Золотая цепь (Из поэмы). (Перевод С. Липкина)

РАССКАЗ О ПРАЧКЕ И ЦАПЛЕ

 Вблизи Багдада, где река большая,
 Жил некий юноша, белье стирая. 

 Спускался к Тигру каждый день с бельем:
 Бедняк кормился этим ремеслом. 

 Когда ему к реке идти случалось,
 Нередко цапля юноше встречалась. 

 Ловила цапля червяков речных.
 Протягивая клюв, съедала их. 

 Она, довольствуясь таким уделом,
 Все прочее считала вздорным делом. 

 Однажды в воздухе парил орел: 
 Он в быстрых крыльях мощь свою обрел. 

 Он был опасен всей породе птичьей,
 Он сделал голубя своей добычей. 

 Немного съев, другим оставил он
 Поживу, ибо щедрым был рожден. 

 (У щедрого такого нет порядка, 
 Чтоб сам съедал всю пищу без остатка.) 

 Простушка-цапля, на орла взглянув,
 От восхищенья вытянула клюв. 

 Сказала: "Я крупней орла, бесспорно,
 Мне птицами питаться не зазорно. 

 Стыжусь отныне жизни я своей.
 Доколе буду я ловить червей? 

 Что мне в червях, коль столько есть добычи.
 Летающей и прыгающей дичи? 

 Теперь иной работою займусь,
 Я истинной охотою займусь! 

 Теперь я щедростью себя прославлю,
 Сама поем я и другим оставлю". 

 И, подражая храбрости орла,
 Взлетела, горделива и смела. 

 Внезапно показался из-за тучи 
 Свирепый, грозный хищник, гриф могучий, 

 И начал, как орел, кружить над ней:
 Грозит ей гибель от его когтей. 

 Низвергла цаплю горькая судьбина
 В расселину, где были грязь и глина: 

 Завязли крылья в той грязи густой,
 Так счастье цапли сделалось бедой. 

 "Охота без силков! Какое чудо! - 
 Бедняк воскликнул.- Вкусным будет блюдо!" 

 И прачка-юноша в свое жилье
 Унес тогда и цаплю и белье. 

 Тут некто удивился: "Что за птица?"
 А прачка: "Мне добыча пригодится. 

 Лететь пыталась цапля, как орел,
 Но хвастовству ее конец пришел. 

 Охотницею стать она пыталась,-
 Но мне, охотнику, она досталась!"

О ЗНАЧЕНИИ ВОСПИТАНИЯ

 Погаснет огонек, не став огнем,
 Когда не позаботимся о нем. 

 Рождают искорку железо, камень, 
 Но трута нет - не разгорится пламень. 

 Частицу жизни искры обретут,
 Когда поддержит их горенье трут. 

 А если топливо туда подложишь, 
 Добыть большой огонь тогда ты сможешь. 

 УВИДИШЬ: ЭТО пламя таково,
 Что трудно будет потушить его. 

 Так в сердце огонек, мерцая, дремлет,
 Но если он всего тебя объемлет, 

 Раздуй его, чтоб ярко запылал,-
 Тогда он вспыхнет, как бы ни был мал.

О ПЛЕШИВЕНЬКОМ, ВЛЮБЛЕННОМ В РОЗОЧКУ

 Плешивенький был в розочку влюблен,
 Прелестною шалуньей покорен. 

 Но та красавцем, ей под стать, пленилась
 И с ним однажды днем уединилась. 

 Влюбленные от посторонних глаз
 Закрыли двери, ласками делясь. 

 Нашел плешивец дом уединенья 
 И в дверь кольцом ударил без стесненья. 

 "Кто там? - раздался голос изнутри.-
 Зачем стучишь не вовремя? Смотри: 

 Дверь па замке. Железо бить желаешь?
 Железо холодно, а ты пылаешь! 

 Мы заперлись, от мира вдалеке,
 И кудри друга у меня в руке. 

 Зачем стучишься в дверь, чтоб раскололась?
 Меж мной и другом не пройдет и волос!" 

 Сказал он: "Отопри! Мне довелось
 Так облысеть, что нет на мне волос. 

 Твердишь: и волос не пройдет меж вами?
 Но я давно расстался с волосами!"

В ОСУЖДЕНИЕ ТЕХ, КТО ВНЕШНЕ ВЫСТАВЛЯЕТ СЕБЯ СУФИЕМ И УКРАШАЕТ СЕБЯ СУФИЙСКИМ НАРЯДОМ

 Суфии мерзки. Бойся с ними встречи:
 Утрачен ими облик человечий! 

 Все, что им в руки дашь, они съедят.
 Когда хотят вредить - они вредят. 

 Их помыслы - о сне, вине и мясе,
 Не думают они о смертном часе! 

 Молитвы их - о яствах, о еде,
 Поживы ищут всюду и везде. 

 Нашли себе жилье без затруднений,
 Обитель их ты знаешь: дом радений. 

 В том доме - доброхотные дары,
 Роскошная посуда и ковры, 

 Горит очаг, над ним котел подвешен,
 И запах кухни для ханжей утешен... 

 Ждут: сельский житель или городской
 Придет - и щедрой одарит рукой, 

 Муку иль мясо принесет им на дом.
 За это он воссядет с шейхом рядом... 

 Шейх развязал мешок своих речей,
 Ложь потекла - одна другой глупей. 

 Не прекращалась речь лжеца пустого,
 Покуда пища не была готова... 

 Ни на кого не смотрит шейх, пока
 Не видит приношений простака. 

 От пищи взгляд становится любовней,-
 Не святостью согрет он, а жаровней. 

 Все догматы суфийские привел,-
 Но вот уже пахучим стал котел. 

 Шейх замолкает, потирая руки,
 К халве и хлебу простирая руки. 

 Кусочек - в рот, кусочек - про запас,
 Кусочек - гостю, что придет сейчас. 

 Хурму и мясо отобрал руками,
 Чтоб лучшими поужинать кусками... 

 Прочтя молитву, полный свежих сил,
 Он к проповеди длинной приступил. 

 Здесь были объясненья, толкованья,
 О кознях сатаны повествованья. 

 Без отдыха язык его молол.
 Потом о шейхах он слова повел: 

 Был у него премудрый покровитель,
 А у того - учителей учитель. 

 Один - содеял множество чудес,
 Другой - постиг все таинства небес... 

 Так, посвящая день речам туманным,
 Свой полдень он растягивал обманом. 

 Но вот еду приносят повара:
 Святому шейху ужинать пора. 

 Оказывая честь любому блюду,
 Он вскоре унести велел посуду. 

 Болтал, вкушая лучшие куски,
 Вкушал, болтая смыслу вопреки. 

 Когда же наступила тьма ночная,
 Вознес молитву, бога поминая. 

 Пошел он в спальню, помолясь творцу,-
 Свирепый волк, зарезавший овцу.

О ТОМ, ЧТО НЕ НАДО ТРАТИТЬ ВРЕМЯ НА ИЗЛИШНИЙ СОН, И О ТОМ, ЧТО НАДО РАНО ВСТАВАТЬ

 Сон - это смерть, а жизнь, от века,- бденье,
 И жизнь питает к смерти отвращенье. 

 Бежишь от жала смерти, страждешь ты,
 Зачем же брата смерти жаждешь ты? 

 Сои - это вор, а жизнь подобна саду;
 Чтоб вор не вторгся в сад, поставь ограду. 

 Пословица известна с давних пор:
 "Твое добро пусть охраняет вор". 

 Тот вор и сон между собою схожи
 И дело делают одно и то же. 

 Нужны, чтобы преграды превозмочь,
 Две половины жизни: день и ночь. 

 Кто спит всю ночь, тот познаёт кручину,
 Тот сокращает жизнь наполовину. 

 Ты хочешь, чтобы день твой стал длинней?
 Часть ночи укради, ко дню пришей! 

 А если будешь поступать иначе, 
 То дни твои пройдут в тоске и плаче. 

 Не горевал ты в гордости своей, 
 Что жизнь уменьшил ты на сто ночей. 

 Свой путь к заветной цели сокращая,
 Подумай, как нужна пора ночная. 

 Кто ночью путешествие начнет,
 Немало встретит на пути невзгод, 

 Но вот на отдых он верблюда ставит,-
 И радости пути ночного славит. 

 Когда вдали, блистая и горя,
 Покажется рассветная заря, 

 Тогда отраду видишь ты воочью:
 Недаром путешествовал ты ночью!

 Дыханьем утра ветерок дохнул, 
 А ты лежишь, как пьяный, ты заснул. 

 Рассветный ветерок цветами дышит,
 Но крепко спящий ничего не слышит. 

 Дыханье утра - цель трудов ночных,
 Дыханье утра - лекарь для больных. 

 Но тот, кто спит, не знает этой доли,-
 Не нужен врач, когда не терпишь боли. 

 В оковах сна, как пленник, ты лежишь,
 Ты в люльке тела, как ребенок, спишь. 

 Проснись, пока еще ты с жизнью дружен,
 Пока предсмертной болью не разбужен! 

 К чему тебе подушка и кровать? 
 Кто хочет действовать, не должен спать! 

 Любимая не спит, а ты, влюбленный,
 Приник к подушке головою сонной. 

 Не спит подруга, а любовный хмель
 Тебя свалил на теплую постель. 

 Те, что достигли истины заветной,
 Но меж людьми проходят незаметно, 

 В хорошем разбираясь и в плохом,
 Молчать предпочитают обо всем.

РАССКАЗ О ДЕРЕВЕНСКОМ ПРОСТАКЕ И О ЕГО ОСЛЕ

 В деревне жил простак, умом убогий,
 У простака был ослик хромоногий. 

 Такой худой и дряхлый был осел,
 Что за два дня версты бы не прошел. 

 Ему на долю выпал жребий жалкий,
 Не отдыхал он от ударов палки. 

 С трудом добравшись до воды речной,
 Вздыхал он, проклиная мир земной. 

 Хозяин в город с ним пришел в печали
 К посредникам: ослов они сбывали. 

 Один из тех, кто продавал ослов,
 Усы разгладил ради красных слов. 

 Он крикнул громко: "Диво продается!
 Кто купит не осла, а иноходца? 

 То - не осел, то - быстрый, сильный мул,
 Стремится в битву,- раздается гул. 

 Тень от хлыста увидев над собою,
 Сорвется с места, полетит стрелою. 

 Он мчится, словно ветер молодой,
 Где грязь и глина, там бежит водой!" 

 Народ над этой похвалой смеялся,
 А наш простак, внимая, изумлялся. 

 Сказал: "О продавец, чей дивный дар
 Привел в восторг ослиный весь базар! 

 Когда ты истины исполнен строгой,
 Когда прямой ты шествуешь дорогой, 

 То я скажу: заслужена хвала,
 Верни назад, не продавай осла! 

 Давно охочусь за таким добротным,
 Великолепным, доблестным животным. 

 Как странно мне, что ездил я на нем,
 Что им и ночью я владел, и днем!" 

 Ему ответил продавец речистый:
 "Ума лишился ты, о сердцем чистый! 

 Но, впрочем, до ума ты не дорос,
 А был он,- значит, вор его унес. 

 Ты много лет ослом владеешь старым,
 Зачем же мне с таким поверил жаром? 

 По глупости поверил ты вранью,
 Когда услышал похвалу мою. 

 Я цену набивал никчемной твари,
 И расхвалил осла я на базаре".

ТАЙНА ТОГО, ПОЧЕМУ ПРОДАВЕЦ РАСХВАЛИЛ ОСЛА, РАСКРЫВАЕТСЯ В СЛЕДУЮЩЕЙ ПРИТЧЕ

 Взгляни на богача: как жизнь провел он?
 И зависти и жадности он полон. 

 Всю жизнь копил он деньги без стыда,
 И щедрости чуждался он всегда. 

 Все зубы у него скорее вырвешь,
 Чем корку хлеба у злодея вырвешь. 

 Рви пальцы у него,- из кулака
 Не выпустит он даже медяка. 

 Скорее ты сорвешь кусочек кожи
 С его ладони, на дирхем похожий, 

 Чем вырвешь из руки один динар!
 Так жаден он, хотя годами стар, 

 Что, если в жаркий день за стол садится,
 Он тень своей руки схватить стремится. 

 Решил он: деньги тратить - страшный вред,
 Сам на себя он наложил запрет, 

 Так за своим добром следит он, зоркий,
 Что нищим не подаст и хлебной корки. 

 Когда ничтожный, алчный лицемер
 Его хвалить бы начал,- например, 

 Сказал бы так: "О щедрости основа,
 В тебе Хатема вижу я второго! 

 Ты слышишь ста хвалителей слова,
 О щедрости твоей гремит молва: 

 Она - укор хвале былой, лукавой,
 Она - Хатему кажется отравой. 

 Доколе будет славиться Хатем? 
 В сравнении с тобой он стал ничем! 

 Теперь Хатема вижу я бессилье,
 А ты даруешь нищим изобилье!" - 

 Богач-невежда, эту лесть приняв,
 Решил бы, что его хвалитель - прав. 

 В его мозгу гнездится ворон спеси,
 Кладет яйцо обмана, бредней смеси. 

 В душе растит он дерево тщеты:
 Напыщенность - плоды, а спесь - листы. 

 Хотя бы раз для собственного блага
 Подумал бы безмозглый этот скряга, 

 Что похвалил его бесстыдный лжец,
 Что говорил неправду грубый льстец.

В ПОРИЦАНИЕ ЗАВИСТИ И ЗАВИСТНИКОВ

 Есть много беспристрастных и прямых,
 Преображенных завистью в слепых. 

 А кто слепым рожден, вдвойне опасен,
 Слепой, что полон зависти, ужасен: 

 От зависти болеет каждый раз, 
 А зависть для ума - что боль для глаз. 

 От зависти ослепнуть может разум,
 Кривого зависть делает безглазым. 

 Объят завистник жадности огнем, 
 Но счастлив тот, кто зависть вызвал в нем. 

 Не так огонь дрова, пылая, губит,
 Как человека зависть злая губит. 

 Нам столько счастья свет луны принес,
 Но лает на луну завистник-пес. 

 Земля от солнца богатеет, крепнет,
 А мышь летучая от солнца слепнет. 

 Кто хочет брызнуть на луну слюной,
 Задуть звезду, что блещет над луной,- 

 Свое лицо обмочит, если плюнет,
 И лопнет он с натуги, если дунет.

ВЛЮБЛЕННЫЙ, ПОСТОЯННО ДУМАЮЩИЙ О ЛЮБИМОЙ

 Тот, кто влюблен, в тоске невыразимой
 Хотя бы день метался без любимой,- 

 Тот в мире видит лишь ее одну, 
 Он счастлив у любимой быть в плену. 

 Взойдет луна, и в этом лунном круге
 Он прелесть узнает своей подруги. 

 Заметит кипарис или платан,-
 Подруги вспоминает стройный стан. 

 В саду плывет цветов благоуханье,-
 Он слышит в нем возлюбленной дыханье. 

 Он омывает розы кровью слез:
 Ее нарядом дышит запах роз. 

 Он томные глаза припоминает,
 Когда к нарциссу голову склоняет. 

 Когда фиалки видит нежный лик,-
 Как милую, ласкает он цветник. 

 Смеясь, бутонам служит он прилежно,
 Он кудри гиацинта гладит нежно: 

 Смеется, как любимая, бутон,
 А гиацинт ее красой смущен. 

 Куда ни глянет он, во всей вселенной -
 Одни подобья прелести нетленной! 

 Влюбленный жаждет красоты земли, 
 Он к ней стремится, как Меджнун к Лейли.

HACTАВЛЕНИЕ

 Когда идет из печи дым летучий,
 Он говорит: "Я в небе стану тучей". 

 А если дым останется в дому, 
 То задыхаться все начнут в дыму. 

 Беда тому, кто терпит муки жажды:
 Вдали от ручейка иссохнет каждый. 

 Беда той рыбе, что в жару и зной
 Вдали осталась от воды морской.

О ТОМ, ЧТО ДРУГ ДОЛЖЕН БЫТЬ ИСКРЕННИМ

 Любой из нас друзей искать обязан; 
 Найдя, он должен быть к друзьям привязан, 

 Их души омывая от невзгод
 Водой даров и облаком щедрот. 

 Обязан друг страдать от сильной боли,
 Увидев пыль у друга на подоле: 

 Пусть не сидит, не ведая забот,
 Пока он пыль с подола не стряхнет. 

 Твой друг - твои глаза: их свет храни ты,
 В ресницы превратись для их защиты. 

 Когда нагрянет ветер иль гроза,
 Храни от бедствий чистые глаза. 

 Ты друга низостью своей не мучай,
 Как в глаз попавший волосок колючий. 

 Он в глаз попал, и вот беда стряслась,
 И терпит боль мучительную глаз. 

 Ослепнет глаз, коль волосок оставишь,
 А вырвешь - муку новую прибавишь. 

 Ты хочешь вырвать, но - не прекословь! -
 Назойливо он вырастает вновь. 

 Не вырвешь, но тогда страдать доколе?
 А вырвешь, не избавишься от боли. 

 Ничтожеств много ходит среди нас,
 Сравню их с волоском, попавшим в глаз. 

 Но берегись, на них смотреть не надо,
 От одного ты пострадаешь взгляда. 

 Коварен их огонь,- храни подол,
 Чтоб на гумно огонь не перешел. 

 Их черной низости огонь безумный,
 Пылая, пожирает наши гумна. 

 Они вначале преданы тебе,
 Полны заботы о твоей судьбе. 

 Куда б ни шел ты, хоть навстречу бедам,
 Идти готовы за тобою следом. 

 На них поднимешь руку, разъярен,-
 Тебе отвесят с трепетом поклон. 

 Ударишь камнем,- назовут алмазом,
 В корону вставят и воскликнут разом: 

 "Все, что исходит от подобных рук,
 Ей-богу, людям не приносит мук! 

 Твои удары пас ведут ко благу,
 В твоем коварстве черпаем отвагу. 

 Мы все - твои друзья, свидетель - бог,
 Источник пашей дружбы чист, глубок. 

 Кто золото сомнительным считает,
 Тот сразу пробу оселком снимает 

 И лишь потом за слиток золотой
 Уплачивает полною ценой. 

 Мир лицемерен: доброты от злобы
 Никак не отличишь без этой пробы!" 

 Так сотни лживых слов наговорят,
 А ты, обману сладостному рад, 

 Поверишь им по простоте душевной 
 И примешь эту ложь душой безгневной. 

 Для сказок слух откроешь ты спроста,
 Откроешь красноречия уста, 

 Ты им сердечные доверишь тайны,-
 Поймет их собеседник твой случайный. 

 Бедняк, богач - со всеми ты знаком
 И смешан, словно сахар с молоком. 

 Проходит время, и знакомцы эти
 Вокруг тебя плетут густые сети. 

 Снимал ты пробы, но попал в капкан,
 Увидел ты коварство и обман. 

 Корысть увидел, скрытую доселе,
 Когда они достигли низкой цели. 

 Не сразу раскусил ты их, познав
 Их подлые дела, их злобный нрав. 

 Где царствует корысть, расправив крылья,
 Зажата дружба там в тисках бессилья, 

 Там верности не будет никогда, 
 Там - разногласье, ненависть, вражда. 

 Но, помня дружбы чистоту былую, 
 Ты прячешь в сердце ненависть глухую. 

 У прежней дружбы есть на то права,-
 Стыдишься злобы высказать слова. 

 Сжимается душа в тисках разлада,
 И не видна страданиям пощада. 

 Лукавишь ты все чаще, все хитрей,
 Стараясь избегать былых друзей! 

 Но так они коварны, грубы, ловки,
 Что забавляют их твои уловки, 

 И сети крепкие плетут опять, 
 Чтоб дружбу лицемерно поддержать. 

 От бессердечных жаждешь избавленья,
 Но ты пойми, что нет от них спасенья, 

 Не вырваться тебе, ты слишком слаб,
 Как тот пловец в плену медвежьих лап.

РАССКАЗ О ПЛОВЦЕ И МЕДВЕДЕ

 Медведь, не находя еды, постился.
 Чтоб рыбы наловить, к реке спустился. 

 Вдруг что-то стало над водой блестеть,
 И лапу к рыбе протянул медведь. 

 Но, поскользнувшись, он свалился в воду
 И шубу вымочил, познав невзгоду. 

 Немало жадных умерло в пути:
 В колодце воду не могли найти. 

 Желая жить, они к воде стремились,
 Увы, на дне колодца очутились... 

 Река была быстра и широка,
 И вот медведя унесла река. 

 Бил воду лапами, стремясь к спасенью.
 Но пользы нет,- поплыл он по теченью... 

 Как ни хитри, напрасны все труды,
 Коль хитрость не спасает от беды! 

 Медведь, подобно бурдюку из меха,
 Лишенному и груза и успеха, 

 По воле волн кружился по воде,
 Не видя избавления нигде. 

 Пришлось в то время, увлеченным делом,
 К реке спуститься двум пловцам умелым. 

 Увидев: нечто кружится в реке,-
 Застыли в изумленье вдалеке. 

 Что это? Мертвое, живое тонет?
 Чехол или тахту водою гонит? 

 Один из них на берег сел крутой,
 Мгновенно в реку бросился другой. 

 Доплыл, лесного жителя увидел,
 А наш медведь спасителя увидел. 

 Пловца схватил он, лапами зажал,
 А тот, поплыть не в силах, задрожал. 

 Уже прощался с жизнью, пал он духом,
 То на медведе был, а то под брюхом. 

 Другой пловец, увидев это вдруг,
 На берегу воскликнул: "Милый друг! 

 Коль тяжела, в реке оставь ты шкуру,
 Скорей вернись, не то утонешь сдуру!" 

 "Оставить я не прочь,- ответил тот,-
 Я шкуру отпустил, пусть пропадет, 

 Но шкура-то меня схватила в злости
 И лапами мои ломает кости". 

 Коль не лежит душа к чему-нибудь,
 Оставь его и навсегда забудь.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВОЙ ТЕТРАДИ "ЗОЛОТОЙ ЦЕПИ"

 Задумал книгу сердца написать я,
 Примусь потом за прежние занятья. 

 Дела мои - любовь, труды - любовь,
 О жизнь моя, твои плоды - любовь! 

 Я нитью жизни с самого начала
 Влеком к любви, любовь душа познала. 

 Приду к началу нити жизни вновь
 И говорить начну я про любовь. 

 О, то не просто нить, а цепь златая,
 Невеждой будешь, нитью цепь считая! 

 В моей груди любовь кипит сейчас.
 "Меня ты растолкуй!" - ее приказ. 

 Но тех зловредных я страшусь заране,
 Которые не терпят толкований. 

 Велят не объяснять, не сочинять.
 Накладывают на уста печать. 

 Но если в труд поверю свой высокий,
 Сумев истолковать любви уроки, 

 То книгу новую создам для вас,
 Словами разукрашу новый сказ.

ИЗ "СКАЗА О ЛЮБВИ"

 Сказ о любви сегодня обнови!
 Скрипит перо - и это песнь любви! 

 Поет перо, подобное свирели,
 И о любви сказанья зазвенели. 

 С любовью - к правде и добру придем,
 Любовь живет во всем, что есть кругом. 

 И знатный, и в безвестности рожденный
 Полны любви и чтут ее законы. 

 Ей сила притяжения дана,
 Соединила тень и свет она. 

 Любви не сразу слышим повеленье.
 Но обоюдно двух сердец стремленье. 

 Пусть солгала красавица тебе,
 Ее дела не нравятся тебе,- 

 Ты будешь охлажден ее делами, 
 В твоей душе любви погаснет пламя, 

 Любовь и в кандалах всегда чиста.
 Любовь - раба, царица - красота. 

 Когда выходит красота-царица,
 Любовь упасть к ее ногам стремится. 

 То - красота, что, как Узра, светла,
 Вамика в степь глухую привела. 

 То - красота, что Кайсом овладела,
 Когда наряд Лейли она надела. 

 Палящий зной сравню я с красотой,
 Любовь сравню я с утренней звездой. 

 А мне, любви постигшему начала,
 Идти стезей разумных не пристало. 

 Там, где любовь являет дивный лик,
 Немеет доказательства язык.

РАССКАЗ О ЛЮБВИ ДЕВУШКИ К МОЛОДОМУ НЕГРУ

 Сияла дочь в чертогах у царя,
 Не дочь, а лучезарная заря. 

 Из-за ограды выглянув однажды,
 Красавица, чью прелесть славил каждый, 

 Узрела негра на другом конце...
 Как родинка на солнечном лице, 

 Пленительности, молодости полон,
 Алифом стройным в душу ей вошел он. 

 Он лег лицом, что было так черно,
 Ей на сердце, как черное пятно. 

 Зрачком в ее глазу, в миг безрассудный,
 Запечатлелся этот образ чудный. 

 Завидовало солнце ей само, 
 А негр в ее душе зажег клеймо. 

 Ну что ж, не удивительное дело,
 Что роза в цветнике любви созрела! 

 Короче: девушка лишилась сна,
 Глаза - в слезах, душа любви полна. 

 Ни слова не промолвит верным слугам,
 Не благосклонна к преданным подругам. 

 Забыла игры, пиршества она,
 Пред нею лишь отчаянья стена. 

 Придворные царевне удивлялись,
 Ее страданье объяснить пытались. 

 Один: "Ей перешел дорогу див
 И свел ее с ума, кознелюбив". 

 Другой: "Как видно, с пери подружилась,
 С тех пор покоя, сна она лишилась". 

 Один: "Волшебники на свете есть,
 Что людям не дают ни спать, ни есть". 

 Другой: "Она была звездой для ока,
 Но время сглазило ее жестоко". 

 А третий молвил: "Это все не так:
 Любовь ей принесла тоску и мрак. 

 Она красавца страстно полюбила, 
 С могуществом любви в борьбу вступила". 

 Кормилица у девушки была,
 Что колдовские ведала дела, 

 Теперь дряхла, сурова, но когда-то
 Любовным опытом весьма богата. 

 А так как юность не придет опять,
 Она другим старалась помогать. 

 Она была волшебников сильнее,
 Пред нею содрогались чародеи, 

 Сказителей она склоняла в прах,
 Рассказывая о прошедших днях. 

 Увидев, что красавица - в несчастье,
 Она явила ей свое участье. 

 Присела к ней, сказав: "Мое дитя! 
 О ком ты грезишь, день и ночь грустя? 

 Едва явился в мир твой цвет весенний,
 Тебя взяла я на свои колени. 

 Твои уста, что слаще леденцов,
 Узнали молоко моих сосцов. 

 Искусной кистью я, при первом зове,
 Шалунье разрисовывала брови. 

 Пока я в руки не брала сурьму,
 Мир не дивился взору твоему. 

 Твое лицо - полдневное светило -
 Твоих волос ночная тьма сокрыла. 

 Пока я в косы их не заплела, 
 Не видел мир земной, как ты светла. 

 Твою постель, подушку, покрывало,
 Твой сон я до рассвета охраняла. 

 Вставала роза с утренней звездой,-
 Спешила к розе с розовой водой. 

 Как я трудилась для моей шалуньи,
 Чтоб стало полнолуньем новолунье! 

 Луна моя, от горя оградись 
 И в бледный месяц вновь не превратись. 

 Еще ты в жизни тягот не знавала,
 О роза, почему же ты завяла? 

 Твой стройный стан в опору был мне дан,
 Зачем же ты согнула стройный стан? 

 В твоих глазах покой нашла я сладкий,
 Зачем же ныне кудри в беспорядке? 

 Скажи мне, что с тобою? Ты больна?
 Страдаешь ты из-за дурного сна 

 Иль наяву ты встретила злодея?
 Украл он сердце, жертву не жалея! 

 Сними со рта молчания печать:
 Должна я совратителя узнать. 

 Он - месяц в небесах? Приду с обманом,
 Его стащу я хитрости арканом. 

 А если рыбой в море он плывет,-
 Коварством извлеку из бурных вод. 

 Сам небосвод начнет искать лекарство
 От моего обмана и коварства! 

 Пусть тот, кого ты любишь,- муж святой,
 Пусть он - ученый, скромный и простой, - 

 Я святость прогоню волшебным даром,
 Ученость покорится хитрым чарам!" 

 Красавица, услышав эту речь,
 Решила тайну больше не беречь. 

 Всю правду, стыд забыв, она сказала,
 С любви своей снимая покрывало. 

 Кормилице она открыла вдруг
 Причину горьких слез и тяжких мук. 

 Сказала та: "Улажу это дело,
 Чтоб ты не горевала, не скорбела. 

 С твоим желанным я свяжу тебя
 И от бесчестья огражу тебя". 

 Слова такие молвив на прощанье,
 Исполнить поспешила обещанье. 

 Искала негра, чтоб помочь в беде,
 Искала негра всюду и везде, 

 И вот нашла его приют спокойный,
 Увидела побег цветущий, стройный, 

 Сумела с негром дружбу завязать,
 И сблизились они, как сын и мать. 

 К старухе приходил он ежедневно,
 Они вели беседу задушевно, 

 В рассветный час или в закатный час
 Старуха с негра не спускала глаз. 

 Ее внушенья действовала сила,-
 Она однажды негра усыпила. 

 Таким заснул глубоким, крепким сном,
 Что позабыл он о себе самом. 

 Хоть откуси губу, струею крови 
 Залей лицо,- не станет морщить брови. 

 Сто раз ты уколоть его бы мог,-
 Он вытянутых не поджал бы ног. 

 Кормилицей он был слуге поручен,
 Тотчас же на спину слуге навьючен, 

 И вот к царевне в дом его несут,
 Как мускусом наполненный сосуд.

НЕГР В ДОМЕ ДЕВУШКИ

 Начнем опять о девушке сказанье,
 В чьем сердце - бесконечное терзанье. 

 Он спит, но разве может спать она,
 Когда ей радость встречи не дана? 

 Сказала: "Разбуди! Полна я муки,
 С меня сотри ты ржавчину разлуки: 

 Заснувший - мертв; любовную игру
 Затею с мертвым, коль сама умру! 

 Его глаза желанием не дышат 
 И уши просьб возлюбленной не слышат. 

 Язык жемчужин-слов не раздает,
 Чтоб страсть усилить, не смеется рот. 

 Земля дивилась мощному цветенью.
 Но кипарис упал на землю тенью. 

 Защиту мне сулила эта сень,-
 Увы, сама я превратилась в тень. 

 Но с тенью не завяжешь связи кровной,
 Но с тенью не начнешь игры любовной!" 

 Тогда заклятия и колдовства
 Произнесла кормилица слова. 

 Что было сном, то превратилось в бденье,
 И трезвостью сменилось опьяненье. 

 Поднялся кипариса вольный ствол,-
 Цветник, казалось, в комнате расцвел! 

 Уста, что радуют сердца, открыл он,
 Замок от ценного ларца открыл он, 

 Обвел он взглядом тех, кто был вокруг,-
 Врата блаженства распахнулись вдруг. 

 Не комната пред ним,- чертоги рая,
 Стоят кумиры, прелестью сверкая, 

 А среди них одна затмила всех,
 В ее глазах - отрада, нега, смех, 

 Затмила всех пленительным обличьем,
 Великолепьем, красотой, величьем. 

 Пред ней стояло множество подруг,
 Покорных ей, готовых для услуг. 

 Она сидела, излучая счастье, 
 А сердце - у любимого во власти. 

 И негра обожгла ее краса,
 Он то и дело тер свои глаза, 

 Не понимая,- спит ли, грезит ныне,
 Вода пред ним иль марево пустыни... 

 К нему и утром не пришел покой, 
 То счастлив был он, то вздыхал с тоской. 

 Он счастлив был попасть в чертог подобный.
 Где, мести не страшась иль стражи злобной, 

 Он видел то, что скрыто от очей,
 О чем еще не слышал слух ничей, 

 Что не создаст ничье воображенье,
 С чем не сравнится ни одно творенье. 

 Но тосковал, не веря в благодать...
 Ему ли этим чудом обладать? 

 Он полагал: за наслажденьем вскоре
 Последуют отчаянье и горе. 

 Увы, пока живем, мы видим здесь
 Отчаянья и наслажденья смесь! 

 Той птице, что с умом живет на свете,
 Известно: там, где зерна, там и сети. 

 Она опаслива, хотя жадна:
 Поборет жадность, не возьмет зерна. 

 Пока другие птицы, споря вздорно, 
 В беспечности клевать не станут зерна, 

 Она же прилетит к ним лишь тогда,
 Когда увидит: птицам нет вреда. 

 Но если птиц постигнет доля злая,-
 Умчится вдаль, свободной быть желая.

Миниатюра из рукописи XVI в. Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина

КОРМИЛИЦА ВОЗВРАЩАЕТ НЕГРА ОБРАТНО В ЕГО ЖИЛИЩЕ

 Кончалась ночь, и стадо рассветать.
 Красавец негр свалился на кровать. 

 Своих смятенных чувств смежил он очи,
 Он отдал ум на разграбленье ночи: 

 Старуха унесла его тотчас 
 В то место, где заснул он в первый раз. 

 В беспамятстве он долго находился
 И только поздним утром пробудился. 

 Протер глаза - и смотрит, изумлен;
 Исчезло все, что ночью видел он! 

 Где собеседницы его ночные? 
 Где радости, что он познал впервые? 

 Где солнце красоты? О, где оно?
 В руках - воспоминание одно! 

 Хотел он разобраться в этих чарах,
 Расспрашивал и молодых и старых, 

 К заветной цели он искал пути, 
 Но в мире скорби должен был брести. 

 В смятенье он услышал просьбу друга -
 Назвать причину своего недуга. 

 Ответил он: "Повергнут я в беду,
 Спасения от горя не найду. 

 Играя мной, красавица нежданно
 Меня свела с пути,- мила, желанна... 

 Не выразят пи разум, ни уста,
 Какой хвалы достойна красота. 

 А спросят: с нею повстречался где ты?
 А спросят: имя назови? Приметы? 

 А спросят: где ее квартал и дом?
 Земля какая стала ей гнездом? 

 Хуллах или Фархар - ее отчизна?
 Тибет, страна татар,- ее отчизна? 

 Ее глаза подведены сурьмой
 Или они сотворены сурьмой? 

 Черны арканы кос ее плетеных,- 
 Иль то силки для страждущих влюбленных? 

 Искусственною родинкой мила
 Иль красоту сама и создала? 

 Ее уста - для утоленья жажды, 
 Или, взглянув на них, погибнет каждый? 

 Когда подобный зададут вопрос 
 Тому, кто пролил столько горьких слез,- 

 Я промолчу. Где правды свет? Не знаю.
 Два слова я скажу в ответ: "Не знаю". 

 Что облик, цвет? Меняются они.
 Одно лишь содержание цени!

НЕ ПОРИЦАЙ ВЛЮБЛЕННЫХ

 Везде, где есть любви произрастанье,
 Там ветви - горе, а плоды - страданье. 

 Не надо их упреками губить,
 Советами жестокими рубить. 

 Небес приостановится вращенье,
 Недвижная земля придет в движенье, 

 Но я своей возлюбленной не дам
 Моей души покинуть чистый храм. 

 Подруга азбуку любви дала мне,
 Узором в сердце высекла на камне. 

 Я зеркало разбил о камень тот,-
 Укоров камнем кто меня побьет?

О ТОМ, КАК АБУ-АЛИ ИБН-СИНА ЛЕЧИЛ СТРАДАЮЩЕГО МЕЛАНХОЛИЕЙ

 Во времена Абу-Али Сина, 
 Что славился как лекарь издавна, 

 Почтенный горожанин ежечасно
 От меланхолии страдал ужасно. 

 Кричал: "От жира лопнуть я готов.
 Таких, как я, нет в деревнях коров! 

 У повара алмазов будет груда,
 Коль сварит из меня мясное блюдо! 

 Скорее обезглавьте вы меня,
 И повару доставьте вы меня!" 

 Так он кричал, решив, что он - корова,
 И разговора не желал иного. 

 Никто не мог несчастному помочь,-
 Мычал он, как корова, день и ночь: 

 "Смотрите, становлюсь я все худее,
 Друзья, прирежьте вы меня скорее!" 

 Что делать с ним? Во весь орет он рот,
 Ни пищи, пи лекарства не берет. 

 Врачи, признавшись в собственном бессилье,
 Абу-Али Сину о нем спросили. 

 "Скажите так,- последовал ответ,-
 Жди завтрашнего дня. К тебе чуть свет 

 Придет мясник, тебя зарежет с честью,-
 Обрадуй сердце долгожданной вестью". 

 Свалилась у больного тяжесть с плеч,
 Когда услышал радостную речь. 

 Абу-Али явился, и сурово 
 Спросил он у больного: "Где корова?" 

 Тут растянулся на полу больной,
 Сказал: "Корова - я. Кончай со мной". 

 Связал безумца врач, окинул взглядом
 И, нож о нож точа, уселся рядом, 

 И стал, изображая мясника,
 Ощупывать и спину и бока. 

 "Не буду нынче резать,- молвил слово,-
 Пока еще худа, тоща корова. 

 Пусть постоит в хлеву немного дней,
 Без передышки есть давайте ей. 

 Когда она поправится, жирея,
 Корову я прирежу, не жалея". 

 Развязан меланхолик был тотчас,
 И пищи принесли ему запас. 

 Он получал от пищи наслажденье,
 Лекарство принимал без рассужденья. 

 Толстея, как корова, полный сил,
 Свои коровьи бредни он забыл.

В ПОХВАЛУ СТИХА

 Стих - это птицы разума паренье,
 Стих - это гордой вечности творенье. 

 Суди о том, что птица говорит:
 В костре горит или в саду парит. 

 Когда стихи сияют совершенством,
 Они дарят читателя блаженством, 

 Когда в костре тщеславия горят,-
 Лишь едким дымом, гарью нас дарят. 

 В стихах читая просьбы, униженья,
 Мы чувствуем и гнет и раздраженье. 

 Но если с правдой связаны слова,
 То красота и сила их жива. 

 Пройдет их слава по путям небесным,
 Поэта имя станет всем известным. 

 А если строки ложью рождены, 
 Их суть презренна и слова бледны,- 

 То в бороде застрянут виршеплета
 И сверх усов не будет им полета. 

 Стих должен быть прозрачным родником,
 Рубинами обильным,- не песком, 

 Чтоб не скрывал родник своих жемчужин,
 Чтоб дивный блеск был сразу обнаружен, 

 Чтоб не была вода его сходна 
 С водою грязной, где не видно дна. 

 Тогда напрасны поиски жемчужин,
 Уйди,- такой родник тебе не нужен: 

 Слова мутны, и непонятна суть,
 И узок, темен к содержанью путь. 

 Лишь после долгих, трудных размышлений
 Поймешь ты смысл таких стихотворений.

ПАМЯТИ ВЕЛИКИХ ПОЭТОВ

 Увы, трудились бедные поэты,
 В чьих одах повелители воспеты. 

 Себя вписали в летопись времен,
 И мир не забывает их имен. 

 Давно лежат в земле тела поэтов,
 Но живы имена, дела поэтов. 

 Жемчужины низавший мастерски,
 Саманов дом прославил Рудаки. 

 Он спутником народа был родного,
 Не мог избрать обычая иного. 

 Не уставал он жемчуга низать,
 Они - четырехсот верблюдов кладь. 

 Он бренный мир покинул на верблюде,
 Наследники его сокровищ - люди. 

 Живут стихи - и он живет сейчас.
 Поэта имя - светоч наших глаз... 

 Был взыскан Унсури самой природой,
 Был редкий элементом и породой, 

 Жемчужиною четырех стихий,-
 И слушал целый мир его стихи... 

 Он мускусом похвал наполнил строки,
 Он в книгах воспевал дворец высокий, 

 Разрушился дворец, исчез во мгле,-
 Остались эти книги на земле... 

 Жил Хагани, чей гений величавый
 Царей Ширвана удостоил славой. 

 За оды, что превыше всех похвал,
 По тысяче динаров получал. 

 О тех динарах помнят ли народы?
 Но светят нам блистательные оды. 

 Ушел и Саади, но, жизнь творя,
 Стихи, в которых славил он царя, 

 Стократ ценней царя и царских зданий,
 А Саади бессмертен в "Гулистане"... 

 Сидеть доколе будешь, как слепец?
 Встань и глаза открой ты наконец. 

 Смотри: дворцы превращены в руины,
 Ушли в оковах гнева властелины. 

 От их дворцов не сыщешь ты следа,
 А письмена певцов живут всегда. 

 Где крыши тех дворцов, где основанья?
 Остались лишь певцов повествованья. 

 Нет памятника на путях земных
 Прочней, чем слово прозы или стих. 

 Любую ржавчину смывает слово,
 Любые цепи разбивает слово. 

 Узлов немало в наших есть делах,
 Запутаться ты можешь в тех узлах. 

 Но слово разума внезапно скажешь -
 И трудный узел без труда развяжешь.