Уральский волшебник (Алексей Сурков)

Скитания литератора-газетчика сводили меня на дорогах жизни со многими замечательными людьми нашего времени. Но в этой веренице знакомств выделяются особенные, навсегда запавшие в душу.

Такой была моя встреча с чудесным уральским писателем Павлом Петровичем Бажовым.

Шел военный 1944 год. Впервые за дни войны маршрут моей командировки лежал не к фронту, а в глубокий тыл. Редакция поручила мне объехать крупные заводы Свердловской области и рассказать фронтовикам со страниц нашей газеты о героическом труде уральцев.

Я помню, как еще до войны радостным удивлением поразила меня "Малахитовая шкатулка" П. П. Бажова, и естественно, что, попав на родину автора книги, я стремился повидаться с ним.

Уже первое наше свидание дало мне возможность почувствовать своеобразную и яркую личность этого писателя. Самая внешность Павла Петровича, его пристальные, умные, чуть усталые глаза, строй речи, интонация глуховатого, тихого голоса - все это переносило собеседника в мир образов "Малахитовой шкатулки". В то время Павлу Петровичу исполнилось шестьдесят пять лет. Прожитые трудные годы слегка ссутулили его плечи. Он жаловался на то, что здоровье его подводит. И все-таки Бажов показался мне гораздо моложе молодых тогдашних свердловских литераторов. За недолгое свое пребывание в городе я встречал Павла Петровича на всевозможных собраниях и совещаниях, из которых многие, казалось, не имели никакого отношения к его профессии литератора. Невысокого роста, в синей, военного покроя блузе, которая наполовину прикрывалась окладистой бородой сказочника, он сидел всегда как бы в тени, внимательно вглядываясь и вслушиваясь во все, что происходит около него. Круг его интересов был чрезвычайно широк. И столь же широка была его поистине энциклопедическая осведомленность о делах его родной области.

Вспоминается незабываемый вечер, который мне привелось провести с Павлом Петровичем у него дома.

Судя по всему, Павел Петрович не отличался словоохотливостью. Но присутствие свежего человека из иной, хотя и родственной ему, среды непроизвольно увело его в стихию воспоминаний о прожитом. Беседа наша затянулась почти до утра. В сущности, Павел Петрович за эти часы рассказал мне историю своей долгой, полной радости и горестей жизни. Но от врожденного такта, который обычно присущ большим и умным людям, личная его судьба все время лишь угадывалась где-то на третьем и четвертом плане событий. Первый план занимали те, с которыми судьба сводила рассказчика на бесчисленных перепутьях его жизни. За эти часы я с головой погрузился в новый для меня мир жизни уральских умельцев, мастеров на все руки, каслинских литейщиков, беспокойных искателей, "чудаков", в мир уральских и алтайских партизан гражданской войны, победителей Колчака и прочих "правителей" и атаманов.

Глубокое знание людей и прирожденная любовь к ним в сочетании с тонким природным юмором делали фигуры тех, о ком рассказывал П. П. Бажов, почти физически ощутимыми для собеседника. И чем крупнее было событие или личность, тем ярче, образнее делалась его речь, а каждый эпизод превращался в ненаписанную чудесную новеллу, блещущую многоцветными переливами неповторимо своеобразной уральской речи.

С особенным воодушевлением, или, точнее сказать, с глубоким поэтическим вдохновением, говорил Павел Петрович о "каменных дел мастерах" - гранильщиках и камнерезах. Он брал со стола и полок полированные куски малахита, яшмы, артистически выточенные каменные поделки и вводил меня в мир самых сокровенных таинств камнерезного мастерства, не передаваемого словами умения угадывать за грубой внешностью необработанного камня скрытую в нем красоту узора и расцветки. И чем дальше длилась беседа, тем глубже раскрывался передо мной мир поэтических образов "Малахитовой шкатулки" - восторженного гимна ищущему, неуспокоенному мастерству русского рабочего человека.

Из этой же беседы мне стало ясно, почему волшебный фон бажовских сказов, сконцентрированность сказовой манеры повествования никогда не заслоняли реального, глубоко жизненного характера героев и не лишали достоверности бытовой и социальной среды, в которой эти герои жили и действовали. В волшебный мир старых уральских сказок Бажов погружал живых русских людей, и они своей реальной, земной силой побеждали условность сказки, как земная любовь простой русской девушки победила волшебную силу Хозяйки Медной горы.

Сказы Бажова, в какие бы волшебные одежды ни были облечены их герои и к какой бы старине ни было отнесено их существование, вызваны к жизни присущим их автору глубоко современным, острым и молодым ощущением нашей жизни.

Не случайно ведь "Малахитовая шкатулка", воспевающая беспокойную пытливость рабочего человека, неиссякаемую жажду мастера к совершенствованию мастерства, высокую поэзию труда русского человека, появилась тогда, когда в нашей действительности строящегося социализма труд превратился в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства.

Москва, 1952 - 1960