами, целыми днями сидели два Петровича, склонившись над рукописью...

- Уж лучше пусть потом упрекают, что недостаточно правил рукопись, чем сознавать, что обесцветил ее, - не один раз говорил Бажов автору.

Чем дальше, тем теснее сближались Бажов и Бондин.

Был такой случай.

С юбилея, который состоялся в день шестидесятилетия Бажова, муж приехал разгоряченный, рассерженный.

- Юбилей-то прошел хорошо, народу собралось много... Душевные речи, адреса и все такое... Артисты сказы читали... Все хорошо было. Я дважды чокнулся с юбиляром и даже сказал ему: "Все знают Урал железный да медный. Пусть теперь узнают Урал литературный!" Поцеловались, растрогались оба...

- Так чем же ты недоволен?

- Бе-зо-бра-зие! В президиум поступило предложение: обратиться с просьбой к правительству о награждении Бажова орденом Ленина. А председатель не огласил записку… хоть я и настаивал. Нет, этого дела оставить нельзя!

И Бондин тут же написал в Правление Союза советских писателей. Через полтора месяца пришел ответ. Письмо это хранится в архиве Бондина. Правление сообщало, что, так как "Малахитовая шкатулка" еще не вышла из печати, вопрос о награждении ставить преждевременно.

- Это правда, - сказал муж, окончив чтение письма - Как я не подумал об этом? Ведь в какое неудобное положение поставили бы мы Петровича, огласив записку... Но я уверен, что рано или поздно он эту высокую награду получит!

...И вот наконец вышла в свет долгожданная "Малахитовая шкатулка".

Показывая мне подаренную Бажовым книгу, муж, весь сияя, сказал:

- Видишь, и мы не лыком шиты, не по-банному крыты! Нас считают периферийными писателями. А попробуй-ка втисни Бажова в периферийные рамки!.. Не выйдет это!

Любуясь книгой, муж продолжал:

- Павел Петрович подарил мне ее, как говорится, горяченькую: при мне получил в издательстве авторские экземпляры. Погляди автограф: "Старому другу Алексею Петровичу Бондину без дальнейших слов!" И правда, какие еще нужны тут слова?

Павла Петровича я увидела впервые в самую тяжелую пору моей жизни - у гроба мужа.

Ошеломленная страшным, внезапным ударом, я плохо воспринимала окружающее. Не дошло до меня, что Бажов приехал на похороны, не услышала, когда он вошел в комнату... Вдруг рядом со мной чей-то тихий, полный печали голос произнес:

- Эх, Петрович, Петрович, а я думал - ты меня похоронишь...

Оглянувшись, я увидела невысокого, коренастого человека с пушистой седеющей бородой. Светлые глаза проникновенно, с каким-то глубоким сочувствием, с каким-то желанием пробудить во мне силу, глядели на меня.

- Вот при каких обстоятельствах, Александра Самойловна, пришлось нам познакомиться...

Пожимая руку, он продолжал глядеть своими говорящими глазами. Я точно читала в них и скорбь по ушедшему другу, соратнику в литературных боях, и призыв: "Будь мужественна!"

Ровно через год состоялся вечер, посвященный памяти А. П. Бондина. В Тагил снова приехал Павел Петрович Бажов.

Вновь вижу возникшую в памяти картину.

Медленным, по-стариковски тяжелым шагом поднялся на трибуну Павел Петрович, обвел взглядом затихший зал.

Не было у него ни конспекта, никаких бумажек не было. Перед ним лежали книги Бондина - "Лога", "Моя школа", "В лесу", "Ольга Ермолаева".

Он брал то одну, то другую книгу, неспешно искал нужную ему страницу, продолжая свой доклад о жизни и творчестве покойного писателя... Впрочем, слово "доклад" здесь неуместно. Это был душевный рассказ о Бондине и созданных им книгах.

Я навеки запомнила этот вечер еще и потому, что Бажов решительно и твердо сказал то, что вдребезги разбивало ложное мнение, составившееся у критиков о Бондине:

- Алексей Петрович Бондин не подражатель и не продолжатель Мамина-Сибиряка, как это частенько утверждают наши критики. Бондин писатель самобытный. С марксистских позиций он показывает жизнь уральских рабочих. В этом его заслуга... Бондина еще не оценили в полной мере, но его оценят со временем.

Шли годы. Изредка я встречалась с Павлом Петровичем. Меня трогало, что среди кипучей его жизни, среди массы общественных дел он сохранил теплую, прочную память о моем муже.

В 1948 году я пришла к нему, чтобы вручить трехтомник произведений А. П. Бондина.

Бажов долго перелистывал книги. Казалось, он глубоко задумался. Потом, взвесив все три тома на ладони, проговорил:

- Веские книги... во всех смыслах веские. Добрую память оставил по себе Петрович... Рано умер. Сколько бы он еще мог написать…

Задумавшись, взял трубку, выбил пепел, наполнил ее табаком, закурил. Я удивленно взглянула на него. Он лукаво улыбнулся.

- Врачи говорят: "Бросьте курить!" Я бросил папиросы, взялся за трубку. Поздно мне бросать курить...

Не зная, что сказать на это, я отвела взгляд, увидела груду распечатанных писем на столе. Рядом лежала рукопись.

Проследив за моим взглядом, Бажов сказал с горечью, которую не могла скрыть шутливая улыбка:

- Вот и глаза подводят, отказываются служить. Очки не помогают. Личного секретаря завел себе... Это моя жена.

Больно мне было слышать это. И Бажов, тонкий, деликатный человек, понял. Уже другим, бодрым тоном он сказал:

- Вы помните, как у нас Петрович ночевал?

С юмором он стал рассказывать о встречах Петровичей.

Вдруг глаза Павла Петровича засветились новой мыслью.

- Знаете что? Попробую-ка я добиться, чтобы включили в план приложений к "Огоньку" рассказы Петровича! Если выйдет, постараюсь в предисловии воздать ему должное.

И Бажов не забыл своего обещания. Вышел сборничек "Избранных рассказов" Бондина с предисловием Бажова.

Нижний Тагил, 1960