Тема Пилата

Первым поделился в печати результатами своих попыток проникнуть в историческую и философскую криптографию "Мастера и Маргариты" американский литературовед Л. Ржевский. В 1968 г. он опубликовал статью "Пилатов грех: О тайнописи в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"", которая была затем перепечатана в зарубежных изданиях еще дважды¹. Стремясь расшифровать историческую концепцию "древних глав", Ржевский пришел к заключению, что их структурным стержнем является тема виновности Пилата, "Пилатов грех". Более того, "экзистенциальная трусость" прокуратора, писал он, как бы помещена в центр тайнописи всего романа, пронизывая все его компоненты². При этом Ржевский отсылал читателей своей статьи не к определенным книжным источникам, которыми мог пользоваться, работая над этой темой, Булгаков, а к таким распространенным в мировой письменности сюжетам, как непостижимая борьба света и тьмы, обличение предательства, совершенного из личной выгоды, и толерантности ко злу из страха за свое благополучие.

¹ (Rzhevsky L. Pilate's sin: Cryptography in Bulgakov's novel "The Master and Margarita". - Canadian Slavonic Papers, Ottawa, 1971, vol. 13, N 1, p. 15 - 16)

² (Ibid., p. 12)

Советские литературоведы И. Ф. Бэлза и Н. П. Утехин, первый - в 1978, а второй - в 1979 г., назвали конкретные книжные источники, на которые, по их мнению, опирался, разрабатывая "древние главы" романа, автор "Мастера и Маргариты". Это апокрифические сказания "Акты Пилата", латинская поэма XII в. "Пилат" (приписываемая Петру Пиктору), "Археология страданий господа Иисуса Христа" Н. К. Маккавейского, "Евангелия канонические и апокрифические" С. А. Жебелёва, тексты песен шубертовского цикла "Прекрасная мельничиха"¹, труды Иосифа Флавия и Тацита, "Жизнь Иисуса" Э. Ренана, "Библиографический обзор древнерусских сказаний о флорентийской унии" Ф. И. Делекторского, романы Г. Сенкевича "Камо грядеши", Ж. М. Эсы ди Кейруша "Реликвия", рассказ Анатоля Франса "Прокуратор Иудеи"².

¹ (Бэлза И. Ф. Генеалогия "Мастера и Маргариты". - В кн.: Контекст-1978, с. 175 - 185)

² (Утехин Н. П. "Мастер и Маргарита" М. Булгакова: Об источниках действительных и мнимых. - Рус. лит., 1979, № 4, с. 97 - 102)

Нет спору, Булгаков был в литературе на исторические темы, как художественной, так и научной, весьма и весьма начитан - ведь он даже начал писать школьный учебник истории, чтобы участвовать в объявленном Советским правительством в 1936 г. конкурсе¹. Однако трудно поверить, что для воплощения одной лишь темы Пилата Булгаков в пору создания "Мастера и Маргариты" специально изучал - то ли заново, то ли изначально - столь большое количество разных сочинений.

¹ (Рудакова М. О. Архив М. А. Булгакова, с. 121)

Ведь нельзя забывать, что в 1928 - 1940 гг. Булгаков, параллельно с работой над "Мастером и Маргаритой", написал "Жизнь господина де Мольера" и "Театральный роман", пьесы "Кабала святош", "Адам и Ева", "Блаженство", "Последние дни", "Полоумный Журден", "Иван Васильевич", "Батум" и "Дон Кихот", создал инсценировки "Мертвых душ" и "Войны и мира", киносценарии "Ревизора" (в соавторстве с М. С. Каростиным) и "Мертвых душ", либретто оперы "Минин и Пожарский", работал над переводами "Скупого" Мольера и шекспировских "Виндзорских проказниц". И еще в этот же период служил во МХАТе и в Большом театре, вел обширную переписку с родными, друзьями, дирекциями различных театров и киностудий, а в последние годы тяжко болел.

Мы полагаем, у Булгакова просто не могло быть времени на то, чтобы собирать по крупицам различные сведения по теме Пилата из столь большого числа источников, какое называют И. Ф. Бэлза и Н. П. Утехин. Тем более что мировая историческая наука располагала к тому времени рядом трудов (написанных преимущественно в XIX в.), где специально реферировались и синтезировались все тексты и исследования о Пилате, появившиеся со времен раннего христианства. И Булгаков, владевший английским, немецким и французским языками, мог выбрать любой такой обобщающий труд из числа имевшихся в московских книгохранилищах.

Одной из подобных работ, творческое использование писателем части сюжетов и выводов которой представляется нам несомненным, является вышедшая в 1888 г. в Штутгарте книга немецкого историка и религиеведа Густава Адольфа Мюллера "Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи и судья Иисуса из Назарета"¹.

¹ (Müller G. A. Pontius Pilalus, der fiinfte Prokurator von Judaa und Richter Jesu von Nasareth. Stuttgart, 1888)

Как видим, даже самое название книги совпадает с булгаковским текстом - "пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат". Между тем вопрос, каким по счету - пятым или шестым - прокуратором (т. е. императорским чиновником, обладавшим высшей административной и судебной властью в небольшой провинции) был в Иудее Пилат, исторической наукой решается по-разному. Английский историк Ф. У. Фаррар числит, например, Пилата шестым прокуратором Иудеи, указывая, что тот стал им после 1) Архелая, 2) Колония, 3) Марка Амбивия, 4) Ания Руфа и 5) Валерия Грата¹. А соотечественник и современник Фаррара, профессор Оксфордского университета А. Эдершейм утверждает, что сын Ирода Великого Архелай являлся этнархом (т. е. правителем) Иудеи, а первым прокуратором тут был Колоний². Схожей точки зрения придерживается и Мюллер (Архелая оп называет, правда, царем Иудеи), намерение вынесший слово "пятый" (прокуратор) в название своей книги.

¹ (Farrar F. W. The Herods. L., 1898, p. 223)

² (Эдершейм А. Жизнь и время Иисуса Мессии. М., 1900, с. 307)

Пятым прокуратором Иудеи именует настойчиво - пять раз! - Пилата и Булгаков. Он даже придает этому рефрену столь важное композиционное значение, что словами "пятый прокуратор Иудеи" в разных сочетаниях с именем и званиями Пилата заканчивает и "роман в романе", и последнюю главу, и эпилог¹.

¹ (Булгаков М. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер я Маргарита. М., 1973, с. 554, 746 (два раза), 799, 812)

И еще один спорный вопрос затрагивает Мюллер - о значении слова "игемон". В Библии оно равносильно обращению "господин", но в древние времена означало еще и высокий воинский титул. Суть же спора была такова. Наместникам Сирии (которым прокураторы Иудеи в определенной мере подчинялись) титул "игемон" принадлежал безусловно. Но было ли право на это звание и у прокураторов Иудеи? Мнения историков расходятся. Дело в том, что в описываемый период должность сирийского наместника оставалась незамещенной. Как доказал немецкий историк А. В. Цумпт¹, она была отдана Тиберием в середине 32 г. н. э. Помпонию Флакку, но тот в 33 г. умер, и только в 35 г. Тиберий назначил на это место Вителлия². Отсюда и суждение (против которого Мюллер восстает категорически), что Пилат звался игемоном временно, ввиду отсутствия сирийского наместника.

¹ (Zumpt A. W. Das Geburtsjahr Christi. Leipzig, 1869)

² (Müler G. A. Op. cit., S. 41)

Мюллер же утверждает, что прокураторы Иудеи были одновременно и римскими военачальниками, отчего "и в другие времена, и при других обстоятельствах также звались игемонами"¹. Своеобразный отзвук этой полемики слышится и у Булгакова, причем писатель снова берет сторону Мюллера: в романе кентурион Марк Крысобой больно наказывает ударом бича арестанта Га-Ноцри, дабы тот усвоил, что, обращаясь к прокуратору, его следует величать игемоном².

¹ (Ibid., S. 13)

² (См.: Булгаков М. Указ. соч., с. 438)

Мюллер показывает, что официальным языком римских чиновников была в провинциях латынь, но там, где местные жители ее не знали, чиновники пользовались греческим языком и арамейским диалектом древнееврейского¹. Исторические детали эти тщательно соблюдены и в "Мастере и Маргарите". Ведя допрос Иешуа и не зная еще, что арестованный - человек грамотный, владеющий несколькими языками, Пилат вначале обращается к нему по-арамейски, но затем заговаривает по-гречески, а в конце переходит на латынь².

¹ (Müller G. A. Op. cit., S. 22, 58 - 59)

² ("Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора. Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:

- Да, знаю, - ответил арестант" (Булгаков М. Указ. соч., с. 436, 438, 442))

Постоянная резиденция Пилата, сообщает Мюллер, находилась на берегу Средиземного моря, в прекрасном портовом городе Кесарии Палестинской, или Кесарии Стратоновой. Последнего названия в Библии нет, но Мюллер замечает, что Кесария Палестинская называлась еще и Кесарией Стратоновой "благодаря прочной башне грека Стратона, построенной на самом западном выступе относительно длинной и низкой скалы"¹. И в романе Булгакова Пилат, собираясь спасти Иешуа, хочет удалить его из Ершалаима в Кесарию Стратонову на Средиземное море, т. е. именно туда, "где резиденция прокуратора"².

¹ (Müller G. A. Op. cit., S. 18)

² (Булгаков М. Указ, соч., с. 445)

Имя Пилата, пишет Мюллер, связано с именем Иисуса "неразрывным узлом" (verkniipfen)¹. Вот и в булгаковском романе Пилату снится, что Иешуа обращается к нему: "Мы теперь будем всегда вместе... Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня,- сейчас же помянут и тебя!"² Мюллер утверждает, что решение предать Иисуса смерти привело Пилата к "ужасному" разладу между тем, что говорило ему сердце и диктовал разум. "Ужасным" называет Пилатово пробуждение и Булгаков ("Он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была"³).

¹ (Müller G. A. Op. cit., S. 1)

² (Булгаков М. Указ. соч., с. 735)

³ (Там же)

Прочтение книги Мюллера позволяет разрешить попутно и оживленно дискутируемый по сию пору в булгаковедении вопрос, каковы книжные источники сведений о том, что Пилат был "сыном короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы"¹. Напомнив, что народные легенды о Пилате бытовали в средние века во многих европейских странах - Франции, Швейцарии, Германии, Нидерландах, немецкий историк реферирует все варианты сказаний.

¹ (Там же)

Булгаков, в свою очередь, выбрал две версии: немецкую (майнцскую) - о происхождении Пилата и швейцарскую - о его "загробных" терзаниях. "В Майнце жил король Ат, который умел читать судьбу людей по звездам, - пересказывает Мюллер немецкую легенду, - Будучи однажды на охоте, он прочел по звездам, что если в этот час от него зачнет женщина, то родится ребенок, который станет могущественным и прославится. Так как король находился слишком далеко от Майнца, чтобы послать за супругой, он приказал выбрать для него какую-нибудь девушку по соседству. Случилось так, что ею стала прекрасная дочь мельника Пила. Она и родила Пилата"¹. Швейцарская же легенда повествует о том, что погребенный в горном озере самоубийца Пилат, подобно старому усталому Агасферу, не знает ни минуты покоя и что ежегодно в страстную пятницу, ночью, дьявол поднимает его со дна, втаскивает на окружающие озеро "скалистые стены", где до рассвета тщетно пытается смыть с него вечные пятна позора². Аксессуары этой легенды также находим в булгаковском романе: когда Мастер, с разрешения Сатаны, отпускает Пилату его грех, "скалистые стены" рушатся, и пятый прокуратор Иудеи обретает, наконец, желанный покой³.

¹ (Müller G. A. Op. cit., S. 51)

² (Ibid., S. 52)

³ (Булгаков М. Указ. соч., с. 797)

Концептуальный смысл книги Мюллера - дать на основе исторических материалов и многочисленных легенд о Пилате юридическое и психологическое истолкование проблемы его вины. Человек несомненно жестокий, Понтий Пилат, однако, по мнению немецкого историка, и личность возвышенная, необычная. Стоящий перед ним обвиняемый почему-то кажется ему героем¹. Язычник-прокуратор даже склонен считать арестованного полубогом, и единственное, что заставляет его дать согласие на казнь подсудимого, это (по Мюллеру) страх перед доносом кесарю. Ведь точно так же, как поступил Пилат, пишет немецкий историк, вынужден был бы на его месте решить вопрос любой другой римлянин; сомнительно лишь, отважился ли бы другой выказать, подобно Пилату, уважение и благожелательство к подсудимому, осмелился ли бы предпринять попытки спасти его².

¹ (Müller G. A. Op. cit., S. 40)

² (Ibid)

Разумеется, читаем далее у Мюллера, Пилатов грех заслуживает всяческого порицания. Но, с другой стороны, овладевшая прокуратором трусость делает его поведение психологически объяснимым и даже в какой-то мере простительным. Ведь болезненная подозрительность Тиберия, ставшая второй природой римского императора, была направлена прежде всего против чиновников, правивших в провинциях. Особенно если те являлись, как Пилат, администраторами умелыми и влиятельными¹.

¹ (Ibid., S. 39)

Конечно, замечает Мюллер, история - строгий судья, и действия Пилата она назовет не иначе, как "судебным убийством" невиновного. Но при всем том - убийством, совершенным при смягчающих вину обстоятельствах, отчего и не откажет несчастному прокуратору в сострадании, которое история всегда испытывает к трагическим личностям¹.

¹ (Ibid., S. 42)

Эта концепция Мюллера, как и многое другое в его книге, не прошла мимо внимания Булгакова: ведь и он тоже определенно сострадает Пилату, несмотря на проявленную тем в столь важный момент трусость!

Насчет же того, каким путем мог узнать Булгаков о существовании работы Мюллера (па русский язык не переведенной), наша догадка такова. Отсылку к этой работе (и только к ней одной) можно было найти у нас в отечественных справочных изданиях единственно в Большой Энциклопедии С. Н. Южакова, в заметке о Пилате¹. А энциклопедия Южакова, вероятно, пользовалась в семье Булгаковых особым расположением, ибо из всех русских энциклопедий лишь в ней еще при жизни отца писателя, Афанасия Ивановича, была помещена статья о нем.

¹ (Большая Энциклопедия / Под ред. С. Н. Южакова. СПб., 1904, т. 15, с. 161)

К тому же книга Мюллера должна была импонировать М. А. Булгакову не только емкостью содержания и привлекательностью разработки интересовавшего его мотива, но еще и тем, что насчитывала всего шестьдесят три страницы малого формата.