Причины появления псевдонимов и анонимов

Уйти от "недреманного ока" цензуры

Одной из главных причин, во все времена и во всех странах побуждавших авторов скрывать свое имя, было стремление избежать преследований за сочинения обличительного характера.

Вполне естественно, что произведения без подписи или под псевдонимами наиболее часто появлялись в те исторические периоды, когда свобода печати бывала ограничена, и в тех странах, где цензура особенно свирепствовала.

Выступления в печати издавна являлись одной из форм политической борьбы. Поэтому сатирические произведения, направленные против властей, памфлеты, прокламации, публицистические статьи сплошь и рядом выпускались анонимно или от имени вымышленных лиц. Выступать открыто осмеливались немногие; большинство было вынуждено маскироваться либо из боязни репрессий, либо потому, что цензоры не пропускали произведений, подписанных настоящим именем автора.

Анонимными были все памфлеты и эпиграммы, направленные против римских императоров, клеймившие жестокость, алчность и кровожадность Тиберия, Нерона, Калигулы и других деспотов. Немало заподозренных в авторстве было, как сообщает Тацит, задушено в тюрьме или сброшено с Тарпейской скалы.

В XVI в., когда во Франции кипела ожесточенная борьба между приверженцами двух вероучений - католического и протестантского, вся страна и особенно столица были наводнены политическими памфлетами, вышедшими из тайных типографий. Эти памфлеты, как правило, были анонимными или подписаны вымышленными именами.

Среди них выделяется "Будильник французов" (1574). Это был ответ гугенотов на резню Варфоломеевской ночи; здесь разоблачались злодеяния короля Карла IX и членов его семьи. В "Будильнике" впервые были помещены (без подписи автора, хотя он к этому времени уже умер) фрагменты из сочинения Этьена де Ла Боэси "Рассуждение о добровольном рабстве", написанного около 1548 г. Они носили более целенаправленное название "Против одного", т. е. против единовластия. "Как это возможно, - спрашивал молодой вольнодумец, - что столько людей... нередко терпят над собой одного тирана?.. Народы сами позволяют надевать на них узду; стоит им перестать это делать, и с их порабощением будет покончено"¹.

¹ (Ла Боэси Этьен де. Рассуждение о добровольном рабстве. М. 1962, с. 6 - 8)

Друг Ла Боэси, Мишель Монтень, опубликовавший в 1571 г. его литературное наследие, не решился включить "Рассуждение о добровольном рабстве", настолько смело для тех времен было это сочинение.

Под загадочными инициалами L. B. D. D. выпустил в 1616 г. свои "Трагические поэмы" Агриппа д'Обинье, один из выдающихся представителей французского Возрождения. Он обличал здесь ничтожных властителей, занимавших престол:

В то время как народ, достойный сожаленья, 
Живет в убожестве, унынье и презренье, 
Сластолюбивые и злые короли, 
От крови пьяные, на ложах возлегли...1

¹ (Стихотворные переводы здесь и далее - автора настоящей книги)

Автор хорошо знал, что если бы эта книга, где он восклицал: "Сколь ненавистна нам, французы, власть тиранов!" появилась под его именем, то он не прожил бы и недели... Ведь Екатерина Медичи и ее сыновья не стеснялись в средствах, когда им нужно было избавиться от врагов. Поэтому лишь через 40 лет после написания "Трагических поэм" д'Обинье решился их издать, да и то не указав своего имени и прибегнув к хитроумной маскировке.

Только через 300 лет литературоведам удалось расшифровать инициалы, которыми книга была подписана. Они означали: Le bouc du désert, т. е. козел отпущения. В своих мемуарах д'Обинье упоминает о том, что его так прозвали, "потому что все срывали свою злобу на мне"¹. Это и дало ключ к разгадке; к тому же д'Обинье жил одно время в Дезере (местечко в Бретани).

¹ (д'Обинье Агриппа. Трагические поэмы. Сонеты. Мемуары. М., 1949, с. 98)

При втором издании "Трагических поэм" (1623) он поставил свою фамилию, но и здесь признался в авторстве лишь косвенно, дав книге такое название: "Трагические поэмы, ранее опубликованные похитившим их Прометеем, а впоследствии проверенные и дополненные сьером д'Обинье".

Предисловие в обоих изданиях написано от имени Прометея, который называет себя слугой настоящего автора. Выбор этого имени показывает, что здесь задумана далеко идущая аналогия. Действительно, в первой же фразе предисловия Прометей сравнивает свою кражу рукописи с кражей небесного огня мифическим Прометеем - кражей, принесшей столько пользы людям.

В своем завещании д'Обинье поручил друзьям еще раз издать "Трагические поэмы", если они сочтут это уместным. Поручение осталось невыполненным, и книга не переиздавалась свыше 200 лет. Причина этого, безусловно, лежала в ее антимонархической направленности.

Анонимно же д'Обинье издал и другие свои произведения: "Признания сьера де Санси", "Приключения барона Фенеста". Когда же он попытался издать от своего имени "Всеобщую историю" (по существу, историю реформации во Франции), книга была приговорена к сожжению, и ее автору пришлось бежать в Женеву.

Немало памфлетов было выпущено без подписи и под псевдонимами французскими типографами и во времена Фронды (середина XVII в.). После того как свобода печати во Франции была ограничена, такие памфлеты стали издавать в Голландии, Швейцарии и ввозить нелегально.

Анонимно (до этого ходил в списках) издал Сент-Эвремон фарс "Академики" (1650), где высмеивались сорок "бессмертных" - назначаемых пожизненно членов Французской Академии, учрежденной в 1634 г. кардиналом Ришелье.

Шарль Монтескье весьма вольнодумную для своего времени книгу "Дух законов" (1748), где доказывалось преимущество республики по сравнению с монархией, также выпустил, не указав на ней своего имени.

Впрочем, отсутствие фамилии автора на книге далеко не всегда спасало его от репрессий. Вольтер в 1733 г. чуть не попал в Венсенский тюремный замок за опубликованные им "Письма об английской нации", но спасся бегством в провинцию и там переждал грозу. Книга же эта, где общественный строй Англии противопоставлялся французскому как более передовой и свободный, была сожжена по приговору суда.

Хотя Дени Дидро знаменитое "Письмо о слепых в назидание зрячим" (1749) издал анонимно, но тем не менее за высказанные в нем вольные мысли угодил в тюрьму.

В 1750 г., когда абсолютизм во Франции достиг расцвета, вышла книга "Описание планеты Меркурий". Автор использовал фантастический жанр, чтобы ратовать за ограничение власти монарха. Вот какую присягу приносит будто бы император Меркурия, вступая на престол: "Клянусь обеспечить всем моим подданным свободу личности, свободу пользования собственностью, свободу слова, свободу вкусов и свободу поведения при условии, что общее благо не пострадает от сего. Моим подданным разрешается, ежели они будут недовольны мною, собраться и выбрать себе нового повелителя. Клянусь не отдавать никаких распоряжений без ведома и согласия депутатов от всех сословий, каковые будут иметь постоянное местопребывание при моем дворе"¹.

¹ (Chevalier de Bethune. Relation du monde de Mercure. Génève, 1750. (Автор установлен по изд.: Barbier A. Dictionnaire des ouvrages anonymes, t. IV, col. 225.))

Именно таковы были тогда требования наиболее передовых слоев французского общества. Но поставить свое имя автор не посмел. Много позже исследователи установили, что его звали де Бетюн.

Анонимно издал в Лондоне (1774) свой "Опыт о деспотизме" маркиз Мирабо-младший. Хотя под деспотизмом он разумел не столько образ правления, сколько определенные черты в характере людей, все же это сочинение сыграло значительную роль в идейной подготовке французской буржуазной революции XVIII в.

В Лондоне же, на английском языке и без подписи, вышло в том же 1774 г. первое значительное произведение Марата "Цепи рабства", где будущий трибун революции провозгласил идеи, за которые впоследствии так пламенно боролся.

Цензура свирепствовала во Франции вплоть до памятного 1789 г. Смертная казнь угрожала "всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия в королевстве".

К таким сочинениям цензоры могли отнести даже исторические труды, описывавшие античные Грецию и Рим: ведь республиканские традиции этих стран были желанным идеалом в эпоху абсолютизма.

Поэтому аббат Бартелеми поостерегся поставить свое имя на "Путешествии молодого Анахарсиса по Греции", изданном им в 1788 г., т. е. за год до революции. Скиф Анахарсис, странствуя по Элладе, где он, по свидетельству Геродота, жил в VI в. до н. э., описывает демократию и гражданские свободы, которых во Франции не было. В этой книге отразились радикальные настроения французского общества накануне революции, но истинная сущность была замаскирована так искусно, что, когда девять томов "Путешествия" перевели в 1803 - 1819 гг. на русский язык, Александр I разрешил выдать шесть тысяч рублей на издание перевода.

Революция лишь ненадолго ослабила цензурные путы: термидорианская реакция вновь ограничила свободу слова во Франции. Поэтому Сильвен Марешаль, один из немногих уцелевших участников "заговора равных", свои "Путешествия Пифагора" (1799) издал без подписи. Заставив известного греческого философа и математика Пифагора (VI в. до н. э.) побывать в ряде стран Африки, Азии, Европы и описать свои путешествия, Марешаль умело использовал этот литературный прием для революционной пропаганды. Рассказывая об истории различных народов, об их законах, нравах и обычаях, Пифагор развивал общественно-политические и философские взгляды главы эгалитариев, Бабефа. Для маскировки он ввел цитаты из сочинений античных авторов, дал множество примечаний, ссылок. Так проповедь нового общественного строя прикрывалась рассказами из древней истории. В последнем томе под видом "политических и моральных законов Пифагора" излагались основные тезисы учения Бабефа.

В 1804 - 1810 гг. "Путешествия Пифагора" вышли в переводе на русский, причем ни в одном томе не были указаны имена автора и переводчика. И немудрено! Ведь в этом сочинении говорилось: "Из всех правлений на земле поистине самое твердое есть республика", "пусть не будет наследственных государей, но судьи, нами избираемые", "равенство есть главный закон вселенной"¹ и т. д. Столь вольные мысли тогда можно было излагать, лишь тщательно их замаскировав. Поэтому в длиннейшем (по обычаю тех времен) заглавии подчеркивается, что книга эта чисто исторического характера и содержит "изображение славной жизни и деяний сего великого гения древности, с ясным топографо-историческим описанием всех современных ему народов, их обыкновений, богослужений, таинств и достопамятностей и с картинным представлением всех важнейших происшествий древних времен"²

¹ (Оксман Ю. Г. Из истории агитационно-пропагандистской литературы двадцатых годов XIX в. - В кн.: Очерки из истории движения декабристов. М., 1954, с. 488, 492)

² (Там же, с. 486 - 487)

Это заглавие появилось в переводе; в оригинале лишь перечислялись страны, якобы посещенные Пифагором. Так под маской исторического труда доводилось до русских читателей революционное учение французского философа. Эта книга сыграла важную роль в формировании мировоззрения декабристов.

В те же годы Марешаль издал (также без подписи) ряд политических памфлетов, поместил немало анонимных статей в левых газетах, разоблачая происки контр-революционеров-аристократов.

Анонимно же он издал "Историю России, сведенную к наиболее важным событиям" (1802), где в памфлетной форме критиковалось русское самодержавие. Местом издания этой книги для вящей маскировки был указан Лондон, хотя на самом деле она вышла в Париже.

Как правило, без подписи авторов выходили в Западной Европе и другие книги, направленные против русского самодержавия, разоблачавшие быт и нравы петербургского двора. Таково "Путешествие Разума в Европу" (1772), хотя в предисловии автор - Луи-Антуан Караччоли - указывал, что его целью было только "подать сведения о нравах и обыкновениях различных земель, так же как и об успехах наук и художеств".

В 1783 г. эта книга появилась и на русском языке, без указания имен автора и переводчика. При этом глава, касавшаяся России, была сокращена впятеро, а описание Сибири, которую посетил герой книги, опущено целиком. Оно содержало картину произвола, царившего в России при Екатерине II:

"Сибирь, сей край изгнания, где томится столько несчастных, не могла ускользнуть от глаз Люцидора. Он отправился туда; но что он увидел! Ужасающие пустыни, куда по приказам Двора ссылают как наказанных, так и принесенных в жертву. Они живут там вдали друг от друга, не имея никакой связи с миром". После поездки в Сибирь Люцидор "имел тайный разговор с министрами в С.-Петербурге. Он смело сказал им, что в России надобно уничтожить рабство; что она останется цивилизованной лишь наполовину, пока люди в ней не начнут пользоваться свободой; что ссылка, применяемая в виде кары, - хуже смертной казни... и что им должно быть ведомо: от деспотизма до анархии - лишь шаг. Они с ним согласились"¹.

¹ (Caraccioli Louis-Antoine. Voyage de la Raison en Europe. Paris, 1772, p. 14 - 15, 18 - 19. (Автор установлен по изд.: A. Barbier. Dictionnaire des ouvrages arfbnymes, t. IV, col. 1075.))

В русском же переводе это место дано в таком виде: "Он сказал им, что надлежало, чтоб... чтоб... чтоб... чтоб... Они обо всем были согласны"¹.

¹ (Путешествие Разума в Европейские области, ч. 1. М., 1783, с. 10)

Анонимно же вышла в Гере (1794) на немецком языке книга "Пансальвин, князь тьмы, и его возлюбленная". В ней были изображены: в лице Пансальвина - Потемкин, а в лице Миранды - Екатерина II, описывалась история возвышения фаворита, его интриги и любовные связи, причем его характер был обрисован с самой непривлекательной стороны. Хотя к тому времени Потемкин уже умер, но Екатерина была еще жива, и автор благоразумно предпочел сохранить инкогнито. Его звали Иоганн Альбрехт.

Отсутствовало его имя и в русском переводе, вышедшем в 1809 г. под названием "Пансальвин, князь тьмы" и с подзаголовком "Быль? Небыль? Однако же и не сказка". Хотя обличительный тон оригинала был смягчен, переводчик поставил лишь свои инициалы В. Л. (Василий Левшин). Благодаря смысловой близости слов "князь тьмы" и фамилии временщика, которая к тому же начиналась и кончалась теми же буквами, что Пансальвин, читателям нетрудно было догадаться, о ком идет речь в этом памфлете.

Без подписи же вышли в Амстердаме в трех томах (1802) "Секретные мемуары о России и в особенности о конце царствования Екатерины II и о царствовании Павла I".

Еще одним способом избегать нападок цензуры для авторов вольнодумных произведений был мнимый перевод: свои сочинения они выдавали за переведенные с какого-нибудь иностранного языка.

Например, в 1746 г. в Амстердаме вышла книга "Любовные похождения Зеокинизула, короля кафиранов. Переведена с арабского путешественником Кринельболом". Здесь все имена: и персонажей, и мнимого переводчика - были в довершение маскировки зашифрованы по-средством перестановки букв. Зеокинизул - это Людовик XV (Louis Quinze), кафираны - французы (franςais - cafirans), Кринельбол Кребильон, известный "галантный поэт" того времени, мадам Воромпдап - маркиза Помпадур и т. д. Книге был придан восточный колорит: министр именовался визирем, монахи - факирами, священники - дервишами.

Другой пример - вышедшая в Лондоне (1775) на французском языке книга "Ложный Петр III, или жизнь и похождения бунтовщика Емельяна Пугачева, по русскому оригиналу г-на Ф. С. П. В. Д. Б.". Однако такого оригинала не существовало; на русском языке эта книга вышла лишь в 1809 г., причем в заглавии "похождения" превратились в злодеяния, а Емельян - в Емельку. В рецензии, напечатанной в том же году в журнале "Цветник", говорилось, что "неизвестный автор старается всячески сделать поступки известного злодея извинительными, оправдывает его во многих случаях, придает характеру изверга нечто иройское, бранит духовенство и правление"¹.

¹ ("Цветник", 1809, № 3, с. 377)

Из этого ясно, почему скрыл свое имя автор книги: ведь в ней Пугачев был обрисован с положительной стороны, а не жестоким разбойником, каким его изображала официальная историография. Издание 1809 г. было явным переводом на русский. Оно имелось в библиотеке Пушкина, который использовал приведенный в нем документальный материал для своей "Истории Пугачева". В 1811 г. царским указом продажа "Ложного Петра III" была запрещена.

В Англии анонимный политический памфлет издавна имел широкое распространение, особенно в годы буржуазной революции XVII в. и после нее. И немудрено: ведь авторов произведений, направленных против властей, в те времена и в Англии присуждали к стоянию у позорного столба, крупному денежному штрафу и тюремному заключению.

Издателей ждали еще более суровые кары. Так, в XVII в. лондонский типограф Твин, тайно напечатавший памфлет, не дозволенный цензурой, был приговорен к мучительной казни.

Зная это, нетрудно понять, почему великий английский сатирик Джонатан Свифт не поставил своего имени ни под "Сказкой бочки" (1696), ни под "Письмами суконщика" (1724), обличавшими правящие круги Англии. Властями была обещана награда в 300 ф. ст. тому, кто сообщит имя автора этих писем.

Не стояла фамилия Свифта и под вышедшим в 1729 г. памфлетом с длинным названием: "Скромное предложение, имеющее целью помешать детям ирландских бедняков быть бременем для своих родителей и страны, а также дающее указание, каким способом сделать их полезными для общества". Говоря о жесточайшей нужде, в какой жили все ирландцы, и указывая, что "громадное количество детей является для них значительным бременем", автор предлагал ни более ни менее, как "пустить детей бедняков в продажу для стола знатных и богатых особ королевства"¹.

¹ (Дейч А. И. и Зозуля Е. Д. Свифт. М., 1933, с. 156)

Никто, конечно, не принял этого проекта всерьез; но его едкий и горький сарказм заставлял задумываться над отчаянным положением народных масс Ирландии, изнемогавшей под английским игом.

Анонимно же выпустил в 1712 г. серию памфлетов "История Джона Булля" Дж. Арбетнот. Имя его героя стало с тех пор синонимом слова "англичанин" ("булль" по-английски - бык).

Вплоть до 1771 г. в Англии было строжайше запрещено предавать гласности парламентские дебаты. Чтобы обойти это запрещение, Самуэль Джонсон в 1738 - 1743 гг. отчеты об этих дебатах публиковал в журнале "Джентлмена мэгэзин" под названием "Прения в сенате королевства Лилипутия". Не имея возможности лично присутствовать на заседаниях парламента, Джонсон все материалы получал от подкупленного им пристава.

Снискавшие большую популярность "Политические письма" печатались в 1769 - 1772 гг. в газете "Паблик Эдвертайзер" за подписью Юниус. За три года появилось 69 писем, где резко критиковалось правительство и было обрисовано бедственное положение английского народа. Спустя 20 лет эти письма вышли отдельной книгой с посвящением - "Английской нации". В предисловии загадочный Юниус подчеркивал, что имя его никто никогда не узнает: "Я - хранитель тайны, и она умрет вместе со мною", - заявил он. "Политические письма" приписывались по меньшей мере десятку разных лиц. Байрон назвал Юниуса "Железной маской литературы", сравнивая его с таинственным узником Бастилии.

Псевдоним этот недвусмысленно говорил о республиканских убеждениях автора: ведь Юниусами звали обоих Брутов - и того, который сверг последнего римского царя Тарквиния Гордого, и того, кто возглавил спустя пять веков заговор против автократии Юлия Цезаря.

Лишь в 1818 г. появилась брошюра, где довольно убедительно доказывалось, что автором "Писем" был Филипп Френсис, служивший в годы их опубликования чиновником военного министерства. Он был еще жив, и, хотя отрицал свое авторство, последнее косвенно подтверждалось тем, что Френсис некогда поднес своей жене в виде свадебного подарка том "Писем", а после его смерти был найден запечатанный и адресованный ей же пакет с брошюрой, доказывавшей его авторство.

Этот псевдоним неоднократно возрождался впоследствии. Марат в 1790 г. выпускал газету "Французский Юниус". Журналисты Дельво и Дюшен свои памфлеты в газете "Фигаро" накануне надения Второй империи во Франции публиковали под названием "Письма Юпиуса". Спустя много лет Роза Люксембург ставила это же имя на своих нелегальных антивоенных брошюрах. Сурен Спандарян в большевистской "Звезде" (1911 - 1912) ряд статей также подписал Юниус.

Карл Маркс, начиная свою деятельность, пользовался псевдонимами. Статьи "Дебаты 6-го рейнского ландтага" (1842) и "Заметки о новейшей, прусской цензурной инструкции" (1843) он подписал Житель Рейнской провинции. Но уже с конца 1843 г. Маркс стал подписываться своим полным именем.

Под псевдонимами же и анонимно выступал вначале в печати и Фридрих Энгельс. Первые его произведения - "Письма из Вупперталя" и др. (1839 - 1842) - появились за подписью Фридрих Освальд. Острый памфлет "Шеллинг и откровение", направленный против реакционного идеализма, 22-летний Энгельс издал без подписи, а статью "Фридрих-Вильгельм IV, король прусский" (1843) подписал Ф. О. Через год он начал ставить собственные инициалы - Ф. Э., а затем полностью имя и фамилию.

Однако в 1859 - 1860 гг. брошюры "По и Рейн", "Савойя, Ницца и Рейн" он издал, по совету Маркса, анонимно. В этих военно-стратегических исследованиях разоблачались тайные замыслы Наполеона III, который в дни австро-франко-итальянской войны хотел закрепить политическую и экономическую раздробленность мелких немецких государств. Энгельс показал себя в этих брошюрах столь сведущим в военном деле, что их автором сочли одного видного берлинского генерала. А обзоры военных действий в период Крымской войны, которые Энгельс публиковал без подписи в газете "Нью-Йорк трибюн", приписывали генералу Скотту, главнокомандующему армией Соединенных Штатов.

Особенности законодательства о печати, характер политического режима в стране отражались на распространенности псевдонимов. Так, после революции 1848 г. во Франции начало выходить большое количество новых газет и журналов, многие - оппозиционного направления. Статьи в них обычно не подписывались, за все отвечал главный редактор. Это было удобно для журналистов, но не устраивало власти, и при обсуждении нового закона о печати реакционному депутату Законодательного собрания Тенги удалось протащить поправку, согласно которой печатание анонимных статей воспрещалось. Любая статья на публицистическую тему должна была быть подписана, однако настоящее имя автора разрешалось заменять вымышленным (имелось в виду требовать, в случае надобности, раскрытия редакционной тайны). Естественно, что принятие "поправки Тенги" привело к резкому увеличению числа псевдонимов во французской периодической печати.

Видный деятель Парижской коммуны Паскаль Груссе, о котором не раз упоминается в письмах Маркса и Энгельса, был после поражения Коммуны сослан в Новую Каледонию, откуда бежал. Ему пришлось жить под чужим именем, и свои приключенческие романы, завоевавшие известность, он подписывал Андре Лори. Один из них, "Найденыш с погибшей "Цинтии"", был написан им в соавторстве с Жюлем Верном.

В годы оккупации Франции гитлеровцами большой группе писателей-патриотов пришлось уйти в подполье. Они выступали в нелегальной печати Сопротивления под вымышленными именами. Так, Луи Арагон поэму "Паноптикум", обличавшую гитлеровских сатрапов, подписал Франсуа ла Колер. Этот псевдоним был выбран не случайно: la colère по-французски - гнев. В других подпольных изданиях стихи Арагона, звавшие к борьбе против угнетателей, были подписаны Жак Дюстен.

В июле 1943 г. подпольное издательство "Полночь" выпустило сборник "Честь поэтов", в котором под разными псевдонимами участвовало 20 авторов. Через год вышел второй такой же сборник.

Выдающийся поэт Поль Элюар под именами Жан дю Го (Жан с вершины) и Морис Эрван сотрудничал в ряде подпольных изданий, выпустил книги "Лицом к лицу с немцами" и "Семь поэм любви во время войны".

Под именем Форез (так называется горный хребет в центре Франции) издал в 1943 г. "Черную тетрадь", направленную против фашизма и коллаборационизма, другой участник Сопротивления - Франсуа Мориак (впоследствии лауреат Нобелевской премии).

Писатели-демократы, противники антинародного строя, были принуждены во избежание репрессий укрываться под вымышленными именами.

Около 60% всех подписей в словаре псевдонимов болгарских писателей И. Богданова (1961) относится к 1923 - 1944 гг., т. е. к периоду фашистского засилья в Болгарии.

Интересные сведения сообщил в письме к автору настоящей книги народный писатель Латвии Андрей Упит: "Во время фашистской диктатуры на моей родине (1934 - 1940) мои произведения были исключены из библиотек, мои пьесы не ставились в театрах; издательствам были даны негласные, но строгие указания остерегаться вступать в какие бы то ни было сношения со мною". В этих условиях Упит, чтобы опубликовать переведенный им на латышский язык роман А. Н. Толстого "Петр Первый", указал на книге: "перевод Альберта Курмиса". Псевдоним этот имел глубокий смысл, так как "курмис" по-латышски - крот.

"Спрятавшись в своей норе, крот жил себе и продолжал делать свое дело, - пишет Упит, - Этот "крот" за шесть лет фашистской диктатуры издал целый ряд переводов, за которые правители тогдашней Латвии никак не могли быть ему благодарны".

Выдающаяся деятельница рабочего движения Долорес Ибаррури свои первые статьи в провинциальной рабочей печати подписывала Пасионария. Это - испанское название цветка пассифлоры (страстоцвет), в переносном же смысле - страстная, неистовая. Псевдоним, как нельзя лучше характеризовавший славную дочь испанского народа, стал именем, под которым ее знает весь мир.

Фидель Кастро накануне кубинской революции выступал в подпольной газете "Ахусадор" ("Обвинитель") под псевдонимом Алехандро, разоблачая предательство буржуазных политиканов и призывая патриотов вступить в открытый бой за права народа.

Некоторые из этих авторов сохранили свои псевдонимы и после победы над фашизмом. Так, голландский писатель Нагель до сих пор выступает под именем Чарльз, под которым его знали в годы Сопротивления. Другой видный антифашист, организатор партизанских отрядов Жильбер Рено, скрывавшийся от гестапо под именем Реми, сохранил его как псевдоним, когда вступил после войны на литературное поприще.

Под этим именем он выпустил исторический труд "Демаркационная линия", описывающий оккупацию Франции гитлеровцами.

Еще не так давно писатели некоторых стран, томившихся под гнетом колониализма, были вынуждены пользоваться псевдонимами, чтобы избежать репрессий. Так, мозамбикский поэт Марселино душ Сантуш выступал в печати (1957 - 1960) под именами Лилинью Микайя, Шикумуами, К. Маала, Карлос Калунгано. В своих стихах и статьях он рассказывал об угнетении португальскими колонизаторами народов Мозамбика, о стремлении последних к свободе. Лишь в 1961 г., когда на карте Африки появился ряд независимых государств, он раскрыл свои псевдонимы, написав своей переводчице: "...Мы не считаем более нужным скрываться под псевдонимами. Я прошу опубликовать, что Лилинью Микайя, Карлоса Калунгано и К. Маала более не существует, вместо них есть лишь один человек, ранее вынужденный скрывать свое имя"¹.

¹ (Некрасова Л. Конец псевдонима. - "Литературная газета", 1961, 25 июля)

Скрывать свое имя во избежание преследований бывали вынуждены и авторы атеистических, антиклерикальных произведений.

В знаменитом "Кимвале мира" Бонавантюра Деперье (1537), состоявшем из четырех сатирических диалогов в стиле Лукиана, дерзко высмеивался не только католицизм, но и религия вообще. Это заставило автора тщательно замаскировать содержание книги, прибегнуть при ее издании к целому ряду мистификаций.

Прежде всего он постарался скрыть свою причастность к ней. Имени автора на первой странице нет; в предисловии некий Тома дю Клевье пишет своему другу Пьеру Триокану: "Я обещал тебе перевести на французский язык сочинение, найденное мною в старинной библиотеке одного монастыря близ города Низовье".

Таким образом "Кимвал мира" был выдан за перевод. Но латинского его оригинала не существует; это указание было сделано для отвода глаз. Под Низовьем подразумевается Лион; это видно из совпадения названий нескольких лионских улиц с упоминаемыми в книге. Но самое важное открытие было сделано лишь через 300 лет после выхода "Кимвала": имена дю Клевье и Триокан оказались анаграммами, полученными от перестановки букв в словах incrédule (неверующий) и croyant (верующий). Тем самым автор давал понять, что он в бога не верит. К тому же дю Клевье зовут Тома; апостол Фома, по преданию, отказался поверить в воскресение Христа и вошел в поговорку как "Фома неверующий".

Содержание "Кимвала" сразу привлекло внимание духовных властей: его антирелигиозный характер вопреки всем аллегориям бросался в глаза. Это была острая и смелая сатира одновременно на католицизм и кальвинизм. Представители обеих этих религий выведены в "Кимвале мира" как плуты и обманщики, ведущие между собою нелепые с точки Прения здравого смысла споры. Каждый из них на свой манер толкует людям "обветшавшую божественную книгу" (под которой подразумевалась Библия). Лютер и его сподвижник Буцер выведены здесь под зашифрованными именами Ретулюс и Куберкус, также полученными посредством перестановки букв.

В ту эпоху не верить в бога было тяжким преступлением, и осмеянные в "Кимвале мира" мракобесы-схоласты обрушились на "безбожное" сочинение. Издатель его Жан Морен был посажен в тюрьму и выдал имя автора. Деперье подвергся преследованиям, хотя ему покровительствовала королева Маргарита Наваррская, секретарем которой он был. Его довели до самоубийства: в порыве отчаяния он бросился на острие своей шпаги. Книга его была сожжена.

О том, какая печальная участь постигала в те годы авторов вольнодумных сочинений, не сумевших скрыть свое имя, свидетельствует судьба испанского гуманиста Мигеля Сервета. Преследуемый инквизицией за направленный против папства и напечатанный без подписи труд "Восстановление христианства, или Обращение ко всей апостолической церкви с призывом вернуться к ее собственным началам", он был вынужден бежать из Франции, где жил, и направиться в Женеву, резиденцию другого противника панства, Кальвина. Однако Сервет попал из огня в полымя, ибо Кальвин был таким же врагом прогресса, как и инквизиторы, только стоял на других позициях. Сервета схватили, обвинили в ереси и после отказа отречься от своих взглядов сожгли вместе с его книгой в 1553 г.

Между тем Сервет - один из самых светлых умов своего времени, выдающийся и разносторонний ученый - вовсе не был атеистом. В своем сочинении, вызвавшем такой гнев церковников обоих лагерей, он по-своему толковал догмы христианства и предлагал возродить его в первоначальном виде, очистив от искусственных наслоений, которыми оно обросло в течение веков.

Значительно осторожнее были авторы двух смелых антирелигиозных памфлетов, носивших одно и то же название "О трех обманщиках" (под ними подразумевались основоположники трех религий - Моисей, Христос и Магомет). Первый памфлет вначале назывался "Мысли Спинозы" и распространялся в рукописном виде, а в 1719 г. был напечатан в Голландии на французском языке. Поскольку это издание было почти целиком уничтожено властями, памфлет переиздавался еще не раз, причем его название бывало иногда зашифровано. Так, в переводе на немецкий он вышел под загадочным заглавием "Спиноза II, или Subirot sopim". Последние два слова получены посредством перестановки букв в слове impostoribus (обманщиках). Чтобы сбить полицию со следа, местом издания был указан Рим (на самом деле книга вышла в Берлине), издателем названа некая вдова Bona Spes (добрая надежда), а датой издания поставлен 5770 г.

Автор памфлета отрицал чудеса, отказывался от традиционных религиозных представлений, изображал всех трех основателей монотеистических религий хитрыми честолюбцами, добившимися своей цели с помощью обмана. Характерным для мировоззрения автора было название одной из глав: "О причинах, побудивших людей выдумать невидимое существо, обычно называемое богом".

Дата издания второго памфлета также была для маскировки вымышленной - 1598 г. Из-за этого его приписывали и Кампанелле, и Джордано Бруно, и Маккиавелли, и другим деятелям Возрождения. Ныне установлено, что он был написан по крайней мере на сто лет позже, а издан в 1753 г. Выяснены с достаточной степенью достоверности и имена авторов обоих памфлетов: первого звали Петер Арпе, а второго - Иоганн Мюллер.

Тем, чьи резкие выступления были направлены не против бога, а лишь против его наместника на земле - папы римского и влиятельных церковников - кардиналов, епископов, также приходилось быть чрезвычайно осторожными, чтобы не пострадать от их мстительности. Ведь служители Христа отнюдь не стремились применять в жизни его завет: "аще ударят тебя по ланите - подставь другую". Наоборот, они всячески преследовали своих врагов.

Недаром остались неизвестными имена авторов фаблио - насмешливых рассказов и побасенок, темами которых большей частью были корыстолюбие, чревоугодие, лицемерие, разврат и невежество монахов, аббатов и прочих служителей религии.

В 1610 г. в Варшаве вышла книга "Тренос, или Плач Восточной церкви". Ее автор, Мелетий Смотрицкий, видный украинский ученый и общественный деятель (составивший первую грамматику церковнославянского языка, по которой впоследствии учился Ломоносов), вскрывал в этом сочинении истинную сущность Брестской церковной унии 1596 г., с помощью которой папство и польская шляхта собирались захватить Украину и полностью оторвать ее от Руси. Король польский Сигизмунд III велел автора и издателя арестовать и судить, а книгу сжечь. Но автора не нашли: книга была подписана псевдонимом Теофил Ортолог. Издателя Карповича присудили к двум годам тюрьмы. Продавать и покупать эту книгу было запрещено под угрозой огромного штрафа - пять тысяч злотых.

Антиклерикальная направленность уже упомянутых "Трагических поэм" явилась одной из причин, по которым д'Обинье не издавал их в течение 40 лет, а затем, издав, не поставил под ними своего имени. Ведь он клеймил в них и римского папу, изображая его тираном, домотающимся владычества над всем миром, и церковных магнатов, которые

Власть церкви лишь мечом поддерживать умеют, 
Богатствами земли беспошлинно владеют, 
На все и вся кругом нагнали дикий страх, 
Крест носят на груди, но нет его в сердцах.

Выступать с такими обличениями открыто было немыслимо, и поэту-гугеноту пришлось ждать, пока события, о которых он повествовал, не сделаются достоянием истории, а обличаемые им лица не умрут.

Крайнюю осторожность соблюдал и Блез Паскаль. Известные "Письма к Другу-провинциалу и к преподобным отцам-иезуитам по поводу морали и политики сих отцов" (1656) он опубликовал от имени Луи де Монтальта (от mons altus - "высокая гора" - перевод на латинский названия Пюи де Дом, местности, где Паскаль родился). В этих письмах великий французский мыслитель защищал от иезуитов янсенизм - прогрессивное для того времени религиозное течение. Поставь автор свое имя - резкие нападки на иезуитов не прошли бы ему даром. Без подписи Паскаля издали и его "Мысли" (1670), хотя к тому времени он уже умер.

В 1702 г. в Лондоне вышел анонимный памфлет "Кратчайший путь расправы с диссентерами" (т. е. с приверженцами пуританских сект, противниками господствовавшей англиканской церкви). На первый взгляд казалось, что сочинитель памфлета поддерживает борьбу с пуританами, и, только внимательно вчитавшись, можно было понять, что он издевается над мракобесами, которые хотели бы покончить с веротерпимостью.

Этот памфлет был написан Даниелем Дефо, будущим автором "Робинзона Крузо". Ему не удалось избежать наказания - штрафа, тюрьмы и трехдневного стояния у позорного столба. На верху этого столба была приделана колодка, в которую просовывались голова и поднятые руки осужденного. Однако экзекуция превратилась в триумф: в эти самые дни на улицах Лондона продавался "Гимн позорному столбу" - новая сатира Дефо. Вокруг столба собрались сторонники памфлетиста и приветствовали его; один из них взобрался на помост и надел на голову писателя лавровый венок.

Анонимно же выпустил Вольтер первое издание "Орлеанской девственницы" (1755), где он осмеивал католический культ девы Марии, разоблачал мистическую легенду, созданную церковниками вокруг имени Жанны д'Арк, зло издевался над духовенством. Но когда папа Бенедикт XIV в 1757 г. осудил эту поэму и велел внести ее в список запрещенных книг (Index librorum prohibitorum), автор, опасаясь преследований за вольнодумство, поспешил публично отречься от своей книги и заявил, что "Девственницу" написал не он.

Не поставил Вольтер подписи ни под "Библией с объяснениями" (1763), ни под проникнутым атеизмом "Философским словарем" при первом его издании в 1764 г.

Другой поборник свободомыслия, видный представитель рационализма XVIII в. барон Гольбах, применял такой прием: на своих книгах он ставил имена уже умерших авторов. Так, "Разоблаченное христианство" (1761) Гольбах выпустил от имени Николя Буланже, скончавшегося за два года до этого автора "Разоблаченной античности", а свой знаменитый труд "Система природы" (1770), где атеизм впервые получил научное обоснование, - от имени Жана Мирабо, секретаря Академии, умершего за десять лет до того.

В других случаях Гольбах приписывал авторство вымышленным лицам. Так, язвительное, до сих пор переиздающееся "Карманное богословие, или Краткий словарь христианской религии" (1768) он издал от имени некоего аббата Бернье, лиценциата теологии.

После смерти Гольбаха выпущенная им в 1772 г. без подписи книга "Здравый смысл, или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным", не раз выдавалась издателями за принадлежащую перу кюре Мелье, автора атеистического "Завещания", умершего еще в 1729 г.

Уже упомянутый Сильвер Марешаль был не только политическим деятелем, но и выдающимся для своего времени атеистом. Свои антирелигиозные произведения ему приходилось издавать без подписи или маскируя свое авторство, что, впрочем, не спасало его от преследований.

Публикуя отрывки из "Моральной поэмы о боге" (1781), Марешаль назвал местом издания вымышленный Атеополис, т. е. город безбожников. Даже в годы революции, переиздав эту поэму, он ограничился подписью Сильвен М.

Другое атеистическое произведение Марешаля пародировало священное писание и называлось "Книга, спасшаяся от потопа, или Вновь открытые псалмы" (1784). На этот раз автор зашифровал свое имя с помощью двух анаграмм, сообщив, что книгу якобы "сочинил на первобытном языке С. Арламеш из патриархального семейства Ноя, а перевел на французский П. Лашерам". Но полностью скрыть свое авторство Марешалю па этот раз не удалось, и по настоянию церковников его уволили со службы в библиотеке.

В обоих этих произведениях Марешаль еще до революции отстаивал республиканские идеи. В "Поэме о боге" он обращался к королям: "Вы получаете свои права не от бога, а от народа... Ваши подданные могут занести свои руки на ваши священные головы... и вернуть себе свои права"¹.

¹ (Марешаль Силъвен. Избранные атеистические произведения. М., 1958, с. 111)

За год до революции Марешаль анонимно выпустил "Альманах честных людей" - календарь, в котором имена святых были заменены именами наиболее известных лиц (как из античной эпохи, так и современников): Демокрита, Аристотеля, Шекспира, Кампанеллы, Декарта и других мыслителей. Имя Христа стояло здесь между именами Эпикура и знаменитой куртизанки Нинон де Ланкло, на равных правах с создателями других религий: Зороастром, Моисеем, Магометом. В качестве даты издания Марешаль поставил: "Первый год правления Разума". И тут ему не удалось сохранить инкогнито: он поплатился четырьмя месяцами тюрьмы, а "Альманах" был сожжен.

Даже после падения во Франции монархического режима Марешаль не имел возможности свободно распространять атеистические взгляды. Брошюру "Культ и законы общества безбожников" (1797) он выпустил анонимно, а памфлет "За и против Библии" (1801) подписал Сильвен М. и указал вымышленное место издания - Иерусалим. Преследованиям подвергся и составленный им "Словарь атеиста".

Аббат Мишон, автор вышедших в 60-х годах прошлого века романов "Монах", "Монахиня", "Иезуит" и "Проклятый", где клеймились царившие в монастырях нравы, подписывал эти книги Аббат ***. Назвать свое имя открыто он не мог, ему грозило отлучение от сана; в то же время подпись подчеркивала, что автор - лицо вполне компетентное и отлично знает быт обличаемых им церковников, поэтому его инвективы имеют больше веса, чем обычные нападки светских лиц на церковь.

Не раз приходилось из соображений безопасности скрывать свое имя авторам и в царской России: ведь их родина принадлежала к числу тех стран, где свобода печати была резко ограничена и цензура всегда была настороже.

Первая книга, обличавшая ужасы и варварство крепостного строя, знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" А. Н. Радищева, была издана в 1790 г. без указания имени автора, под нарочито безобидным заглавием. Но никогда еще в России не раздавался столь смелый протест против рабства. Делая записи на почтовых станциях, Радищев делился своими наблюдениями над горькой долей крепостных и с возмущением обращался к помещикам: "Звери алчные, ненасытные, что вы крестьянам оставляете? Лишь то, чего отнять не можете, - воздух!" Описывая бесчеловечную продажу членов одной семьи в разные руки, браки по принуждению, непосильное ярмо барщины, жестокости рекрутского набора, автор грозил помещикам "смертью и пожиганием", упоминал о случаях, когда крепостные, доведенные тиранами-барами до отчаяния, убивали их.

Екатерина II, прочитав "Путешествие", пришла в ярость и велела немедленно разыскать автора. Для полиции это не составило труда: книгопродавец Зотов сразу назвал имя Радищева. Императрица приказала заточить его в Петропавловскую крепость. Ему вменялось в вину, что он напечатал книгу, которая наполнена "самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвесть в народе негодование проливу начальников и начальства; наконец, оскорбительными изражениями противу сана и власти царской" (так говорилось в письме царицы Сенату о предании Радищева суду)¹. Его приговорили к смертной казни, но Екатерина, изъявив "милость", заменила ее ссылкой в Сибирь.

¹ (Биография А. Н. Радищева, написанная его сыновьями. Л., 1959, с. 65)

Через шесть лет она умерла. Радищева амнистировали, но травля его крепостниками продолжалась. "Или мало тебе было Сибири?" - спрашивали они. В 1802 г. он покончил с собой.

Сожженное по приказу Екатерины "Путешествие" оставалось запрещенной, "опасной" книгой свыше ста лет, даже после так называемого освобождения крестьян. За рубежом в 1858 г. его напечатал Герцен. Еще через десять лет его, правда, издали и в России, но сделали такие купюры, что даже цензуре не к чему было придраться. В 1872 г. на уже вышедшее с разрешения цензуры полное издание "Путешествия" власти, спохватившись, наложили запрет, и все оно подверглось уничтожению. В 1888 г. книгу Радищева разрешили напечатать смехотворно малым тиражом (100 экз.) для любителей и знатоков, с условием продажи по баснословно высокой цене - от 20 до 60 руб. В 1903 г. попытка издать "Путешествие" была снова пресечена. Только после 1905 г. прекратилось преследование многострадальной книги.

Не разрешалось не только издавать ее, но и писать о ней и об ее авторе. Белинский как в своем "Обозрении русской литературы от Державина до Пушкина", так и в других статьях ни единым словом не упоминает о Радищеве. Посвященные последнему два очерка Пушкина были изданы после смерти поэта.

Первый из них - "Путешествие из Москвы в Петербург" - был написан в 1834 - 1835 гг. с явной целью привлечь к Радищеву внимание читателей и под видом полемики с его взглядами пропагандировать их. Чтобы облегчить эту задачу, Пушкин выступает от имени некоего умеренно либерального московского барина, якобы проделавшего путь Радищева в обратном направлении. Стремясь хотя бы частично довести до сведения читателей недоступную им книгу, Пушкин в своем очерке давал пространные выписки из нее (целые страницы).

Свой замысел поэт не довел до конца: дойдя до расправы крепостных с жестоким барином, он прервал работу над очерком, видимо придя к убеждению, что цензура его не пропустит, и даже не пытался его опубликовать. Но все же этот очерк не постигла судьба сожженной поэтом десятой главы "Евгения Онегина", и он дошел до наших дней.

Через год Пушкин вернулся к той же теме и написал статью "Александр Радищев". Однако и ее опубликовать не удалось, несмотря на резкие выражения по адресу автора "Путешествия" с явной целью задобрить цензуру ("его преступление", "безумные заблуждения", "весьма посредственная книга", "варварский слог"). Министр народного просвещения Уваров начертал такую резолюцию: "Нахожу неудобным и совершенно излишним возобновлять память о писателе и книге, совершенно забытых и достойных забвения"¹. Впервые эта статья была напечатана лишь через 20 лет после смерти поэта.

¹ (Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10-ти т., т. 6. М., 1962, с. 507)

Он был лишен возможности выразить свое отношение к Радищеву не только в прозе, но и в стихах. Первоначально 4-я строфа "Памятника" читалась так:

И долго буду тем любезен я народу, 
Что звуки новые для песен я обрел, 
Что вслед Радищеву восславил я свободу...

Но имя это было под запретом, и слова "вслед Радищеву" Пушкин заменил словами "в мой жестокий век".

В. В. Капнист еще до Радищева в "Оде на рабство", написанной в 1783 г. в связи с закрепощением Екатериной II украинских крестьян, заклеймил крепостнический строй, но из осторожности не стал издавать эту оду; она была напечатана лишь через четверть века. В ней автор обращался к царям:

На то ль даны вам скиптр, порфира, 
Чтоб были вы бичами мира 
И ваших чад могли губить?

Комедию "Ябеда", направленную против судей-взяточников, Капнист издал в 1798 г. анонимно, но все знали, кто автор этой сатиры. Разгневанный Павел I велел постановку пьесы запретить, все напечатанные экземпляры ее конфисковать, а драматурга сослать в Сибирь. Его спасла лишь взбалмошность царя, которого так развеселил просмотр "Ябеды" на сцене (устроенный для Павла единолично), что он отменил приказ, вернул Капниста ко двору и даже повысил в чине.

Скрывать свои имена и всячески маскироваться во избежание репрессий приходилось не только авторам, но и переводчикам вольнодумных сочинений.

Так, перевод на русский язык философского и антиклерикального памфлета Эразма Роттердамского "Похвала глупости", обличавшего религиозную нетерпимость и догматизм церковников, был искусно замаскирован неизвестным переводчиком в книге "Кривонос домосед, страдалец модной" (1789). Герой рассказывает, как он заболел и как врач снабдил его "некоторыми книжками забавного содержания, из коих одна показалась (т. е. понравилась. - В. Д.) мне столько, что я обязан ей частично своим выздоровлением, по причине живости находящихся в оной изображений глупости человеческой, коей собственное вещание есть следующее" (далее помещен перевод "Похвалы глупости", занимающий две трети книги).

Русская цензура первой половины прошлого века усердно изгоняла из книг "вольтерьянский дух", и писать на социальные темы было небезопасно; большею частью такие сочинения издавались без подписи автора.

Так, один из основателей Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, поэт-радищевец В. В. Попугаев, свой трактат "О благоденствии народных обществ" выпустил в 1807 г. анонимно.

Одно упоминание имен западных философов было предосудительно, не говоря уже о пропаганде их воззрений: ее приходилось тщательно маскировать. И вот появляются такие книги, как "Черты умозрительной философии, выбранные из В-б-ра, Кл-на, Т-н-ра и др., изданные А. С-м". Книгу эту выпустил в 1829 г. А. И. Галич (Говоров), бывший профессор латинской и русской словесности в Царскосельском лицее, а затем в Петербургском университете, любимый преподаватель Пушкина (поэт дважды обращался к нему со стихотворными посланиями и тепло вспоминал о нем в "Пирующих студентах": "Апостол неги и прохлад, мой добрый Галич, vale!").

За вольнодумство Галич был отстранен от преподавания. Его обвинили в "безбожии и потрясении основ", в его лекциях нашли "обдуманную систему неверия, правил зловредных и разрушительных в отношении к нравственности и благосостоянию всеобщему". Над ним была совершена в церкви церемония "очищения святой водой". После вынужденного ухода в отставку ему с трудом удалось найти место в архиве провиантского департамента. Лишенный любимой работы, он в конце концов спился и умер.

Анонимно была издана в 1834 г. брошюра "О царе Горохе" с подзаголовком "Подарок ученым", где описывалось "чрезвычайное заседание философов, историков и естетиков", серьезно обсуждавших вопрос о том, в какой стране и когда царствовал легендарный царь Горох. Напечатанная в типографии Московского университета, брошюра эта представляла собой сатиру на деятельность его ученого совета, члены которого были обозначены десятью буквами греческого алфавита. Под ними автор вывел Н. Надеждина, О. Сенковского, М. Погодина, Ф. Булгарина, П. Вяземского, Н. Полевого и др., искусно пародируя свойственный каждому из них слог, заставляя изрекать благоглупости и хвастаться своими заслугами.

Брошюра эта принадлежала перу 18-летнего студента Кастора Лебедева, которого немедленно исключили бы, поставь он на ней свое имя.

Эраст Перцев свою сатиру "Искусство брать взятки" (1830) выпустил без всякой подписи, как рукопись, якобы найденную в бумагах умершего титулярного советника Тяжалкина. В пяти "лекциях" с большим знанием дела описывались и виды мздоимства (деньгами, натурой, услугами), и способы вымогания взяток.

Автор поэмы "Двенадцать спящих бутошников" (1832), родственник В. А. Жуковского В. Проташинский, укрылся под шуточным псевдонимом Елистрат Фитюлькин. Эта поэма, сатира на русскую полицию и отчасти пародия на балладу Жуковского "Двенадцать спящих дев", начиналась обращением к цензуре: "Цензурушка, голубушка, нельзя ли пропустить?"

В поэме высмеивались пьянство, крючкотворство и взяточничество, царившие в полиции и как нельзя лучше знакомые автору, ибо тот некоторое время сам в ней служил.

Николай I нашел, что "поэма заключает в себе Описание действий московской полиции в самых дерзких и неприличных выражениях, с целью внушить простому народу неуважение к оной". Царь велел брошюру конфисковать, а цензора, разрешившего ее к печати, уволить "как вовсе не имеющего для звания сего способностей"¹. Цензором этим был не кто иной, как С. Т. Аксаков, будущий автор "Семейной хроники".

¹ (Добровольский Л. М. Запрещенная книга в России. М., 1962, с. 31)

Подобные случаи, когда русская цензура по недосмотру разрешала печатать замаскированное произведение, а потом власти спохватывались и уже после издания книги запрещали ее, нередко имели место.

Так, в 1842 г. была дозволена к печати книжка "Сплетни. Переписка жителя Земли с жителем Луны, издаваемая дворянином Кукарику". После выхода ее в свет царь велел ее запретить, а цензору, разрешившему ее к печати, объявить выговор. Запрещены были в дальнейшем и "Сны" - повести и рассказы того же дворянина Кукарику (псевдоним П. А. Машкова).

Что же возбудило неудовольствие Николая, что он счел "неприличным"? В "Сплетнях" был выведен начальник одной лунной области, по имени Недремлющее Око. Несмотря на такое имя, он при разборе дел спал, а остальное время убивал мух хлопушкой и подсчитывал убитых; того, что секретарь подсовывал ему на подпись, он не читал, и это привело к большому конфузу. Видимо, фигура эта, несмотря на ее анекдотичность, была похожа на некоторых царских чиновников.

Обитатели Луны, как сообщалось, "живут мирно, имеют большое пристрастие к наукам, художествам и литературе". Законы там исполнялись "без малейшего отступления". Имелся и такой закон: по получении доноса, прежде чем принять меры, надлежало предварительно посвятить четверть часа размышлению, не ложен ли донос. Это метило не в бровь, а прямо в глаз николаевскому режиму, при котором доносы играли далеко не последнюю роль.

Книжка эта обратила на себя внимание Белинского, который отметил в "Отечественных записках": "Мысль этой брошюры весьма остроумна, но выполнение - ни то ни се"¹.

¹ (Белинский В. Г. Полное собрание сочинений, т. 6. М., 1955, с. 394)

В 1841 г. была напечатана трагедия "Янетерской" некоего Ивельева. Настоящим ее автором был И. Е. Великопольский, знакомый Пушкина. Псевдоним был образован из имени и фамилии автора. Название пьесы также было зашифровано; читать следовало: "Я - не Терской", что намекало на незаконное происхождение героя (первоначально трагедия так и называлась "Незаконнорожденный"). Герой становится соперником своего отца (оба любят одну и ту же женщину), убивает его на дуэли и лишь потом узнает, кем ему приходился убитый.

Министр народного просвещения Уваров нашел, что "вся эта история крайне безнравственна" и "ничего предосудительнее в печати не могло быть допущено". Он приказал весь тираж книги сжечь, а цензора, разрешившего се издание, уволить за оплошность. В дальнейшем Уваров распорядился: "Отнюдь не дозволять никаких сочинений под вымышленными именами"¹.

¹ (Добровольский Л. М. Указ, соч., с. 37 - 39)

Под псевдонимом М. Москаль М. М. Митрофанов издал в 1897 г. роман "Жертвы тотализатора". Автор не ограничился описанием гибельных последствий азартной игры на скачках, но порицал весь капиталистический строй, рекомендуя как идеал опрощение в духе Льва Толстого. Уже изданная книга была запрещена.

Особенно тщательной маскировке приходилось подвергать свои произведения писателям, осужденным царским правительством или эмигрировавшим из России.

Николай I, жестоко расправившийся с декабристами, бдительно следил за тем, чтобы оставленные им в живых участники восстания были навсегда и полностью изолированы от общества. Ни одна, даже самая безобидная строка, подписанная кем-либо из них, не должна была проникнуть в печать.

В. К. Кюхельбекер, лицейский друг Пушкина, все 20 лет своего заключения и ссылки в Сибирь настойчиво, но безуспешно пытался печататься. Ему удавалось это лишь в тех случаях, когда его фамилия не была названа. Так, его повесть "Ижорский" была в 1835 г. издана Пушкиным без всякой подписи; анонимно же был напечатан и "Русский Декамерон" с поэмой "Зоровавель". На обложке стояло одно лишь имя издателя - И. Иванов; по-видимому, так замаскировал себя Пушкин. В "Библиотеке для чтения" баллада "Кудеяр" и другие стихи Кюхельбекера были помещены под псевдонимом В. Гарпенко. Лишь однажды в альманахе "Эвтерпа" (1831) были напечатаны романсы Кюхельбекера и Рылеева за их подписями. На просьбу разрешить издать книгу стихов, хотя бы без указания имени автора, Кюхельбекер получил грубый отказ.

Запрет на сочинения поэта-декабриста оставался в силе и после его смерти, и после смерти его гонителя: их нельзя было напечатать в России вплоть до 1905 г. Стихи Кюхельбекера можно было прочесть лишь в заграничных изданиях русской вольной прессы, например в "Собрании стихотворений декабристов" (1802) и "Лютне" (1869), а некоторые его произведения увидели свет лишь после Октябрьской революции. Таковы написанные им в Свеаборгской крепости, где он томился четыре года, трагедия "Прокофий Ляпунов" и роман "Последний Колонна".

Декабрист Г. С. Батеньков иногда подписывался √-1. Для знающих математику ясен смысл этого оригинального цифроннма: ведь на языке математических символов это выражение называется мнимой единицей. И действительно, разве нс был "мнимой единицей" в николаевской России человек, лишенный судебным приговором всех прав и после 20-летнего заточения в крепости сосланный в Сибирь?

Другой декабрист, П. И. Тургенев, политический эмигрант, заочно приговоренный к смертной казни, свою статью в "Journal ties débats" (1842) о положении крепостных в России подписал Un proscrit russe, т. е. Русский изгнанник. Впрочем, во Франции, где он пользовался правом убежища, Тургеневу незачем было скрывать свое имя, скорее всего он хотел подчеркнуть свое положение.

В 1842 г. князь П. П. Долгоруков выпустил в Париже, на французском языке, от имени графа Альмагро, брошюру "Заметки о знатных русских семействах". В ней приводились факты, компрометировавшие весьма высокопоставленных особ: автор сообщал, что предки многих из них были людьми низкого рода и выдвинулись лишь благодаря своей службе в качестве царских денщиков и брадобреев, за что их жаловали графскими и княжескими титулами. Еще непочтительнее был рассказ о Екатерине I: сообщалось, что прежде, чем стать императрицей, она была служанкой пастора, женой шведского драгуна, а затем - наложницей двух русских генералов.

Псевдоним автору не помог: по возвращении в Россию он был арестован и по приказу Николая I выслан в Вятку. Впоследствии он стал политическим эмигрантом.

В течение 10-летней ссылки не мог печататься Т. Г. Шевченко: ведь он был сослан со строжайшим запрещением писать и рисовать... Вопреки этому приказу он сочинил на русском языке ряд повестей и переслал их своим петербургским и московским друзьям, поставив под некоторыми К. (кобзарь?) Дармограй. Но псевдоним был слишком прозрачен, и редакция "Отечественных записок" воздержалась от опубликования этих повестей; они были напечатаны лишь спустя 20 лет после смерти великого украинского поэта.

На протяжении многих лет царская цензура не прекращала борьбу с А. И. Герценом: ведь его "Колокол" открыто призывал к революции. Царь велел "не допускать к выходу в свет сочинений лиц, признанных изгнанными из отечества, тайно покинувших его, и государственных преступников, какого бы содержания ни были эти сочинения и в каком бы виде они ни издавались: под собственными ли именами авторов или под какими-либо псевдонимами и знаками"¹.

¹ (Там же, с. 72)

Поэтому роман "Кто виноват?" в 1866 г. был переиздан без всякой подписи, а в 1870 г. такое же анонимное издание подверглось конфискации. В 1871 г., уже после смерти Герцена, были конфискованы и сожжены его "Письма об изучении природы", проникнутые материалистическим мировоззрением, хотя издатель, пытаясь обойти цензуру, вместо имени Герцена поставил на книге: "Сочинение автора "Раздумья"".

В "Современнике" (и Пушкина, и Некрасова), в "Отечественных записках" большинство статей печаталось либо без подписи, либо с каким-нибудь криптопимом вместо нее. Лишь впоследствии удалось установить, что авторами некоторых статей были В. Г. Белинский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, М. Е. Салтыков-Щедрин, И. С. Тургенев, Н. К. Михайловский.

Н. В. Шелгунов, подвергавшийся арестам за революционную деятельность, свои статьи в журналах 60-х годов подписывал Т. З., что означало "Тюремный заключенный". Н, П. Огарев, ставший в 1856 г. политическим эмигрантом и одним из организаторов русской вольной прессы за рубежом, подписывался в "Полярной звезде" и в "Колоколе" Р. Ч., т. е. Русский человек. Читатели умели разбираться в таких псевдоинициалах.

Н. Г. Чернышевскому после его ареста в 1862 г. царское правительство навсегда запретило выступать в печати. Ведь ему вменялось в вину как раз то, что он оказывал чересчур большое влияние на молодежь своим романом "Что делать?" и статьями, которые цензура именовала "поджигательскими".

Рукопись первой части романа "Пролог" ("Пролог пролога"), написанного Чернышевским на каторге в конце 60-х годов, известному революционеру Герману Лопатину удалось вывезти из России и издать в лондонской типографии русских эмигрантов (1877). Фамилия автора на книге не была указана, так как это могло навлеч на него новые репрессии (он еще находился тогда в ссылке). Роман печатался с ведома и одобрения К. Маркса. Лишь в 1906 г. эта книга, от которой, как и от других произведений ее автора, по словам В. И. Ленина, "веет духом революционной борьбы"¹ и где настойчиво пропагандировалось вооруженное восстание против самодержавия, смогла быть включена в собрание сочинений Чернышевского.

¹ (Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 25, с. 94)

Не мог он печататься под своим именем и после возвращения из ссылки. Статьи "Материалы для биографии Н. А. Добролюбова" и "Характер человеческого знания", а также перевод "Всеобщей истории" Вебера в 12-ти томах Чернышевский подписал Андреев, а под направленной против натурфилософии статьей "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь" (1888) поставил красноречивый псевдоним Старый трансформист. В примечании к этой статье редакция "Русской мысли" сообщала, что она "сочла своим долгом дать место статье писателя Старого трансформиста, как он на этот раз подписался"¹. Читатели должны были сами догадаться, о ком идет речь, и они догадывались... Пытался Чернышевский выдавать свои произведения и за перевод, чтобы сделать возможной их публикацию (см. главу "Мнимые иностранцы").

¹ ("Русская мысль", 1888, № 9, с. 79)

Больной, измученный каторгой и ссылкой, писатель старался пробить глухую стену, которою его отгородили от читающего мира царские власти, страшившиеся Чернышевского и сделавшие самое имя его не подлежащим упоминанию. Оно оставалось под запретом даже после его смерти: в 90-х годах некоторые его сочинения были изданы без указания имени автора. Лишь намек на него делался в пометке "издание М. Н. Чернышевского" (сына писателя).

В 1866 г. А. С. Суворин, тогда придерживавшийся либеральных взглядов, издал под псевдонимом А. Бобровский книгу "Всякие. Очерки современной жизни", где под именем Теломарова заклеймил Костомарова - провокатора, предавшего Чернышевского. Последний был выведен под именем Самарского, которое легко расшифровывалось, так как Чернышевский был родом из другого приволжского города - Саратова. Повесть обличала комедию суда над Чернышевским, учиненного сенатом по приказу Александра II. Цензор сообщал начальству о книге Суворина: "Это сочинение изображает, под прикрытием прозрачного и легко доступного пониманию вымысла, личности людей, осужденных у нас, как государственные преступники; возбуждает в читателях симпатию к этим личностям и к той среде, которая известна у нас под названием нигилистов"¹. Автор был приговорен к двум месяцам тюрьмы, книгу уничтожили. Впоследствии издаваемая Сувориным газета "Новое время" стала, по словам В. И. Ленина, образцом продажных газет², сам Суворин - одним из с толпой черносотенства.

¹ (Добровольский Л. М. Указ, соч., с. 54)

² (Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 22, с. 44)

Сохранение тайны псевдонима имело подчас немаловажное значение для пишущих. Известный публицист Н. К. Михайловский упоминал об этом в одной статье (1875): "Неприкосновенность псевдонима есть едва ли не элементарнейшее понятие добропорядочного литературного общества. Это вполне естественно в силу тех многоразличных причин, которые могут побудить писателя подписываться вымышленным именем... Забвение элементарных литературных приличий может привести к очень скверным последствиям"¹.

¹ ("Отечественные записки", 1875, № 5, с. 148 - 149)

Это был прозрачный намек, сделанный на эзоповском языке той поры: под "скверными последствиями" Михайловский подразумевал преследования со стороны властей.

Не случайно начатое И. Масановым в 1904 г. издание "Словари псевдонимов" было им прервано после появления в газете "Русь" статьи Амфитеатрова, где указывалось, что раскрытие псевдонимов является прямой помощью полицейскому сыску. "Псевдоним писателя... - подчеркивал Амфитеатров, - есть орудие самообороны, едва ли не единственное, несколько охраняющее свободу писательской личности от прямого давления общества и государства там, где не существует свободы печати"¹.

¹ ("Русь", 1904, № 308, с. 2)

Отсутствие этой свободы в царской России, тиски как светской, так и духовной цензуры были главной причиной массового появления в русских газетах и журналах произведений, подписанных псевдонимами и вовсе не подписанных. Г. Плеханов, горько иронизируя над судьбой русских литераторов, заметил: "Каждый русский писатель состоит из тела, души и псевдонима"¹.

¹ (Дей О. Словник украiнських псевдонiмiв та криптонiмiв, Киiв, 1969, с. 16)

Не менее тяжелым было в дореволюционной России положение писателей других национальностей. "Употребление псевдонимов было жизненной необходимостью для деятелей украинской культуры, участников острой идеологической борьбы, которая в разные времена принимала разные формы"¹, - пишет О. Дей в предисловии к "Словарю украинских псевдонимов". Около трети литературного наследия украинского классика Ивана Франко составляют произведения, выпущенные без подписи или с придуманной подписью; у него было около 100 псевдонимов. Цензура упорно запрещала все, под чем стояло его имя; поэтому, например, в "Киевской старине" он ставил М***, Мирон и др., а некоторые статьи подписывал именами своих знакомых.

¹ (Там же, с. 17)

Другой выдающийся украинский писатель, Ярослав Галан, даже после освобождения Западной Украины был вынужден свои памфлеты, разоблачавшие происки Ватикана и реакционную роль католической церкви, подписывать вымышленными именами: Володимир Росович, Игорь Семенюк. Он пал в 1949 г. от руки буржуазных националистов.

В подпольной революционной печати имена авторов по вполне понятным причинам также либо отсутствовали, либо заменялись псевдонимами. Например, анонимными были почти все статьи в журналах "Вперед!" (Лондон, 1873 - 1877), "Набат" (Женева, 1875 - 1881).

В "Народной воле" (1879) была без подписи поэта Н. Минского напечатана его "Последняя исповедь" - гневный монолог революционера. Сюжет этой поэмы использовал И. Е. Репин в картине "Отказ от исповеди перед казнью".

В "Общем деле", газете русских эмигрантов-революционеров (Женева, 1877 - 1890), публицист и критик В. А. Зайцев помещал под оригинальными псевдонимами острые политические памфлеты, направленные против самодержавия и лично против Александра II.

Один из этих памфлетов, как бы полемизируя с известной "Похвалой глупости" Эразма Роттердамского, назывался "Порицание глупости" и был подписан Эразм Петербургский. В связи с заключением Берлинского трактата (1878), сведшего на нет победы русского оружия в войне с Турцией, памфлетист спрашивал: "За что же погубил он (подразумевался царь. - В. Д.) сотни тысяч людей и разорил страну в войне?.. Такая глупость смешна и требует порицания"¹.

¹ ("Общее дело", 1878, № 13, с. 6)

Другой памфлет В. Зайцева имел форму письма в редакцию некоего Фаддея Элоквентова-Шпионского, "состоящего по литературным внушениям при Департаменте возмездий и пресечений". Здесь сообщалось о планах некоторых радикальных преобразований, якобы намеченных царским правительством, например: "По министерству народного просвещения - школы по возможности упразднить, те же, кои не могут подлежать упразднению, - разделить на три разряда: в низших преподавать "Богородицу", в средних - "Отче наш", а в высших - "Верую"¹.

¹ (Там же, № 12, с. 14)

Статью-памфлет "О пользе цареубийства" Зайцев подписал Профессор Историомаров, переиначив фамилию известного историка Н. И. Костомарова. Приведя примеры расправ над венчанными тиранами, автор замечал: "Там, где человек забирает такую власть, что по своему капризу может ввергнуть в ужасные бедствия миллионы других людей... там убийство его представляется, несомненно, спасительным делом"¹.

¹ (Там же, 1880, № 37, с. 5 - 6)

Прошло немногим более полугода после появления этого памфлета, и на набережной Екатерипинского канала разорвалась бомба: по приговору Исполнительного комитета партии "Народная воля" Александр II был казнен...

Выдающийся русский революционер и поэт, народоволец П. Ф. Якубович никогда не печатался под своей фамилией. Еще до ссылки на каторгу (1887) он, находясь на нелегальном положении, публиковал свои статьи и стихи без подписи, или под инициалами П. Я., или под псевдонимом П. Филиппович (отчество, выданное за "фамилию). Когда он в ожидании приговора томился в Петропавловской крепости, сестра и друзья издали сборник его стихотворений от имени Матвея Рамшева. В течение восьми лет каторги и ссылки Якубович не прекращал литературной деятельности; ему удавалось пересылать свои стихи в редакции журналов, которые помещали их под различными псевдонимами, а переведенные им "Цветы зла" Бодлера были изданы без указания имени переводчика.

Чтобы обойти цензуру, Якубович не раз прибегал к мнимому переводу. Его "Песня труда", где в стихотворной форме велась агитация за 8-часовой рабочий день ("Восемь часов для труда, восемь - для сна, восемь - свободных!"), публиковалась с подзаголовком "из Бланчарда". Но такого стихотворения у этого английского поэта первой половины прошлого века обнаружить не удалось.

Впрочем, Якубович сам признался в предисловии к книге своих стихотворений, уже после революции 1905 г.: "Горькая цензурная необходимость заставляла меня, как и большинство русских писателей, на каждом шагу прибегать ко всякого рода мелким компромиссам: пропускам, точкам, ослаблению выражений, приписыванию собственных стихотворений перу иностранных авторов, иногда совершенно вымышленных. Нейтральным флагом, под которым я провозил цензурную контрабанду своей музы, были обыкновенно ирландский поэт О'Коннор и итальянский Чезаре Никколини¹ - оба, насколько мне известно, никогда не существовавшие"².

¹ (Фергюс О'Коннор был одним из вождей чартистов и автором их песен. Поэт Никколини есть, но звали его Джованни, а не Чезаре)

² (Якубович П. Ф. Стихотворения. Л., 1960, с. 43)

Так, стихотворение "Сны узника" и др. были снабжены подзаголовком: "Итальянские тюремные мелодии 1830 - 40 гг.", хотя в них описана реальная обстановка Петропавловской крепости:

Молчанье тайны, тишь могилы... 
С тройной решеткою окно 
Кидает полусвет унылый...

В 1896 г. Якубович под псевдонимом Л. Мельшин опубликовал записки о своем пребывании на каторге - "В мире отверженных", где тяжелая доля каторжан описана не менее ярко, чем в "Записках из мертвого дома" Достоевского.

Получив наконец в 1903 г. так называемые "права", Якубович попросил редакцию "Русского богатства", где он постоянно печатался, раскрыть все его псевдонимы. "На это у меня есть много соображений, - писал он, - и одно из них - такое: смешно продолжать конспирировать, когда в этом нет более нужды"¹. "Тем не менее его книга "Очерки русской поэзии" (1904) вышла даже под двумя псевдонимами: Л. Мельшин (П. Ф. Гриневич).

¹ (Там же, с. 380)

Без подписи автора или под псевдонимом печаталось огромное большинство стихотворений и юморесок в русских сатирических журналах второй половины прошлого века, как революционно-демократических ("Искра", "Гудок", "Свисток"), так и ставивших своей задачей лишь развлечь публику.

Как правило, не указывались настоящие фамилии авторов и в многочисленных, но недолговечных сатирических журналах эпохи русской революции 1905 г., которые постоянно подвергались репрессиям из-за своего антиправительственного курса. Редакционные (передовые) статьи в газетах и журналах также печатались без имени автора (традиция, сохранившаяся доныне).

Но о некоторых вещах нельзя было писать даже анонимно. Так, когда "Русская старина" в 1887 г. попыталась напечатать воспоминания петрашевца Ахнтарумова, не указывая имени автора, книжка журнала все равно была задержана и статья вырезана.

Преследования вынуждали писателей-революционеров к сугубой конспирации. Рассказ И. Ремезова "Жертвою пали..." (1907) о расправе казаков-карателей с крестьянами, требовавшими передела земли, был подписан многозначительным псевдонимом В. Невольник. На другой агитационной брошюре, "Заслуга рядового Пантелеева" (об отказе героя стрелять в безоружный народ), ее автор, А. Гриневский, поставил лишь свои инициалы А. С. Г. - предосторожность весьма уместная, так как весь тираж этой брошюры, изданной в разгар реакции (1906), был конфискован полицией и сожжен.

Не мог Гриневский подписываться своей фамилией и в дальнейшем, ибо состоял под надзором полиции, был сослан в Туринск и оттуда бежал. Его отец, счетовод вятской больницы, взял для него паспорт одного из умерших больных, по фамилии Мальгинов. Вот почему первый рассказ будущего автора "Алых парусов" в "Биржевых ведомостях" (1906) был подписан А. А. М-въ.

Условия жизни и деятельности В. И. Ульянова, вплоть до свержения в России царской власти, заставляли его, как и других профессиональных революционеров, соблюдать строжайшую конспирацию. Возможность подписываться собственным именем была для него исключена: ведь уже с 17-летнего возраста он находился под негласным, но бдительным надзором полиции. Поэтому даже в социал-демократической печати Владимир Ильич выступал исключительно под псевдонимами.

Первая легально напечатанная его работа - "Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве" (в сборнике "Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития", 1895) - была подписана К. Тулин. Эта же подпись, но сокращенная (К. Т-ин, К. Т-н) стояла под статьями "Гимназические хозяйства и исправительные гимназии" в "Самарском вестнике" (1895) и "К характеристике экономического романтизма" в "Новом слове" (1897).

Ряд агитационных брошюр, статей и листовок Владимир Ильич в первые годы своей деятельности публиковал без всякой подписи. Это были брошюры, разъяснявшие грабительскую сущность царского фабрично-заводского законодательства, - "Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах", "Новый фабричный закон; статья-некролог по поводу смерти Ф. Энгельса; листовки "Царскому правительству" и "К рабочим и работницам фабрики Торнтона".

Подпись Ленин Владимир Ильич впервые употребил в январе 1901 г., поставив ее из конспиративных соображений под письмом Г. Плеханову, которое могло быть вскрыто охранкой. По данным Института марксизма ленинизма, эта подпись была поставлена рукою Н. Крупской. В декабре того же года подпись эта появилась и в печати, в "Заре" под статьей "Г. г. "критики" в аграрном вопросе", впоследствии вошедшей в работу В. И. Ленина "Аграрный вопрос и "критики" Маркса".

Причины выбора этого псевдонима остались неизвестными. На многочисленные вопросы Н. К. Крупская ответила:

"Уважаемые товарищи! Я не знаю, почему Владимир Ильич взял себе псевдоним "Ленин", никогда его об этом не спрашивала. Мать его звали Марией Александровной, умершую сестру звали Ольгой. Ленские события были уже после того, как он взял себе этот псевдоним. На Лене он в ссылке не был. Вероятно, псевдоним был выбран случайно"¹.

¹ ("Ком'ячейка", 1924, № 10)

Есть предположение, что эту подпись Владимир Ильич взял по аналогии с одним из псевдонимов Г. Плеханова - Волгин (который появился еще в 1896 г.). В таком случае Ленин - это производное от названия великой сибирской реки.

При этом до 1917 г. Владимир Ильич подписывался не В. Ленин, а Н. Ленин (очевидно, в связи с конспиративным прозвищем "Николай"), а также Петров, Карпов, К. Иванов, Р. Силин и особенно часто - псевдоинициалами. У него было свыше ста псевдонимов. После Октябрьской революции он подписывался настоящей фамилией, но добавлял к ней в скобках свой главный псевдоним: В. Ульянов (Ленин).

Инициалы Ф. П., которыми он в 1899 г. подписал, живя в Шушенском, одну статью для "Рабочей газеты", возможно, означают Федор Петрович - имя, под которым его знали в рабочих кружках Васильевского острова, где он вел занятия.

В. В. Куйбышев в 1917 г. стихи в "Приволжской правде" подписал В. Встречный.

Но чаще всего псевдонимами революционных деятелей становились их партийные прозвища, под которыми они были известны товарищам по подполью: Землячка, Володарский, Литвинов, Богданов, Стеклов, Осинский, Лозовский, Майский и др. Они сохранили эти псевдонимы и после победы революции.

Н. К. Крупская брошюру "Женщина-работница", где убедительно доказывалось, что трудящиеся женщины могут добиться освобождения, лишь борясь рука об руку с мужчинами за дело рабочего класса, подписала Н. Саблина, от названия дачной местности Саблино под Петербургом, где она жила одно время. Эта брошюра была издана нелегально в 1901 г. в лейпцигской типографии "Искры"; ее ввозили в Россию тайно и распространяли по фабрикам и заводам.

Статью в "Вестнике жизни" (1906) Крупская подписала К. Саблина. Под другими своими статьями она ставила Н. С. (Надежда Саблина), Н. К., Н. Кая.

Ф. А. Сергеев, активный участник обеих русских революций (погиб в 1921 г. при испытании первого советского аэровагона), сохранил партийное прозвище Артем, которым подписывался в дореволюционном "Просвещении". Встречается там и другая его подпись - Австралийский (будучи политическим эмигрантом, он провел несколько лет в Австралии).

Н. В. Крыленко свое партийное прозвище Абрам переделал в А. Брам.

Находясь в ссылке, революционеры не могли выступать в печати под настоящими фамилиями и часто использовали для псевдонимов названия тех мест, куда были сосланы. В. В. Боровский, отбывавший ссылку в г. Орлове (Вятской губернии), подписывался В. Орловский, а М. С. Александров - М. Ольминский (был в ссылке в Олекминске).

Аналогичного происхождения псевдоним поэта-революционера С. А. Басова, сосланного в Верхоянск. Сказку "Конек-скакунок" (1906) он издал от имени С. Верхоянцева. Полиция не обратила на книжку внимания, думая, что это пересказ известного "Конька-Горбунка" П. П. Ершова. На самом деле под видом царя Берендея здесь фигурировал Николай II; описывалось, как народ восстал, выгнал царя, отобрал землю у помещиков и кулаков... Сказка Верхоянцева сразу обрела большую популярность. "Мой Конек-скакунок поскакал по фабрикам, заводам, городам и селам, - вспоминает автор. - Ершовского "Конька-Горбунка" не покупали, требуя дать "настоящего". Издатели, обнаружив, что "Конек-скакунок" дает большую прибыль, за короткое время выпустили его полумиллионным тиражом, а когда власти его запретили - стали печатать под другими названиями, например "Шапка-невидимка""¹.

¹ (Цiкавi бувальщини. Сост. А. Артемчук и Г. Григорьев. Киïв, 1966, с. 380)

А. В. Луначарский, ведя полемику с публицистом Антоном Крайним (под этим псевдонимом скрывалась З. Гиппиус), нарочито подписывался Антон Левый и Антон Новый.

С. Я. Маршак, находясь в годы гражданской войны на территории, запятой белыми, печатался в екатеринодарском "Утре Юга" под псевдонимом Доктор Фрикен, под который еще до революции выступал в "Сатириконе" и "Солнце России" В фельетонах и стихах д-ра Фрнкена, написанных эзоповским языком, обличались порядки, установленные белогвардейцами, показывались политическая бесперспективность и обреченность контрреволюции, высмеивались генералы-самодуры. Лишь псевдоним, тщательно оберегавшийся редакцией, помог Маршаку избежать расправы.

Иногда обстоятельства менялись, и надобность в псевдониме отпадала, но расставаться с ним автору не хотелось: ведь читатели уже знали его под этим именем. Тогда он присоединял псевдоним к своей фамилии, которую уже не надо было скрывать.

Так, партийным и литературным псевдонимом П. И. Лебедева был Валериан Полянский. Вернувшись в 1917 г. из эмиграции, он начал подписываться Лебедев-Полянский и под этим именем стал одним из видных советских литературоведов, директором Института русской литературы (Пушкинского Дома).

Другой профессиональный революционер, И. И. Скворцов, принял в 1904 г. псевдоним Степанов, который после Октябрьской революции стал частью его фамилии. И. Скворцов-Степанов известен как один из видных деятелей ленинской партии, историк, экономист, редактор "Правды" и "Известий ВЦИК".

В советской литературе роль и значение псевдонимов стали иными, чем в дореволюционное время.

После Октябрьской революции основная причина, из-за которой литераторы избегали подписываться своими именами, исчезла. Тем не менее в первую пору развития советской печати рабкоры и селькоры, боровшиеся со злоупотреблениями и непорядками, опасались выступать открыто и писали почти исключительно под псевдонимами. Это было вызвано боязнью преследований со стороны тех, кого эти корреспонденты обличали. Возникла даже полемика по поводу "псевдонимоманни": утверждалось, что постоянное употребление псевдонимов снижает у авторов чувство ответственности за выступления, позволяет проникать в печать недостоверным фактам.

Однако в то время псевдонимы были еще необходимы, так как газеты не всегда могли защитить своих корреспондентов от травли на почве их выступлений. Дело доходило до убийств селькоров: Так, в конце 1922 г. кулаки убили селькора С. Семенова; в 1924 г. в с. Шеремотьевье был убит селькор Петр Свирин; широкую известность получило и дело об убийстве селькора Григория Малиновского.

Журналист С. А. Савельев, работавший в те годы в газете "Всероссийская кочегарка", выходившей в Артемовске (Донбасс), вспоминает: "Поступавшие тогда в "Кочегарку" со всех концов Донецкой губернии рабкоровские заметки чаще всего сопровождались просьбами ни в коем случае не подписывать их настоящими фамилиями - авторы опасались гонений и преследований со стороны зажимщиков критики. Надо было придумывать каждый раз все новые и новые подписи... Из старого комплекта "Кочегарки" за 1923 г. я выписал наиболее занятные: Афоня Обиженный, Всепомнящий, Соколиный глаз, Некто, Кавычка, Искатель истины, Кепка, Сорока без хвоста, Тарас Бульба, Фома Корявый, Красная сова, Васька Ус, Сулема, Красный дракон, Иголочка и даже Сынок Иголочки..."¹

¹ (Савельев С. Записки литературного следопыта. М., 1969, с. 176)

Вопрос о том, как рабкорам подписываться, подвергался в 20-х годах широкому обсуждению в печати. Писавших под псевдонимами некоторые называли трусами. Отповедь таким высказываниям дала М. И. Ульянова. Выступая на первом совещании рабкоров, опа сказала: "Не всякий рабкор имеет так называемое гражданское мужество свободно писать обо всем. Очень многие из рабочих хотят, может быть, написать об очень многих вопросах, но стесняются, если знают, что имя их известно. Они не решатся написать об администрации"¹.

¹ ("Рабочий корреспондент", 1924, № 11, с. 28)

Журналу "Рабоче-крестьянский корреспондент" не раз приходилось брать рабкоров под свою защиту. В 1924 г. он призывал: "Пора прекратить травлю товарищей, пишущих под псевдонимами". Вместе с тем журнал отмечал, что иногда рабкоры выбирают неудачные, пошлые и нелепые подписи.

В резолюции второго совещания рабкоров говорилось: "Рабкоров нельзя лишать права свободно решать вопрос о том, как подписывать корреспонденцию". А в 1933 г. "Правда" писала, что хотя псевдонимы должны быть не правилом, а исключением, но "изгнать их одним ударом невозможно"¹

¹ (О действенности и псевдонимах, - "Правда", 1933, № 289)

Однако появление псевдонимов в советское время было обусловлено не только указанными выше причинами. Немалую роль продолжала играть мода, которая зародилась еще в прошлом веке и особенно пышно расцвела в годы популярности символизма: считалось, что символика должна быть уже в самой подписи автора.

И здесь не обошлось без перегибов. В 1937 г. в журнале "Красная новь" автор, подписавшийся Поэт без псевдонима (что все-таки являлось псевдонимом!), отмечал: "Среди нынешних поэтов, особенно в провинции, в сильной степени развито своеобразное псевдонимотворчество. Сплошь и рядом в одном и том же городе мы встречаем такие псевдонимы: Бытовой, Безбрежный, Буйный, Суровый, Хмельной, Хмурый, Несчастный. Одни автор даже подписался Монокль дьявола. От подобного псевдонимотворчества веет чем-то несерьезным, карикатурным, даже нездоровым". Далее это явление высмеивалось в стихах:

Скажите мне, кому нужна 
Такая дань карикатуре, 
И надо ль портить имена, 
Чтоб место взять в литературе? 
...Скажите: правда или нет, 
И так ли я сегодня понял, 
Что чем бездарнее поэт - 
Тем заковыристей псевдоним?1

¹ ("Красная новь", 1938, № 12)

В 1951 г. в прессе вновь разгорелась полемика о псевдонимах. М. С. Бубенпов выразил мнение, что с ними "настало время навсегда покончить", так как ими злоупотребляют, а предпосылки к сохранению инкогнито, имевшие место в прошлом, давно отпали. Он назвал псевдонимы старой, отжившей свой век традицией, "своеобразным хамелеонством".

Однако далеко не все литераторы разделили точку зрения Бубеннова и поддержавших его писателей. В защиту права на псевдоним выступил К. М. Симонов.

Действительно, хотя ряда причин, когда-то побуждавших авторов "опускать забрало", у нас более не существует, но другие мотивы для этого сохраняются и ныне: наличие однофамильцев, неблагозвучие настоящей фамилии, любовь к родным местам, желание выразить в подписи свой внутренний настрой, свое отношение к жизни. В связи с этим среди советских авторов довольно часто встречаются пишущие не под своим настоящим именем.