Рассказ первый. Ласаро повествует о своей жизни и о том, чей он сын

Итак, прежде всего, да будет известно вашей милости, что о зовут меня Ласаро с Тормеса^* и что я сын Томе Гонсалеса и Антоны Перес, уроженец Техераса, деревни близ Саламанки. Произошел я на свет на реке Тормесе^**, откуда и получил свое прозвище, а случилось это так. Отец мой, да простит его господь, ведал помолом на водяной мельнице, что стоит на берегу реки, и прожил он там более пятнадцати лет. Однажды ночью беременная мать моя находилась на мельнице. Тут подоспели роды, и она там же и разрешилась, так что я с полным правом могу говорить, что родился на реке.

^* (...зовут меня Ласаро с Тормеса... - Имя героя повести имеет двойное значение, поскольку ассоциируется сразу с двумя евангельскими персонажами - голодным Лазарем, умирающим у дверей богача (Евангелие от Луки, VII), и с мертвым Лазарем, воскрешенным Иисусом Христом и ставшим единственным человеком, пережившим наяву и смерть и воскрешение. Каждое из этих значений имени Ласаро непосредственно связано с центральными темами и мотивами повести (см. об этом подробно во вступ. заметке). Кроме того, в народной этимологии имя Ласаро - Lazaro - связывалось с глаголом lacerar (через lazrar), значащим "раздирать, увечить", а также "бедствовать". В современном испанском языке есть слово "lazarillo" - поводырь, непосредственно восходящее к имени героя повести.)

^** (Произошел я на свет на реке Тормесе... - В описании рождения Ласаро, а также в прозвании "с Тормеса", присоединяемом к его имени, пародируются эпизоды рыцарских романов, повествующие о таинственном, зачастую связанном с водной стихией, происхождении их героев. Пародия "Ласарильо", видимо, прежде всего обращена против самого знаменитого испанского рыцарского романа - "Амадиса Гальского", герой которого прозывался Юноша Моря. )

И вот, когда мне было восемь лет, отца моего уличили в том, что он по злому умыслу пускал кровь мешкам, которые принадлежали людям, съезжавшимся на мельницу молоть зерно. Он был схвачен, во всем сознался, ни от чего не отрекся^* и пострадал за правду^**. Уповаю на господа бога, что ныне пребывает он в раю, ибо Евангелие называет таких людей блаженными^***.

^* (...во всем сознался, ни от чего не отрекся... - Фраза, пародирующая слова из Евангелия от Иоанна (I, 20): "Он объявил и не отрекся", которые произносит Иоанн Креститель, возвещающий о рождении Иисуса Христа.)

^** (...и пострадал за правду. - В испанском тексте "Y padecio persecucion рог la justicia" - использована игра слов, поскольку "justicia" по-испански означает и "истина" и "правосудие". Отец Ласаро, в действительности, пострадал не "за правду", а от рук правосудия.)

^*** (...ибо Евангелие называет таких людей блаженными. - В русле предшествующего обыгрывания двойного значения слова "justicia" Ласаро-повествователь переворачивает слова из Евангелия от Матфея (V, 10): "Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" (лат. - Beati qui persecutionem patiuntur propter justitiam quoniam ipsorum est regnum coeli) - таким образом, что они приобретают смысл "блаженны пострадавшие от рук правосудия".)

В это время был объявлен поход на мавров^*, куда попал и мой, в ту пору высланный из-за упомянутого несчастья, отец; поступив погонщиком мулов к некоему дворянину, принявшему участие в этом походе, он, как верный слуга, сложил голову вместе со своим господином.

^* (В это время был объявлен поход на мавров... - О походе на о. Джербу см. во вступ. заметке.)

Овдовевшая моя мать, очутившись без мужа и без опоры, решила прибегнуть к помощи добрых людей^*, ибо сама была женщиной доброй, поселилась в городе, сняла домишко и стала стряпать обеды студентам и стирать белье конюхам командора^** в приходе Марии Магдалины.

^* (...решила прибегнуть к помощи добрых людей...- В тексте "determino arrimarse a los buenos". Аналогичную фразу произносит Ласаро в беседе с архиепископом в конце повести: "Yo determine de arrimarse a los buenos" (в несколько вольном переводе К. Н. Державина - "в моих правилах следовать добрым советам"). Автор слов подчеркивает сходство сюжетных ситуаций, в которых находятся Ласаро и его мать: решив зажить "как люди", оба прибегают для этого к одинаковым средствам - матушка заводит любовника-конюха, Ласаро женится на содержанке архиепископа. Понятие "добрые люди" - los buenos - в этом контексте может звучать только иронически.)

^** (Командор - здесь: владелец энкомьенды, то есть доходов от взимания налогов и ренты с земли и строений. В XVI веке приход Марии Магдалины в Саламанке принадлежал ордену Алькантара.)

Вот тут-то, часто наведываясь в конюшню, и свела она знакомство с одним мавром из числа тех, что врачуют животных.

Он частенько приходил к нам и уходил только к утру. Иной раз днем он останавливался у дверей, будто бы пришел купить яиц, но потом все-таки входил в дом. На первых порах его приходы не доставляли мне удовольствия: его чернокожесть и уродство внушали мне страх, однако, заметив, что с его появлением стол наш улучшается, я в конце концов полюбил его, ибо он всегда приносил с собою хлеб, мясо, а зимою и дрова, которыми мы отапливались.

Продолжая водиться и знаться с этим мавром, мать подарила мне от него хорошенького негритенка, и я его нянчил и помогал пороть.

Помню, как однажды мой черный отчим возился с мальчишкой, а тот, обратив внимание, что мать и я - белые, а отец - черный, Е испуге бросился к своей родительнице и, показывая на него пальцем, крикнул: "Мама, бука!" - а мавр, смеясь, заметил: "рот сукин сын!" Я же, хоть и был тогда совсем еще юн, запомнил слова моего братца и подумал: "Сколько на свете людей, которые бегут от других только потому, что не видят самих себя!"

Судьбе, однако, было угодно, чтобы о Саиде - так звали мавра - пошли разные слухи и наконец достигли ушей командорского домоправителя. При обыске было обнаружено, что половину овса, отпускавшегося ему для лошадей, он крал; отруби, дрова, скребницы, чепраки, передники и попоны у него пропадали; когда же у него ничего такого больше не оставалось, то он расковывал лошадей, а выручку отдавал моей матери на воспитание мальчишки. Не будем после этого удивляться ни монахам, ни попам, грабящим бедняков и свои собственные дома ради духовных дочерей и всяких иных нужд, - нашего же несчастного раба толкала на это любовь.

Как я уже сказал, всплыло наружу все, что было и чего не было, ибо меня допрашивали с угрозами, а я по малолетству выбалтывал и выдавал страха ради все, что знал, - рассказал даже о подковах, которые по приказанию матери продал я одному кузнецу.

С незадачливого моего отчима спустили шкуру, а моей матери влепили обычную сотню плетей, а сверх того воспретили появляться в доме упомянутого командора и принимать у себя злосчастного Саида.

Чтобы не накликать горшей беды, бедная мать моя скрепя сердце подчинилась приговору и - от греха подальше - нанялась в услужение к приезжим в гостиницу Солана. И там, среди множества невзгод, окончилось воспитание моего братишки и мое: он уже начал ходить, а я стал бойким мальчуганом, бегал для постояльцев за вином, свечами и всем прочим.

В это время в гостинице остановился один слепец; решив, что я гожусь ему в поводыри, он выпросил меня у матери, и та уступила, заметив, однако, что так как я сын честного человека, павшего за веру в походе на Джербу, то она уповает на бога, что из меня выйдет человек не хуже отца, и просит хорошо обращаться с сиротою и заботиться обо мне. Слепец обещал, - он, мол, берет меня к себе не как слугу, а как родного сына.

Так я стал поводырем у моего нового и вместе с тем старого хозяина.

Некоторое время мы пробыли в Саламанке, но здесь ему нечем было особенно поживиться, и он решил перейти в другое место. Перед тем как двинуться в путь, я отправился к матери, мы оба заплакали, и она, благословив меня, сказала:

- Сын мой, чует мое сердце: не видать мне тебя больше. Старайся быть добрым человеком, и да хранит тебя господь! Я тебя вырастила, устроила на хорошее место, а теперь уж действуй сам.

Затем я вернулся к хозяину - тот поджидал меня.

Мы вышли из Саламанки и достигли места, где у входа стоит каменный зверь, с виду очень похожий на быка. Слепой велел мне подойти к нему и, когда я приблизился, сказал:

- Ласаро, приложи ухо к этому быку, и ты услышишь сильный шум внутри.

Поверив его словам, я по простоте своей так и сделал, а он, едва лишь я прикоснулся к камню, так стукнул меня об этого проклятого быка, что я потом несколько дней места себе не находил от головной боли.

- Дурак! - сказал он. - Знай, что слуга слепого должен быть похитрей самого черта!

Он был в восторге от своей шутки.

А я именно в это мгновенье отрешился, как мне кажется, от своего ребяческого простодушия.

"Он прав, - подумал я, - мне надо быть начеку и не зевать, ибо я сирота и должен уметь постоять за себя".

Мы двинулись дальше, и в несколько дней он научил меня своей тарабарщине^*. Видя, что я весьма сметлив, он очень этому радовался и все приговаривал:

^* (...научил меня своей тарабарщине. - Имеется в виду условный язык воров, нищих и бродяг. )

- Ни серебром, ни златом я тебя оделить не могу^*, зато я преподам тебе много полезных советов.

^* (Ни серебром, ни златом я тебя оделить не могу... - Намек на слова святого Петра (Деяния апостолов, III, 6): "Серебра и золота нет у меня, а что имею, то даю тебе", которые в устах слепца, да еще с измененным окончанием фразы - "зато я преподам тебе много полезных советов" (ср. в Деяниях - "во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи"), звучат сниженно и профанироваино. )

И действительно: после бога даровал мне жизнь этот слепой, и он же, не будучи зрячим, просветил и наставил меня на правильный путь.

Мне доставляет удовольствие рассказывать вашей милости разные случаи из моего детства, ибо я стремлюсь показать, сколькими добродетелями должен обладать человек, чтобы подняться из низкого состояния, и сколькими пороками, чтобы пасть.

Но обратимся к рассказу о деяниях моего доброго слепца; надобно вам знать, ваша милость, что с тех пор, как бог сотворил мир, он не создал никого хитрее и пронырливее моего хозяина. Это был на все руки мастер. Свыше сотни молитв знал он наизусть. Когда он молился, голос его, низкий, спокойный и внятный, наполнял собою всю церковь; лицо у него было смиренное и благочестивое, и придавал он ему соответствующее выражение во время молитвы, не строя гримас и ужимок ни ртом, ни глазами, как это обыкновенно вытворяют другие.

Кроме того, ему были известны тысячи способов и приемов выманивать деньги. Он говорил, что знает молитвы на любой случай: и для бесплодных женщин, и для беременных, и для несчастных в супружестве, чтобы мужья их любили. Беременным он предсказывал, родится у них сын или дочь. Что же касается искусства врачевания, то сам Гален^*, по словам моего хозяина, не разумел и половины того, что было известно ему о зубной боли, обмороках и болезнях матки. Одним словом, стоило только пожаловаться ему на тот или другой недуг, как он тотчас же изрекал:

^* (Гален - знаменитый римский врач (около 130-около 200).)

- Сделайте так или эдак, возьмите такую-то травку, достаньте такой-то корень.

Потому-то его и обхаживал весь свет, в особенности женщины, ибо они верили всем его россказням. Он здорово на них наживался: прибегая к упомянутым средствам, он один зарабатывал в месяц больше, чем сто слепых в год.

И все же, да будет известно вашей милости, что, при всех своих доходах и барышах, он был самый скупой и алчный человек на свете. Меня он морил голодом, да и себя лишал многого необходимого. Сказать по правде, если бы не моя хитрость и изворотливость, я бы давно околел с голодухи. Однако, несмотря на все его знания и предусмотрительность, я так ловко подстраивал, что почти всегда все лучшее, и притом в наибольшем количестве, доставалось мне. Я пускался на дьявольские хитрости, и о некоторых я вам расскажу, хотя и не все они пошли мне на пользу.

Хлеб и другие припасы слепой держал в холщовом мешке, который застегивался при помощи железного кольца с замком и ключом. Слепой прятал и вытаскивал что бы то ни было с такой осторожностью и расчетливостью, что никто в мире не сумел бы стащить у него ни крошки. Оттуда получал я свою скудную пищу и уничтожал в мгновение ока.

Замкнув кольцо на мешке, хозяин мой успокаивался - он полагал, что я чем-либо занят, а я в это время распарывал жадный мешок по шву, вытаскивая лучшие куски хлеба, сала и колбасы, а потом снова зашивал. Пользуясь столь краткими мгновениями, я не мог, конечно, утолить волчий мой аппетит, а лишь замаривал червячка, который вечно сосал меня по милости злого слепца.

Все, что я мог урвать или украсть из денег, держал я в полушках, и когда его просили помолиться и подавали ему бланку^*, то едва успевала дарующая длань расстаться с монетой, как монета попадала ко мне в рот, а стоило слепому хозяину протянуть за ною руку, приготовленная полушка, пройдя через мой размен, уменьшала милостыню на полцены. Слепец, угадывая на ощупь, что это не бланка, сетовал:

^* (...подавали ему бланку... - Бланка - старинная испанская монета, стоимостью полмараведи, или 1/64 реала.)

- Что за чертовщина! С тех пор как ты со мною, мне подают только полушки, а прежде сколько раз платили бланками и даже мараведи. Это из-за тебя мне так не везет.

В таких случаях он сокращал молитвы и прерывал их на середине, велев мне, чуть только отойдет заказчик, дергать его за капюшон. Я так и делал, и он снова принимался выкрикивать то, что такие, как он, обычно выкрикивают:

- Какую молитву прикажете прочесть?

За едою он имел обыкновение ставить возле себя кувшин вина. Я поспешно схватывал кувшин и, тайком приложившись к нему раза два, ставил на место. Но это продолжалось недолго. Ведя счет глоткам, он в конце концов обнаружил утечку и с тех пор, чтобы сохранить в целости свое вино, не расставался с кувшином и все время держал его за ручку. Однако ни один магнит так не притягивал железо, как я потягивал вино через длинную ржаную соломинку, заготовленную мной на этот случай. Опустив ее в горлышко кувшина, я высасывал вино до последней капли. Но так как злодей был хитер, то, по-видимому догадавшись об этом, изменил он свою повадку, стал прятать кувшин между ног, прикрывая горлышко рукою, и преспокойно попивал из него. Я же был словно рожден для вина, я умирал по нем, и вот, видя, что от соломины нет проку, решил я проделать в донышке кувшина неприметную дырочку, бережно залепив ее тонким слоем воска. Во время обеда, делая вид, что мне холодно, я устраивался у ног злосчастного слепца, дабы погреться возле нашего жалкого огонька. От тепла воск вскорости таял, и ручеек вина струился мне прямо в рот, который я подставлял так, чтобы ни одна капелька не пропадала зря. Захочет бедняга слепец выпить, а в кувшине-то и пусто.

Слепец удивлялся, ругался, посылал к черту и кувшин и вино и ничего не мог понять.

- Вы только уж на меня не подумайте, дяденька, - говорил я, - ведь вы кувшин из рук не выпускаете.

Слепец так долго вертел и ощупывал кувшин, что наконец нашел проточину и напал на мою плутню, однако и виду не подал.

И вот на другой день, когда я, не предчувствуя надвигавшейся беды и не ведая, что проклятый слепец подстерегает меня, лежал на спине и жмурил глаза, по обыкновению посасывая из кувшина и смакуя душистую влагу, рассвирепевший мой хозяин понял, что настало время отомстить, и, подняв обеими руками этот еще недавно сладкий, а ныне ставший для меня горьким сосуд, изо всей мочи треснул меня по лицу. Бедному Ласаро, не ожидавшему ничего подобного, ибо он, как всегда, был весел и беззаботен, показалось, будто небо со всем что ни есть обрушилось на пего. Удар ошеломил и оглушил меня, а черепки огромного кувшина поранили мне во многих местах лицо и выбили зубы, коих я лишился навеки.

С того часа невзлюбил я злого слепца; после он пожалел меня, приласкал и подлечил, и все я^е он был рад, что так строго меня наказал, и я это отлично видел. Он омыл вином раны, нанесенные мне черепками, и, ухмыляясь, сказал:

- Как тебе это нравится, Ласаро? То, из-за чего ты пострадал, ныне лечит тебя и исцеляет.

Тут же он отпускал и другие шуточки, которые не очень-то были мне по вкусу.

Немного оправившись от тяжких своих ранений и кровоподтеков и сообразив, что еще несколько таких ударов - и жестокий слепец избавится от меня, я решил сам от него избавиться, но только не стал с этим торопиться, дабы успешно и безнаказанно привести задуманное мной в исполнение. Пусть даже мне удалось бы сдержать мой гнев и забыть историю с кувшином, но я все равно не мог бы простить злому слепцу, что он с той поры начал дурно со мной обходиться и ни за что ни про что награждать меня щипками и тумаками. Когда же кто-либо спрашивал его, почему он так дурно со мной обращался, он непременно рассказывал случай с кувшином.

- Вы, верно, принимаете этого мальчишку за простачка? - говорил он. - Вот послушайте - самому черту такой шутки не выкинуть.

Осеняя себя крестом, слушатели восклицали:

- Кто бы мог подумать, что такой малыш так испорчен!

Смеясь над моей проделкой, они добавляли:

- Наказывайте его, наказывайте! Господь вам воздаст за это!

И хозяин мой именно так и действовал.

Поэтому я всегда нарочно водил его по самым плохим дорогам, чтобы причинить ему вред и зло, в особенности если они были усеяны камнями или тонули в глубокой грязи, и хотя мне самому иной раз приходилось трудненько, но я готов был пожертвовать своим собственным глазом, лишь бы только напакостить слепому. А он концом палки лупил меня по темени, отчего голова моя была вся в шишках, и давал такую таску, после которой в руках у него оставались целые пряди моих волос. Хоть я и божился, что делал это не по злому умыслу, а потому, что не находил лучшей дороги, но это мне не помогало, и он мне не верил, - таковы уж были нюх и сообразительность этого злодея. А чтобы ваша милость знала, как далеко простиралась догадливость этого хитреца, я вам расскажу один из многих случаев, красноречиво свидетельствующих, на мой взгляд, о великом его лукавстве.

Из Саламанки слепец держал путь в Толедо. Он утверждал, что народ там богатый, хотя и не очень отзывчивый. Однако не даром говорит пословица, что щедрее подает черствый, чем голый, а потому мы все же, в надежде на лучшую долю, двинулись именно этим путем. Где мы встречали радушный прием и поживу, там мы задерживались, а не то на третий же день давали ходу.

Случилось так, что в местечко Альмарос мы попали во время сбора винограда, и некий виноградарь подал моему хозяину целую гроздь. Гроздь эта смялась в корзине из-за небрежной укладки, да и к тому же она была совсем спелая и рассыпалась в руках, а когда еще полежала в мешке, то начала пускать сок.

Слепец решил устроить угощение - отчасти оттого, что не мог дольше ее беречь, отчасти же - чтобы вознаградить меня за полученные мною в тот день обильные пинки и удары. Мы сели на меже, и он объявил:

- Теперь я буду с тобой щедрым, а именно: мы вдвоем съедим эту гроздь винограда, и ты получишь равную со мной долю. Делиться же мы будем так: сначала ты отщипнешь, потом я, но только пообещай мне каждый раз брать не больше одной виноградины, - так оно будет без обмана.

На этих условиях мы приступили к делу, но уже со второго раза мошенник изменил своему слову и стал брать по две виноградины, полагая, что я наверняка поступаю так же. Видя, что он нарушает договор, я решил пойти дальше: две-три виноградины меня уже не удовлетворяли, и я принялся хватать их, сколько мог. Покончив с гроздью, слепец повертел в руках веточку и, покачав головой, сказал:

- Ласаро, ты меня обманул. Клянусь, что ты ел по три виноградины.

- Нет, - ответил я, - почему вы так думаете?

Тогда лукавый слепец молвил:

- Знаешь, почему я уверен, что ты ел по три? Потому, что когда я ел по две, ты молчал^*.

^* (...потому что когда я ел по две, ты молчал... - После этих слов в издании Алькала-де-Энарес следует эпизод, отсутствующий в бургосском издании повести. )

Я посмеялся про себя и, несмотря на молодость лет, оценил сообразительность слепого.

Чтобы не быть многословным, я не стану рассказывать о многих забавных и примечательных случаях, кои произошли у меня с этим моим хозяином, расскажу лишь о последнем - и на этом с ним покончу.

Находились мы в Эскалоне - городе, принадлежавшем одному герцогу, носившему такую фамилию, - на заезжем дворе, и слепец велел мне поджарить кусок колбасы. Когда же колбаса была посажена на вертел и начала пускать сок, он вытащил из кошелька мараведи и велел мне сходить в таверну за вином.

В это время дьявол явил моим глазам соблазн - говорят, что он всегда так поступает с ворами, - а именно пузатую и гнилую репку, непригодную для похлебки и брошенную у очага. А так как мы тогда были с нею наедине, то, ощутив неодолимое влечение к снеди и весь пропитавшись вкусным запахом колбасы, которая вызывала во мне только одно желание - во что бы то ни стало ею попользоваться, не думая о том, как все это может обернуться, я отринул всякий страх, лишь бы утолить свою страсть, и, пока слепой вытаскивал деньги из кошелька, стянул колбасу, а вместо нее проворно насадил на вертел репу. Выдав мне деньги на вино, слепец принялся вертеть репу на огне, - он рассудил за благо хорошенько прожарить все то, что казалось негодным для варки.

Я побежал за вином и поспешил разделаться с колбасой, а когда вернулся, то увидел, что слепой греховодник держит между двумя ломтями хлеба репу, которую он до сих пор еще не распознал, так как не успел притронуться к ней. Но едва он откусил кусок хлеба, полагая, что отправляет в рот и колбасу, и обнаружил, что это всего-навсего репа, то изменился в лице и вопросил:

- Что это такое, Ласарильо?

- Что же я за несчастный! - воскликнул я. - Неужели вы подумали на меня? Ведь я только что вернулся с вином. Верно, кто-нибудь заходил сюда и напроказил.

- Нет, нет, не может быть, - возразил он, - я не выпускал вертела из рук.

Тут я стал клясться и божиться, что непричастен к этой проделке и подмене, но это мне не помогло, ибо ничто не укрывалось от проницательности окаянного слепца. Слепец встал, схватил меня за голову, начал обнюхивать, как собака, сразу учуял запах и, решив удостовериться окончательно, резким движением правой руки раскрыл мне рот и бесцеремонно сунул туда свой длинный, крючковатый, да еще от злости удлинившийся на целую ладонь, нос, так что кончик его я ощутил у себя в глотке.

"Жизнь Ласарильо с Тормеса".

Великий страх, обуявший меня, злосчастная колбаса, которая не успела еще как следует устроиться в моем желудке, а главное, отвращение к мерзкому, чуть не задушившему меня носу - все это вместе привело к тому, что мое обжорство и преступление обнаружилось, а достояние слепого вернулось к своему хозяину. Прежде чем злой слепец вытащил из моего рта свой хобот, в моем желудке произошел переворот, и я изрыгнул уворованное, так что его нос и проклятая непрожеванная колбаса выскочили из моего рта одновременно.

Боже мой! Лучше бы мне тогда лежать в могиле! Лучше бы я был мертв! Злоба проклятого слепца была так велика, что, не сбегись на шум люди, он бы лишил меня жизни. Когда его оттащили от меня, руки его были полны моих жидких волос, лицо у меня было в ссадинах, во рту все расцарапано, - словом, досталось мне по заслугам.

Злодей поведал собравшимся мои злоключения; истории с кувшином и виноградом, а равно и эту последнюю он рассказывал по нескольку раз. Все так хохотали, что сюда заглядывали привлеченные этим весельем прохожие с улицы. Признаться, слепец до того остроумно и забавно описывал мои подвиги, что хотя я и ревел от боли, однако вынужден был признать, что рассказ его насмешит хоть кого.

Пока он так надо мной измывался, мне пришло на ум, что лишь по трусости и малодушию моему я не оставил его без носа, а я имел время сделать это, когда его нос до половины влез ко мне в рот. Стоило мне стиснуть зубы, и он перешел бы в мое владение, и, наверное, желудок мой лучше усвоил бы достояние слепого, чем колбасу. А так как ни колбаса, ни нос тогда бы не изверглись, то на допросе я вполне мог бы отпереться. Да, упустил я случай, а уж как бы это было славно!

Хозяйка заезжего двора и постояльцы помирили нас и вином, которое я принес, промыли мне раны на лице и в глотке, по поводу чего злой слепец отпускал шутки:

- Ей-богу, у меня в год выходит больше вина на умывание этого мальчишки, нежели я сам выпиваю в два. Во всяком случае, Ласаро, вино больше для тебя сделало, чем твой отец: он родил тебя один раз, а вино много раз даровало тебе жизнь.

И он тут же рассказывал, как часто он мне царапал и разбивал лицо и лечил вином.

- Да уж, - в заключение говорил он, - если кому-нибудь на свете и посчастливится от вина, так это тебе.

Этому много смеялись омывавшие меня, меж тем как я изрыгал проклятия.

Однако предсказание слепого сбылось, и я потом часто вспоминал этого человека, несомненно обладавшего пророческим даром^*. Теперь я даже раскаиваюсь, что делал ему всякие гадости, хотя он хорошо и отплачивал мне за них, - ведь то, что он мне тогда предрек, оказалось истинной правдой, в чем ваша милость не замедлит удостовериться.

^* (...несомненно обладавшего пророческим даром. - Ласаро подразумевает, что слова слепца "если кому-нибудь на свете и посчастливится от вина, так это тебе" сбылись к тому моменту, когда он рассказывает о пережитых невзгодах: Ласаро стал городским глашатаем и получил от архиепископа жену якобы в знак благодарности за то, что он рекламировал архиепископские вина, - это входило в круг обязанностей глашатая.)

'Жизнь Ласарильо с Тормеса'

Претерпев злые шутки слепого, я окончательно решил оставить его; я давно уже это задумал, но последняя беда еще сильней укрепила меня в моем намерении. Случилось так, что на другой же день мы отправились в город просить милостыню, а минувшей ночью пошел сильный дождь, и так как он не переставал, то слепец мой молился под кровом галереи, где нас не мочило. Когда же наступил вечер, а дождь все не прекращался, он сказал мне:

- Ласаро, дождь упрям, и чем ближе ночь, тем он сильнее. Пойдем-ка домой.

На возвратном пути нам нужно было перебраться через ручей, а в ручье воды из-за дождя значительно прибавилось, и я сказал слепцу:

- Дяденька, ручей уж больно широк, но, я вижу, поодаль мы можем пройти не замочившись: там ручей гораздо уже - мы прыгнем, и ноги у нас будут сухи.

Совет мой показался слепцу разумным, и он молвил:

- Ты сметлив - вот за что я тебя люблю. Веди меня туда, где ручей уже: ведь теперь зима, а зимою промочить ноги - дело неподходящее.

Видя, что все благоприятствует моему замыслу, я вывел слепца из галереи и поставил прямо против одного из каменных столбов, которые высились на площади и на которых держались выступы зданий.

- Дяденька, - сказал я, - вот здесь самый узкий переход через ручей.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, бедняга промок, мы спешили уйти от потоков воды, низвергавшихся на нас сверху, а самое главное, господь в это мгновение затемнил разум слепца, дабы я мог отомстить, вот почему слепец поверил мне и сказал:

- Поставь меня, где лучше, и прыгай через ручей.

Я поставил его прямо перед столбом и, прыгнув, спрятался за столб, точно за мной гнался бык.

- А ну, прыгайте как можно дальше, - крикнул я, - а иначе попадете в воду!

Едва успел я произнести эти слова, как бедный мой слепец помотал головой, словно козел, отошел на шаг назад, чтобы подальше прыгнуть, а затем стремительно бросился вперед, стукнулся головой о столб, который даже загудел от мощного удара, и тотчас же упал навзничь, полумертвый, с разбитою головою.

- Как же ты колбасу-то разнюхал, а столба не сумел? Так тебе и надо, - сказал я и, завидев множество народу, спешившего ему на помощь, бегом пустился из городских ворот и еще засветло добрался до Торрихоса. Что сталось со слепцом после, я так и не узнал, да и не пытался узнать.