Мнимые псевдонимы

В "Словаре псевдонимов" И. Ф. Масанова перечислено 38 различных подписей А. С. Пушкина, в том числе такие, как Ногтев и Аркадий Фырин.

Но Пушкин никогда под этими именами не выступал. Эти "псевдонимы" появились уже после смерти великого поэта, по милости беззастенчивых плагиаторов. Ведь фамилия литературного вора (который, в противоположность вору обыкновенному, не только не скрывает ее, а, наоборот, спешит объявить во всеуслышание) является для настоящего автора не чем иным, как псевдонимом, появившимся без его ведома. Такие подписи можно назвать мнимыми псевдонимами.

В 1885 г. газета "Жизнь" начала печатать повесть "Пиковая дама" некоего Ногтева. Читатели с удивлением узнали в ней одноименную, прекрасно всем известную повесть Пушкина, лишь чуть-чуть перелицованную (так, старая графиня, фамилии которой Пушкип не назвал, именуется здесь Солмыковою). Плагиат был настолько наглый, что уже на другой день в газете было помещено письмо секретаря редакции К. Нотгафта, где признавалась "грубая ошибка": без ведома редактора он передал "фельетон" прямо в набор, ибо вполне доверял автору, своему знакомому. Редакция "Жизни" добавила к письму своего секретаря, что "считает этот вопрос достаточно разъясненным и слагает с себя всякую ответственность за возникшее прискорбное недоразумение"¹.

¹ ("Жизнь", 1885, № 126, с. 3)

Инцидент был исчерпан, а поставленная, чисто рекламная цель достигнута: тираж газеты сразу подскочил, хотя печатание "Пиковой дамы" прекратилось. Впрочем, популярности, добытой с помощью скандального плагиата, "Жизни" хватило ненадолго: в том же году газета закрылась.

Перевод рассказа Пушкина "Выстрел" (из "Повестей Белкина"), помещенный в журнале "Lecture pour tous" ("Чтение для всех") в 1901 г., был выдан редакцией за рассказ А. Дюма-сына, к тому времени уже умершего. А через несколько лет новая вариация "Выстрела" появилась за подписью другого французского писателя - Орельена Шолля.

В 1910 г. некто Аркадий Фырин в своей книжке стихов "Голова Медузы" поместил в цикле "Песни мудреца" восьмистишие Пушкина "Виноград" ("Не стану я жалеть о розах..."). Последнюю строчку он переделал: вместо "Как персты девы молодой" - "Как перси девы молодой". Заранее предвидя обвинение в плагиате, он счел нужным дать примечание, в котором оправдывался ("как будто плагиат можно чем-нибудь оправдать!"): "По поводу второй "Песни мудреца" мне довелось выслушать немало упреков. Но все же смелой рукой помещаю ее здесь, в твердой уверенности, что не мертвая техника, не ремесленная сторона искусства, но лишь настроения поэта важны и любопытны для читателя".

Иначе говоря, раз у поэта есть настроение - присваивай чужое и ставь свою подпись, изменив лишь одно слово! Тем более, что других возможностей прославиться у Аркадия Фырина, судя по его стихам, не имелось.

В 1911 г. сразу две редакции попались на удочку плагиаторов, проявив непростительное ротозейство. Журнал "Надежда" напечатал "Соловья" Пушкина (из "Песен западных славян") со странной подписью С. Тетик (может быть, это означало Эстетик?). В другом издании - "Звезда" - знаменитое стихотворение "Дар напрасный, дар случайный..." было подписано К. Сидорчук.

Впрочем, впервые жертвой плагиата Пушкин стал еще при жизни. В 1831 г. в альманахе "Эвтерпа" появилась "философическая ода" "Глаза скосив на ус кудрявый..." Под ней стояла подпись: Д. Давыдов. Между тем это было стихотворение Пушкина "Усы", навеянное ему за 15 лет до того "гусарскими стихами" Дениса Давыдова, известного партизана войны 1812 г., и еще ни разу не появлявшееся в печати. Как оно попало в редакцию альманаха, можно лишь строить догадки. Возможно, что этот плагиат был просто шуткой, связанной с роскошными усами Давыдова, чья подпись могла быть поставлена без его ведома.

Не менее бесцеремонно поступил с молодым А. В. Кольцовым литератор В. Сухачев. Проезжая через Воронеж, он познакомился с поэтом-самородком, чье имя ни разу не появлялось в печати. Кольцов передал ему несколько своих стихотворений, и Сухачев, незначительно переделав, поместил их в брошюру "Листки из записной книжки Василия Сухачева" (1830). В ней всего 12 стихотворений, и принадлежавшие Кольцову заняли целую треть.

Другие песни Кольцова, опять-таки с незначительными изменениями, поместил А. Мыльников в своей книжке "Русские песни" (1859). Добролюбов уничтожающе отозвался о ней: "Автор не умеет прикрыть своих подражаний, и всякий, кто прочтет его, легко назовет пьесу Кольцова, из которой взято то или иное стихотворение г. Мыльникова. Его песни до противности близки по внешности к песням Кольцова"¹.

¹ (Добролюбов Н. А. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1962, с. 418)

Беззастенчиво переделал и присвоил "Героя нашего времени" фон Подевильс, переведя его на немецкий под названием "Сомнительные характеры", но не указав, что это перевод и даже приложив свои портрет и факсимиле. На всякий случай, чтобы избежать обвинений в плагиате, он превратил Печорина в Драгомирова, Грушницкого - в Ивановича, доктора Вернера - в Таубальда, а княжну Мери - в Элеонору Перепеловйу...

Другой плагиатор, некто Купель (псевдоним В. А. Лунина), не стал утруждать себя переделкой "Песни о купце Калашникове", а просто издал ее от своего имени (1909) под названием "Бой купца Калашникова с опричником Кирибеевичем".

П. Карманов, поставив в 1887 г. свое имя под сказкой М. Е. Салтыкова-Щедрина "Пропала совесть", чуть-чуть изменил заглавие на "Пропавшая совесть". Все-таки разница...

Неоднократно издавались бездарные пересказы "Тараса Бульбы", причем на заглавной странице стояла фамилия не Гоголя, а нового "автора". В. А. Гиляровский рассказывает, как издатели этой лубочной литературы заказывали такие подделки: "Большей частью сочинители были из выгнанных со службы чиновников, неокончивших студентов, семинаристов, сынов литературной богемы. Сидит за столиком (в трактире на Лубянской площади. - В. Д.) с парой чая издатель с одним из таких сочинителей.

- Напиши-ка мне "Тараса Бульбу"!

- То есть как это "Тараса Бульбу"? Да ведь это Гоголя!

- Ну-к што ж? А ты напиши, как у Гоголя, только измени малость, по-другому все поставь. Тут, брат, важно заглавие, а содержание - наплевать! Все равно прочтут!"¹

¹ (Гиляровский В. А. Сочинения, т. 4. М., 1967, с. 358 - 359)

После этого разговора действительно появился (1884) "Тарас Бульба", с подзаголовком "Повесть из казачьей жизни" и с подписью нового автора, чью фамилию издатель поставил самовольно.

Он же выпустил пересказ "Ночи перед Рождеством" под названием "Кузнец Вакула, или Договор с дьяволом", подзаголовком "Повесть из малороссийской жизни" и подписью В. Д-ч. Под нею скрывался В. Дорошевич, только начинавший тогда литературную деятельность.

В числе псевдонимов Чехова в словаре И. Ф. Масанова значится Н. Н. Борисов. Но это - мнимый псевдоним: так был подписан в журнале "Новь" (1897) эскиз "Воротись!" - почти дословная перепечатка рассказа Чехова "Рождественская ночь" из "Будильника" (1884).

Тот же словарь сообщает об известном поэте из народа И. С. Никитине, будто он писал и под именем Софья Северная. Вовсе нет! Эта подпись была поставлена через 40 с лишним лет после смерти поэта под его стихотворением "Молитва" в симферопольской газете "Салгир".

Часть ответственности за плагиат ложится в таких случаях на невнимательных редакторов. Недаром "Стрекоза" иронизировала в том же году над редакцией "Салгира": "Если в будущем году Вера Южная, Надя Восточная или Люба Западная представят редакции "Салгира" для напечатания "Пророка" Пушкина, "Воздушный корабль" Лермонтова или "Весну" Майкова, то редактору полезно и даже необходимо знать, что пушкинский "Пророк" не написан Верочкой Южной, точно так же, как лермонтовский "Воздушный корабль" и майковская "Весна" не вышли из-под перьев Нади Восточной и Любы Западной"¹.

¹ ("Стрекоза", 1902, № 43)

Зачем увековечивать в словарях псевдонимов имена бессовестных плагиаторов? Это честь незаслуженная. Ведь в подавляющем большинстве случаев плагиат является литературной кражей, что видно из самого термина (plagium по-латыни - похищение). В законах ряда стран за плагиат предусмотрено уголовное наказание.

И все же плагиат плагиату рознь. В истории литературы есть любопытные случаи плагиатов, совершенных с ведома и согласия настоящих авторов. За деньги или же по другим причинам они разрешали подписывать их произведения чужой фамилией, которая, таким образом, делалась мнимым псевдонимом.

В XVIII в. аристократы и богачи не раз ставили свое имя на книгах, сочиненных не ими, а по их заказу людьми, более сведущими и более талантливыми. "Кто имеет деньги, - пишет Жозеф Керар в многотомном труде "Разоблаченные литературные обманы" (1847), - тот всегда и везде считается умным. Если у вас нет времени думать, то легко найти людей, которые будут и думать, и смотреть, и писать вместо вас. Если вы так заняты, что вам некогда приобрести знания, они приобретут их за вас и позаботятся, чтобы вы выглядели учёным"¹.

¹ (Querard J. Op. cit., t. I, p. 239)

Можно привести немало примеров, когда авторство покупалось. Выпущенный графом Келюсом в 1752 - 1765 гг. семитомный "Сборник египетских, этрусских, греческих, римских и галльских древностей" составили для него несколько итальянских археологов, щедро оплаченных богатым заказчиком, который за этот труд был избран в Академию надписей и литературы, чего и добивался. "Менее всех участвовал в сочинении этой книги сам Келюс, - пишет Керар, - он только поставил на ней свое имя. Описания древностей стекались к нему со всех концов Италии. В Неаполе - Маццуокки, в Парме - Паччиауди усердно раскапывали для него памятники языческих времен, и графу оставалось лишь принимать их труды. Он подал им надежду, что и они будут удостоены чести быть избранными в академию; за это они готовы были залезть в кратер Этны, чтобы отыскать сандалию бросившегося туда Эмпедокла и сообщить графу Келюсу, со швом она была или без шва"¹.

¹ (Там же, p. 214 - 215)

На переплете трехтомного "Живописного путешествия в Грецию" (1782 - 1820) стоит имя графа Шуазеля-Гуфье, академика и французского посла в Константинополе. Однако его авторство подвергается сомнению даже в "Большой энциклопедии": "Утверждают, что у него были многочисленные и искусные сотрудники, чьи имена остались неизвестными"¹. По крайней мере два последних тома принадлежат перу не Шуазеля, а чинов посольства, посланных им в те места, где он не бывал.

¹ (La grande encyclopedic. Paris, s. d., t. II, p. 217)

Не был, по всей вероятности, автором прославивших его "Литературных, критических и философских писем" (опубликованы посмертно: в 1812 г. - в пяти томах, а в 1829 г. - уже в 15 томах) барон Гримм, посланник Фридриха II при версальском дворе, упоминаемый в "Евгении Онегине":

Руссо (замечу мимоходом) 
Не мог понять, как важный Гримм 
Смел чистить ногти перед ним...

Собственноручные письма Гримма резко разнятся по стилю от "Литературных писем"; последние, надо думать, сочиняли для него Дидро и др., для которых французский язык был родным.

Далеко не все произведения, под которыми стояло имя Александра Дюма-отца, принадлежали его перу. Даже работая всю жизнь день и ночь напролет, он не успел бы написать или хотя бы продиктовать все романы, повести, рассказы, пьесы, статьи и очерки, вышедшие за его подписью. По существу, он был директором фабрики литературных произведений, сочинявшихся под его руководством рядом помощников (главным из них был Огюст Маке). "Торговый дом Дюма и компания" был притчей во языцех: говорили, что порой Дюма подписывал чужие сочинения, даже не заглядывая в них, что приводило к конфузу. Керар называет А. Дюма-отца "самым знаменитым плагиатором прошлых, настоящих и будущих времен".

Основой для его плагиатов бывали и произведения русских писателей. Так, он выпустил в 1860 г. от своего имени перевод романа Лажечникова "Ледяной дом", а через год - перевод повести А. Бестужева (Марлинского) "Мулла Нур". Присвоил он себе и другие повести этого писателя: "Фрегат "Надежду"" и "Аммалат-бек" (переименовав вторую в "Султанетту").

В конце концов недовольные низкой оплатой и замалчиванием их труда "литературные негры" подали на своего хозяина в суд. Но даже это не повредило его славе, и он до сих пор считается автором 257 романов, 25 томов пьес и 22 томов мемуаров.

Можно и в русской литературе найти случаи плагиатов, совершенных с ведома и согласия настоящих авторов.

В 1837 г. вышла книга Ф. В. Булгарина "Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношении". Но книга была написана не им, а даровитым молодым историком Н. А. Ивановым (впоследствии он стал профессором Казанского университета). Не имея средств на издание своего труда, Иванов обратился к Булгарину за помощью; тот поставил условием, чтобы книга вышла как принадлежащая перу издателя. Иванову пришлось согласиться; его имя, правда, было упомянуто в предисловии, но лишь как "сотрудника по статистической части". Этот откровенный и беззастенчивый плагиат был вполне в духе Булгарина, который славился своей беспринципностью. К нему в литературном мире питали такое презрение, его репутация доносчика и ретрограда так всех отталкивала, что и к этой книге, на которой стояло его имя, отнеслись отрицательно, несмотря на ее очевидные достоинства.

Другой пример: выдающийся русский критик, революционный демократ Д. И. Писарев, приехав в 1861 г. в Москву и остановившись у своего дяди, журналиста А. Д. Данилова, хотел при разборе бумаг выбросить рукопись повести "Свежие силы" - свой первый опыт на литературном поприще. "Эти грехи молодости надо уничтожить!" - сказал он (хотя ему был только 21 год). Дядя выпросил у Писарева эту рукопись и с его согласия опубликовал ее за своей подписью в "Развлечении", переработав и сократив.

О случае плагиата, появившегося без ведома плагиатора, рассказывает в книге "Интимный Щедрин" сын сатирика: "Некий господин, возомнивший, что он - беллетрист, представил отцу свою повесть, написанную из рук вон плохо. Идея же, проводимая в ней, отцу понравилась, и он, не долго думая, написал на эту тему свое собственное сочинение, пропустив его в журнале за подписью автора неудачного произведения"¹.

¹ (Салтыков К. М. Интимный Щедрин, с. 37)

Плагиату случалось возникать и в связи с цензурными затруднениями. Так, в 1882 г. востоковед и педагог Н. Ильминский составил татарский букварь. Но распространение грамоты среди "инородцев" не поощрялось царским правительством, считалось чуть не крамолой. Ильминский, уже имевший столкновения с цензурой, знал, что та не разрешит печатать букварь, если на нем будет стоять его имя. Поэтому книга вышла под фамилией одного из учеников Ильминского, Я. Фортунатова, который стал, таким образом, плагиатором поневоле.

Однажды в результате плагиата появился постоянный псевдоним. А. К. Шеллер, начиная литературную деятельность, долго не решался отнести стихи в редакцию "Современника" и наконец попросил своего товарища А. Михайлова сделать это. Стихи были напечатаны, но за подписью принесшего (А. Мих-лов). Раздосадованный Шеллер не пожелал отказаться от них, и ему пришлось и в дальнейшем пользоваться чужой фамилией: в 1863 г. тот же "Современник" поместил его роман "Гнилые болота, или Жизнь Шупова" за подписью А. Михайлов. Впоследствии Он присоединил псевдоним к своей фамилии и стал известен как Шеллер-Михайлов, но не столько талантом, сколько плодовитостью (собрание сочинений в 16 томах).

Иногда плагиат появлялся в результате желания писателя, уже снискавшего популярность, помочь своему менее удачливому, начинающему собрату. Это, так сказать, плагиат из великодушия, без каких бы то ни было корыстных мотивов. И все же это - плагиат: ведь известный автор ставил свое имя под чужим произведением, к созданию которого никакого касательства не имел.

Бернарду Шоу в начале литературного пути было трудно печататься, так как имя его еще никому не было известно, а друг его, дирижер Ли, известностью пользовался, но писал плохо. И вот они стали "сотрудничать": Шоу писал рецензии, а Ли помещал их в газетах и журналах за своей подписью.

Такую же услугу оказал однажды Джек Лондон своему другу Джорджу Стерлингу, которому никак не удавалось опубликовать рассказ "Первый поэт". Лондон поместил этот рассказ в свой сборник "Черепахи Тэсмана" (1916). Лишь впоследствии из одного письма Стерлинга выяснилось, что автор этого рассказа он, а не Лондон.

В 1882 г. петербургский литератор А. Бродский попросил Чехова, имевшего знакомства в московских редакциях, пристроить в какой-нибудь газете его рассказ "Самое обыкновенное". Чехов поставил под этим рассказом вместо фамилии Бродского свою, что, конечно, облегчило его напечатание.

Через год Бродский вновь обратился к Чехову: "Не согласитесь ли вы еще раз отдать от своего имени мой рассказ в "Московский листок"? Мне нужны деньги. Я тогда напишу и вышлю на ваше имя"¹.

¹ (Роскин А. И. Антоша Чехонте. - "Красная новь", 1940, № 7/8, стр. 100)

Но Чехов, видимо, отказался стать вторично "плагиатором из великодушия".

Почти такой же факт есть в литературной биографии Горького. В 1918 г. в "Новой жизни" появился подписанный, его именем рассказ "Ланпочка" о том, как фронтовики, вернувшись в родную деревню, реквизировали у кулаков излишки зерна, продали их и на вырученные деньги купили динамомашину, чтобы электрифицировать свои избы. Но напрасно было бы искать этот рассказ в собрании сочинений Горького. В 1933 г. он сообщил редакции "Сибирских огней": "Рассказ "Ланпочка", о котором вы спрашиваете, написан не мною, а моим сыном Максимом, который был в Сибири в 1918 году и увидел эту лампочку в действии"¹

¹ (Горький. А. М. Письмо в редакцию, - "Сибирские огни", 1933, № 1 - 2, с. 100)

В других случаях "плагиата по обоюдному согласию" помощь выражалась в том, что известный автор писал сам, а подпись ставилась начинающего.

Например, встретившись в 1926 г. с поэтом В. А. Пястом, С. Я. Маршак предложил ему написать что-нибудь для издательства "Радуга", выпускавшего книги для детей. Пяст стал отнекиваться, ссылаясь на то, что никогда для детей не писал. Тогда Маршак сочинил вместо него стихотворение "Лев Петрович" и опубликовал от имени Пяста. Впоследствии тот стал писать для детей сам, а на основе "Льва Петровича" Маршак создал известное стихотворение "Вот какой рассеянный".

И. Л. Кремлев помог Б. М. Левину напечатать первый фельетон. "Написанный мною, но подписанный Борисом фельетон в "Красном перце" приняли на ура, - вспоминает Кремлев, - Я рассказал ему сюжет следующего фельетона и предложил самому написать его. Он так и сделал. Третий я только консультировал, а четвертый был им написан уже самостоятельно. Вскоре Борис прочно вошел в круг постоянных авторов сатирических журналов"¹.

¹ (Кремлев И. Л. Указ, соч., с. 218)

Иногда литературное произведение по ошибке печаталось от имени не того автора, который его написал. Хотя внешне такие случаи похожи на плагиат, но на самом деле они были результатом небрежности или добросовестного заблуждения.

Долгое время приписывалась Пушкину эпиграмма на Н. В. Неведомского:

Неведомский - поэт, неведомый никем, 
Печатает стихи неведомо зачем.

В конце концов выяснилось, что эти язвительные строки сочинены не Пушкиным, а П. И. Колошиным.

По недосмотру редакторов попадали в собрания сочинений Пушкина стихи и Дельвига, и Жуковского, и Козлова.

По ошибке составительницы была поставлена подпись Майкова под стихотворением "Мать и дитя" в хрестоматий "Светоч". Затем подпись давно умершего Майкова стала кочевать из одной детской хрестоматии в другую, и за ним прочно укоренилось авторство, хотя это стихотворение принадлежало перу И. Косякова.

Стихотворение "Собачий пир" Огюста Барбье было переведено В. Бенедиктовым, но в обоих изданиях сборника "Русская муза" (1904 и 1906) этот перевод был приписан В. Курочкину.

Из-за небрежности издателей в одном из томов собрания сочинений А. И. Куприна был напечатан рассказ М. П. Арцыбашева "Пропасть", ошибочно приписанный Куприну.

В 1925 г. в журнале "Россия" появилось за подписью Валерия Брюсова (умершего за год до того) следующее стихотворение:

Среди природы я - дежурный, 
За всем слежу, за всем смотрю. 
Люблю я дня покров лазурный 
И после " бледную зарю. 
Моя дежурка - мир громадный. 
О, я величие люблю! 
И только смерти беспощадной 
Свой пост покорно уступлю.

Эти стихи были найдены вдовой Брюсова в его бумагах; написанные его рукой, они были приняты за один из его ранних поэтических опытов. Но оказалось, что это - когда-то переписанное Брюсовым стихотворение рабочего-поэта Авенира Ноздрина.

Другой такой случай произошел не столь давно. В. А. Журавлев поместил в журнале "Октябрь" следующее стихотворение:

Перед весной бывают дни такие: 
Под плотным снегом отдыхает луг, 
Шумят деревья весело сухие, 
И теплый ветер нежен и упруг... 
И легкости своей дивится тело, 
И дома своего не узнаешь, 
И песню ту, что прежде надоела, 
Как новую, с волнением поешь.

Эти строки оказались принадлежащими Анне Ахматовой. Вот как объясняет сам Журавлев в письме в редакцию свой нечаянный плагиат: "Когда-то, давным-давно, не надеясь на собственную память, я переписал понравившееся мне восьмистишие. И вот спустя много лет, разбирая свои фронтовые архивы, я обнаружил эту миниатюру, чуть-чуть подправил ее и отнес в редакцию "Октября", совершенно не подозревая, что эти стихи - не мои. Прискорбное недоразумение, непростительная оплошность!"¹

¹ (Журавлев В. Письмо в редакцию. - "Известия", 1965, 27 апреля)

Ну что ж, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Но отныне мнимым псевдонимом Анны Ахматовой будет В. Журавлев.

Это - плагиаты нечаянные. Но в истории русской литературы есть и такие умышленные плагиаты, к которым лица, чью подпись ставили под чужими произведениями, никакого отношения не имели. Такие плагиаты совершались по инициативе недобросовестных издателей и чаще всего были вызваны корыстными мотивами и популярностью некоторых авторов.

Особенно пострадал от них Пушкин: его имя использовалось для того, чтобы заинтересовать читателей, облегчить распространение книги и в конечном счете получить материальную выгоду.

Так, Пушкину были приписаны слова романса "Колокольчик", изданного с музыкой М. Виельгорского; настоящим автором был поэт-декабрист Ф. Глинка. Отдел "Мнимый Пушкин" занимает немало места во всех пушкинианах¹.

¹ (Подробнее об этом см. в книге автора "Замаскированная литература. М., 1973, с. 52 - 51)

Кроме того, с именем Пушкина связывали чуть не все стихи антиправительственного содержания, не считаясь с их художественными достоинствами. Как указывает В. В. Виноградов, общественная традиция, побуждавшая относить все революционные стихи к творчеству Пушкина, сложилась еще в конце 10-х и начале 20-х годов прошлого века¹.

¹ (Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961, с. 124)

Это отмечает и сам поэт, писавший в 1826 г. П. А. Вяземскому: "Все возмутительные рукописи ходят под моим именем..."¹.

¹ (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений, т. 13. М., 1937, с. 286)

Пушкиновед Н. О. Лернер писал в 1908 г.: "Это неряшливое освящение именем гениального поэта чуть не всякого достояния "запретной" литературы было одним из самых колючих шипов его славы. Из-за этого засорены плохими псевдопушкинскими стихами даже лучшие из вышедших до сих пор собраний его сочинений"¹.

¹ (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений, т. 2. СПб., 1908, с. 534)

В каждом таком случае имя великого поэта, поставленное без его ведома, часто после его смерти, под чужими стихами, становилось мнимым псевдонимом настоящего автора.