Глава вторая. Восстание совести

В семье Бичеров все были противниками рабства. Лимен Бичер и дома и в проповедях осуждал законы, которые позволяют одному человеку владеть другим.

Его дети и в этом были согласны с отцом. Сыновья, став священниками, так же как он, проповедовали необходимость освобождения рабов. Поэтому все Бичеры либо открыто сочувствовали движению аболиционистов, либо были его активными участниками.

Abolitio - запрет, отмена. Это латинское слово издревле было в ходу у юристов, применялось и богословами. В 1775 году в Филадельфии возникло первое общество американских аболиционистов - сторонников отмены и запрещения рабства - под президентством Бенджамина Франклина.

В Северной Америке черные рабы появились почти одновременно с первыми белыми новоселами. Когда в 1776 году американские колонии восстали против английского владычества, в повстанческих отрядах и в революционных армиях Джорджа Вашингтона сражались также чернокожие американцы...

Первая кровь, пролившаяся в войне за независимость, - кровь черного человека, Криспаса Аттакса. В Бостоне ему поставлен памятник.

Новое государство - республика Соединенные Штаны Америки провозгласила свободу неотъемлемым правом каждого человека. Свободу утверждали законы США, свободу славили в национальном гимне, в газетах и в стихах, с церковных кафедр, в книгах философов и в школьных учебниках. Всем гражданам закон гарантировал свободу слова, свободу печати, свободу совести, свободу собраний, свободу передвижения, а в южных штатах еще и свободу рабовладения.

На Севере рабство никогда не имело сколько-нибудь серьезного экономического значения, и в северных штатах - Массачусетс и Нью-Йорк, в штатах Новой Англии, оно было запрещено законом. Любые предложения запретить его по всей Америке наталкивались на резкое сопротивление южан.

Сторонники рабовладения говорили, что нельзя допускать конфликтов между южными и северными штатами, чтобы не ослабить молодую республику, у которой столько врагов среди заокеанских монархий, еще владеющих колониями на всем континенте, что нельзя посягать на законы, а рабство признано законом. Нельзя покушаться на право собственности рабовладельцев, чтобы тем самым не поставить под угрозу вообще право собственности, священное право, без которого немыслима настоящая свобода.

Но больше всего в те годы и на Юге и на Севере было таких людей, которые вовсе не думали ни о какой отмене рабства, потому что так уже повелось спокон веков, так жили их отцы и деды.

Первые аболиционисты в США были бескорыстными и самозабвенными борцами за дело, которое в то время казалось безнадежным. Среди них были сторонники разных политических и философских учений. Однако, несмотря на различия в политических и религиозных взглядах, несмотря на значительные различия имущественного и общественного положения, их всех объединяло отрицание рабства, стремление добиться его отмены, запрещения, "abolitio".

Отец Гарриет, Лимен Бичер, говорил: "Истинная мудрость состоит в том, чтобы отстаивать любое справедливое дело только в том случае, если община поддерживает реформатора". В большинстве случаев общины вовсе не поддерживали реформаторов. Джеймс Бирни, издатель антирабовладельческой газеты "Филантроп" в Цинциннати, писал: "...самые близкие, родные люди отворачивались от нас, и вся община, за редчайшим исключением, смотрела на нас как на врагов, угрожающих ее спокойствию; а это немалое испытание".

Территория США расширялась. Все новые поселенцы двигались на запад и юго-запад, тесня индейцев, осваивая новые обширные пространства лесов и степей.

Депутаты рабовладельцев грозили отделением своих штатов, выходом из Союза, и в 1820 году конгресс принял закон, который назвали миссурийским компромиссом, устанавливавший, что рабовладение допускалось южнее 36-й параллели, но зато севернее отменялось навсегда. Компромисс оказался непрочным.

Безгласной, но грозной силой были сами негры. Они вели себя по-разному: многие поневоле покорялись своей судьбе и своим хозяевам; одних утешали идеалы евангельского смирения; других удерживала вязкая инерция послушания и безответственности - была крыша над головой, была миска еды для себя, для детей, обо всем думал хозяин; третьих сковывал страх.

И все же появлялись мятежники. Вспыхивали восстания. В августе 1831 года в штате Виргиния молодой проповедник негр Нат Тернер возглавил восстание негров. Восстание было скоро подавлено, вожаков повесили.

Пробуждалась и совесть белых американцев, не желавших мириться с ложью о свободе, основанной на рабстве.

И в том же 1831 году в Бостоне, в колыбели американской революции, начала выходить первая постоянная газета противников рабства - "Либерейтор" ("Освободитель"). Ее издавал молодой журналист, бывший рабочий-печатник Уильям Ллойд Гаррисон.

В первом номере "Либерейтора" Гаррисон писал: "...я буду не покладая рук бороться за немедленное освобождение всех рабов в Америке... Я сознаю, что многим придется не по вкусу резкость моих слов, но разве нет причин для резкости? Я полон решимости быть таким же суровым, как истина, и таким же непреклонным, как справедливость. Я не желаю думать, говорить или писать о рабстве в умеренных выражениях... нет смысла склонять меня к умеренности в таком вопросе, как этот. Мое решение твердо, я не собираюсь действовать с оглядкой, я не стану оправдываться, я не отступлю ни на дюйм, я заставлю выслушать себя". В другой речи Гаррисон сказал: "Я должен гореть ярким пламенем, потому что предстоит растопить гору льда".

Гаррисона привлекли к суду за "оскорбление личности" коммерсанта, заключавшего сделки с работорговцами, и приговорили к штрафу в пятьдесят долларов. Денег у него не было, и он просидел в Балтиморской тюрьме семь недель. Он написал брошюру о своем процессе, заявив, что самые большие несправедливости совершаются именем закона. "Я жду преследований, и я хочу, чтобы меня сажали в тюрьму за то, что я защищаю права африканцев. Меня самого надо превратить в раба, если я отступлю от своего долга, от грозящей опасности".

В 1831 году в США существовало около ста различных аболиционистских клубов, кружков, обществ. В 1837 году их числилось уже больше тысячи, а к 1840 году - до двух тысяч. Они состояли преимущественно из фермеров, рабочих, буржуазии. Аболиционисты за это время подали 412 тысяч петиций, обращенных к правительству США, с требованием запретить рабовладение. Больше двух миллионов свободных американцев подписали эти петиции.

В Лей некой семинарии, где Лимен Бичер был ректором, тоже возникло содружество аболиционистов. Его организовали молодой проповедник Теодор Велд вместе с женой и друзьями. Они обучали грамоте местных негров, выступали с речами, издавали брошюры и листовки, направленные против рабства.

Власти штата потребовали запретить в семинарии политические кружки. Велд в знак протеста против этого решения (его приняли в отсутствие Лимена Бичера) покинул семинарию, за ним ушли многие его друзья.

Составленный Теодором Велдом и его женой Ангелиной сборник фактов и документов ("Рабство как оно есть. Показания тысячи свидетелей", 1839, издано анонимно) стал настольной книгой Гарриет.

Сторонников рабства тревожило и озлобляло растущее сопротивление. В 1835 году конгресс принял закон, запрещавший распространение аболиционистских изданий, а в 1836 году постановил отвергать, не рассматривая, все аболиционистские петиции, прошения и запретил впредь подавать жалобы или законопроекты, направленные против рабства.

Джон Кэлхун, один из духовных и политических вождей рабовладельческого Юга, неоднократно занимавший министерские посты, писал: "...предполагать, будто все люди имеют равное право на свободу, значит совершать большую и опасную ошибку".

Это была прямая полемика со словами из декларации независимости, написанной Джефферсоном: "Все люди сотворены равными, и все они одарены своим создателем некоторыми неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежит жизнь, свобода и стремление к счастью". Другой пропагандист плантаторского Юга - Джордж Фитцхыо так цинично переиначил эти слова: "Одни люди рождаются с седлами на спинах, другие - в сапогах со шпорами, чтобы сидеть в этих седлах, - и такая верховая езда приносит первым лишь пользу".

1836 - 1837 годы были на Севере годами недородов, стихийных бедствий, экономического кризиса. В Нью-Йорке войска стреляли в толпу, громившую склады.

Кэлхун говорил в конгрессе: "...мы видим рабство в истинном свете и считаем его самой надежной и устойчивой основой свободных институтов в мире... Каждая плантация образует небольшую общину, возглавляемую хозяином, сочетающим в себе объединенные интересы капитала и труда... Объединение этих небольших общин составляет целый штат, где... труд и капитал в равной степени представлены и находятся в полной гармонии... Благотворное влияние такого порядка простирается далеко за границы Юга... Таковы институты, уничтожить которые стараются изо всех сил эти заблудшие безумцы и которые мы- призваны защитить во имя самых высочайших и торжественных обязательств, налагаемых на нас званием человека и патриота".

"Этих заблудших безумцев", аболиционистов, на Юге ненавидели с каждым годом все сильнее. Конгресс штата Джорджия официально установил премию - пять тысяч долларов тому, кто доставит Гаррисона в суд штата. Конгресс Южной Каролины назначил 1500 долларов премии за поимку каждого распространителя аболиционистских газет. Газеты и проповедники-южане изображали аболиционистов бессовестными разбойниками, грабителями, своекорыстными торгашами, завистливыми тунеядцами, которые хотят разорить цветущие плантации и угнать бедных негров в еще худшее рабство.

Гаррисон и его единомышленники верили в учение о естественных правах человека, основанное на Евангелии и на книгах Руссо. Лишь немногие из аболиционистов, и к тому же значительно позднее, стали задумываться об экономических основах общества, о преимуществах свободного труда.

Аболиционисты издавали газеты, брошюры, листовки, выступали с речами в церквах, на митингах, собирали деньги для беглых рабов и деньги на пропаганду против рабства. Самые решительные из них, главным образом фермеры-горцы, создали "подземную железную дорогу" - систему тайных убежищ, связных и проводников, помогавших беглым рабам перебираться из Кентукки в свободные штаты - в Огайо, Индиану, Иллинойс - или в область Великих озер. Особенно прославились негры Гарриет Табмен и Джошуа Хенсон (один из прототипов дяди Тома) и белый Джон Браун.

В романе Марка Твена "Приключения Гекльберри финна" беглый раб Джим мечтает о свободе, мечтает о том, как он заработает денег, чтобы выкупить жену и детей, "а если хозяин не захочет их продать, то он подговорит какого-нибудь аболициониста, чтобы тот их выкрал". Фермера-аболициониста поэтически изображает Уолт Уитмен:

Беглый раб забежал ко мне во двор, 
Я услыхал, как хворост заскрипел у него под ногами, 
В полуоткрытую кухонную дверь я увидел его, обессиленного, 
И вышел к нему, он сидел на бревне, я ввел его в дом и успокоил его. 
И принес воды, и наполнил лохань, чтобы он вымыл вспотевшее тело и покрытые ранами ноги, 
И дал ему комнату рядом с моею, и дал ему грубое чистое платье; 
И помню я хорошо, как беспокойно водил он глазами и как он был смущен, 
И помню, как я наклеивал ему пластыри на исцарапанную шею и на щиколотки ног; 
Он жил со мной неделю, отдохнул и ушел на Север, 
Я сажал его за стол рядом с собою, а кремневое ружье мое было в углу. 

(Перевод К. Чуковского.)

На Юге каждому аболиционисту постоянно грозила пуля или петля. Но и на Севере они оставались меньшинством, чаще гонимым, чем терпимым. Их презрительно осуждали или злобно травили и респектабельные буржуа, и мещанская чернь, журналисты, проповедники, и политиканы, озабоченные тем, чтобы сохранить хорошие отношения с Югом; они видели в неистовых поборниках свободы опасных мятежников, неуживчивых правдолюбцев или бестолковых утопистов, наивных, но способных серьезно повредить обществу.

В доме Лимена Бичера в Цинциннати была станция подземной железной дороги. Время от времени друзья приводили беглых рабов, переплывших через реку Огайо, - на том берегу находился рабовладельческий штат Кентукки, куда однажды ездила Гарриет. Многие негры приходили истощенные, измученные страхом. Они шли неделями, пробирались издалека, болотами, чащами, сторонясь населенных мест; каждый раз, услышав вдали собачий лай, леденели от ужаса, ведь это могли быть кровавые псы-людоеды, натасканные на преследовании беглых рабов. Черные люди казались посеревшими от страданий. Когда им задавали вопросы, они отвечали торопливо, сбивчиво. Их говор звучал необычно для северных ушей - певучий, гортанный, косноязычный, как детская речь. И это придавало особую, жуткую достоверность их бесхитростным рассказам о каторжном труде, о побоях, пытках. Они показывали гноящиеся раны и свежие шрамы, рубцы от плетей, неизгладимые следы наручников и ошейников. Братья и сестры Гарриет и она сама кормили их, добывали одежду, вытряхивали из копилок монеты на дорогу: беглым нужно было пробираться дальше на Север.

В 1836 году в Цинциннати толпа "добропорядочных" граждан разгромила типографию аболиционистской газеты "Филантроп". Город перешел на военное положение.

Гарриет знала о бесчинствах в городе, ее брат Генри Уорд, помощник шерифа в Цинциннати, помогал усмирять погромщиков, которые грозили петлей честным журналистам. Она была знакома с редакторами "Филантрона" Бирни и Бейли. Она писала мужу (он находился в Англии): "Я понимаю, как подобные действия заставляют людей становиться аболиционистами; все мои симпатии уже полностью на стороне господина Бирни..."

Аболиционистов преследовали и в других городах Севера. В Олтоне, в свободном штате Иллинойс, Илайя Ловджой издавал газету, требовавшую отмены рабства. Несколько раз его типографию громили, но он восстанавливал ее. Когда почта отказывалась пересылать его газету, Ловджой сам разносил ее по окрестным селениям. Его выгоняли из одного города, он перебирался в другой. 7 ноября 1837 года толпа защитников "закона и порядка" разгромила типографию Ловджоя и убила его. Ловджой был другом Эдварда Бичера, брата Гарриет. Известие о мученической смерти Ловджоя потрясло всю семью Бичеров. Жена Эдварда Бичера вспоминала:

"Я была настроена против рабства еще с тех пор, как убили Ловджоя за то, что он печатал в своей газете статьи против рабства и пьянства. Мы жили в Иллинойсе, когда все эти ужасы происходили. И эти настроения усилились в Бостоне. Но что я могла сделать? Сама - почти ничего. Но зато я знала человека, который может. И тогда я написала несколько писем твоей матери. Некоторые главы романа "Хижина дяди Тома" были написаны в кабинете твоего дяди Эдварда, и нам читали отрывки прямо из рукописи"^*.

^* (Письмо адресовано сыну Бичер-Стоу - Чарльзу Эдварду. 3 Заказ 762)

Эдварду пришлось уйти из колледжа в Иллинойсе, где его преследовали как аболициониста. Он написал книгу о Ловджое.

Уильям Бичер был священником в Путнеме. Так же как отец, как братья, в проповедях и в беседах с прихожанами он осуждал рабство, призывал к освобождению черных невольников. Местные власти и часть жителей Путнема требовали, чтобы Уильям Бичер перестал высказывать опасные взгляды. И ему пришлось переехать.

В Бостоне разъяренная толпа ворвалась в редакцию "Либерейтора", ломала мебель, рвала книги и газеты. Гаррисона избили, выволокли на улицу с петлей на шее, собрались линчевать. Его спас находчивый шериф тем, что арестовал и укрыл в тюрьме.

Эту сцену наблюдал Уэнделл Филлипс, сын мэра города Бостона. Он был выпускником аристократического Гарвардского университета (слушал, в частности, и лекции Лимена Бичера), разносторонне образованным человеком. Перед ним открывалась блистательная карьера. Однако, увидев погром, Филлипс сам стал аболиционистом, другом и ближайшим соратником Гаррисона, и год спустя его избрали председателем антирабовладельческого общества в штате Массачусетс.

Энгельс писал, что Филлипс "сделал больше, чем кто- либо, за исключением Джона Брауна, для уничтожения рабства и успешного ведения гражданской войны".

Преследования и расправы не только не отпугивали аболиционистов, но привлекали к ним новых сторонников. Бескорыстное подвижничество таких людей, как Ловджой и Гарри сон, казалось, воскрешало в прозаических, будничных поселениях Америки вдохновенный пафос библейских пророков, мученический героизм ранних христиан.

К мировоззрению американских аболиционистов можно отнести слова Маркса о европейских буржуазных революциях: "В классически строгих традициях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно- ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии. Так, одним столетием раньше, на другой ступени развития, Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета"^*. И все более очевидным становилось, что именно в них оживает гордое свободолюбие американцев, сражавшихся против английского владычества и превративших королевскую колонию в независимую республику.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч., изд. 2, т. 8, стр. ,120.)

К движению примкнул негр, бывший раб, Фредерик Дуглас. Дуглас был прекрасным оратором, часто выступал с лекциями, опубликовал автобиографию ("История жизни Фредерика Дугласа", 1846). С 1848 года он начал издавать еженедельную газету, которую назвал именем боевой газеты английских чартистов - "Полярная звезда". В газете и с кафедры Дуглас утверждал, что освобождение негров - общеамериканское дело.

В 1846 году на Севере возникла новая партия фрисойлеров (free soil-свободная земля), которая требовала ни при каких обстоятельствах не допускать рабства на новых землях. К этой партии примкнула значительная часть аболиционистов. Правда, Гаррисон и его непримиримые сторонники по-прежнему требовали: все или ничего, тогда как фрисойлеры поддерживали республиканских кандидатов в губернаторы и президенты, добивались постепенных общественных улучшений.

Самые радикальные аболиционисты вообще отказывались от политической деятельности, решительно отвергали все существующие партии и государственные учреждения. Так рассуждали, например, сторонники мистического христианско-социального учения - перфекционизма. Они стремились к перфекции, то есть к совершенству во всем - в личной и общественной жизни, не соглашались гаи на какие полумеры, требовали совершенной свободы и совершенной справедливости.

Уолт Уитмен, не сразу принявший пропаганду аболиционизма, в 1846 году, будучи молодым журналистом, писал: "Если на территории, которая недавно была аннексирована или еще будет аннексирована каким-либо образом Соединенными Штатами, будут созданы новые штаты, то пусть члены конгресса... без шума и крика, но твердо и бескомпромиссно выступят за запрещение рабства в этих штатах на веки вечные". Это было написано еще до того, как Уитмен стал Уитменом, великим певцом Америки. "Листья травы" - первая книга его стихов, открывшая новую эру в мировой поэзии, вышла в 1855 году.

Критикуя существующие порядки, многие люди задумывались о том, как устроить жизнь по-иному.

В те годы едва ли не с каждого корабля, который привозил в американские порты переселенцев из Европы, сходили ревнители одной из теорий утопического социализма. В Америку стремились мечтатели из Англии, России, Франции, Италии и других стран. Гёте отправил своего героя Вильгельма Мейстера за океан создавать "идеальную общину свободных людей".

На первозданной целине, в американских прериях и лесах, казалось возможным беспрепятственно осуществлять любые теории разумного справедливого общества - и те фаланстеры, которые так тщательно проектировал Фурье, и те промышленные колонии, которые уже начал было создавать Оуэн.

"С тех пор как род человеческий запомнит себя, не встречалось никогда такого стечения счастливых обстоятельств для разумного и свободного развития государственного, как в Северной Америке; все мешающее на истощенной, исторической почве или на почве вовсе не возделанной отсутствовало"^* - писал Александр Герцен.

^* (А. И. Герцен. "Роберт Оуэн", Собр. соч., в 30-ти тт., т. 11. М., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 226.)

В 1846 году, через девять лет после смерти Шарля Фурье, более 200 тысяч американцев назвали себя фурьеристами. В 1841 году Альберт Брисбейн, который учился непосредственно у Фурье, вернувшись в США, вел в газете "Нью-Йорк трибюн" специальную рубрику - "Ассоциация или принципы истинной организации общества". Он пропагандировал утопический социализм в той газете, где позже публиковали свои статьи Маркс и Энгельс.

В 1824 - 1826 годы в штате Индиана Оуэн создал колонию "Новая гармония", - он несколько раз переплывал океан в надежде осуществить свой опыт. "Новая гармония" просуществовала около двух лет; другие коммуны и колонии утопистов существовали по нескольку месяцев, иногда год-полтора, лишь редкие сохранялись на несколько лет.

Одну из таких колоний основали в 1841 году в девяти милях от Бостона пятнадцать человек. Зачинателями опыта стали бывший священник Джордж Рипли и его жена. Среди первых участников был и писатель Натаниел Готорн. Эта община, которую назвали "Брукфарм", просуществовала шесть лет и заняла значительное место в истории американской культуры. С 1843 года там издавалась газета "Харбинджер"; в ней Рипли писал о целях колонии: "...установить систему промышленного труда, отличающуюся привлекательностью и высокой производительностью; ослабить страсть к наживе, заставив частную собственность служить честным, неэгоистическим целям; гарантировать друг другу средства к физическому существованию и духовному развитию и придать, таким образом, всей нашей жизни свободу, простоту, истинность, утонченность и моральное достоинство".

Все члены колонии трудились на пашне, на скотном дворе. Летом рабочий день на ферме продолжался не менее десяти часов. Но по вечерам шли занятия. Преподавались философия, математика, греческий и немецкий языки, история. Колонисты изучали Данте, Шекспира, Канта, Спинозу. На "Брукфарм" приезжали такие лекторы, как известный уже в ту пору философ Ральф Уолдо Эмерсон. По воскресеньям брукфармеры нередко отправлялись в Бостон на собрания антирабовладельческого общества и на концерты. Музыка постоянно звучала и в самой колонии.

Еще до основания колонии, в 1838 году, Рипли начал издавать серию книг "Образцы иностранной литературы". В те годы молодые американские интеллигенты стали особенно живо интересоваться мировой литературой, изучали немецких философов и французских историков. В этом иные бостонцы были похожи на своих московских и петербургских современников - на Белинского и его единомышленников.

Постоянной темой споров, серьезных дискуссий на "Брукфарм" были вопросы просвещения, воспитания, теоретической и прикладной педагогики. Один из друзей "Брукфарм" - Амос Олкот преподавал в школе, много и разнообразно экспериментировал, исследуя методы свободного воспитания детей. Он попытался принять в школу девочку-негритянку, но школу едва не разгромили.

Брукфармерам были близки социалистические убеждения. "Наш девиз, - писал Рипли, - это возвышение всего рода человеческого, возвышение умственное, нравственное... а средства такого подъема... упорядоченная и прогрессивная реформа... Мы не потерпим, чтобы склонность к литературе, стремление к абстрактным дискуссиям, любовь к чисто интеллектуальным проблемам совратили бы нас и отвели от нашей приверженности делу наших братьев - угнетаемых, обижаемых, оскорбляемых масс..."

В колонии собрались люди молодые, они пели, танцевали, катались на лодках, ставили пьесы. Впрочем, духа богемы не было и в помине; спиртные напитки строжайше запрещались, не поощрялось и курение.

Бичер-Стоу не участвовала в создании "Брукфарм", но идеи утопического социализма были разлиты в воздухе, которым она дышала.

"Брукфарм" привлекала многих современников. За один только год там побывало четыре тысячи посетителей, сочувствующих, просто любопытных, жаждущих приобщиться к великому опыту, научиться, чтобы подражать. Среди гостей был и сам Роберт Оуэн. Прославленное гостеприимство хозяев едва их не разорило.

Добрые, жизнерадостные, образованные и беспредельно наивные мечтатели, они не желали и не умели вести хозяйственные расчеты, сопоставлять доходы и расходы, но зато строили дворец-фаланстер, который был уже почти завершен к 1847 году. Его уничтожил внезапный пожар. Но и до этого случайного бедствия колония фактически начала распадаться. После того как число ее участников возросло почти в десять раз, оказалось, что сочетать физический и умственный труд не так-то просто. Готорн рассказал об этом в книге "Роман о Блайгдейле" (1852): "Комья земли, которые мы так упорно обрабатывали и переворачивали, никогда не превращались в мысль. Напротив, наши мысли уподоблялись этим комьям земли... С наступлением вечерних сумерек выяснялось, что интеллектуальная активность несовместима с большим расходованием физической энергии".

Колонию фермеров-интеллигентов никто не запрещал, не разгонял, не преследовал. Ей не угрожали те погромщики, которые жгли типографии аболиционистских газет, убили Ловджоя и хотели повесить Гаррисона, не угрожали те рабовладельцы, которые пошли в поход на "Хижину дяди Тома". Брукфармеров даже не травили в печати, только насмехались над ними... Но в 1847 году Джорджу Рипли пришлось продать свою знаменитую библиотеку, чтобы заплатить долги колонии.

В истории американской культуры эта "социальная поэма из домотканого материала"^* осталась как живое олицетворение прекрасной, но несостоятельной мечты. Это произошло не только из-за недостатка хозяйственного опыта и не только потому, что искренне стремящиеся к физическому труду мечтатели-книжники просто не успели научиться работать, как настоящие фермеры.

^* (В. Л. Паррингтон. Основные течения американской мысли, т. 11. М., Изд-во иностр. лит-ры, 1962.)

Все утописты - Мор, Кампанелла, Фурье, брукфармеры - мечтали о том, чтобы внутри бесчеловечного, несвободного общества создавать независимые от него малые сообщества, свободные и человечные. Такие идеи им казались вполне осуществимыми, потому что сами они, их ученики и единомышленники поняли преимущества справедливости, добра и свободы. Значит, это же могут понять все или почти все другие люди, стоит лишь хорошенько объяснить, подтвердить на конкретных примерах. Они верили, что разумное сознание многих людей может управлять общественным бытием, так как знали, что их личное разумное сознание управляет их личным бытом, их отношениями с окружающими людьми... И аболиционистам и Бичер-Стоу казалось: раз мы понимаем вред, аморальность рабства, то почему же этого не понять и другим.

Коммуна, то есть коллектив, основанный на полном обобществлении имущества, на полном экономическом и юридическом равенстве, противостоит обществу, где существует частная собственность, где законы предоставляют одним людям имущественные или сословные привилегии, а других ограничивают в правах. Любое, даже самое малое объединение свободных людей бросает вызов обществу, где нет свободы, и, естественно, оказывается слабее этого большого общества.

Для того чтобы "Брукфарм" могла существовать в стране, где собственность чтили почти как священное писание, - для этого брукфармеры должны были бы так организовать свой труд, чтобы доходы превышали расходы. А это значило бы отказаться от "нерентабельных" занятий науками и искусствами, делать не то, что хочется, не то, что определялось их личными желаниями, тяготением к природе, к сельскому труду, а то, что было нужно, выгодно в каждую данную минуту. Чтобы действительно рационально вести хозяйство растущей фермы, необходимо было бы отказаться от преимуществ личной свободы, ввести строгие уставы, четкую систему разделения труда, дисциплину. Иными словами, для того чтобы "Брукфарм" сохранилась, все брукфармеры должны были бы перестать быть самими собой.

Возникновение утопий и в теории и в практике тоже было формой общественной критики. "Может быть, слово "утопия" недостаточно точно выражает суть устремлений американских романтиков, ибо речь идет не столько об идеальной общественной организации, сколько о нравственном идеале, воплощенном в отдельном человеке или сообществе людей. Наиболее существенный признак этого идеального человека или сообщества людей - отсутствие пороков, свойственных буржуазно-демократической Америке первой половины XIX века",- писал историк литературы Ю. Ковалев^*.

^* (Ю. Ковалев. Герман Мелвилл и некоторые проблемы американского романтизма. В кн. "Проблемы истории литературы США". "Наука", 1964.)

Распад "Брукфарм" был связан и с особенностями той философской системы, которую исповедовали многие участники колонии, многие интеллигенты той поры.

"Трансцендентальный" - значит находящийся за пределами материального опыта. Основателем американского трансцендентализма был поэт, философ, публицист Ральф Уолдо Эмерсон. Источниками своих идей он называл "абсолютное существо" немецких мыслителей и "внутренний свет" американских квакеров^*. Как романтики и утописты, он остро ощущал разрыв между идеалами, мечтаниями о человеке, о его божественном предназначении и низкой, прозаической действительностью.

^* (Квакеры ("Союз Братьев") - религиозная секта. Слово первоначально означало насмешливое прозвище: молились хором, словно квакали. Одно из главных требований квакеров - деятельное добро.)

Его сторонники собирались либо у него, либо у Рипли. С 1840 по 1844 год выходил журнал "Дайел", у которого насчитывалось около 300 подписчиков. Редакторами были сначала Маргарет Фуллер^*, потом Эмерсон. "Дайел" не без оснований упрекали в том, что это журнал для избранных. Статьи писались очень сложным языком (это служило постоянной пищей для пародистов). Трансцендентализм являлся мировоззрением небольшой группы кабинетных ученых и литераторов, но Есе же это течение и журнал "Дайел" оказывали воздействие на духовную жизнь в США.

^* (Маргарет Фуллер (1810 - 1850) - литератор, журналистка, педагог, одна из первых феминистка, автор работ по искусству и литературе. Уехала в Италию, вышла замуж за приверженца Мадзини. Погибла при кораблекрушении.)

Бичер-Стоу не принадлежала к подписчикам "Дайела". Но философские книги она читала с детства, язык даже школьных ее сочинений напоминает сегодня язык диссертаций. Число интеллигентов в стране было невелико, национальная культура только складывалась, идеи трансценденталистов становились достоянием этой немногочисленной интеллигенции.

Трансценденталисты поставили проблему ценностей, подлинных и мнимых. Они подвергли критическому пересмотру многие ходячие представления современников, выражали разочарование в буржуазном прогрессе, критиковали нравственные результаты этого прогресса. Эмерсон и Торо с горечью видели "одичание души" человека, который становился придатком к имуществу.

Сторонники трансцендентализма утверждали, что начало начал - в личности отдельного человека. Они не доверяли никаким общественным организациям, боялись любых форм объединения людей. "Я уж лучше займу одиночную камеру в аду, чем место в общежитии, в раю", - говорил Торо.

Эмерсон записал в дневник в октябре 1840 года: "Вчера Джордж и София Рипли, Маргарет Фуллер и Олкот были у меня и обсуждали планы социального переустройства. Я хочу дать убедить себя, воспламениться, увидеть восход нового солнца человеческой веры и преисполниться благородным безумием. Но в этом плане - одна арифметика и забота об удобствах... Ни на минуту не мог я зажечься и сидел одиноко, без мыслей, голос мой срывался и замолкал. Ведь речь шла не о логове изгнанника, являющимся дворцом духовного величия, а всего-навсего о номере в отеле "Асторхаус", снятом для трансценденталистов. У меня нет желания перебираться из нынешней моей тюрьмы в другую, немного более обширную. Я хочу разрушить все тюрьмы. Пока что я не покорил и своего собственного жилища. Оно раздражает меня и заставляет мучиться угрызениями совести. Так неужели я должен, поддавшись уговорам, снять осаду с этого курятника и принять участие в мнимой осаде Вавилона?.. Одиночество отдельного человека сильнее и благодетельнее соединенных усилий толпы..."

Эмерсон и Торо искали совершенства на иных путях, чем ортодоксальные брукфармеры: каждый человек, по их представлениям, должен был в себе самом создать, выработать высоконравственную личность и таким образом способствовать возвышению человечества. "Доверие к себе" - так называется один из самых известных очерков Эмерсона.

В те годы, когда брукфармеры пытались доказать возможность совместной жизни и труда без ущерба для личности, Генри Торо осуществил иной опыт - замкнутого существования индивида. Два года, два месяца и два дня прожил он на берегу Уолденского пруда, удовлетворяя все свои материальные и духовные потребности без участия других людей.

Торо представлялось, что, прежде чем объединить людей для любого дела, надо думать о том, какие личности будут объединяться. Узнав, что между Мейном и Техасом прокладывается телеграфная линия, Торо, в отличие от большинства своих современников, не восхищается техническим чудом, а озабоченно спрашивает: что будет передаваться по этой телеграфной линии? Что именно ценного, благородного, значительного скажет Мейн Техасу?

Несколько позже Герцен спросит: к чему приведет человечество Чингисхан с телеграфам?^* Эти тревожные сомнения были обоснованны, они совпадали по духу с первыми выступлениями рабочих-машиноборцев. Ведь прогресс техники в классовом обществе отнюдь не влечет за собой прогресс нравственный и сопровождается бедствиями для огромного большинства.

^* (А. И. Герцен. Собр. соч., в 30-ти тт., т. 13. М., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 38.)

И Эмерсон и Торо были скорее последователями Руссо, чем просветителей-материалистов; интуитивное познание казалось им, как и романтикам, как и Бичер-Стоу, истиннее рационального. Но вместе с тем они выполняли исторические задачи, близкие просветителям.

Сами жанры литературных произведений трансценденталистов - "эссе", "Дневники" и "Опыты" Эмерсона, лирическое жизнеописание Торо "Уолден" - были предельно субъективны. Но Торо, как и брукфармеры, не мог отгородиться от окружающего общества.

Известную утопичность своего опыта Торо понимал: "...я никогда не уважал правительство, рядом с которым жил, наивно полагая, что могу жить и поживать себе, занимаясь личными делами, и позабыть о нем".

Произведения Эмерсона, Торо и других литераторов их группы. при жизни авторов читались сравнительно немногими - "высоколобой" интеллигенцией. Да и потом они не приобрели массовой аудитории.

Однако значение трансценденталистов в истории американской культуры не только в том, что они талантливо и мудро критиковали буржуазную цивилизацию в своих произведениях. Необычайно значительными для современников и отчасти для потомков были их образ жизни, поведение, нравственный облик. В Новой Англии пуританская традиция (с детства впитанная Бичер-Стоу), обязывающая к неустанному труду, сочеталась с требованиями буржуазного развития. Польза, выгода, практическая целесообразность становились единственным мерилом ценности любого поступка, всей жизни.

В Америке в XIX веке уже утвердилось то, что и друзья и враги называли американизмом, - та деловитость, которая легко становится делячеством, то общественное и индивидуальное сознание, девизом которого стала формула "время - деньги".

А Эмерсон мог часами гулять в окрестностях Конкорда. А Торо просиживал долгие дни у дверей построенной им хижины на берегу Уолденского пруда.

Творческий труд можно сравнить с вызреванием зерна. А зерно "работает" не только когда его бросают в землю, не только когда оно прорастает колосом. Оно "работает", пока лежит в земле и еще только набухает.

"Уолден" Торо и "Опыты" Эмерсона - плоды жизненного опыта, наблюдений, чтения, оттачивания слова и плоды длительного и бескорыстного созерцания^*.

^* (Прошли десятилетия, и та относительная изолированность интеллигента от американской "ярмарки на площади", которой добились Эмерсон и Торо, превратилась в полный отрыв от общества, в замкнутость касты. Бостонских "высоколобых" интеллигентов так и стали называть "брамины". Достоинства превратились в недостатки. Но это произошло позже.)

Культура Новой Англии в тридцатые-сороковые годы развивалась в. тесной; хотя и противоречивой, связи с освободительными движениями, прежде всего с аболиционизмом.

Казалось бы, что общего между Гаррисоном, бунтарем и предводителем бунтарей, и ушедшим от людей Торо? А между тем слова Торо: "...я буду горланить как петух на насесте..." - не столь уж далеки от гаррисоновского "я заставлю себя слушать..." Опыт Торо тоже был опытом для людей, хотя и без людей. Не случайно он пошел в тюрьму, протестуя против несправедливой войны с Мексикой, не случайно уолденский отшельник - автор гневных статей "Гражданское неповиновение", "Рабство в Массачусетсе", не случайно он звонил в колокол, созывая граждан Конкорда на митинг протеста против казни Джона Брауна.

Торо и Эмерсон утверждали личность как единицу нравственного отсчета. Но подобные представления были вовсе не чужды самым воинствующим аболиционистам. "Человек, который прав, - это и есть большинство" - эти слова будто прямо взяты из "Уолдена" или из "Опытов" Эмерсона. А между тем произнес их Фредерик Дуглас в одной из политических речей.

Вначале были теории Фурье и Сен-Симона, трактаты богословов, схемы фаланстеров. Вначале были абстрактные мечты, наивная вера. Но слово воодушевляло людей на конкретные дела здесь, на земле, здесь, в ближайшем поселке, сейчас же, не откладывая, в Америке пятидесятых годов XIX века.

Истовые аболиционистские проповедники, которые требовали немедленного освобождения черных рабов, и мечтательные, работящие брукфармеры были убеждены в том, что они вот-вот достигнут заветных целей, не завтра, так в будущем году осчастливят Америку свободой и всеобщим братством. Все они по существу были перфекционистами, поборниками совершенства и бесстрашными воинами американской мечты, в самом ее наивном, самом иллюзорном и самом человечном варианте. Ведь многие из этих воинов отрицали любое насилие. Даже неистовый Гаррисон, в течение всей своей жизни призывавший к безоговорочной борьбе против рабства, требовал, чтобы такая борьба велась без насилия. Он, не стеснявшийся в выражениях, постоянно шокировавший достопочтенных обывателей резкостью, яростью своих речей, отказывался даже отвечать насилием на насилие и говорил: "Если жизнь наших врагов можно спасти, пролив нашу кровь,- пусть она прольется".

Правда, иным деятелям "подземной железной дороги" приходилось, спасая беглых рабов от преследователей, отвечать ударом на удар и выстрелом на выстрел. Но так бывало только в случаях крайней необходимости.

Слово было тогда главным оружием противников рабства, - изустное и печатное, но только слово. Библия и типографский станок составляли их арсенал. Церковные амвоны и дощатые трибуны были их крепостями или исходными рубежами атак. Но зато поборники рабства постоянно подкрепляли своих проповедников и журналистов ружейными и пистолетными аргументами.

Против рабства сражалось не только слово публициста, оратора, проповедника, но и слово собственно художественное. Самое значительное освободительное движение XIX века в США привлекало под свои знамена и романистов и поэтов.

Отдельные произведения в защиту негров, против рабовладения создавались и раньше, сопровождали всю историю позорного "патриархального порядка". Но именно в сороковые - пятидесятые годы можно уже говорить о литературе аболиционизма.

Джон Уитьер (1807 - 1892) выступал на митингах противников рабства, редактировал газету "Пенсильвания фримен", стал одни к из редакторов "Нейшенел эра", где и была опубликована "Хижина дяди Тома". Но напpacнp он утверждал, будто "бросил погоню за музами", чтобы целиком отдаться общественной борьбе. Нет, и его стихи служили тому же делу - стихи, написанные в связи с развитием аболиционистского движения: "Голоса свободы", "Кошут".

Как и многие его соратники, Джон Уитьер являлся сторонником ненасильственного сопротивления и потому отказался поддержать Джона Брауна ("Нельзя, - сказал он, - достичь благой цели при помощи зла"). Но чем более накалялась атмосфера в стране, тем воинственнее становились стихи Уитьера. Они часто носили религиозную окраску, а по содержанию, по духу это были боевые призывы. Так, хорал Уитьера "Господь наш - истинный оплот" (1861) стал одной из первых боевых песен сражающихся северян^*.

^* (Название перекликается с хоралом Мартина Лютера, который Энгельс назвал "Марсельезой XVI века". )

С поэтическим сборником "Сонеты и другие стихотворения" выступил и сам Гаррисон.

В 1842 году появились "Стихи о рабстве" Генри Лонгфелло, уже известного к тому времени поэта, ученого, историка литературы. Поэт предупреждал, что, если рабство не будет отменено, рабы восстанут.

Когда началась гражданская война, Лонгфелло, автор "Гайаваты", известный и по другую сторону Атлантики, писал стихи, вдохновлявшие воинов северных армий.

Аболиционистская литература неразрывно связана с духом романтического протеста, со стилем, жанрами, формами, выработанными поколениями писателей-романтиков. Но к ней принадлежат и такие своеобразные произведения, как, например, сатирические стихотворные памфлеты Д. Лоуэлла "Записки Биглоу" (1848 - 1867).

Еще в 1850 году, в ранних стихах, Уолт Уитмен обличает рабовладение. В предисловии к первому изданию "Листьев травы" Уитмен говорит, что великие поэты всегда "вдохновляли рабов и наводили страх на деспотов".

Аболиционистские произведения не составляют единого стилистического течения. Они создавались писателями разных поколений, разных литературных школ, разных эстетических воззрений. Когда Уитьер получил по почте книгу Уитмена "Листья травы" (не нашедший поначалу никакого отклика автор вынужден был рассылать ее сам), Уитьер был так возмущен, что бросил "греховную" книгу в огонь...

Но при всех этих и многих иных различиях литераторов, выступавших в аболиционистском духе, объединяла ненависть к рабовладельцам, чувство горячего сострадания к рабам, чувство стыда за причастность, хотя бы цветом кожи, к правящим, к рабовладению.

На Западе возникали все новые поселения. Фермеры, лесорубы, рудокопы, золотоискатели основывали новые, свободные штаты. Америка простиралась от Атлантического океана до Тихого. И вот уже многие патриотические янки стали доказывать, что во имя единства растущей, крепнущей американской державы следует примириться с необходимостью рабства.

Тревожное недоверие и даже ненависть северных буржуа к аболиционистам имели основания. На знаменах аболиционистов было написано: отмена рабства негров. Но сознательно или бессознательно, они тем самым выступали против всей системы общественных отношений в США. Не случайно американское рабочее движение и американский социализм многообразно преемственно связаны с аболиционизмом и ранними утопическими опытами. Связаны даже и лично. Один из выдающихся вождей аболиционизма - Уэнделл Филлипс стал после гражданской войны организатором борьбы за восьмичасовой рабочий день, а многие известные генералы и офицеры гражданской войны - Вейдемейер, Аннеке, Зигель, Роберт Рза - стали марксистами. Именно поэтому их и не могли поддержать буржуа-северяне, даже такие, которые вовсе не были сторонниками рабовладения.

В эти годы впервые отчетливо определился смысл неразрешимых противоречий, которые в конце концов привели к гражданской войне. Суть этих противоречий Маркс в обращении к Линкольну выразил так: "Будет ли девственная почва необозримых пространств предоставлена труду переселенца или опозорена поступью надсмотрщика над рабами"*.

^* (К. Маркс п Ф. Энгельс. Собр. соч., изд. 2, т. 16, стр. 17.)

Натиск рабовладельцев усиливал сопротивление. Гаррисон уже в 1843 году назвал американскую конституцию, допускавшую рабство, "договором со смертью и соглашением с адом". Отмена рабства диктовалась социально-экономическими причинами: система плантаций на Югe исключала технический прогресс. До гражданской войны Америка все еще оставалась колонией Европы в экономическом отношении.

Назревал и политический кризис, кризис в верхах,- реакционные землевладельцы уже не могли управлять по-старому: рабство препятствовало дальнейшему развитию США. В стране возникала революционная ситуация. Да и двадцать лет аболиционистской пропаганды не прошли зря. Медленно, зигзагообразно, непоследовательно, но в общественном мнении все больше утверждалась необходимость отмены рабовладения.

Уэнделл Филлипс преувеличивал, когда утверждал, будто "Хижина дяди Тома" никогда не была бы написана, если бы Гаррисон не выявил факты (о рабстве негров. - Р. О.), и никогда не пользовалась бы таким успехом в США, если бы он не создал читателей и покупателей...", но доля истины в его словах есть. Аболиционисты, несомненно, изменили общественный климат.

В 1858 году Линкольн сказал, что страна не может существовать наполовину рабовладельческой, наполовину свободной. Это вывод из опыта предшествующих десятилетий. Либеральные северяне готовы были сосуществовать с плантаторами Юга. Но рабовладельцы не хотели мириться с тем, что в других штатах есть возможности, соблазнительные для рабов. И они в 1850 году добились, чтобы конгресс принял закон о беглых рабах.

Северные либералы оказались союзниками южан. Ведь раб - собственность. Значит, укрывать раба - участвовать в краже. Северяне сами не имели рабов, но обязаны были ловить беглецов и передавать их хозяевам.

Жители Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии уже не могли утешаться тем, что сами не покупают и не продают невольников. На улицах северных городов началась охота за людьми.

Эмерсон писал в дневнике: "...подумать только, что этот грязный закон принят в XIX веке людьми, умеющими читать и писать. Клянусь богом, я не стану соблюдать его".

Торо говорил: "Мои мысли убийственны для государства, они, независимо от моей воли, принимают враждебный для государства характер... Теперь я со всех сторон слышу голоса, призывающие поправить этот закон... Он рожден грязью, взлелеян в грязи и пребывает в грязи".

Законом о беглых рабах - победой рабовладельцев - начиналась в политической жизни США вторая половина века. Гарриет Бичер-Стоу думала об этом, сидя у колыбели своего сына, повторяя уроки со старшими детьми, читая с ними ежевечернюю молитву. Она вспоминала о черных матерях и черных детях, искавших убежища в их старом доме в Цинциннати, вспоминала Джошуа, который жил в доме ее брата в Бостоне, его жену, черных ребят... Теперь их всех могли, должны были хватать полицейские, заковывать в кандалы, отправлять на Юг... А ее братьев, ее друзей, всех, кто помогал несчастным, должны судить как преступников.

В притче Бичер-Стоу "Сон свободного человека" (1850) благополучный северянин отказал в убежище беглому рабу, сославшись на закон. После этого ему приснился Страшный суд, и перед высшим судом божественной справедливости он оказался преступником именно потому, что стремился соблюдать гнусный земной закон. Автор обращается к читателям: "В последнее время многие люди в этой стране будто полагают, что нет выше критерия, чтобы определить, верен или неверен твой поступок, чем акты конгресса. Унизительно думать, что в церкви христовой есть мужчины и женщины, есть даже священники, которым надо напомнить, что законы Учителя выше всех человеческих законов".

В очерке "Два алтаря или две картины вместе"

(1851) изображен негр Джордж, добрый и честный человек, которого схватили и продали в рабство. Прерывая повествование, автор восклицает: "И вы, кто защищаете такой поступок потому, что он законен, подумайте хоть на час, что случившееся с вашим бедным братом случилось с вами".

Возникали первые очертания будущего романа.

Джон Уитьер писал Гаррисону: "Скажем спасибо закону о беглых рабах. Лучше было бы для рабовладельцев, если бы его вовсе не существовало, ведь он дал повод к созданию "Хижины дяди Тома".