О моем деде (Никита Бажов)

Я долго думал о том, как мне написать о деде. Когда его не стало, мне было всего четыре с половиной года, и, таким образом, мои личные воспоминания о нем отрывочны и мимолетны. Однако многое из детских ощущений осталось незабываемым. И я хочу попытаться рассказать об этом, как говорится, с позиций моей сегодняшней "взрослости".

...Мы с дедом сидим в саду, "курим" трубки (у меня была своя, игрушечная, подаренная дедом) и разговариваем о чем-то очень интересном. Долго, неторопливо разговариваем - я задаю множество вопросов, дед отвечает, потом он меня о чем-то спрашивает, и мне хорошо около него.

В архиве деда осталась начатая им повесть "Никиткины дни". Может быть, замысел ее и возник в результате этой нашей беседы. Вот они, эти несколько страничек, написанных его рукой:

"Никиткины дни

Никита еще не очень большой мальчик. Ему идет третий год, но он уже перестал спать днем, как самые маленькие. Дни теперь стали длинные-длинные. Дольше, чем у самых больших. Каждый день Никитка видит много интересного, нового, но почему-то самое интересное и занимательное никогда досмотреть не успевает.

В доме много больших. У Никитки есть папа и мама, дедушка и бабушка, тетя Леля, тетя Таля, тетя Анюта, но никто, из них не может рассказать, куда убежал петушок, где спряталась сорока, где дедушкина "нутрь", что делают мячики-свистуны. Даже брат Вова, который учится в школе, не может это объяснить. Младший брат Славик, может быть, больше знает, но он еще не научился говорить. Станешь его спрашивать, а он отвечает: "Дю!", после чего выходят неприятности и большие начинают укорять:

- Нельзя обижать маленьких!

Обидно Никитке. Не раз он принимался плакать, чтобы рассказали, но ничего не выходит. Бабушка даст конфетку, папа - мандаринку, тетя Анюта принесет книжку-почемучку, а все-таки не покажут, что надо. И сам уже больше никогда не увидишь.

Петушковый день

Утром мама сперва одевала, умывала, кормила Никитку. Потом они пошли гулять во двор. Там под навесом ходили курочки с петушком. Никитка сам кормил их хлебными крошками и зерном. Одна курочка ухватила большую крошку хлеба, другая подбежала и стала отнимать. Тогда курочка с большой крошкой хлеба выбежала из-под навеса и увязла в снегу. Валенок у курочки нет, ей показалось холодно, она замахала крыльями, взлетела немного, увязла еще больше в снегу и закричала. Петушок выбежал из-под навеса и закричал строгим голосом: "Кукареку!" Курочка опять захлопала крыльями, поднялась немного и на этот раз выбралась обратно под навес. Петушок сейчас же слетел с бревна, подошел к курочке и что-то стал ей говорить.

- Он что ей говорит? - спросил Никитка.

- Говорит, что нельзя по снегу без лыж ходить.

- А где курочкины лыжи?

- В магазине.

- А петушковы где?

- Тоже в магазине.

- И палки петушковы тоже в магазине?

- Петушку палок не надо. Он крыльями управляет.

Дальше было, что каждый день бывает. Занимался разными делами в доме. Вышла опять неприятность со Славиком из-за "дю". После обеда снова ходил гулять с мамой, но на улицу. Там видел, как мальчики на лыжах скатывались с горки на реку. Мальчик, который был в красной шапке, никогда не падал, а другой, с синим шарфом, все время сваливался в снег, но не плакал, а смеялся. Никитка стал просить у мамы лыжи. Она говорит:

- Ты еще маленький. Для таких не делают.

- А петушкам? Делают?

- Каким петушкам? - удивилась мама.

Она, видно, забыла, что говорила утром, и Никитка стал объяснять, но она все-таки не поняла и завела разговор о дяде, который проходил в мохнатой шубе. Как медведь! Это было тоже интересно, и Никитка стал спрашивать:

- А он в лесу живет?

- В лесу.

- А елка у него где? Тоже в лесу?

- У него много елок, и все украшены как на площади Пятого года. Видел?

- А дети там ходят?

- Там только звери да птицы: зайчики, лисички, зяблики...

- А кто такой зяблики?"

И еще как фотография: дед поливает из шланга деревья в саду. Мне тоже ужасно хочется, и я, подпрыгивая от нетерпения, молча жду, когда и мне дадут подержать этот тяжелый, мокрый шланг.

...Дед в кабинете. Он занят, кажется, у него кто-то есть, а мне очень нужно к нему, но мне говорят: "Дедушка занят, потом". А я вижу в щелку двери его лицо, обращенное к собеседнику, слышу его голос... а зайти не могу. До слез обидно.

И другое, очень яркое. Много людей, цветов. Я у кого-то чужого на руках в толпе. Меня несут. Я вижу дедушку. Мне говорят: "Поцелуй деда". Я радостно обнимаю его и впервые вместо тепла и нежности натыкаюсь на холодный, каменный лоб...

Потом долгое время я вижу бабушку в черном, печальную, неразговорчивую. Притихшую маму, которая перестала со мной играть. Дом и сад, погруженный в воспоминания, в которых главной фигурой остается дед. И я знаю - это дедушкина трубка, ее нельзя трогать, это дедушкин стол, инструменты, книги, рукописи... Я часто слышу:

- Дедушка был бы недоволен.

Или:

- Ах, как бы он порадовался...

И, наверное, от этого мне кажется, что вместе с ним я прожил свою тридцатилетнюю жизнь. Его ласковые глаза наблюдали за тем, как я расту, ласковый голос звучал из книг и писем.

"Никиточка растет, старается, - писал он в одном из писем родным в августе 1946 года. - За первый месяц прибавил в весе на целый килограмм. Это считается очень хорошо".

А имя мое тоже придумал дед, отстоял от нападок родственников и устранил колебания мамы, которой говорили:

- Неужели назовешь этим деревенским именем? Тогда уж назови Никифор или Никтополеон, вот смеху-то будет! Не поблагодарит он тебя потом. А как его дочери будут называться? Никитишны или Никитичны? Тоже красивого мало!

В письме в больницу, поздравляя маму с рождением сына, дед писал:

"По части имени не слушай пустоговорья. Хорошее имя, полнозвучное и не такое затасканное, как многие другие. Как будут называться его дочери, думать рано, а пока лучше готовить "детство Никиты", чтобы оно прошло по-хорошему. Об его дочерях заботиться не станем. Они в случае надобности найдут выход. Да, может быть, к тому времени у нас будет принят общеевропейский способ имен без отчеств, а мы из-за пустяковых представлений о неподвижности быта отвергнем такое занятное имя. Дело, впрочем, не в этом, был бы здоров!"

Быть потомком известного человека порой не легко. Если что-нибудь тебе не удается, вокруг ропот ужаса:

- Подумайте - внук Бажова получил двойку!

А если вдруг что-нибудь удастся, закивают с сомнением головами:

- Ну конечно, ему все легко, ему имя дорогу пробивает.

Но я рад, что в начале моей жизни рядом со мной был умный, добрый и внимательный человек - мой дед, влияние которого сохранялось все те долгие годы, когда его уже не было с нами, и живет сейчас. Во всяком случае, иногда сознательно, иногда бессознательно я пытаюсь подражать ему, воспитывая своего сына.

Москва, 1976