Бертран де Борн

^* (Рыцарь, владевший совместно с братом укрепленным замком Альтафорт (в наст. время небольшой городок Отефор в Дордони). Данте хвалит его как талантливого поэта, певца войны ("О народном красноречии", II, II, 9), говорит о его щедрости ("Пир", IV, XI, XIV), подвергает его тягчайшему наказанию за грехи среди "злосоветчиков" в восьмом круге ада: окситанский поэт предстает, держа свою отсеченную голову в руке, "как фонарь" ("Божественная Комедия", Ад. XXVIII, 118-122). За что такая впечатляющая кара? По старопровансальской легенде, владелец Отефора играл решающую роль в политических событиях своего времени и был чуть ли не единоличным виновником кровавой междоусобицы, разыгравшейся во французских владениях английской королевской семьи Плантагенетов. Реальные событий, однако, складывались иначе. Сын Генриха II Плантагенета Ричард (в дальнейшем Ричард I Львиное Сердце) был наделен еще при жизни отца большими владениями во Франция, а его старший брат - Генрих (так называемый "Молодой король") номинально носил титул наследника престола, но считал себя обделенным реальной властью я материальными благами по сравнению с братом и поэтому поднял против него оружие. Король Генрих II вступился за Ричарда. Таким образом, в соответствии с феодальными нравами, брат выступил против брата, а сыновья, с оружием в руках, боролись против отца. Бертран до Борн был в числе тех южнофранцузских рыцарей, которые приняли сторону "Молодого короля". Как талантливый поэт, он очень ярко отразил идеологию мелкого рыцарства, всегда готового влиться за оружие и вынужденного, и силу экономических условий, жить войной, но он отнюдь не был единственным носителем этой идеологии. Его творчество как раз и интересно потому, что в наиболее талантливой форме выражает взгляды и чувства той части феодального класса, к которой он принадлежал. После весьма бурной жизни Бертран де Борн ушел в монастырь, где и умер в 1210 г.)

"Мила мне сладость вешних дней..."

^* ("Мила мне радость вешних дней..." - Известнейший сирвентес поэта. Александр Блок дал яркий стихотворный пересказ I, II и IV строф этой поэмы в качестве песни первого менестреля в своей драме "Роза и Крест" (д. IV, сц. III). Вот эти строфы:

 Люблю я дыханье прекрасной весны
 И яркость цветов и дерев;
 Я слушать люблю средь лесной тишины
 Пернатых согласный напев 
 В сплетенье зеленых ветвей;
 Люблю я палаток белеющий ряд.
 Там копья и шлемы на солнце горят, 
 Разносится ржанье коней,
 Сердца крестоносцев под тяжестью лат
 Без устали бьются и боем горят. 

 Люблю я гонцов неизбежной войны,
 О, как веселится мой взор!
 Стада с пастухами бегут, смятены,
 И трубный разносится хор 
 Сквозь топот тяжелых коней!
 На замок свой дружный напор устремят,
 И рушатся башни, в стены трещат, 
 И вот - на просторе полей -
 Могил одиноких задумчивый ряд,
 Цветы полевые над ними горят. 

 Люблю, как вассалы, отваги полны,
 Сойдутся друг с другом в упор!
 Их шлемы разбиты, мечи их красны,
 И мчится на вольный простор
 Табун одичалых коней! 
 Героем умрет, кто героем зачат! 
 О, как веселится мой дух и мой взгляд! 
 Пусть в звоне щитов и мечей
 Все славною кровью цветы обагрят,
 Никто пред врагом не отступит назад!

Среди подготовительных работ А. Блока к драме сохранился полный перевод текста этою стихотворения в прозаической форме. Песнь Бертрана де Борна упоминается - или частично цитируется в русском пере воде - в большом количестве учебных пособий и работ по французскому средневековью. Наиболее известен неоднократно публиковавшийся перевод А. Сухотина. Отметим, что в публикуемом нами переводе Валентины Дынник исправлена смысловая ошибка, встречающаяся не только в русских, но и во французских, немецких и других переводах. У А. Сухотина, например, конец стихотворения звучит так: "Бароны! жить войною // Завидней, чем своих домов // Закладом, сел и городов". Этого в оригинале нет.)

 Мила мне радость вешних дней,
 И свежих листьев, и цветов,
 И в зелени густых ветвей
 Звучанье чистых голосов,-
 Там птиц ютится стая.
 Милей - глазами по лугам
 Считать шатры и здесь и там
 И, схватки ожидая,
 Скользить по рыцарским рядам
 И по оседланным коням. 

 Мила разведка мне - и с ней 
 Смятенье мирных очагов, 
 И тяжкий топот лошадей, 
 И рать несметная врагов. 
 И весело всегда я 
 Спешу на приступ к высотам 
 И к крепким замковым стенам, 
 Верхом переплывая 
 Глубокий ров,- как, горд и прям, 
 Вознесся замок к облакам! 

 Лишь тот мне мил среди князей,
 Кто в битву ринуться готов,
 Чтоб пылкой доблестью своей
 Бодрить сердца своих бойцов,
 Доспехами бряцая.
 Я ничего за тех не дам. 
 Чей меч в бездействии упрям,
 Кто, в схватку попадая,
 Так ран боится, что и сам
 Не бьет по вражеским бойцам. 

 Вот, под немолчный стук мечей 
 О сталь щитов и шишаков, 
 Бег обезумевших коней 
 По трупам павших седоков! 
 А стычка удалая 
 Вассалов! Любо их мечам 
 Гулять по грудям, по плечам, 
 Удары раздавая! 
 Здесь гибель ходит по пятам, 
 Но лучше смерть, чем стыд и срам. 

 Мне пыл сражения милей 
 Вина и всех земных плодов. 
 Вот слышен клич: "Вперед! Смелей!" - 
 И ржание, и стук подков. 
 Вот, кровью истекая, 
 Зовут своих: "На помощь! К нам!" 
 Боец и вождь в провалы ям 
 Летят, траву хватая, 
 С шипеньем кровь по головням 
 Бежит, подобная ручьям... 

 На бой, бароны края! 
 Скарб, замки - всё в заклад, а там 
 Недолго праздновать врагам!

"Наш век исполнен горя и тоски..."

^* ("Наш век исполнен горя и тоски… " - Поэма представляет собой плач на смерть Молодого Короля (Генриха Плантагенета), скончавшегося от болезни в г. Мартеле (департамент Лот), в самый разгар борьбы против объединенных сил брата и отца. Восхваление умершею входит в число "общих мест" плача как жанра. Следует заметить, что "Молодой король" пользовался очень большой популярностью в Окситании и стал героем многочисленных легендарных рассказов, донесенных до нас авторами ранних итальянских новелл (конец XIII начало XIV в. и позднее).)

 Наш век исполнен горя и тоски, 
 Не сосчитать утрат и грозных бед. 
 Но все они ничтожны и легки 
 Перед бедой, которой горше нет,- 
 То гибель Молодого Короля. 
 Скорбит душа у всех, кто юн и смел, 
 И ясный день как будто потемнел, 
 И мрачен мир, исполненный печали. 

 Не одолеть бойцам своей тоски, 
 Грустит о нем задумчивый поэт, 
 Жонглер забыл веселые прыжки,- 
 Узнала смерть победу из побед, 
 Похитив Молодого Короля. 
 Как щедр он был! Как обласкать умел! 
 Нет, никогда столь тяжко не скорбел 
 Наш бедный век, исполненный печали. 

 Так радуйся, виновница тоски, 
 Ты, смерть несытая! Еще не видел свет 
 Столь славной жертвы злой твоей руки,- 
 Все доблести людские с юных лет 
 Венчали Молодого Короля. 
 И жил бы он, когда б господь велел,- 
 Живут же те, кто жалок и несмел, 
 Кто предал храбрых гневу и печали. 

 Нам не избыть унынья и тоски, 
 Ушла любовь - и радость ей вослед, 
 И люди стали лживы и мелки, 
 И каждый день наносит новый вред. 
 И нет уж Молодого Короля... 
 Неслыханной отвагой он горел, 
 Но нет его - и мир осиротел, 
 Вместилище страданья и печали 

 Кто ради нашей скорби и тоски 
 Сошел с небес и, благостью одет, 
 Сам смерть приял, чтоб, смерти вопреки, 
 Нам вечной жизни положить завет,- 
 Да снимет с Молодого Короля 
 Грехи и вольных и невольных дел, 
 Чтоб он с друзьями там покой обрел, 
 Где нет ни воздыханья, ни печали! 

Миниатюра из рукописной хроники. XIII век

"Люблю, чтобы под старость отдавали..."

^* ("Люблю, чтобы под старость отдавали..." - Понятие "молодость" является одним из ключевых понятий идеологии трубадуров. Куртуазная идеология, по-видимому, сложилась под слиянием настроений самой многочисленной и самой необеспеченной части феодального сословия, которую составляли младшие сыновья крупных феодалов, мелкие рыцари, наемные воины, поэты, чье положение приближалось к положению служилого рыцарства. Это была одновременно и возрастная и социальная прослойка, и потому понятия "молодость", "молодой" получили широкий идейный смысл и совпали с понятиями "благородство", "благородный", а их антиподы - "старость" и "старый" слились с моральными понятиями "подлый", "подлость". Поэтому сирвентес, прославляющий молодость, и превратился под пером поэта в яркое морально-назидательное произведение, бичующее "пороки века". Ричард - король Ричард Львиное Сердце.)

 Люблю, чтобы под старость отдавали
 И власть свою, и дом свой молодым:
 В большой семье достойных нет едва ли,
 Чтобы отцам наследовать своим.
 Вот признаки, что больше говорят,
 Чем птиц прилет или цветущий сад: 
 Красавицу, сеньора ли сменить
 Не значит ли и жизнь омолодить? 

 Но наши донны юность потеряли,
 Коль рыцаря у них уж больше нет,
 Иль сразу двух они себе стяжали,
 Иль любят тех, кого любить не след,
 И честью замка мало дорожат,
 Иль о делах любовных ворожат.
 Что им жонглер? Ведь сами говорить
 Охочи так, что не остановить! 

 И чтобы донну молодой считали,
 Достойных чтить ей подаю совет
 И отстранять все подлое подале -
 Не наносить своей же чести вред;
 Заботиться, чтоб тело и наряд
 Неряшеством не оскорбляли взгляд,
 И юношей молчаньем не томить,-
 Не то легко притворщицей прослыть. 

 А рыцарю стареть бы не давали
 Отважный риск и вкус к делам большим,
 Пиры в его гостеприимном зале
 И щедрость, чей порыв неудержим: 
 Пусть на турнир иль боевой отряд
 Свое добро он тратит все подряд,
 В пылу игры умеет все спустить 
 И	знает, как красавицу прельстить. 

 Не молод тот. кто о вине и сале
 Велит забыть нахлебникам своим
 И, чтоб быстрей запасы вырастали,
 Постится сам, корыстью одержим;
 Кого досуг или игра страшат -
 Вдруг денежек они его лишат,-
 Кто впроголодь коня готов кормить,
 Носить тряпье, чтоб платье сохранить. 

 Жонглер Арнаут! И старь и новь пестрят
 Мой сирвентес,- пусть Ричарду внушат
 Старинного богатства не щадить,
 Чтоб новое - а с ним и честь! - добыть.

"Я сирвентес сложить готов..."

^* ("Я сирвентес сложить готов..." - Ожье и Берар.- Имеются в виду Ожье Датчанин и Берар де Мондидье, хорошо известные персонажи французского эпоса. Жизор - город в нормандской части старинной провинции Вексен; входил во владения англичан и часто служил предметом спора во время их борьбы с французскими королями. В настоящее время в департаменте. Эр. Папиоль - жонглер поэта. Король Филипп - Филипп II Август, король Франции с 1180 г. (умер в 1223 г.).)

 Я сирвентес сложить готов 
 Для тех, кто слушать бы желал. 
 Честь умерла. Ее врагов 
 Я бы нещадно истреблял, 
 В морях топил без дальних слов,- 
 Но амиду" те из берегов. 
 Огонь бы трупов не сожрал, 
 Уж разве б Страшный суд настал. 

 Я не ворчун и не злослов, 
 А наглецам бы не прощал. 
 Господь, помимо всех даров, 
 Рассудок человеку дал, 
 Чтоб скромным быть. Но не таков 
 Любой из золотых мешков: 
 Из грязи в графы прет нахал,- 
 Уже и замок отмахал! 

 Короны есть, но нет голов,
 Чтоб под короной ум блистал.
 О славе дедовских гербов
 Маркиз иль князь радеть не стал.
 А у баронов при дворах
 Я бы от голода зачах:
 Хоть богатеет феодал,
 Пустеет пиршественный зал. 

 Пускай я много ездоков 
 На дорогих конях встречал, 
 Но кто бы этих мозгляков 
 К Ожье, к Берару приравнял? 
 Мне жалок щеголь-вертопрах: 
 Хоть разодет он в пух и прах 
 И зубки отполировал, 
 А для любви он пуст и вял. 

 Где слава рыцарских дворов?
 Цвет рыцарства куда пропал?
 А замки! Там радушный зов
 Всех на недели собирал,
 Там друг, солдат или жонглер
 Был милым гостем с давних нор. 
 В тех замках нынче лишь развал,-
 Я сам во всех перебывал. 

 Король французов не суров,
 Уж он-то щедрость показал!
 Жизор свой славный - вот каков! -
 В удел он Ричарду отдал:
 Филиппа испугал раздор.
 Ну что ж, спасибо за Жизор!
 Но я б того к чертям послал,
 Кто ратный потерял запал! 

 В путь, Папиоль! Будь нынче скор:
 Льва - Ричарда почтить не вздор!
 Король Филипп ягненком стал -
 Утратит все, чем обладал.

"Донна! Право без вины..."

^* ("Донна! Право, без вины..." - Донна, по утверждению "биографа",- Маэ де Монтаньяк из знатного рода Тюреннов. Самбелида - сеньяль неизвестной дамы. Элиза - Элиза де Монфор - дама из рода Тюреннов. Изольдиным кудрям...- Знаменитая героиня романа "Тристан и Изольда" обладала прекрасными "золотыми" волосами. Агнеса - виконтесса де Рокакорт (Рошешуар). Аудиарда - вероятно, Лудиарда де Маламор. Лучше Всех - сеньяль Гюискарды де Бельджок. Файдида, Донна Зеркальце - сеньяли неизвестных дам. Кансона о "составной донне", в которой поэт расточает комплименты целому ряду знатных красавиц, возвеличивая вместе с тем свою собственную "возлюбленную", пользовалась очень большим успехом и вызывала подражания.)

 Донна! Право, без вины
 Покарали вы меня,
 Столь сурово отстраня,- 
 Где ж моя опора? 
 Мне не знать
 Счастья прежнего опять!
 Сердце я лишь три отдам,
 Что красой подобна вам.
 Если ж не найду такую,
 То совсем я затоскую. 

 Но красавиц, что равны
 Были б вам, весь мир пленяя
 Блеском жизни и огня, 
 Нет как нет! Коль скоро 
 Вам под стать
 Ни единой не сыскать,
 Я возьму и здесь и там
 Все у каждой но частям.
 И красавицу иную
 Обрету я - составную. 

 Самбелида! Вы должны
 Дать румянец ярче дня,
 Очи, что горят, маня 
 Страстной негой взора 
 (Больше взять
 Мог бы - и не прогадать!).
 А красавицы устам
 Речь Элизы я придам,
 Чтоб, беспечно с ней толкуя,
 Разогнал свою тоску я. 

 Плечи будут ей даны
 Из Шале,- и на коня
 Сяду вновь, его гоня, 
 Чтобы к ряду, споро 
 Всё собрать,
 В Рокакорт не опоздать.
 Пусть Изольдиным кудрям
 Предпочтенье дал Тристрам,
 Но, Изольдины минуя,
 У Агнесы их возьму я. 

 Аудиарда! Холодны
 Вы ко мне, но, сохрани
 Свойство миловать, казня, 
 Хоть красу убора 
 Дайте взять
 И девиз: "Не изменять!"
 Лучше Всех! Похищу сам
 Шейку, милую очам,-
 Я так нежно расцелую
 Красоту ее нагую! 

 Зубки чудной белизны,
 Всех улыбкой осеня,
 Даст Файдида. Болтовня 
 С ней мила, но скоро 
 В путь опять! Донна
 Зеркальце мне дать
 Стан должна, столь милый нам,
 Смех свой, сладостный ушам,-
 Помню я пору былую,
 Шутки с ней напропалую. 

 Вы же, Донна, вы вольны,
 Всех собою заслони,
 Но восторгов не ценя, 
 Дать приказ - без спора 
 Перестать
 Вас любить, о вас мечтать.
 Нет! Хоть предан я скорбим,
 Сердце я лишь вам отдам!
 Как своей наименую
 Эту донну составную?

Наши работы установка пневматической подвески.